Текст книги "Сен-Жермен: Человек, не желавший умирать. Том 1. Маска из ниоткуда"

Автор книги: Жеральд Мессадье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 27 страниц)

45. РЕВАНШ «КРАСИЛЬЩИКА»

Неужели Мариньи решил отдалить его от двора? Подчинялся ли он указаниям своей сестры? Как бы то ни было, в апреле он сообщил Себастьяну, что предоставляет в его распоряжение замок Шамбор – жилье, мастерские и группу учеников. Вручил также три штуки ткани, пять футов на три, шелк, бархат и ситец.

Предупреждение баронессы Вестерхоф о возможной немилости подтверждалось. Если бы речь шла только о том, чтобы предоставить мастерскую «красильщику», как его именовал Мариньи, то этого добра и в Париже хватало. Однако, когда Себастьян навел справки, выяснилось, что до Шамбора надо добираться два дня в карете, и он понял, что эта щедрость была замаскированным приказом об изгнании. Берни не располагал властью отправить самонадеянного иностранца в ссылку или в Бастилию, но, будучи министром, распорядился удалить его из Версаля.

Себастьян догадался, что королевская благосклонность к нему не пришлась по вкусу некоторым придворным, начиная с самого Мариньи. Случайно подслушанный разговор между маркизом и Бель-Илем это доказывал: глава королевской свиты отнюдь не испытывал восторга от этого возмутителя спокойствия. Потом Себастьян узнал от принцессы Анхальт-Цербстской, что Франсуа Кене, личный лекарь маркизы, охотно говорил о нем гадости; она сама слышала, как врач заявил королю, что Сен-Жермен – шарлатан.

– Но король его раздраженно одернул, – уточнила принцесса. – Так что Кене теперь будет помалкивать.

Тем не менее, подумал Себастьян, королевская милость не уберегла его от полуопалы. Ее причина была ясна: маркиза обмолвилась кардиналу о враждебности Сен-Жермена союзу с Пруссией, и Берни потерял терпение. А каким было чувство к нему самой госпожи де Помпадур? Пока, видимо, неопределенным.

– Вы получите лучшие из малых покоев замка, – уточнил Мариньи.

Наверняка он был удивлен, а потом и раздосадован, когда принцесса Анхальт-Цербстская, маркиза д'Юр-фе, госпожа де Жанлис[64]64
  Этот странный эпизод из жизни Сен-Жермена, а также имена тех, кто последовал за ним в Шамборский замок, извлечены из ее «Неизданных мемуаров, касающихся истории XVIII и XIX веков» (Париж, 1825). (Прим. автора.)


[Закрыть] и барон фон Глейхен решили последовать за Себастьяном в Шамбор вместе со своими слугами. Мариньи, предупрежденному об этом исходе, пришлось отправить туда нарочного курьера, чтобы открыли и другие покои.

– Видели бы вы его физиономию, – сказала маркиза д'Юрфе, хихикая.

В самом деле, в Шамбор отправились целых три кареты.

Но по прибытии путешественникам пришлось битый час ходить вокруг замка: двери оказались закрыты.

– Заметно, что замок переделан в итальянский дворец, – отметил барон фон Глейхен.

По всей видимости, их в этот день не ждали. Наконец Себастьян заметил какого-то слугу, шедшего с ведром к фонтану, и потребовал немедленно известить управляющего. Отнюдь не скоро прибежал некий трясущийся старец в парике, оставшемся у него, без сомнения, еще с прошлого века. Перепугавшись при виде трех карет и всех этих вельможных особ, внезапно свалившихся ему на голову, он никак не мог приложить к чему-нибудь ту малость ума, которая у него еще оставалась.

Назвавшись Кло дю Кене, он только и мог, что лепетать извинения: дескать, он уходит в отставку и вскоре должен быть замещен неким господином Колле, который пока не прибыл.

– Но разве господин де Мариньи не предупредил вас о нашем приезде?

– Сударь, из Версаля точно приезжал гонец, но послание было адресовано господину де Сонри, коменданту замка.

– И где же находится господин де Сонри?

– Он в Туре, сударь, у своей больной дочери, и вернется только через несколько дней.

Господин Кло дю Кене еще что-то пробормотал и достал связку ключей, чтобы открыть малые покои, которые находились на третьем этаже, над террасами.

«Решительно, – подумал Себастьян, – управление королевскими владениями не на той высоте, на какую можно было бы надеяться».

Господин Кло дю Кене был безутешен. Малые покои выглядели совершенно нежилыми.

Вселение оказалось делом нелегким: срочно поднятые по тревоге слуги принялись суетливо выметать давным-давно необитаемые комнаты с низкими потолками и разгонять метлами обосновавшихся там мышей. Мебели оказалось мало, да и та трухлявая, с полопавшейся обивкой. Драпировки были драные, постельное белье попросту отсутствовало, и вдобавок слуги сообщили об отсутствии дров и свечей.

Все эти признаки укрепили компанию в ее подозрениях: удаление в Шамбор было призвано отбить у графа де Сен-Жермена всякую охоту высказывать какие-либо мнения о политике. Мариньи предоставил ему только малые покои, а не те, что обычно предназначались для высоких гостей. Тут же начали перемывать косточки истинному вдохновителю этих унижений – Берни, заштатному попику, совсем недавно возведенному в достоинство кардинала и министра.

Себастьян поручил Джулио и Иоганну-Фелициусу купить одеяла и простыни, а также свечей, вина, хлеба, прочей провизии, дров – бог знает чего еще! Господин Кло дю Кене осознал наконец, сколь мало происходящее сообразуется с приличиями.

– Я умоляю ваши милости, – возопил он, – подождать в другом месте, пока тут наводят чистоту. Предлагаю осмотреть замок, а тем временем и комнаты будут готовы.

Так что Себастьян и его свита отправились полюбоваться более приветливыми помещениями замка. Начали они, разумеется, с парадной лестницы, двухпролетного чуда почти небесной красоты.

– Да это же для подъема Моисея на Синайскую гору! – воскликнул Себастьян. И оглядевшись, сделал круговой жест, объемлющий сказочную роскошь убранства. – Вот в чем ошибка – в головокружительном вызове.

– О каком вызове вы говорите? – спросила принцесса.

– О вызове целому свету. Франциск выступает против монархов, почти столь же могущественных, как и он сам, – против Карла Пятого и Генриха Восьмого. И пытается выглядеть еще могущественнее, чем есть на самом деле. Этот замок – каменное подобие Златопарчового лагеря. А знаете почему? Потому что король не уверен в себе. Он нерешителен, робок. Результат всей этой пышности будет обратным тому, на который он рассчитывал. Прибыв в Булонь, Генрих Восьмой пугается. Он думает, что француз хочет затмить его. И принимает сторону императора.

– Но откуда вы все это знаете? – спросила пораженная принцесса Анхальт-Цербстская. – Можно подумать, что вы лично были с ним знакомы.

– Это было всего два века назад, – ответил Себастьян с улыбкой.

Тут прибыл господин Кло дю Кене и объявил, что их милости могут занять помещения.

– Коли так, соблаговолите послать слуг, чтобы они помогли нашим лакеям с багажом, – распорядился Себастьян.

Потом пошел удостовериться, что каждого гостя устроили с удобствами.

Сидя в затхлой и холодной, как погреб зимой, гостиной, принцесса Анхальт-Цербстская воскликнула, кашляя в облаке пыли, но смеясь:

– Боже, граф, можно подумать, что вы хозяин дома!

Пока лакеи занимались обустройством своих господ, Себастьян справился о гастрономической службе, однако таковой, собственно говоря, тут не было вовсе. Челядь, приставленная сторожить замок, пользовалась уголком кухни, расположенной четырьмя этажами ниже, чтобы сварить себе похлебку с капустой или репой, а по праздникам, если повезет, с какой-нибудь птицей. Но зима еще не окончилась: огород был пуст, птичник тоже.

Благодарение небу, Джулио, добросовестный слуга, также почуял бедствие и три часа спустя вернулся из Шоле с корзинами, набитыми треской, форелью, каплунами, хлебом, вином, лавровым листом и гвоздикой, салом, сливками, маслом, сыром и прочими необходимыми покупками.

– Ну что ж, – весело объявил Себастьян, – я принимаюсь за стряпню!

Его спутники, охваченные любопытством, последовали за ним и, приняв участие в игре, тоже повязали передники. Себастьян взял на себя обязанности шеф-повара, барон фон Глейхен объявил себя поваренком, а маркиза д'Юрфе горе-кухаркой. Принцесса Анхальт-Цербстская, веселившаяся, словно сбежавшая с уроков школьница, представилась принцессой де Крути-Вертел. Кухонная обслуга оторопело глазела на них. Наконец на огонь были поставлены три нафаршированных хлебом и салом каплуна, и граф де Сен-Жермен торжественно объявил составленное им меню: филе форели на гренках с белым соусом, фаршированный каплун в собственном соку с картофелем и салатом из бланшированной капусты. Себастьян долго ломал себе голову насчет десерта и в конце концов сумел предложить только слегка поперченные и подслащенные медом ломтики моркови, которые карамелизировал в печи.

Тем временем госпожа де Жанлис велела вставить свечи в подсвечники, почистить стулья, установить стол в наименее холодном зале малых покоев и набрать посуды для трапезы; впрочем, понадобилось сперва вымыть ее в воде с уксусом, поскольку вся она была пыльной и жирной. Поскольку хрусталь так и не нашли, то пили из своих дорожных стаканчиков.

Наконец все расселись за столом в веселом беспорядке.

– Никогда так не развлекалась в королевском замке, – заявила маркиза д'Юрфе.

– Это потому, что король – не граф де Сен-Жермен, – сострила принцесса Анхальт-Цербстская.

– Я был философом и вот стал трактирщиком, – сказал Себастьян.

– А я кручу вертел! – засмеялась принцесса.

Языки развязались.

– Думаю, что новость о нашем переселении вскоре достигнет Версаля и нас обязательно навестят.

– Кто же? – спросил барон фон Глейхен.

– Давайте поспорим, – предложила госпожа де Жанлис.

– Диана де Лораге, – сказала маркиза д'Юрфе.

– Нет, она ни за что на свете не расстанется с королем, – заметила госпожа де Жанлис. – Уж скорее сюда явится Берье:[65]65
  Никола-Рене Берье, сначала интендант Пуату, в 1747 г. стал лейтенантом полиции и личным шпионом г-жи де Помпадур. В 1758 г., когда к власти пришел Шуазель, он был назначен министром военно-морского флота. Был отцом Антуана Пьера, известного адвоката-легитимиста. (Прим. автора.)


[Закрыть] он же ухо маркизы. А она должна забеспокоиться из-за нашего внезапного отъезда.

Барон фон Глейхен фыркнул. Себастьян слушал, все больше удивляясь этим отголоскам придворной жизни, похожей на осиный рой. Ему вспомнился совет, данный сперва Бель-Илем, потом баронессой Вестерхоф: любой ценой сохранять расположение короля. В этой адской неразберихе монарх был единственной незыблемой точкой и подлинным средоточием власти.

Вдруг Себастьян почувствовал, что ему стало не хватать баронессы. Вот было бы хорошо, если бы она появилась здесь благодаря какому-нибудь волшебству и ее свет – свет северной звезды – наполнил бы его комнату сегодня вечером.

Сотрапезники продолжали заключать пари и сошлись на том, что, возможно, и Анна де Роман[66]66
  Анна Гуфье де Роман (1737–1808), маркиза де Каванак, мать Луи-Эме, незаконнорожденного сына Людовика XV, опеку над которым он у нее отнял в августе 1765 г., чтобы наказать за участие в заговоре против Шуазеля. Оставила «Мемуары о Людовике XV и г-же де Помпадур», изданные в 1985 г. (Меркюр де Франс). (Прим. автора.)


[Закрыть] в конце концов приедет в Шамбор.

– Кто она? – осведомился Себастьян.

Госпожа де Жанлис объяснила ему, что эта дама – одна из любовниц короля. Себастьян не смог скрыть удивления. Она улыбнулась.

– А вы думали, он хранит верность маркизе?

– Разве не он сам возвел ее в ранг «приближенной дамы»?

– Король верен только самому себе, – ответила она. – Вы не слышали про Олений парк?

– Нет.

– Вы ведь были на Востоке, не так ли?

– Да.

– Разве тамошние князьки не содержат гаремы для своих любовных утех? Ну так у нас это называется Оленьим парком.

Себастьян побоялся показаться простаком и удовлетворился тем, что удивленно вскинул брови.

– И что бывает, когда рождается ребенок?

– Король либо признает его, либо нет, а барышню чаще всего выдают замуж за какого-нибудь придворного холостяка.

– А ее родители?

– Соглашаются. Они уверены, что для их дочери это гораздо более выгодная партия, нежели с ровней.

В итоге спорщики определили, что ставкой будет дюжина бутылок хорошего анжуйского вина, и на этом ударили по рукам.

Но вечером, лежа один в своей постели, Себастьян не смог отогнать от себя мысль об Оленьем парке. Сходство между девушками, ожидавшими прихоти короля, и Исмаэлем Мейанотте было неизбежным и нестерпимым.

Для всех этих королей юность была лишь лакомой плотью – «постельным мясом».

И вот теперь он перешел в другой лагерь. Но в самом ли деле перешел?

На следующий день Себастьян решил наглядно засвидетельствовать, что способен придать заурядным тканям необычайный блеск, отличавший образцы, показанные Мариньи. Встав рано поутру и приведя себя в порядок, он понес выданные ему три куска материи и шкатулку с иоахимштальской землей в предполагаемую мастерскую, которая на самом деле оказалась бывшим сараем для конской упряжи рядом с конюшнями. Имелся там только старый чан, служивший для замачивания кож. И ни одного из обещанных учеников. Но это было даже к лучшему, поскольку Себастьян вовсе не собирался приобщать их к секрету; он решил, что покажет им только второстепенные детали процесса.

Однако ему не хватало ступки, нескольких литров уксуса и палок для вытаскивания намокшей ткани из чана, чтобы не прикасаться к ней руками.

Первый ученик явился около девяти часов; на самом деле это был молодой конюх. Себастьян поручил ему тщательно промыть чан, проконопатить и залить водой наполовину, а потом раздобыть ступку и пестик. Когда прибыл второй ученик, выяснилось, что это подручный замкового пекаря; Себастьян велел принести ему пять литров уксуса и крепкие палки пяти футов длиной, а потом натянуть в сарае веревку.

Все это заняло безумно долгое время. Вскоре после полудня Себастьян отослал учеников и замочил наконец первую штуку ткани – ситцевой – в чане, добавив уксуса для протравы и большую порцию мелко истолченной иоахимштальской земли. Около часа он энергично помешивал все это, потом достал ткань из чана, остерегаясь к ней прикасаться, дал стечь жидкости и растянул на веревке.

Оставив все как есть, взял шкатулку с землей и закрыл сарай на ключ. Обоих учеников он нашел снаружи.

– Как же мы научимся нашему ремеслу, если господин не показывает нам, что он делает? – спросил один.

Себастьян заподозрил, что Мариньи поручил им шпионить за ним.

– Пока я всего лишь совершенствую метод и не хочу обучать вас собственным ошибкам, – ответил он. – Вот когда удостоверюсь в успехе, тогда и научу вас всему, что нужно.

Этот чертов Мариньи никогда не узнает его секрет!

Слава богу, принцесса Анхальт-Цербстская с помощью Джулио и при участии других гостей позаботилась о пропитании. Себастьян смог наконец посвятить некоторое время своему туалету в импровизированной ванной комнате: уселся в большую лохань, которую велел установить посреди пустого и холодного зала. Джулио полил его теплой водой, поскреб спину, потом вытер.

Ужин состоял из круглого пирога с птицей и трюфелями, слоеного паштета, изготовленного под наблюдением маркизы д'Юрфе, и картофельного салата. Барон фон Глейхен приготовил десерт: бисквитные лепешки с орехами и сливками.

– Мы скучали без вас, – сказала ему принцесса Анхальт-Цербстская. – Чем же вы занимались весь день?

– Пытался подтвердить свою репутацию красильщика перед господином де Мариньи, – ответил он.

Красильщика? Все воскликнули – кто от удивления, кто от возмущения. Ведь самому-то господину Абелю-Франсуа Пуассону хватило быть братом Антуанетты, чтобы заделаться маркизом де Мариньи.

– Дай-то бог, чтобы он сам научился красить! – воскликнула принцесса Анхальт-Цербстская. – Пока он умеет только марать репутации!

46. ОБЕЗЬЯНЫ, ДЕРУЩИЕСЯ ИЗ-ЗА АЛМАЗА

Себастьян занимался своим утренним туалетом с помощью Джулио, когда из-за двери донеслись звуки незнакомого голоса; он послал слугу узнать, в чем дело. Через несколько мгновений тот вернулся и доложил:

– Прибыл лейтенант Берье и просит видеть господина графа.

– Попросите его подождать несколько минут, пока я оденусь, – ответил удивленный Себастьян.

Сделав это, Джулио ввел посетителя в маленькую гостиную, смежную со спальней. Берье оказался молодым человеком с прекрасной осанкой и мелкими чертами лица, выражавшими учтивость. Себастьян велел подать кофе.

– Маркиза де Помпадур послала меня проверить, верен ли слух и как такое могло случиться.

– Какой слух?

– Что с вашим появлением Шамбор стал притягательнее, чем Версаль, раз часть двора последовала за вами, – ответил Берье насмешливо.

– Не дай бог! – откликнулся Себастьян обеспокоенно. – Я приехал сюда ставить опыты, о которых просил господин де Мариньи, и несколько придворных особ были так любезны, что заинтересовались ими.

Он покинул Париж всего-то неделю назад, но она уже казалась ему тремя. Напоминание о версальских нравах внезапно вернуло его к действительности.

– Король дважды справлялся о вас, удивляясь, что господин де Мариньи услал вас так далеко.

Себастьян уклонился от ответа на вторую часть фразы, ограничившись замечанием, что король слишком добр, чтобы беспокоиться о нем.

– Это к вам я должен обратиться, граф, чтобы мне тут предоставили помещение? – осведомился Берье тем же насмешливым тоном и огляделся. – Управляющий дал мне это понять. Так не угодно ли указать доставшиеся мне покои?

– Надеюсь, вы изволите шутить, – возразил Себастьян. – Просто нам пришлось импровизировать и самим о себе позаботиться. Комендант и управляющий наверняка скорее послушаются вас, чем меня.

Он попросил Джулио сказать господину Кло дю Кене, что его вызывает лейтенант Берье, а про себя задался вопросом: неужели в Версале ходит слух, будто он захватил Шамборский замок? Это его встревожило.

Поскольку слуги есть слуги, новость о прибытии Берье уже распространилась в малых покоях. Первой, кто пришел поговорить об этом с Себастьяном, была госпожа де Жанлис.

– Не знаю, кто выиграл пари, – сказала она шутливо. – Но мы все были уверены: маркиза наверняка пошлет кого-нибудь посмотреть, что мы делаем. Однако вы уже знаете, что думать о нашем визитере.

После обычных любезностей и вина в честь прибытия гостя, которое тот, к своему удивлению, должен был пить из собственного дорожного стаканчика, Берье окинул присутствовавших взглядом.

– Какие новости привезли вы нам из Версаля? – спросила маркиза д'Юрфе.

– Король в превосходном настроении. В день вашего отъезда он узнал от курьера из России, что потерял одного своего старого недруга, российского канцлера.

Лицо принцессы Анхальт-Цербстской застыло. Берье повернулся к ней.

– Бестужев-Рюмин умер?[67]67
  Алексей Петрович Бестужев-Рюмин (1693–1766) был обвинен тремя годами раньше в сговоре с главнокомандующим русскими войсками Степаном Апраксиным – он якобы подстрекал его не драться во время русского наступления на Пруссию (которое закончилось русской победой при Гросс-Егерсдорфе). Обвинение было явно абсурдным. В действительности же императрица Елизавета и ее придворные ставили ему в вину слишком активную подготовку к восшествию на престол великой княгини Екатерины, дочери принцессы Анхальт-Цербстской, которая была в дружеских отношениях с Сен-Жерменом. Старший брат канцлера, Михаил Петрович (1688–1760), стал жертвой интриг посла Франции маркиза де Ла Шетарди, желавшего дискредитировать Бестужевых-Рюминых: его жена была несправедливо обвинена в заговоре против короны, публично бита кнутом и сослана по урезании языка. Но карьера самого Михаила Петровича блестяще устояла в этом испытании. (Прим. автора.)


[Закрыть] – спросила она хрипло.

– Нет, впал в немилость. Собственно, он приговорен к смерти. Но его брат по-прежнему на своей должности в Париже.

У Себастьяна екнуло в груди. Неужели его связи с Россией рассыпались в прах? И все ли еще в силе данные ему инструкции? Он удержался от того, чтобы спросить взглядом принцессу Анхальт-Цербстскую. Его сердце устремилось к баронессе Вестерхоф.

Сознавая, что Берье ловит любую реакцию сотрапезников на эту новость, Себастьян изобразил безразличие и поднял свой стакан:

– Ну что ж, выпьем за хорошее настроение короля.

Принцесса Анхальт-Цербстская тоже выпила, но для того, чтобы придать себе храбрости. Себастьян решил переговорить с ней, как только они окажутся подальше от Берье.

– Сколько еще времени займут ваши опыты? – спросил Берье Себастьяна.

– Два-три дня.

– Значит, я пробуду с вами это время и провожу вас в Версаль.

Хотя Берье и был привычен к придворным манерам, но тем не менее вел себя как полицейский – подкрадывался к тем, кто пытался вести уединенные беседы, следил за выражением лиц и слушал в три уха. Так что Себастьян с облегчением отправился обратно в Париж.

Он взял с собой три образца ткани, самым удивительным из которых оказался бархат: переливчатый еще до обработки, теперь, когда его вертели в руках, он просто искрился.

Едва вернувшись, Себастьян обнаружил у себя, в особняке маршала де Бель-Иля, записку от госпожи де Помпадур, приглашавшей его на малый ужин в тот же вечер. Он помчался к баронессе Вестерхоф. И нашел ее спокойной, почти по-лунному безмятежной.

– Падение Бестужева-Рюмина не слишком много изменит, – сказала баронесса. – И что бы оно ни повлекло за собой, это не продлится долго. Императрица доживает свои последние месяцы.

– Но и вы, и я, и другие будем скомпрометированы. Станет известно, что мы были его эмиссарами…

Баронесса посмотрела на него свысока и словно забавляясь.

– Успокойтесь. Мы на службе у Засыпкина, а ведь именно Засыпкин способствовал опале Бестужева-Рюмина.

– Почему?

– Потому что власть канцлера слишком ослабела.

От такой гнусности у Себастьяна перехватило дух. Баронесса заметила это.

– Я иногда задаюсь вопросом, в каких благословенных сферах вы жили, граф. Неужели вам неизвестно, что такое власть на самом деле? Это добыча, за которую грызутся между собой дикие звери. Как только вы ее лишаетесь, на вас начинается охота. Вас сразу объявляют неудачником, преступником, тайным врагом. Те, кто вам льстил накануне, теперь готовы подсыпать вам яду в бокал.

Себастьян положил ложечку меда в свой кофе.

– Вы увидите короля сегодня вечером, – продолжила баронесса. – Судя по тому, что вы мне сообщили, он в вас нуждается. Он привычен к тайной дипломатии и не доверяет своим послам, подозревая, что они заботятся о собственном благе, а вовсе не о его. Впрочем, тут он не ошибается. Личный же посланец ждет милости только от короля и будет всецело ему предан. Так, по крайней мере, можно быть уверенным в его надежности.

– Чего он ждет от меня?

– Не знаю. Возможно, хочет поручить вам какую-то дипломатическую миссию.

Людовик действительно почтил ужин своим присутствием и был весьма любезен. Тем не менее какое-то непонятное недовольство не сходило с лица госпожи де Помпадур. Берни же и Берье, тоже присутствовавшие за столом, напоминали двух котов, подстерегающих мышь.

Себастьян ждал.

После ужина король велел позвать смотрителя своего гардероба и приказал ему принести некий алмаз, находившийся в такой-то шкатулке, и ювелирные весы, стоящие на такой-то полке. Когда ему принесли камень и инструмент, король положил одно на чашку другого и объявил:

– Четыре грана с мелочью.[68]68
  Гран – единица веса для ювелиров и золотых дел мастеров; он равнялся 0,053 г; таким образом, четыре грана составляют 0,212 г, то есть чуть больше одного карата (0,2 г). (Прим. автора.)


[Закрыть]

Затем обратился к Себастьяну:

– Такой, каков он есть, этот алмаз стоит шесть тысяч ливров. Избавленный от изъяна, он стоил бы по меньшей мере десять тысяч. Раз вы умеете очищать камни благодаря секретам, которые, по вашим словам, узнали в Индии, то не согласитесь ли помочь мне выиграть четыре тысячи ливров?[69]69
  Этот анекдот приводит г-жа де Жанлис в своих «Мемуарах». (Прим. автора.)


[Закрыть]

Все внимательно следили за происходящим.

Себастьян педантично обследовал камень: ближе к его вершинке имелось довольно заметное пятно. Он ответил:

– Это возможно, сир. Я принесу вам камень через месяц.

Тень насмешливой улыбки зазмеилась по губам Берни. Берье саркастически ухмыльнулся. Кардинал наполовину прикрыл глаза веками, а Берье раскрыл свои как можно шире.

Это было 6 апреля 1758 года.

Никакую миссию Себастьяну не предложили. Очевидно, его враги, пока он был в Шамборе, беспрестанно донимали монарха хулой на «красильщика» и «шарлатана». В конце концов им удалось поколебать симпатию короля к графу Сен-Жермену, так что предложение очистить алмаз можно было истолковать как испытание.

Себастьян поместил алмаз в иоахимштальскую землю. Никакого приглашения на малые ужины не было вплоть до 4 мая. Его пригласили на 6-е. Нельзя было высказаться красноречивее.

Он достал алмаз из шкатулки, протер его, потом рассмотрел через ювелирную лупу. И даже сам поразился: он ожидал увидеть вместо изъяна матовое пятнышко, но оно было столь незаметно, что с первого взгляда ускользало от глаз.

Перед ужином он обнаружил, что собралось гораздо больше народу, чем обычно, – добрых два десятка человек, среди которых дофин Людовик, Бель-Иль, герцог де Шуазель и прочие, которых Себастьян не знал.

Такое сборище означало, что если Сен-Жермен не пройдет испытание, то будет опорочен в глазах всего света, но если выиграет, то его врагам придется помалкивать.

– Ну что же, граф, – сказал король любезно, – вы принесли мне алмаз?

– Да, сир, я не смог бы пренебречь своим обещанием, – ответил Себастьян, доставая из кармана асбестовую тряпицу и разворачивая ее, чтобы показать камень.

Король взял алмаз в руки и рассмотрел.

– Поразительно, – сказал он. – Совершенно поразительно, – повторил король, обводя присутствующих взглядом.

Берни и Берье казались озадаченными. Госпожа де Помпадур спросила громко и отчетливо, наверняка намеренно:

– Алмаз очищен, сир?

– Судите сами, – сказал король.

– Но это же потрясающе! Не заметно никакого изъяна! – объявила маркиза, поднимая зеленые глаза на приглашенных.

– Быть может, он заново огранен? – предположил кардинал Берни.

– Сейчас увидим, – сказал король и велел принести весы.

Принцесса Анхальт-Цербстская наблюдала за сценой с озабоченным видом. Она бросила на Себастьяна тревожный взгляд, но он остался невозмутим. Принесли весы, и Берни подошел поближе. За ним следом Бель-Иль и Берье.

– Четыре грана, – объявил король. – Как и прежде.

– А разве было не чуточку больше, сир? – спросил Берни.

– Если вы хотите сказать, что пятно удалено с помощью переогранки алмаза, – возразил король недовольно, – то пришлось бы убрать гораздо больше одного грана, а вовсе не чуточку. Впрочем, мы дадим его проверить господину де Гонто.

Это был ювелир короля.

Себастьян обвел присутствующих взглядом, и у него возникло мимолетное впечатление, будто он видит переодетых обезьян, которых история с алмазом привела в невероятное возбуждение. Ужин прошел без других происшествий.

Вызванный на следующий день маркизом де Мариньи, Себастьян увидел, что ему предоставляют на рассмотрение документ, которым по воле короля в замке Шамбор учреждалась красильная мануфактура, управлять которой поручалось графу де Сен-Жермену за вознаграждение в две тысячи ливров годовых. Сумма была скромная, но документ, составленный, похоже, в спешке, представлял собой некое признание его талантов, а стало быть, и подтверждение королевской милости.

– Его величество восхитился блеском ваших тканей, – объявил Мариньи. – Он желает, чтобы вы обработали один из его бархатных жилетов.

Себастьян заявил, что весьма польщен королевским доверием, и подписал грамоту.