Текст книги "Лич из Пограничья (СИ)"

Автор книги: Жанна Лебедева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

– Пожалуйста, юная госпожа, забирайте ваших друзей – вот гостевые ярлыки для вас. У меня были в запасе…

И пленников, действительно, выпустили.

Только когда они оказались за несколько кварталов от злосчастной кутузки, довольная Има поделилась деталями замысла, который ей удалось успешно провернуть.

– Вот! – Она развязала шнурок и оттянула ворот рубашки, демонстрируя опустевшую шею.

– Ты отдала им медальон в залог? – Губы Моа изогнулись в улыбке. – Серьезно?

– А что мне оставалось делать? Магией на него морок накинула, чтобы больше походило на золото. И чтобы, когда он вернется ко мне, у начальника стражи иллюзия какое-то время держалась. Не надо на меня так смотреть! Я плохо поступила, знаю, но ничего больше в голову не пришло, а вам там находиться было довольно опасно…

Глава 9. Праздник Полуночи

Здесь по вечерам кормили пургатори.

Тяжелые миски с угощениями ставили на специальные каменные подставки во дворах, и серые робкие тени текли к ним из подвалов и садов. Древние предки – призрачное напоминание о том, кем когда-то были люди…

Чтобы не забывалось.

Чтобы помнилось…

В сумерках на улицах зажигались фонари. Желтые, белые, зеленоватые. Объемные одинокие шары или же гирлянды – чтобы всем хватило света. Ведь праздник же! Праздник! Всюду нарядные люди. Одежды пестрят – их достали из шкафов и сундуков. А на улице даже после заката тепло и душновато. Лишь из самого городского центра веет прохладой. Ложится на дорогах утоптанная пыль. Соловей заливается в высоких липах. Луна желта и аппетитно масляниста – она похожа на дырчатый румяный сыр, который так и хочется съесть…

Это время священной Полуночи, когда можно гадать по лунным теням и купаться в священном бассейне, что кроется под полуразрушенной колоннадой старинных развалин. Сердце города! Его незыблемая и нежно хранимая святыня. Когда-то давно в том месте, где находился теперь центр Кутаная, стоял огромный дворец или храм. Когда-то давно в нем творились неведомые действа, а теперь в его залитом подземными водами цоколе купались в праздник Полуночи суеверные горожане.

Смывали с себя проклятья, сглазы и неудачи…

К ведьме Засухе было решено идти уже после народных гуляний. На ночлег путник остановились рядом со священным развалинами на небольшом постоялом дворике с замшелой крышей и садом таким глубоким, что до спрятанной в его недрах старой конюшенки приходилось идти несколько минут. В той конюшенке удалось уютно устроить спрятанную под мороком Пепу… и Браслета.

Има так долго и отчаянно уговаривала коня переночевать рядом с древней, что тот смирился, наконец – послушал хозяйку.

– Она тебя не обидит, ну что ты, – уговаривала девушка, ласково гладя бархатный нос. – Останься, пожалуйста…

И верный конь остался.

Пепа тоже – оказавшись в городе, она переживала и нервничала всю дорогу. Тяжело быть столь огромной, необычной и пугающей в людской толпе.

Древняя свернулась в большом деннике, где ставили раньше упряжных тяжеловозов – теперь для приезжих лошадей построили новую конюшню. Эту же оставили в запас. Тут было всего шесть денников. Четыре из них были заняты, а в двух остальных хранили дрова. По соседству с Пепой стоял осел, такой старый и флегматичный, что его даже появление древней не смутило. Подумаешь, невидаль! – именно таким было выражение седой ослиной морды. Похоже, в жизни он повидал нечто гораздо более жуткое, чем вежливый зубастый «конский пожиратель»…

Пепа поздоровалась с присутствующими животными, когда вошла.

Сосед-бык, что стоял напротив, сперва испугался и громко замычал, но Има сунула ему в рот кусок захваченного на кухне черствого хлеба, и бычище успокоился.

– Тебе точно не будет здесь плохо? – уточнила девушка у Пепы перед тем, как уйти.

– Что вы, госпожа, здесь мне будет спокойно, – донеслось в ответ. – Разве что соседи мои новые начнут волноваться…

Има пообещала принести всем постояльцам старой конюшни чего-нибудь вкусного с кухни и пошла по тропе к жилой постройке.

Моа и Архо ждали ее в снятой комнатушке.

– Сегодня праздник, а мы тут сидим… – пожаловалась девушка. – Обидно. И идти боязно – поймают еще стражники? – И тут ее лицо просияло. – Знаете, я ведь немного магии скопила. Думаю, у меня получится накинуть на вас морок. Внешность сильно не изменю, но на живых похожи будете – а это уже само по себе прекрасная маскировка.

– Думаешь, получится? – засомневался целитель. – Сделать из мертвого живого, знаешь ли, штука сложная.

Моа ничего не сказал, но был с ним согласен. Нежить так не могла. Существовал негласный магический запрет на то, чтобы маскироваться под живых людей. Даже умелые некроманты ни разу на его веку не проворачивали подобного.

А Има сказала: «Попробуем!» – и у нее все получилось.

Первым на очереди был Архо. Его новый облик превзошел все ожидания. Выглядел он просто как принц из сказки… Чужое лицо, прилепленное к черепу еще там, в Мортелунде, чтобы поразить Люсьену… то есть, конечно, произвести положительное впечатление на Триаду, посвежело и обрело румянец.

Има сама не ожидала подобного результата.

– Ничего себе… Здорово получилось.

– Похоже, мороки – это твое призвание, – поддержал ее восторги Моа. – Сперва кулон, потом Пепа, а теперь и до нас очередь дошла.

На Пепу Има накинула совсем легкий, невесомый морок, который не столько менял внешность, сколько отводил глаза.

– Мне они всегда нравились. И на мертвых я у себя в деревне немного успела попрактиковаться.

– На мертвых? – единодушно переспросили оба лича.

– На мертвых… курах. Которых… в суп. Хотела деда удивить, а ему чуть плохо не стало, когда из супа на него живая и целая петушиная голова поглядела… В общем, не стоит о таком вспоминать.

Она попыталась кинуть морок на Моа, но с тем возникли проблемы. Не получилось восстановить костяную часть лица. Даже иллюзорно. Има расстроилась, но потом подумала и протянула личу кусок ткани, найденный тут же, на полке – что-то заворачивали в него и оставили.

– Перевяжи, пусть думают, что рана…

Моа и Има оторвались от него в конце большой улицы, что вытекала на широкую людную площадь. Толпа отрезала их – ну, ничего. Найдутся.

Теперь Архо шел один вдоль длинного богатого дома, отделанного по низу фасада глянцевыми пластинами полированного до зеркального блеска мрамора. Иногда он останавливался и любовался на собственное отражение. Там, в темной мраморной глубине, он был живым и красивым.

Такой впечатляющей внешностью лич не обладал даже при своей реальной жизни. Все было проще, скромнее. Эй, жаль Люсьена его не видит! Хотя, что бы это поменяло? Люсьена никогда не смотрела на обертку – только в самую душу.

Внутрь.

Блестящий фасад завершился входом, охраняемым парой гранитных химер. Дальше шли ворота с кованой вязью. Из-за них поднимали головы высокие дубы.

Богатый дом. Наверное, у Люсьены при жизни был такой же… Без нее скучно, тягостно. Даже ее зверинца не хватает… И эта мучительная привязанность гнетет.

Лич обогнул усадьбу с химерами и парком, вышел к городскому саду, над которым, увитые плющами и виноградникам вздымались древние руины. Под обрушенной колоннадой толпился и шумел народ. У главных ступеней огромной обколотой лестницы, утопающей в водах священного бассейна, были разложены вещи и обувь. Тут раздевались до рубах и шли в темную, бархатисто-бурую воду, чтобы приманить удачу и очиститься от налипшего зла.

Возле расколотой надвое колонны стояла девочка с птичьей клеткой в руках. За звонкую монету она давала желающим голубя, которого следовало отпустить с запиской для возлюбленного или возлюбленной, если тот или та находится далеко.

– … и где бы она или он ни были, моя птица найдет их и передаст частичку вашей души.

Архо остановился возле девочки. Прищурился.

– И что это за магия такая? Или обман?

– Скорее магия, чем обман, господин. Если вы только не считаете обманом магию тоже.

Лич усмехнулся беззлобно.

– Уж я-то точно не считаю.

– Хотите отправить послание возлюбленной?

– С чего ты взяла?

– Ну, во-первых, вы остановились, посмотрели на моих птиц и задумались. А во-вторых, вы очень красивы, а, значит, и возлюбленная у вас наверняка есть. Позвольте спросить, кто вы? – Девочка смотрела на него из-под копны медовых волос, и ее пытливый янтарный взгляд прожигал Архо до самых внутренностей. Казалось, что незнакомка читает мысли.

– Я… – Лич не сразу сообразил, что ответить. – Просто человек… Прохожий. Горожанин.

– Но вы все же больше похожи на лесного духа. Люди так не выглядят, – мотнула головой девочка. – Тем более люди, живущие в Кутанае.

– И много ты видела лесных духов? – уточнил Архо.

– Их я не видела совсем, а вот кутанайцев повидала достаточно… Так что же, будете птицу посылать?

Архо пожал плечами.

– Давай.

Девочка сунула руку в клетку и, изменившись в лице, поникла.

– Как жаль. Моя последняя птица, кажется, погибла. В клетке было слишком тесно, и ее задавили остальные.

– Ничего страшного, – протянул руку лич. – Мне подойдет и такая. Мертвая.

Он принял от удивленной девочки еще не остывший трупик голубя, сунул запазуху и пошел прочь.

– Господин, вы забыли записку, – раздалось вдогонку.

– Да, действительно.

Лич вернулся, взял поданные бумажку и писало с заостренным угольком на конце. Подумал с минуту, после чего писало вернул, так и оставив записку пустой.

Девочка хотела спросить что-то еще, но гуляющая толпа наплыла волной, оттеснила ее от странного незнакомца, и тот быстро исчез за кудрями плюща.

Архо ушел подальше от всех, туда, де за нагромождением камней, в акациевых кустах, было на удивление тихо. Тут не было никого. Только городская собака, отдыхающая на траве со своими щенками, настороженно подняла голову, принюхалась, и тут же вновь отвернулась с безразличным видом, пару раз вильнув для порядка хвостом.

Один из щенков с любопытством приблизился к незваному гостю, обнюхал его сапог, потом попробовал на зуб край плаща.

– Погоди с играми, – потрепал его по голове Архо. – У меня тут дело важное.

Лич сел на землю, скрестив ноги, вынул мертвую птицу, положил себе на колени и раскрыл над ней обе ладони, питая уже зародившийся мертвенный холод жизненной силой и теплом. Этого тепла у него всегда было в избытке для других, но – вот парадокс! – никогда не хватало для себя…

Вскоре птица встрепенулась, глаза ее, затянутые бледной перепонкой третьего века, мигнули и распахнулись.

– Вот и все.

Архо пристегнул к ножке голубя записку, пошатнувшись, поднялся и подкинул пернатого посыльного вверх…

… а спустя время Люсьена приняла его, будучи уже не так далеко от Кутаная.

Лесная арка, к которой привел ее дух-медведь, оказалась порталом, открывающимся далеко на юг. Пройдя в него вместе с отрядом, мертвая, к изумлению своему, оказалась в совершенно незнакомом месте – в какой-то светлой, жаркой роще, тоже заполненной камнями, резными символами и остатками каких-то неведомых строений.

Когда прилетел голубь-посланник, Люсьена сразу подумала про Архо. Обнаружив пустую записку, протянула ее верной Хайне. Та понюхала и обрадовано растянула в улыбке страшную пасть.

Узнала запах.

Люсьена задумалась – значит, Архо цел. И, похоже, нашел то, что искал.

Вот только ей что теперь делать со всем этим?

Заклятье, которое наложил на все поисковые отряды Аки, само предаст первому некроманту сведения о Моа, как только Люсьена увидит его, или услышит его имя. Триада страхуется. Триада уже не верит своим подчиненным – даже мертвым, не умеющим врать и предавать.

В чем же дело?

Что происходит в Мортелунде?

Что она сама может сделать для того, чтобы не навредить друзьям?

Ничего.

Разве что оттеснить другие отряды, не дать им приблизиться к Моа и Архо. Стать для них стеной…

* * *

Мортелунд. Тайное святилище Полувия

Из темноты, подсвеченной бледным пламенем единственной свечи, грозный лик Энолы вырисовывался остро, жутко. Ее глаза, безумные и решительные, смотрели в самую душу Полувия. Уж она-то знала все! О его провалах. О его страстях. О сомнениях…

– Прости меня, моя госпожа. Прости и помилуй…

Колени болели от долгого упора в каменный пол – чернокнижник был далеко не юн, а в преклонном возрасте попробуй, постой так долго! И все же самобичевание немного успокаивало. Молитва тоже. Все это нужно, чтобы продемонстрировать верность.

Энола любит и ценит верность. И силу. И ярость.

Единственное, что не любит Энола – это живые люди, с их правом решать и выбирать. С их желанием быть теми, кем пожелается.

– Прости, госпожа… Прости! Прости!

Старик сильнее уперся узловатыми коленями в камни. Морщинистое лицо скривилось от боли – и поделом! Недобросовестные последователи должны быть наказаны. Каждая ошибка стоит слишком дорого…

Полувий, как пес, долго и придирчиво внюхивался в след бесценной добычи, которую сам по сути и создал. Тусклый старческий взгляд оторвался от Энолы и скользнул на кипу древних книг, лежащую в стороне. На истертых кожаных корешках проступали витиеватые символы. Пожелтевшая, запятнанная бумага хранила запах старых чар.

Без чар эти книги давным-давно бы рассыпались в пыль.

Полувий не удержался – коснулся ладонью ближайшего переплета. Мощь! Какая же небывалая мощь скрыта под ним. Какие тайны! Какие знания.

Чернокнижник, наконец, позволил себе дотронуться и до лежащего рядом фолианта, самого старого и впечатляющего. Огладив кожу, возможно даже человеческую, закрепленную на переплетной крышке увесистым углами из неизвестного металла, ощутил, как в груди все сжимается от благоговения. Эту книгу писали не люди, а великие духи, самолично. Кто-то из них – точно! Скорее всего, Йоремуне – повелитель метаморфоз.

И теперь это сокровище, возрастом в тысячу лет лежит на нирийском узорчатом ковре посреди его, Полувия, покоев.

Дневник бога!

Ключ к основам мироздания.

Чернокнижник выучил тексты книг наизусть. Мог процитировать каждую страницу. «Сперва ничего не выходило, ибо звери были слишком поздними, а люди, приживленные к ним, не носили в себе чародейской крови. Звериные тела поглотили их, как и звериные мысли»… И позже. Многими страницами позже: «Человек и зверь соединяться в одно не вдвоем, но втроем – ибо человек должен нести в себе половину от духа бессмертного»…

Древние звери и полулюди – из них-то и родилась вся магия этого мира. Полувий улыбнулся и тут же прикрыл губы ладонью, будто Энола могла заметить его самодовольство и осудить. Но ведь не гордиться собой нельзя – это он, а не великий Йоремуне сумел сотворить самое грандиозное…

Сотворить и потерять.

Зубы скрипнули от досады. Качнулось от резкого выдоха пламя свечи, заставило темноту содрогнуться.

– И все же я… Я! Я создал его. Не древние духи, не кто-то иной из твоих сегодняшних последователей, а я – Полувий-клирик, мастер книг и тайных знаний.

Создал оборотня-дракона.

И потерял его десять долгих лет назад.

* * *

Пепа устала стоять в немногословной компании ездовых животных. Тем более, что все они, кроме настороженного Браслета, уже спали. В маленькое окно заглядывала луна, вытягивала из-под «бычьего» морока настоящую Пепину тень. На ней зубастая шишковатая морда выглядела еще длиннее и ужаснее…

И за что ей все это? А, главное, зачем? Эти несущие смерть зубы, способные одним ударом раскрошить череп лошади. Эти тонкие и одновременно мощные ноги, способные скакать без устали много миль. Эта полосатая шкура, растворяющаяся в мреянии полуденных кустов и трав – жертва нипочем не разглядит ее даже в опасной, слишком опасной, близости. Иные бы отдали за подобное тело многое, если не вообще все…

Иные, жаждущие могущества.

Пепа же его никогда не хотела. Все, что она желала – помочь семье. Семью она хорошо помнила, даже в этом чужом, подбрасывающем в голову свои собственные хищные воспоминания теле – всегда! Мама, папа и выводок любимых сестер, таких разных и ярких, как полевые цветы. Сестра Джорджия писала картины, сестра Кэтти читала запоем и составляла каталоги книг, сестра Мур изобретала всякие удивительные штуки, сестра Амбри ваяла скульптуры из камня, а сестра Кирис изучала право…

Только сестра Пепа не могла найти себя и болталась, как неприкаянная…

Пепа толкнула носом незапертую дверцу денника, вышла в проход и прокралась тихо, насколько это могло получиться у столь огромного существа, на улицу. Сад благоухал, и все же это был весьма бедный сад. Простые белые гортензии, черемухи, яблони, сливы. Гривы зеленого очитка на камнях и пруд, затянутый кружевом ряски.

Кваканье лягушек.

Ее семья тоже жила бедно.

Пепа вспомнила, что у нее дома тоже был пруд. Когда еще был дом. Вернее, когда она еще была в доме. Хотелось бы, чтобы после того, как Пепа согласилась в эксперименте великого духа, у семьи все наладилось. Чтобы у сестры Кэтти появились деньги на книги, чтобы сестру Амбри и сестру Джорджию не выгнали из академии художеств, чтобы сестра Кирис смогла уехать на восток и учиться там, а сестра Мур открыла, наконец, лавочку чудесных товаров, о которой мечтала всегда…

Мама говорила – не стоит сжигать себя, чтобы нам стало теплее, но Пепа ее не слушала и гнобила себя за никчемность. Поэтому и пошла туда… В богатый и красивый дом великого духа, где ради семьи она продала свою жизнь…

Пепа склонилась над зеленым рясковым бархатом водоема, откинула носом зелень и вгляделась в отражение. Из глубины на нее смотрела жуткая звериная морда.

Чудовище.

«Деодон Смертельнозуб» – так было написано на саркофаге с окаменевшими мощами его. Они вдвоем – Пепа и монстр – лежали порознь, на белых сияющих столах, после чего их срастили в одно.

А потом объявили, что ничегошеньки из этого не вышло.

И Пепа сперва из человека, а после из обещанного «сверхчеловека», превратилась в «то, что не вышло». Бракованное и ненужное, подлежащее утилизации… Или в лучшем случае, перепродаже контрабандистами в цирк уродов или какому-нибудь богачу, которому опостылели караульные собаки, и хочет он теперь поразить своих избалованных гостей небывалым дрессированным чудищем. Пусть чудище и чудно, и уникально, и даже может развлечь гостей беседами, оно все равно остается «тем, что не вышло».

От болезненных воспоминаний разыгралась жажда, и Пепа припала к пахнущей тиной воде.

– Душевная ночь, – прозвучало с противоположной стороны прудика.

Там стояла старуха, седая и слепая, добротно одетая. Она улыбалась.

– Душевная, – эхом повторила за ней Пепа.

Капли воды прокатились по зубам, по жесткой шерсти нижней челюсти, упали обратно в пруд.

– Ты бы не пила оттуда воду, дорогая, – предупредила старуха.

– Она мне не навредит, – отозвалась Пепа, раздумывая, как бы вернуться обратно в конюшню. – Вкусная вода.

– Удивительное дело… Удивительное… – Старуха развернулась спиной и побрела от пруда прочь по едва заметной тропинке в сторону сиреневых зарослей. Почти скрывшись за ними, она остановилась, не разворачиваясь, позвала. – Ну, чего стоишь? Пойдем, покажу тебе кое-что интересное.

– Пойдемте, – вежливо приняла приглашение Пепа.

Идти пришлось осторожно, шагать в полшага и нога в ногу. Переднюю с задней ставить синхронно, чтобы рождалась иллюзия, будто, остро вминаясь в землю каблуками, идет по саду грузный человек.

– Да не тихушничай ты, знаю, что ты – другая. – Иллюзия мигом сошла на «нет». Пепа приостановилась, раздумывая, как поступить дальше во всей этой ситуации с загадочной старушкой. Самым верным казалось отступить. Неслышно, по возможности, и снова затаиться в деннике. – Не переживай, мне не так и важно, кто ты. Хотя, я почти уверена что ты… Иди-иди сюда! Ну? – Серые старческие пальцы настойчиво поманили в гущу растущих у забора сиреней. – Смотри-ка, что тут есть…

И Пепа решила не сбегать. Подошла, протянула голову через лиловую пену душистых цветов. За ними нашлось нечто невообразимое, как осколок ожившего сна. Статуя трирогой лани, которую – Пепа помнила четко и ясно! – ваяла когда-то давно сестра Амбри. Помнится, когда Пепа ушла, эта лань была еще не закончена, а теперь вот…

По телесного цвета мрамору разбегались, как вены, синеватые и розовые прожилки. Под изваянием был сооружен грубый постамент, который, надо сказать, слегка портил общую картину. В его глядящем на зрителя боку тускло блестел из-под зелени гербовый медный медальон с кабаньей головой.

– Это…

Пепа так и не договорила, старушка бодро перебила ее.

– Скажи, ты ведь такая?

– Какая такая? – Пепа заозиралась тревожно по сторонам.

В этом новом мире, таком сиротливом и непредсказуемом без покрывавшего его прежде гигантского Купола, она так и не научилась чувствовать себя уютно.

– Такая, как зверь на гербе? Я не вижу тебя, но мне кажется, что догадки мои верны. – Шершавая ладонь взлетела вдруг, стремительно, как птица, и прошлась по заросшей огромной морде. – О-о-а, это верно ты. Не врали, выходит, легенды рода Сирис.

Услышав имя своего рода, Пепа вздрогнула всем телом, запуталась в словах.

– Я… Это не я! То есть, почему вы решили? И почему Сирис? Вы сказали Сирис?

– Конечно, – улыбнулась старуха, приближаясь к статуе и смахивая с нее сиреневой веткой несколько прилипших листов. – Я не представилась. Мое имя – Пепа. Пепа Сирис. Меня назвали в честь той самой девы, что когда-то пожертвовала всем ради своей семьи. Легенда гласит, что вероломный дух обманул ее и обернул чудовищем, а потом упрятал под землю на века. Но мы не забыли. Мы помним. Мы тысячелетиями передавали эту историю от сестры к сестре. Мы знали, что однажды ты можешь выйти из-под земли и вернуться сюда. И ты вернулась. А, значит, ты теперь дома.

– Дома…

Пепа в очередной раз оглядела и бедный сад, и маленький дом, и забытую в нестриженных зарослях статую.

– Столько времени прошло, но ничего не изменилось. Снова эта нищета и бедность. И творение сестрицы Амбри украшает не покои королей, а задворки… Выходит, не нужна была тогда моя жертва? Выходит, мой поступок был бесполезный и напрасный?

Старуха кивнула седой головой, потом помотала.

– Жертва была не нужна, ты все верно сказала. Пытаясь отогреть чужие ладони, не стоит кидать себя в печь. Даже если это очень важные ладони. Но твой поступок был не бесполезен и не напрасен. Он был важен и ценен. И цену его ты возвращаешь себе сейчас новыми возможностями и новой жизнью. Бывает и так, Пепа.

Бывает и так.

– И что же теперь?

– Теперь ты дома. И ты здесь равноправная хозяйка, как и я, а хозяйке не пристало жить в конюшне. Пойдем, я провожу тебя в дом.

– В Дом? Нет, что вы! – Пепа смущенно попятилась и чуть не сломала задом цветущий куст белой сирени. – Там же гости, постояльцы, они не поймут.

– Мы что-нибудь придумаем, не переживай. Здесь есть задний ход, которым не пользуются. Он ведет во флигель с летней гостиной, где никто не живет. Располагайся там – никто тебя не побеспокоит.

– Спасибо, я подумаю, – кивнула Пепа. – Все это так неожиданно…

* * *

Луна отражалась в чаше старого фонтана. Ветел гнал рябь по теплой глади, то и дело разрушал отражение неба, испещренное звездными искрами и ночным серым облаком по краю. На синем небесном бархате четко рисовались развалины храма. Над ними то и дело вспыхивал салют – праздник был в самом разгаре.

Моа стоял скрытый тенью и сам был как тень. Темная фигура без очертаний и черт, увидишь и забудешь, что видел…

И рядом как всегда жизнерадостная Има. Такой контраст! Странно, что нашлось у этих двоих нечто общее, связавшее их и направившее по единому пути…

То, что забыто навек.

Но навек ли?

Има переминалась с ног на ногу, все думала, как начать, с чего зайти? Все же ляпнуть подобное в лоб неудобно и как-то не по-дружески. Как-то грубо… И промолчать тоже нельзя. Пора расставить точки над «и». В конце концов, она не собирается осуждать. Наоборот – поддерживать.

И думать, как со всем эти дальше жить.

– Пепа думает, что ты – как она…

После какое-то в ремя в оздухе висела долгая пауза.

Напряжение.

– Я не как она, – Моа, наконец, задумчиво посмотрел на собеседницу. Во взгляде его единственного глаза на миг мелькнула благодарность. Има узнала правду и не сбежала от него в панике? – Я хуже.

– Не хуже…

– Хуже. Пепа лишь внешностью зверь, а внутри всегда была и будет человеком, и ничего ее не заставит потерять разум и броситься убивать все живое вокруг. Она контролирует себя. Ей повезло.

– А тебе? Ты ведь тоже не бросаешься… И монстром ты не становился ни разу… Пока что…

Голос Имы подрагивал от волнения. Ей вдруг стало страшно от мысли, что она может заблуждаться… Вдруг, и правда, заблуждается?

И омрачающий все, но такой очевидный ответ.

– Ты не видела, что стало с теми ищейками.

– Не видела. Пепа сказала, что ты – дракон. И Архо, кажется, тоже догадался. Он ведь видел что-то там, на месте сражения с ищейками? – Има посмотрела на лича пристально. – Жаль, что я не видела.

– И хорошо, что не видела. Знаешь, раньше мне хотелось вернуть свою память, а сейчас я понял, что ты была права. Иногда лучше не знать, каким чудовищем ты был в прошлом.

– Да не был ты никаким чудовищем! – возмутилась девушка. – Это все – какая-то тайна. Какой-то невнятный клубок событий, в котором мы с тобой запутались. Его надо распутать, разобрать по ниточкам, что бы там ни открылось в конце.

– Уверена? Вдруг окажется, что я, или даже ты, возможно, совершили какое-нибудь страшное злодеяние в прошлом? Убили людей? Уничтожили целое государство?

– В любом случае, об этом лучше знать, чем не знать. – Има коснулась руки собеседника своими теплыми пальцами. – К тому же мы скоро отыщем эту твою мудрую ведьму. Уж она-то нам многое объяснит, я думаю.