Текст книги "Лич из Пограничья (СИ)"

Автор книги: Жанна Лебедева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

– И что же случилось вчера утром? – нетерпеливо уточнила девушка.

– Заехал я, значит, в одну деревеньку…

Дальше новый знакомец поведал про некое захолустное местечко, что находилось десятком миль дальше по пути. Небольшая деревенька Подбережка на берегу лесной реки славилась достатком и покоем. Там жили в основном рыбаки и охотники – спокойные омуты и темные чащи были щедры на добычу. Томас посетовал, что прежде часто заезжал в эти края с товаром и всегда покидал их практически пустым. Прежде, но не в этот раз. Он сказал, что благодать звериных и рыбьих духов оставила Подбережку ровно в тот день, когда туда пришла свора жутких чудовищ, от которых погибель всем – и людям в том числе.

Особенно людям.

– Не ходите туда, добрые путники, коли хотите жить и здравствовать, – посоветовал торговец, в очередной раз нервно оглядываясь через плечо. Эти твари – грилли – сущее проклятье! Их не зачаровать магией и не срубить мечом. Они – воплощение человеческого порока в самой уродливой из возможных форм.

– Грилли? – Има удивленно вскинула рыжие брови. – Я всегда думала, что они – лишь метафора? Как персонажи с рисунков-дролдлери, где зайцы символизируют похоть, а улитки – трусость? И все такое…

– Ох, если бы, – Томас разочарованно покачал головой. – Эти монстры вполне реальны. Так что советую вам развернуться и пойти другим путем.

– Спасибо за предупреждение, мы подумаем.

Има с тревогой посмотрела на лича, и тот задал лишь один, волнующий его вопрос.

– Сколько их?

– Чудовищ? Около двадцати…

Прежде, чем снова погнать запыхавшихся мулов в противоположную от злосчастной деревеньки сторону, Томас поднял пред путниками полог повозки и зажег большой факел, чтобы продемонстрировать товары. Возможно, это было не самое уместное занятие в послезакатном пустынном лесу с чудищами под боком, но Има настояла.

– Бабушкины книги. Я не успела их взять, – тихо объяснила она свой интерес. – Мне нужно хоть что-то, чтобы от моей магии стало больше толка.

Лавочник быстро раскинул перед ней несколько старинных фолиантов. Страницы их были плотно стиснуты дубовыми створами переплетных крышек, а широченные поля – Има успевала рассматривать их, когда Томас снимал с петель замки – изукрашены тончайшими плетениями узоров.

– Почему они закрыты? – полюбопытствовала девушка.

– Защита от пожаров. Если створы крышки стиснуты плотно – огонь внутрь книги не попадет, страницы лишь обгорят по краям – там, где узоры. Потом их можно будет подрезать и – вуа-ля! – книга жива и здорова, только стала чуточку меньше в высоту и ширину.

– Хитро.

Има выбрала самый старый фолиант. Расплатилась за него серебром и сокровищницы Герцога. Оплата вышла слишком щедрой, поэтому Томас, у которого не нашлось сдачи, подарил покупательнице переплетенный кожей рептилии альбом и какое-то чудесное перо, в котором магическим образом хранился практически неистощимый запас чернил.

– Это так щедро с вашей стороны, – изумилась девушка.

Лавочник натянуто улыбнулся и, наткнувшись на суровый взгляд Моа, пронзивший его из тьмы капюшона, признался.

– Перо неисправно. Оно предназначено для писарей и переписчиков, но текст, выходящий из-под него, всегда полон ошибок.

– Все равно спасибо, – невозмутимо ответила Има, – думаю, я в любом случае найду ему какое-нибудь применение…

Затем, распрощавшись и отсыпав еще одну порцию предупреждений об опасности, Томас уехал, а лич и его спутница, вопреки совету сворачивать, продолжили изначальный путь. В укрывшей дорогу тьме они все ждали, не нагонят ли их мертвяки, но те так и не появились. Когда ночь перевалила за половину – устроили привал.

Туман наползал на дорогу – Има, укрытая им, как пуховым одеялом, крепко спала, свернувшись в корнях большого дерева. Рядом дремал разнузданный и расседланный Браслет – ему тоже стоило отдохнуть. Один только Моа не спал. Он вглядывался в плотную белизну, слушал шорохи предрассветного леса – все было, вроде, спокойно. Лишь один далекий звук не нравился личу – глухое, неразборчивое бормотание. Слишком далекое, чтобы нести реальную опасность, и в то же время настораживающее.

Грилли.

Моа когда-то встречал этих тварей после битв, на полях сражений, усеянных трупами погибших. Много любителей падали туда слеталось и сбегалось. Вороны, волки, лисы, росомахи… Грилли тоже приходили. Их жадные пасти, способные поглотить все, что попадется на пути, доставляли много хлопот некромантам Мортелунда. Свежие мертвецы, так необходимые для того, чтобы поднять новую нежить, не должны были пропадать в бездонных глотках ненасытных чудищ, но не так то легко было отобрать у грилли свое. Мечи, секиры и прочее оружие не помогало. Прочные черепа монстров не всегда удавалось пробить даже самым могучим силачам. Боевая магия тоже не приносила должных результатов. Разряды молний, обледенение, удушение – все было тщетно.

И все же нашлось одно средство, способное заставить грилли отступать, бросая добычу…

Лич вытащил из поясной сумки старое огниво, высек искру. Исправно. Разобраться с монстрами проблем не составит. Если найдется лишнее масло, задача облегчится вдвойне. Впрочем, грилли и без масла неплохо горят. Вода их не спасает – эти монстры плавают ничуть не лучше камней-валунов.

А, значит, еще один заказ, завершится еще одной оплатой…

И далась ему эта оплата? Говорят, у мертвых не бывает страстей, привычек и привязанностей, но эти проклятые райсы каждый раз приносили с собой неясные сны, от которых в груди рождались странные волны невнятных эмоций, и Моа казалось, что там, под непроглядными слоями забвения, нет-нет, да проступят обрывки картин из его далекого прошлого. Что-то настоящее, правдивое, имеющее смысл, разорванное на куски, рассыпанное в мелкую мозаику. Настоящая жизнь, а не это снулое существование с четкими целями, но без конкретных смыслов.

Не вечная война.

И все же, у всех этих заманчивых, ядовитых в своей яркости грез о прошлой жизни была одна большая проблема. Они никак не складывались в одно целое.

* * *

Рассвет забрезжил над деревьями, а мертвяки так и не явились.

Даже близко не подошли. Как Моа ни вслушивался в лесные шорохи, как ни внюхивался в порывы ветра – никаких намеков на назойливых преследователей не обнаружилось. Куда делись? Отстали? Похоже на то. Хотя, странно – тогда, по полю за обезумевшим конем, они довольно резво бежали.

Има проснулась.

– Утро до-о-оброе! – зевнула она, потягиваясь. Пожаловалась. – Все кости себе на этих корнях отлежала. Есть охота! – Она полезла в седельную сумку за хлебом и сухим сыром. – Ты будешь?

Моа задумчиво посмотрел на хлеб.

– Дай попробовать немного.

– Попробовать? – удивилась девушка. – Так говоришь, будто я тебе какое-то заморское кушанье предлагаю? Это просто хлеб. Вот… – Она отломила щедрый кусок, протянула личу. – Все в порядке? – И тут ее осенила одна неприятная догадка. – Только не говори мне сейчас, что ты, как простые мертвяки, тоже людей ешь?

– Таким только самая низшая безмозглая нежить промышляет. Личи так не поступают. Мы питаемся тем же мясом, что и вы, живые люди, за одним лишь исключением – предпочитаем приготовленному сырое. Кроме того, мы едим гораздо реже вас, потому что нам не надо поддерживать в теле постоянное тепло. Плюс ко всему нас питает мощная магия некромантов.

– Вот как, – понимающе закивала Има и быстрым движением отдернула протянутую руку с хлебом. – Тогда тебе, наверное, нельзя это есть. Мало ли что? Вдруг, отравишься? У меня на дне сумки есть немного сушеного мяса. – Она порылась в запасах, достала коричневый тонкий ломтик. – Почему ты попросил хлеба, если в принципе таким не питаешься?

– Мне однажды приснилось, что я ем хлеб.

– Приснилось? Разве мертвые видят сны?

– Хочешь знать, зачем мне королевские райсы? – вопрос прозвучал в ответ на вопрос. – После них я вижу сны о своем прошлом. В предпоследнем мне привиделось, будто я ем хлеб.

– Понятно. А что было в последнем?

– В последнем… Нечто неопределенное. Эти сны не всегда разборчивы.

Да уж. Последний сон было действительно сложно истолковать. Моа виделась чужая – совершенно чужая! – земля. Лес внизу. Большие папоротники, такие же большие хвощи и какие-то причудливые деревья похожие на зеленые петушиные хвосты, приделанные к прямым стволам, чешуйчатым, как змеиные тела. И он шел по этому лесу… или плыл над ним. Нет, скорее все-таки шел, отчетливо ощущая, как катаются под кожей шары мышц, и шаги, подобные грому, отдаются эхом в далеких горах. А над лесом тянулся запах. Он был почти осязаем, почти видим. Пахло смертью, недавней, свежей, манящей. От чарующего аромата все внутри начинало трепетать, и рот набирался слюной. Ноги же сами несли вперед. Быстрее… Быстрее! И вот он – источник запаха – огромная гора еще теплой плоти…

Моа проснулся тогда в странном возбуждении с единственным желанием – срочно кого-то убить и сожрать. Первые несколько секунд эта мысль полностью владела им, но вскоре разум справился и загнал хищные желания в самые дальние глубины сознания. Следом пришло неприятное ощущение, что он чуть не сорвался, не опустился до уровня самого пустоголового, тупого, движимого инстинктами мертвяка.

Этот гнусный сон явно был не о прошлом Моа.

Или все же о прошлом? Но что за события тогда были в нем зашифрованы?

– В нем ты тоже что-то ел? – улыбнувшись, спросила Има.

– Да, – без утайки ответил лич.

То, что он сказал, было чистейшей правдой.

* * *

К полудню они были рядом с Подбережкой.

Свет заливал все вокруг, колыхалась под ветром трава, облака текли по небу белыми кружевными лентами. Близился день Солнцестояния, и главное небесное светило все дольше задерживалось в зените. Теплое марево погожего дня нарушало лишь одно – монотонное ворчание, доносящееся из-за поворота дороги. Звук, похожий на рык собаки, то и дело сменялся неразборчивым подобием человеческой речи.

Картина, явившая вскоре взорам путников, была удручающей. На лесной прогалине – небольшой, поросшей низенькой травкой и цветами, поляне – стоял огромный валун, высотой больше человеческого роста. На его вершине сидел сморщенный старик в белой одежде. Его плешивую, покрытую пигментными пятнами, голову венчала высокая шапка священника. В руках незнакомец держал доску с нарисованными на ней женщиной и младенцем. Персонажи картины застыли в весьма странных позах – женщина поднимала младенца на вытянутых руках, воздев над головой с таким видом, будто хотела с размаху швырнуть его о землю…

… а вокруг камня, на котором прятался старик, кишели грилли.

Има, видевшая их прежде лишь на рисунках, брезгливо поморщилась:

– Ну и гадкие!

Твари, и вправду, были пренеприятными. Огромные головы, вполне себе человечьи, но жутко уродливые, держались на паре человечьих же ног. Пальцы здоровенных ступней заканчивались острыми когтями. Позади – сложно сказать на затылке, спине или заду, тела монстров, ведь, состояли из одной головы – из зарослей кудлатых волос, или шерсти, торчали длинные хвосты. У некоторых грилли хвосты были крысиными – голыми и розовыми. У некоторых – змеиными, в цветастой чешуе. У самого крупного монстра, наряженного в бордовую попону с глубоким, скрывающим лоб капюшоном, хвост и вовсе был фазаньим – черные и пестрые перья глянцево блестели в последних лучах стремительно уходящего в набегающие тучи солнца. Пока Има успокаивала перепуганного Браслета, Моа успел насчитать десять чудищ. Эх, жаль, магию не использовать…

Лич достал огниво. Поинтересовался у спутницы:

– Сможешь раздуть огонь?

– Попробую, – кивнула девушка. – Дома, с очагом, у меня это неплохо выходило.

– Тогда давай.

Моа высек пламя над Иминой ладонью, а девушка легким движением сдула его в сторону грилли, вырастив из искры огненный шар с тыкву размером. Шар угодил на макушку ближайшему чудищу и подпалил спутанную шерсть. Воздух наполнился вонью грязных паленых волос и рассерженным бурчанием.

Потеряв интерес к старику на камне, страшилища всей толпой развернулись к личу и девушке. Десять носов свирепо раздули ноздри. Десять пар блеклых глаз угрожающе расширили зрачки. Десять ртов недовольно растянулись в кривом оскале. Грилли, на башке у которого уже вовсю полыхало пламя, сперва не мог понять, что произошло. Чуть позже, когда огонь, испепелив шерсть, начал прожигать толстую кожу, монстр принялся крутиться вокруг свой оси и раздраженно бормотать.

– Кажется, они не поняли намека, – посетовала Има.

– Давай подпалим еще одного.

Лич высек новую искру. Девушка, раздув ее в шар, запустила огнем в самую гущу тварей. В этот раз загорелись сразу двое. Один хорошо полыхнул, а второй, неохватную башку которого укрывала попона, лишь задымился. В своре началась толкотня и паника. Пятеро монстров, включая двух горящих, хрюкая и ворча, поспешили убраться с поляны. Вторая половина, во главе с тлеющим фазанохвостым вожаком, ринулась в бой.

– Не ушли, – сквозь зубы прорычал Моа. – У тебя сила еще осталась?

– Осталась.

– Тогда давай все, что есть, на того, лохматого.

Лич указал на заросшего бурой шерстью монстра – самого волосатого из компании. Спустя секунду косматый гигант вспыхнул, словно живой факел и закружился вокруг своей оси, поджигая соседей. Это окончательно лишило грилли боевого духа. Теперь отступили все, кроме одного. Тлеющий вожак заворчал и сердито выругался то ли на назойливых противников, то ли на паникующих подчиненных. В его гневной тираде отчетливо проступили вполне человеческие сквернословия.

– Сам такой! – зачем-то крикнула ему в ответ Има и, подхватив с земли камень, метко запустила врагу в глаз.

Вожака грилли это только разозлило. Он продолжил напирать в одиночку. Присоединился к сородичам, лишь когда Моа вынул меч и несколько раз прицельно ударил чудищу по глазам. Клейма блеснули, ослепляя врага и окончательно его отгоняя.

Смирившись с поражением, вожак разочаровано забормотал, развернулся и бросился следом за остальными. Теперь более удачливая часть своры, громко топая, продиралась сквозь подлесок, ломала кусты и чадила вонючим дымом. Те же, кому повезло меньше, катались по траве, пытаясь сбить с себя огонь.

И им повезло.

Погода, испортившись окончательно, подарила чудищам спасительный дождь. Он погасил пламя, и последние грилли, дымясь и ругаясь на неведомом языке, уковыляли в кусты.

– Ох, юные друзья мои, – раздался с вершины камня скрипучий голос, – совсем не стоило так рисковать ради вашего покорного слуги.

– Обычно грилли не охотятся на живую добычу, но для вас, похоже, хотели сделать исключение, – скептически отозвался Моа.

– Благословенный камень и милость святой Энолы уберегли меня от смерти, – спасенный улыбнулся щербатым ртом и не по-стариковски ловко соскользнул по намокшему боку валуна вниз.

– Вам повезло, – сухо заметил лич. – Эти грилли – далеко не тугодумы, быстро сообразили, что надо сбивать с себя огонь. Они и камень расшатать, чтобы сбросить вас вниз, в конце концов додумались бы. Десятерым здоровенным тварям провернуть такое вполне под силу.

– Святая Энола знает, кому и когда дарить забвение. Сегодня она сочла, что мое время на этой бренной земле еще не подошло к концу, – не согласился священник.

С этими словами он поднял свою расписанную доску, демонстрируя изображение личу и его спутнице. Моа чуть заметно скривился – слишком много развелось за последнее время сомнительных культов в Пограничье и окрестностях Мортелунда. Има с интересом рассмотрела картину и не оставила нового знакомого без вопросов:

– Почему эта дама хочет бросить своего ребенка оземь? Разве это не жестоко?

– Не оземь, а на людей. Потому что святое Дитя – есть наказание человечества за грехи. Дитя – есть всеобщая погибель, мгновенная и абсолютная.

– Как-то не очень хорошо все это звучит… – Има с сомнением почесала затылок.

– Ах, девочка моя, чтобы понять великую благость деяний святой Энолы, нужно долго учиться и набираться мудрости. Ты хотела бы обрести мудрость?

– Спасибо, как-нибудь обойдусь, – тут же открестилась от предложения девушка, предусмотрительно отступая поближе к личу. Однако любопытство пересилило, и Има задала новый вопрос. – А почему у этой вашей святой круглая прозрачная штука на голове нарисована? Для чего она?

– Чтобы дышать, – прозвучало в ответ. – Стеклянная сфера, наполненная чистым воздухом, будет на челе святой Энолы, когда она поднимется на небывалую высоту, гораздо выше горных вершин и даже облаков, туда, где дышать будет совсем нечем, и сбросит свое Дитя вниз, чтобы обрушить божественный гнев на людей…

– Понятно, можете не продолжать.

Има с надеждой взглянула на лича, полагая, что ему удастся перевести тему на что-то более полезное.

– Эти грилли нападают на деревню? – поинтересовался Моа, пристально глядя на священника.

– Да, они, – невнятно ответил тот, – но я не думаю, что в их нападениях есть что-то страшное. Они лишь наказывают людей за их грязные деяния, как и святая Энола.

– Значит, мы правильно идем, – резюмировал лич.

Поймав за повод отбежавшего от места боя коня, он взглянул на Иму, предлагая продолжить путь. Подслеповатый старик, наконец, разобрался, кто перед ним, и искренне ужаснулся.

– Вам-то зачем в деревню? Вы, как я вижу, вовсе не посланник милостивых святых? А созданиям, проклятым тьмой, не стоит…

– Он, вообще-то, пришел, чтобы помочь жителям, – грубо перебила священника Има. – Мы вместе пришли.

Сказав это, девушка последовала за личем с невероятно рассерженным видом.

* * *

Весь путь до Подбережки Има корила себя за лишнее любопытство.

– И надо было мне расспросить его про эту противную Энолу? Теперь только настроение испортилось. Она же злая! Хочет убить всех людей… своим ребенком… cброшенным с небес… Кошмар какой-то! Как можно поклоняться такой злобной святой?

– Не бери в голову. У большинства местных святых подобные замашки, – успокоил ее Моа. – Это же Пограничье. Здесь чего только не встретишь.

– Этот священник – весьма неприятный старикашка…

– Обычный. Не трать свою ярость зря, она тебе еще в бою пригодится. Оставь для грилли хотя бы немного.

Има вздохнула, уперлась в землю взглядом.

– Наверное, ты прав. Но меня просто возмутили его последние слова. Он назвал тебя проклятым тьмой… созданием…

– Старик не сказал ничего особенного. Я, действительно, создан тьмой. И от людей таким, как я, лучше держаться подальше, – бесстрастно отозвался Моа.

А Има все не унималась.

– Но ты ведь помогаешь?

– Это не бескорыстная помощь, а работа. Не самая обыкновенная для лича, но все же. Я взаимодействую с людьми, потому что так сложились обстоятельства. Не случись этих особых обстоятельств – я по-прежнему служил бы Мортелунду.

Девушка успокоилась немного, попыталась заглянуть собеседнику в лицо.

– Ты мне расскажешь про эти обстоятельства? Как-нибудь потом? Когда убедишься, что мне можно доверять?

– Доверять? – Целую половину губ Моа искривило подобие улыбки. – Дело не в доверии. Дело в том, что, чем меньше ты обо мне знаешь, тем безопаснее для тебя.

– Ты обо мне заботишься? – недоверчиво переспросила Има, с подозрением щуря зеленые глаза.

– Нет. Просто рассуждаю рационально. В Мортелунде я командовал солдатами на полях сражений и всегда старался избегать лишних потерь.

Разговор оборвало тревожное фырканье коня. На дороге, круто уходящей за нагромождение острых валунов, виднелись свежие пятна крови. Впереди раздавались взволнованные голоса. Когда путники миновали поворот, им открылась удручающая картина – чье-то окровавленное тело в придорожной траве и двое склонившихся над ним людей.

Это были мужчина и женщина, одетые просто, можно даже сказать, бедно. На мужчине был кафтан, декорированный по рукаву вылинявшим из синего в серый шнуром. На женщине – объемная некрашеная шаль-накидка, из-под которой выглядывал край выцветшей клетчатой юбки.

Мужчина первым повернулся и, заметив лича, встревожился:

– Только ходячих мертвецов нам тут не хватало…

– Подожди, – одернула его женщина. – Это, верно, тот самый мертвец, что за деньги избавляет поселения от нападок разных чудовищ. Ты что, не слышал о нем?

– Ах, этот! Ну, покажи ему тогда, что осталось от Хьёва-бортника после встречи с этими головастыми тварями…

Осталось от Хьёва-бортника не так уж и много, как, впрочем, и от остальных невезучих жителей Подбережки. Их скромные могилы ровным рядом растянулись по краю погоста. Ни на одной еще не проклюнулась трава – свежие были. Все восемь и грядущая, девятая, – уже вырыта и подготовлена.

Погост, неогороженный, без погребальных камней, находился недалеко от деревеньки. Дорога проходила через него и вела к домам у речного берега. От жилищ уже шли люди.

Останки несчастной жертвы чудищ, сложенные в холстину и перекинутые через седло Браслета, были подвезены к краю ямы. Обычно с мертвыми прощались дома, но здесь, похоже, частые смерти стали столь обыденными, что никто уже не горел желанием устраивать церемоний. Тело положили на краю, как было, в ткани, не развернув. Постепенно к нему стеклись немногие селяне. Кто их оповестил – лишь духам известно. Хотя, когда похороны входят в привычку, тут уж и нечуткий почует, что смерть очередного соседа забрала.

Има и Моа отступили в задний ряд – на них косились хмуро и с опаской. Перешептывались.

Люди встали вокруг погибшего полукругом, обратились к женщине, что была при Хьёве на дороге.

– Эстер, скажи пару слов об усопшем, – предложила седая старуха в цветастой не по случаю шали.

Здесь, на юго-западе Пограничья, на погребение было принято надевать неяркое, но ставшее рутиной занятие отмело даже этот принцип.

– Пусть священник говорит, это его работа, – недовольно ответила Эстер, стряхивая с клетчатой юбки комья налипшей земли. Стянув на груди шаль, она указала на дорогу. – Вон он, легок на помине.

Има дернула лича за рукав, шепнула тихо:

– Смотри, тот самый дед.

К погосту, опираясь на сучковатую палку, приблизился во всех смыслах старый знакомый. Похоже, он спешил и здорово запыхался. Высокая шапка сбилась на бок, на лбу выступила испарина, доска с намалеванным ликом Энолы была зажата подмышкой.

– Ох, дети мои! Я не опоздал? – довольно бодро поинтересовался священник.

Селяне смотрели на него уныло. Кто-то сердито буркнул:

– Давай! Отпевай уже скорее, пастор Илай.

Священник приосанился, поправил головной убор, предал лицу вид торжественный и печальный. Подняв лик Энолы над усопшим, он громко и нудно запел.

– О, святая Энола! Прими душу этого несчастного. Прими, а мы возрадуемся, ибо смерть для нас есть твое величайшее благословение! О, святая Энола, ты едина во всем мирах! Ты неизбежна во всех мирах! Ты, и Дитя твое, свет всеиспепеляющий несущее. О, святая Энола Гэй…

– Пойдем отсюда, я не могу это больше слушать, – шепотом пожаловалась Има.

Моа не нужно было просить дважды, заунывные песнопения пастора Илая нравились ему не больше, чем Име.

Они быстро добрались до деревни, выяснили, где живет староста, и направились прямиком к нему.

Дом главного человека в деревне, окруженный забором, с кольцевым балконом по второму этажу стоял третьим от края главной улицы. В Подбережке их имелось всего три, и шли они в параллель. Ворота оказались незапертыми.

Привязав к столбу коня, лич и девушка прошли на двор. Там немолодая дородная женщина колола на колоде дрова. Клетчатую юбку, такую же, как у Эстер, только цветистую и новую, она скинула на стоящий поодаль пень, оставшись только в рубахе и нижних штанах. Колун порхал в ее руках, легко разделяя толстые бревна на аккуратные полешки. Заметив гостей, женщина остановила работу, оперлась на топор и поинтересовалась.

– Зачем пожаловали?

– К старосте пришли, – разъяснил Моа, поблескивая из-под капюшона единственным глазом.

– Старосты нету. Я за него теперь. А его грилли заели насмерть на той неделе. Сегодня, вот, опять кого-то… – Женщина внимательно оглядела лича с ног до головы, просияла. – А ты, часом, не тот ли мертвец, что за умеренную плату людей от чудищ избавляет? Работу ищешь?

– Да.

– И дорого берешь?

– Три райса.

– За каждого грилли?

– За всех.

Женщина, назвавшаяся Ледой, вдова бывшего старосты, вопрос оплаты решила сходу. Има даже подивилась – и богатая же Подбережка деревня! Вот так вот взять и три золотых монеты с ходу выложить. Еще с таким видом, будто дешево.

Лич убрал деньги в поясную сумку и только потом, оказавшись в комнате ставшего гостевым пустого домика на отшибе у леса, переложил их в глазницу. Деньги провалились во мрак беззвучно, будто не настоящие, а призрачные.

Домик, в котором остановились путники, был ветхим. Его шатало ветром, отчего внутри все подрагивало. Стены стонали живыми, надрывными голосами, и ветер отвечал им из холодной печной трубы сиплым волчьим воем. За окном испуганно ржал Браслет, которому пришлось стоять под хлипким навесом – в бедном домике не было даже двора. Вернее, он имелся когда-то, пристроенный со стороны кухоньки и собранный из разноразмерных кусков белесого известняка, а после развалился.

Этот самый известняк раньше добывали тут же недалеко, чуть выше по течению. Его тянули баржами вверх по реке, где перегружали на подводы и везли для строительства в ближайший город.

Има долго возилась с печью, наконец, развела огонь. С пришедшим теплом в отсыревшем, выстуженном доме стало чуть уютнее, чем прежде. Сорвав под окном пару листов чай-травы, девушка заварила себе согревающий напиток в разбитой кружке, найденной тут же у печи.

– Ну, и места здесь, – поделилась мыслями разочарованно. – Холод, ветрище, еще и эти грилли. Кто их звал? Приходят, людей жрут и спасу от них нет. Вот ведь твари…

– Не беспокойся. Грилли – не самое страшное, что бродит по этой земле, – отозвался Моа.

Он сидел в темном углу, недвижный, как статуя, и раздумывал, как лучше расправиться с вредоносной сворой. Если жечь, то не пустым огнем, а с маслом. Деревня тут богатая – лишнее масло должно найтись. Пусть бы и не лишнее – человечья жизнь в любом случае дороже, так что можно и потратиться. Вот только испепелять гадов нужно наверняка – до углей. Загонять в такое место, откуда они не сбегут – и палить. И наблюдать до самого последнего их вздоха. Грилли живучие – если в золу не развалились, могут еще встать и напасть.

– А что тогда самое страшное? – оторвала от мыслей Има.

– То, что понять и разгадать сложно, – подумав, ответил лич.