Текст книги "Наваждение"

Автор книги: Жанна Монтегю

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 29 страниц)

– Отчего ты смеешься? – Его голос звучал сдавленно, словно предстоящее не могло принести ему радости.

– Не знаю. Наверное, оттого что счастлива.

Счастлива? она счастлива? «Слишком уж все внезапно», – думала она, пока они пересекли просторный холл, направляясь к его спальне. Головная боль все усиливалась, и временами у нее было ощущение, будто она движется вне времени и пространства.

Он зажег спичку, и в комнате немного развеялся мрак, отступивший перед слабым пламенем свечи. Мебель показалась ей затаившимися в засаде зверьми: стулья, туалетный столик, огромная кровать. Кровать приковала взгляд Кэтрин. Кровать Адриена. Она больше напоминала мрачное убранство какого-нибудь склепа: вызолоченная лепнина на верхушках колонн из красного дерева, кроваво-красные занавеси, шатром поднимавшиеся к центральной балке, шелестящая москитная сетка.

У Кэтрин пропала охота смеяться: у нее кружилась голова, перед внутренним взором проносились ужасные звериные морды. Адриен стаскивал с себя фрак и жилет, его глаза жадно блестели. Вот он потянулся к ней, и она не нашла в себе сил сопротивляться. О, если бы комната наконец остановилась, а не кружилась у нее перед глазами.

– Кажется, мне дурно, – пробормотала она.

– Идем сюда. – Похоже, он был раздосадован. Кэтрин на ощупь добралась до ванной комнаты, и вцепившись помертвевшими пальцами в края расписанной розами раковины, извергла содержимое желудка, страдая от судорог и озноба. Адриен уже был здесь, он омыл ее разгоряченное лицо, шепча слова утешения:

– Моя бедная любимая крошка. Тебе полегчало? Пойди приляг на минуту.

И снова провал в пустоту. Когда сознание вернулось к ней, Кэтрин обнаружила себя распростертой на его кровати. Адриен раздевал ее осторожными и уверенными движениями – последняя мысль обожгла ей мозг, и она опять впала в беспамятство. В следующий момент просветления ей был предложен восхитительный спектакль – созерцание его нагого тела, казавшегося еще более смуглым на белоснежных простынях. И к тому же изрядно волосатым. Это удавило ее. Она не предполагала, что он такой волосатый. Голый… он слишком голый. Во рту у нее пересохло, ее била дрожь, ей хотелось сию же минуту бежать домой, но вот он наклонился и начал целовать ее соски, и она застонала – уже от наслаждения, и на нее накатила волна новых, неумолимых ощущений, которым она не в силах была сопротивляться.

Он снова поцеловал ее, и откуда-то из тьмы она расслышала его шепот:

– Ты не должна бояться.

Однако она ужасно боялась, захваченная врасплох желанием, страхом и той тьмой, что окутала ее рассудок. «Интересно, если бы это происходило уже после свадьбы, я чувствовала бы то же самое?» – вяло подумала она, не способная долее оставаться равнодушной к тем ощущениям, что проснулись в ее теле благодаря его ласкам. Казалось, он не пропустил ни одного дюйма ее тела: руки, груди, живот – и ниже, все ниже, к самым чувствительным, интимным местам, прикосновение к которым на миг прояснило ее мысли.

– А что, если у меня будет ребенок? – прошептала она, и тут же снова голова у нее пошла кругом.

– Я хочу детей, – гортанно рассмеялся он. – Ведь мы все равно поженимся, так стоит ли бояться? А ты родишь мне сына, моя дорогая.

Сыновья? Дочери? Неужели так и происходит зачатие, в этом вихре чувственности и восторга? Неужели их души бывают призваны на землю этим взрывом наслаждения? У Кэтрин от такой мысли перехватило дух, прежде чем ее опять подхватил водоворот полузабытья. Отчего она чувствует, что здесь так много людей? Ведь в комнате только они с Адриеном. Это же просто неприлично. Она слышит их перешептывания и различает их горящие алым пламенем глаза в окружающей тьме. Но тут ее беспокойство угасло, словно на него накинули непроницаемое покрывало. А в следующий миг она позабыла все, и даже самое себя… и Адриена – захваченная нараставшим возбуждением, которое вдруг взорвалось яркой вспышкой.

Ласковая тьма, и звезды пляшут на небосклоне. Вероятно, теперь я засну, подумалось ей. Но Адриен уже улегся поверх нее, он напирал, неумолимо атакуя ее девственность, и она закричала от внезапной режущей боли. Он зажал ей рот:

– Тише, chérie, это больно лишь в первый миг.

И он наконец приступил к тому, чего так страстно добивался в этот вечер, а ее сознание стало вдруг чистым как кристалл. Его тело все тяжелее давило на нее, его движения становились все быстрее, а ее охватила ужасная тоска, и любовь предстала тяжким бременем. Он уже зашел слишком далеко, и она не в силах позволить себе его потерять, даже на мгновение.

– Где они? – осведомилась Мадлен Ладур у Терезы, бывшей своей рабыни, которая расчесывала на ночь ее длинные, начинавшие седеть волосы осторожными, еле ощутимыми движениями.

– Они в garçonnière, мадам.

В зеркале они обменялись взглядами, и на обоих лицах – белом и черном – промелькнуло одинаковое выражение настороженности, подчеркнутое неярким светом двух свечей в канделябрах по бокам зеркала. Искусственный свет начинал отступать перед серым рассветом, пробивавшимся через плотные занавеси.

Книга вторая
ПЕСНЯ БОЛОТ

ГЛАВА 8

– Вы могли бы добраться туда и по суше, – предложил Седрик, устроившись после завтрака в гамаке на задней галерее. Легкий ветерок, шелестевший в виноградных лозах, доносил с кухни аромат жареного кофе.

– Я хочу поехать на «Эйлин О'Рурк», – упрямо покачала головой Кэтрин.

Кэтрин почувствовала странное раздражение, глядя на то, как он вальяжно расположился здесь, прекрасно чувствуя себя в свежем накрахмаленном костюме, принимая услуги от ее подчиненных, словно так и должно быть. Словно он был рожден в семье плантатора. Ему не понадобилось много времени, чтобы сжиться с ситуацией. А собственно, почему бы и пет? Его предки возвысились, торгуя рабами и сахаром, так что можно считать, что это всегда было его второй натурой.

– Я согласна. Речные пароходы просто прелесть. К тому же мы сможем взять намного больше багажа. Я сгораю от нетерпения, так хочу увидеть поскорее «Край Света». – Голос Элизы вернул Кэтрин в настоящее. Компаньонка улыбалась, подкрепляясь дольками апельсина с серебряного блюда на столе. Она была восхитительна в утреннем туалете сочного желтого цвета, на фоне которого ее фиалковые глаза казались темно-фиолетовыми. – Конечно, тебе необходимо будет взять с собою Селесту, Пьера и других слуг. И обязательно Анри, – продолжала она. – Они понадобятся, чтобы подготовить прием для соседей, который ты намерена устроить.

– Но как же вы, дядя Седрик? Что вы станете делать, если Бовуар-Хаус наполовину опустеет? – Кэтрин все еще чувствовала замешательство, смешанное с обидой и даже страхом, когда узнала, что он решил остаться в городе, а на плантацию явиться позже, вместе с остальными гостями, которые приедут на званый вечер.

– Не беспокойтесь обо мне, милочка, – энергично взмахнул он рукой. – Уоллер присмотрит за тем, чтобы я вовремя питался. Здесь в городе осталось еще множество ресторанов, в которые у меня не было возможности наведаться.

– Уоррен тоже останется в городе, – напомнила Элиза. – Он с удовольствием проводит вас по ним, милорд. И конечно, полковник Деламар. Я не думаю, что вы почувствуете себя одиноким.

«Вот уж этого можно не опасаться, – подумал Седрик, качаясь в обиженно скрипевшем гамаке. – Может быть, я пренебрегаю своим долгом и мне нужно было бы отправиться в «Край Света» с первой партией, но Кэтрин может прекрасно управиться сама».

Мадам Фени все сильнее приковывала к себе его сердце. Он еще ни разу не встречал женщину, настолько отвечавшую его стремлениям, и даже подумывал, с какой бы радостью познакомил ее со своей подопечной – весьма скандальное намерение! Они не были любовниками – пока не были, – однако он лелеял на этот счет сладкие мечты, хотя его планы на предположительно долгую их связь были весьма расплывчаты.

Кроме того, передышка в хлопотах из-за помолвки Кэтрин с Адриеном, удвоенных вмешательством Мадлен Ладур с ее экстравагантными планами по поводу брачной церемонии, была Седрику более чем необходима. Вся эта суета казалась крайне утомительной джентльмену, переживавшему вторую юность благодаря даме, которая, судя по всему, ожидала от него пылкости молодого влюбленного.

Кэтрин, кстати, тоже не помешало бы отдохнуть. С того момента, как Адриен сделал ей предложение, ее жизнь понеслась с головокружительной скоростью.

У нее было такое ощущение, будто она участвует в каком-то шоу в роли невесты Ладура, причем сцены из этой пьесы разыгрываются поочередно в каждом креольском доме в городе. Ее расспрашивали, ее показывали, ею восхищались во всех отношениях или в частностях – в зависимости от каждого конкретного случая.

Она была уверена, что не перенесла бы всего этого, не будь рядом Седрика, этого непроницаемого щита между нею и любопытными взглядами искоса, высказанными шепотом замечаниями, сплетнями, спорами. Рослый, красивый, аристократ до мозга костей, когда он был поблизости, – никто не смел критиковать ее, поскольку все были готовы согласиться с тем, что она его родственница, а стало быть, в ее жилах течет также голубая кровь.

Ей пришлось побывать на множестве званых вечеров, приемов, балов и театральных представлений, когда она сидела в ложе Ладуров, а публика, вместо того чтобы смотреть на сцену, пялилась на нее. Обычно Адриен усаживался по одну руку от нее, Седрик по другую, Уоррен у них за спиной, и непременно где-нибудь на заднем плане – сама мадам. Измученная жарой, быстрой сменой событий и тем неясным беспокойством, что ни на минуту отныне не оставляло ее, Кэтрин восприняла с радостью возможность отправиться в «Край Света».

После той ночи в garçonnière Адриен так приворожил ее к себе, что Деклан Уокер начисто вылетел у нее из головы. Тогда она, сама не зная как, наутро проснулась у себя в постели в Бовуар-Хаусе. Если бы не новые, но вполне определенные ощущения в низу живота и не поджатые в недовольную гримасу губы Филлис, можно было бы решить, что вообще ничего и не было.

Кэтрин понимала, что ее служанка должна была обо всем догадаться, ведь наверняка она раздевала ее и укладывала в постель. Элиза пришла позже, и Кэтрин не пожелала с нею разговаривать, отвернувшись к стене, зарывшись поглубже в подушки, не в силах обсуждать того, что произошло накануне.

Элизу явно развлекала щекотливость ситуации.

– Ты должна все же быть к нему снисходительной, дорогая, – проворковала она в своей обычной беззаботной, если не бесстыдной манере. – В конце концов, у него серьезные намерения. И я понимаю его нетерпение приблизить то, чего он так жаждет.

Кэтрин стало дурно при мысли о том, что, выходит, она совершила нечто вроде торговой сделки, ссудив некоторую сумму предполагаемому клиенту.

– Кто знает? – возразила Филлис, предпочитая не вникать в Элизины объяснения и пожимая плечами. – Бедная, бедная наша мисс Кэтрин!

Но ведь она по меньшей мере два часа оставалась наедине с мистером Адриеном в его апартаментах. Ей нужно либо немедленно выйти за него замуж, либо она станет изгоем, – раздался возглас Элизы. Филлис отрезала:

– Я об этом ничего не знаю, миссис Джордан.

К тому времени, как наступила вечерняя прохлада и Кэтрин слегка оправилась, ее помолвка с Адриеном уже считалась делом решенным. Весь день он посылал ей цветы. Мадам Ладур оставила свою карточку с приглашением в гости. Адриен повстречался с Седриком и обсудил условия брачного контракта. И никому не пришло в голову посоветоваться с ней. Этим вечером к обеду должен был явиться Адриен в сопровождении своей матери.

Оказавшись в обеденной зале и принимая поздравления, Кэтрин чувствовала, что идет словно бы под водой – все было таким расплывчатым и колеблющимся. Похоже, что она получила сделанное по всей форме предложение руки и сердца от избравшего ее мужчины – ну а если даже и нет, то ей все равно необходимо спасать свою честь, так о чем тут говорить? Все завершилось ко всеобщему удовлетворению. По сути, Адриена можно было считать едва ли не святым, раз он так повел себя и спас ее репутацию.

– Вы счастливы? – спросил Уоррен в одну из редко выдававшихся теперь спокойных минут. Его лицо было необычно серьезным, и что-то в его выражении смутило Кэтрин.

– Да. – Они стояли у окна в музыкальном салоне, где Элиза развлекала компанию с помощью полковника Деламара, весьма прилично аккомпанировавшего ей на пианино при исполнении романсов.

– Меня бы огорчило, если бы это было не так, – продолжил Уоррен, рассеянным взглядом наблюдая за сестрой, игриво исполнявшей арию из развлекательных опер Джилберта и Салливана.

Кэтрин удивленно подняла на него глаза: он был словно сам не свой. Обычно он не претендовал на большее, чем роль рубахи-парня, милого компаньона. В последнее время они мало бывали вместе, хотя он постоянно обедал у них и всегда был под рукой, если не случалось Адриена, его лучшего друга.

– Что-то не так? – спросила она, положив руку ему на локоть.

– Нет, что вы. – Он быстро оправился, и когда она снова взглянула ему в лицо, он уже улыбался, как всегда. – Адриен предложил мне быть шафером на свадьбе.

– Это хорошо.

– Значит, я должен буду охранять вас, если ему придется отсутствовать. Знаете, это одна из самых почетных мужских обязанностей, дань обычаю, сложившемуся еще в те времена, когда жених уезжал на поле брани, оставляя невесту на попечение доверенного друга. – Кажется, он шутил, однако в его голосе Кэтрин послышались тревожные нотки.

Элиза закончила пение и была тут как тут, потянув Уоррена за руку.

– Твой черед, мой сладкий, – воскликнула она с пылающим лицом, перебегая глазами с Кэтрин на Уоррена и обратно. – Сейчас нужно, чтобы со мной пел такой баритон, как ты.

Снова подхваченная вихрем событий, Кэтрин не успела толком обдумать этот странный разговор. Все последующие дни были сверх всякой меры заняты приготовлениями к свадьбе, но прежде всего, конечно, стоило упомянуть о бале, данном в честь их помолвки.

Впоследствии эта ночь вспоминалась Кэтрин словно бы в страстном смутном сне. Адриен на протяжении всего бала вел себя с нею крайне почтительно. Он не спускал с нее глаз, был любезен, внимателен, мил и постоянно демонстрировал пылкость, положенную влюбленному жениху. Такое развитие событий приводило Элизу в экстаз.

– Ты такая везучая! – восклицала она всякий раз, как им случалось остаться наедине: она всплескивала руками и со значением расширяла глаза. – Это все грис-грис! Я же говорила, что он принесет счастье!

– Хотя я не совсем в этом уверена… но – да, пожалуй, я все-таки счастлива, – неохотно отвечала Кэтрин, желая, чтобы у нее наконец перестала болеть голова, желая, чтобы кончилась изнурительная жара, желая наконец увидеть миссис Даулинг, которой она уже отправила письмо с последними новостями.

– А мадам Ладур вполне согласна со мной, что во всем городе не найдешь лучшей модистки, чем мадам Дюлак. У нее богатый опыт в такого рода делах, и она сошьет себе превосходный подвенечный наряд. Я знаю, что в нем ты будешь ослепительна. Я не могу дождаться, моя дорогая. Это наверняка будет лучшей свадьбой в году. Ты еще не получила наставления от отца Бувье? Значит, ты познакомишься с ним в самом скором времени.

Ладуры, как и большинство креолов, исповедовали римско-католическую веру. И Кэтрин было необходимо принять вероисповедание своего мужа. Она почти не думала об этом, но в те редкие минуты, когда Адриена не было рядом, а головная боль утихала и рассудок просветлялся, она пыталась спросить себя, не жаль ли ей расставаться с протестантством, в котором она воспитывалась. Если быть честной, для нее эти вещи никогда особенно много не значили, – равным образом и для ее отца, который хотя и был священником, придерживался весьма радикальных взглядов и все подвергал сомнениям.

Она уже успела посетить службу в городском кафедральном соборе Св. Людовика, и атмосфера показалась ей угнетающей. На самом ли деле обращение в новую веру – ничтожно малая цена за возможность стать женой Адриена? Однако эта мысль вместе со многими другими так и осталась погребенной на самом дне ее сознания. Ее былая независимость утекала у нее из рук, как песок сквозь пальцы.

Утром, обсуждая дальнее путешествие, она чувствовала себя узником, которому обещали помилование. По Седрику она наверняка будет скучать, а вот присутствие Элизы, пожалуй, не очень-то ее радовало. Как было бы чудесно отправиться одной, захватив лишь Селесту и Пьера. Однако об этом невозможно было и помыслить: новообретенное имущество семейства Ладуров подлежало самой тщательной охране.

– Ты уже решила, что возьмешь с собой? – шелестя юбками, Элиза нетерпеливо вскочила из-за стола. – Давай поднимемся к тебе прямо сейчас и отдадим распоряжения Филлис, я бы хотела, кстати, поговорить с тобою о ней, Кэти. Мне кажется, ты недостаточно строга с ней.

Вся спальня была завалена нарядами: они свисали со спинок стульев, цеплялись за углы туалетных столиков, частью были уложены, а частью – нет в дорожный сундук, который притащили с чердака дюжие слуги. Нетерпеливая Филлис, характеру которой явно не хватало методичности, разогревала утюг, и в комнате было полно едкого дыма от тлевших в нем углей.

– Мне необходимо избавиться от части этих платьев, – вздохнула Кэтрин. – У меня их скопилось чересчур много. – Ей очень захотелось отправиться в путь налегке, с одним саквояжем, в котором поместилось бы самое необходимое. Ее жизнь, подобно рассудку в последние дни, все больше заполнялась суетой и хаосом. – Но кому понадобятся мои обноски? Конечно, кое-что заберет Филлис, однако здесь есть еще масса вещей, на которые она не позарится.

– Предоставь это слугам, – предложила Элиза, а затем, после паузы, вкрадчиво добавила: – Или лучше позволь, я распоряжусь ими. Для этого нужна осторожность.

– Осторожность? Что ты имеешь в виду?

Элиза покрутилась по комнате, остановилась, сунула пальцы в сосуд с ароматической смесью, и ее запах разнесся по комнате. Кэтрин внезапно подумала, что она в жизни ни у кого не видела таких неугомонных рук, как у Элизы: если она не теребила свои локоны, то принималась ощипывать лепестки у цветов, играть лентами шляпы или украшением на платье.

– Ну, тебе ведь не доставит удовольствия увидеть на ком-то вещи, которые ты сама когда-то носила? Сложи их все в одну кучу, а я займусь ими. – И Элиза поспешила сменить тему беседы на более занимательную: – Как ты считаешь, нам повстречается там твой сосед?

– Какой сосед?

– Деклан Уокер, конечно.

– Надеюсь, что нет.

От одного воспоминания об этом невеже у Кэтрин еще сильнее зазвенело в ушах – последнее время это случалось с ней все чаще. В один миг предвкушение поездки утратило всю прелесть, и ему на смену пришел страх. Ведь она на целую вечность разлучается с Адриеном. Как она сможет существовать без того ослепляющего, подавляющего чувства любви и желания, которые были ее счастьем и ее проклятием в последние дни? Он вел себя с нею подчеркнуто корректно, а она с ума сходила от вожделения, когда он легонько целовал ее щечки, и она жаждала припасть к его губам, – это легкое, едва ощутимое прикосновение не могло погасить пожар, снедавший тело, страдавшее без его ласк. Что это: действительно муки любви или самообман, вызванный разбуженными инстинктами? Вряд ли кто-то мог бы провести здесь четкую границу.

– Но ведь ты с самого начала знала, что в один прекрасный день я женюсь, Лестина. – Адриен метался по комнате, заложив руки за спину, с мрачным лицом, – их ссора серьезно затянулась.

Она сидела на веранде своего миленького беленького домика. Домик располагался в той части Вьё Карре, где еще с довоенных лет предпочитало селиться общество, именовавшееся дети свободных цветных, – племя, занимавшее некое промежуточное положение между хозяевами и рабами: привилегированное, но все же несвободное. Любовное гнездышко Лестины находилось на узенькой улочке Св. Анны. Здесь все содержалось в идеальном порядке: уютный ухоженный садик, свежие цветы, каскадами спускавшиеся из многочисленных кашпо, всегда готовый обед и она сама – всегда красивая, всегда ожидавшая его прихода.

– Я думала, что это будет покорная простушка, – дрожащим голосом ответила она. Хотя Лестина зачастую добивалась своего, играя на его тщеславии, все же это была не обычная, согласная на все одалиска, а сильная женщина, которая не хотела уступать без борьбы.

– Да откуда ты знаешь, что она не такая? – Он уставился на нее, выпятив губы, растрепанная прядь свисала ему на лоб.

Лестина резко рассмеялась:

– Ты что, забыл, с какой скоростью в этом городе распространяются слухи? Ничто не может случиться у вас, в ваших больших домах, без того, чтобы через полчаса не стало известно здесь.

Легкий ветерок зашелестел занавесками. Адриен явился сюда, когда уже стемнело, и нашел Лестину в портике: изящная, нежная, облаченная в белый муслин распространявший аромат сандала, – она ждала его. В сумерках ее кожа нежно отсвечивала, тогда как волосы и глаза сливались со тьмой.

– И какие же слухи ходят по поводу ее? – Он рухнул в кресло напротив, нетерпеливо ослабил узел галстука и потянулся за графином с виски.

– Что это – леди, которая всегда знает, чего хочет. Что по нашим понятиям она весьма странная, одним словом, англичанка, но при этом очень даже красивая. – Стоявшая на столе лампа под плотным абажуром выхватила из темноты овал ее лица и тени от ресниц, скрывавшие ее взгляд.

Ночь была безлунной и облачной, сырой удушливый воздух поднимался от реки, и реявшие повсюду, комары десятками сыпались на скатерть, опалив в пламени керосина свои прозрачные крылышки. Закончился еще один жаркий день.

– Запруды между плантациями вот-вот пересохнут, а на дорогах полно пыли, – задумчиво произнес Адриен, и его пронзило болью внезапное видение Валларда – такого, каким он был когда-то. Он покачал напиток в бокале и искоса посмотрел на Лестину. – Завтра она уезжает в «Край Света».

– Я знаю. Отправляется на своем пароходе, – сказала она, спокойная и задумчивая. Что же кроется в глубине этих бездонных глаз? От этой мысли Адриену стало не по себе. «Что она на самом деле чувствует, этот темнокожий дикий ангел? Зная ее, нетрудно предположить, что она мечтает о моей смерти». Он невольно вздрогнул.

– Кто-то подбирается к твоей могиле? – откровенно спросила Лестина с сухим смешком.

– Не будь дурой! – рявкнул он. Издалека раздался крик птицы, но тут же умолк, словно ей свернули шею. В ночи был слышен лишь монотонный стрекот цикад, равнодушный ко всему на свете.

– Успокойся, chéri. Ты снова поругался с матерью? – Лестина положила ему руку на колено и придвинулась так, что его ноздрей коснулся запах ее кожи.

– Она с ума сошла с этой свадьбой. Можно подумать, что мы особы королевской крови. Что за глупость!

– А разве это не так? По крайней мере, она в это верит. – Лестина прохладными пальцами отвела с его лба непослушную прядь.

– Но ведь тебе понятно, почему я иду на это, правда? – Он сжал ее руку и поцеловал ее сначала в ладонь, потом с тыльной стороны, и вот его губы поднимаются все выше по шелковистой коже.

– Да, но ты уже успел переспать с нею. – Она была взвинчена, и напряжение не отпускало ее. Адриен попробовал смягчить Лестину, но она остановила его, когда он уже хотел поцеловать ее в губы. Она вздернула голову, заглянула к нему в глаза и сказала: – Не держи меня за идиотку. Это оскорбительно. Я знаю, когда и где это случилось. Тебе было приятно? Смогла ли целомудренная мисс Энсон доставить тебе наслаждение?

Он вскочил на ноги, обнимая и целуя ее. Несколько долгих минут они стояли у входа в галерею.

– Лестина, Лестина, – мучительно простонал он. – Это случилось лишь однажды, всего однажды. Я должен был через это пройти. У меня не было выхода. Это ничего не значит для нас. Я клянусь тебе в этом.

– Ах, chéri, какой же ты еще мальчишка, – горестно отвечала она, прижавшись лицом к скользкому лацкану его вечернего фрака. – Ничего не значит жена, поджидающая тебя дома? Жена-англичанка, которая будет требовать от тебя верности? А что станет, когда она нарожает тебе детей? Неужели ты думаешь, что я вынесу, встретив на улице вас всех – белую чету с белыми малышами, прогуливающуюся по парку или по набережной воскресным днем?

– Но ведь так здесь всегда происходит, – возразил он, целуя ее шею и лаская груди.

– Даже теперь, когда мы все стали свободными гражданами Соединенных Штатов? – Лестина и сама не верила в слова, подсказанные отчаянием.

– Пройдет смена нескольких поколений, пока рухнет кастовая система – если это вообще случится, – неуверенно отвечал он, сам не понимая, хочет он того или нет.

– Полагаешь, я сама об этом не знаю? – тяжко вздохнула Лестина. – Обычаи, которым уже два столетия, не отменишь простым росчерком пера или распоряжением правительства. Даже самые последние, спившиеся моряки-ирландцы третируют нас, как черных, почитая себя выше только оттого, что у них белая кожа.

Адриен, предпочитавший не задумываться над подобными материями, поспешил сменить начинавшую раздражать его глобальную тему беседы, обратившись к личностям:

– Кэтрин придется выучиться нашим обычаям и смириться с тобою.

– Ты не рассказал еще ей обо мне? О твоей игрушке? – Несмотря на его ласки, в глазах ее полыхал гнев. И, поскольку он не нашелся с ответом, язвительно добавила: – Конечно, ты промолчал! Разве можно пугать милую маленькую мисс! Мама рассердится на тебя за это.

– Она бы ничего не поняла. Пока не поняла. Дай ей время, и она смирится.

Она резко освободилась из его объятий и вышла на веранду, облокотилась на перила и стала разглядывать мыльные деревья, молчаливыми часовыми возвышавшиеся в саду. Где-то слышался собачий лай, и золотистые огни фонарей все еще сияли на улицах Французского квартала.

Их обычаи! А она-то воображала, что сможет пережить это, что ее не убьет весть о том, что Адриен женился. Она с самого начала знала, что ей никогда не суждено быть той, которую он когда-то поведет под венец. Временами она грезила, что они могли бы отправиться в Париж, где табу на смешанные браки соблюдалось не столь незыблемо, – но ведь тогда им было бы заказано возвратиться в Луизиану, даже теперь, когда всем пообещали равные права. Готовая навсегда расстаться с родиной, принести для него эту жертву, она понимала, что он никогда на такое не пойдет, и твердила себе, что должна безмерно радоваться тому, что уже имеет.

Возможно, она как-то бы смирилась, если бы его невестой оказалась креолка, но эта английская девица – совсем иное дело. У Лестины были шпионы и в Бовуар-Хаусе, и в особняке Ладуров на Рю Рояль. Лестине достаточно было лишь дернуть за ниточку этой хитрой сети, и тут же ей доставлялись самые свежие новости. Люди черной расы, связанные в одну цепь страхами перед хозяевами и суевериями, по-прежнему поддерживали друг друга. Размахивавшие флагами и кричавшие на демонстрациях о свободе и демократии политиканы сумели лишь едва зарябить поверхность этого болота.

– Она не такая, как все, и на нее работает белая служанка. Ее мало волнует, кто что про нее скажет, а свои платья и все прочее она покупает в том новом магазине у Понтабла Билдингс, что содержит Жаклин Ламарш. Вид у нее такой, будто под платьем у нее нету корсета, да и еще кое-чего. А еще она таскается на кухню да болтает с поваром, а наряжается при этом прямо в передник и в тюрбан – вот вам и пожалуйста, – докладывала ей Кандида, наполовину француженка, наполовину сенегалка, с которой Лестина была знакома с детских лет. Как и многие квартероны, чье благополучие пошатнулось из-за войны, она была вынуждена пойти в услужение и теперь работала в Бовуар-Хаусе. – Она всегда поступает так, как ей заблагорассудится, – продолжала Кандида, – да только теперь, похоже, она совсем повредилась в уме из-за любви к мичи Адриену. Прям чумная ходит.

– Женщине не надо пить любовного зелья, чтобы сходить с ума по нему, – заметила Лестина, угощая Кандиду рисовыми пирожными и лимонадом, когда они в очередной раз повстречались на рынке.

– Если что-то нужно сделать, ты только скажи, Лестина, – отвечала Кандида, и ее лицо выражало полную преданность. – Помнишь, как ты спасла меня? Отвела к своей матери, а она помогла мне избавиться от большой неприятности. – Мари Кларемон славилась не только как чудесная нянька и повитуха: она занималась и абортами.

Лестина кивнула и обняла свою приятельницу за талию. Год назад Кандида забеременела от грузчика-негра и боялась признаться в этом родным, которые гордились своею дочерью и собирались выдать ее замуж по меньшей мере за торговца-мулата.

Таким образом, за те недели, что Кэтрин провела в Новом Орлеане, Лестина, сидя в своем тихом домике, успела сплести целую паутину и затаилась в ее центре, словно паук, строя различные планы, завязывая новые знакомства и собирая информацию, неотступно думая об Адриене в то время, когда его не было с нею. Поначалу она лелеяла дикую надежду на то, что он сочтет англичанку чересчур своевольной и откажется от нее, переступив волю матери. Но пока этим и не пахло.

– Почему ты здесь в этот вечер? – спросила она, слегка смягчившись. – Я не ждала тебя так рано.

– Кэтрин обедает с лордом Сэдриком.

– Значит, ты просто сбежал? Удрал ради того, чтобы за спиной у своей суженой повидаться со мною? – Поддразнивая его, она провела пальчиком по его губам. – А что из себя представляет английский милорд? Может быть, он окажется неравнодушен ко мне. Говорят, он постоянно крутится в салоне у Фени. Я удивлена, что ее девицы до сих пор не проболтались ему о нас с тобою. Временами я даже скучаю по ним и по тамошней жизни.

– Перестань же, Лестина! – Его руки тисками сжали ее обнаженные плечи. – Я ненавижу, когда ты так говоришь. Кэтрин уедет завтра одна, я лишь позже отправлюсь за ней. И мы будем вместе каждую ночь, chérie.

– Когда назначена свадьба?

– После праздника Святого Иоанна.

– В ноябре. Тогда будет уже довольно прохладно и сыро, но ведь тебе все равно придется сидеть взаперти со своей женой в вашей спальне. Она заберет тебя с собой в Англию? Чтобы похвастаться своим красивым мужем-креолом перед светом? Уверена, что она так и сделает, мичи.

– Почему ты обращаешься ко мне с этим старым рабским титулом? – взорвался Адриен, чего она и добивалась своей речью. – Я не твой хозяин. Ты свободна. Я не имею на тебя никаких прав.

– Да неужели, мичи? – Она вложила как можно больше яда в это слово. – Я свободна, вот как?

– Да свободна. Ты родилась свободной, и твоя мать тоже. Ты ведь сама рассказывала мне, что твои предки выкупили себя на волю задолго до того, как сюда полезли янки со своими аболиционистскими бреднями. Они устроили здесь полный хаос. И теперь никто толком не знает, кто он есть, – он развел руками. – Этот дом – твой. Я подарил его тебе. И ты можешь распоряжаться сама своей жизнью.