Текст книги "Повседневная жизнь Монмартра во времена Пикассо (1900—1910)"

Автор книги: Жан-Поль Креспель

Жанры:

Искусство и Дизайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

Назад к карточке книги

Наука жизни буржуа

Дом 11 по бульвару Клиши, куда он переехал, – полная противоположность бараку на площади Равиньян: богатый особняк стиля «Прекрасной эпохи», обеспеченный полным комфортом того времени – вода, газ, электричество. Владелец этого здания Теофиль Делькассе, бессменный министр иностранных дел, занимал второй этаж Друзей, помогавших перевозить в этот роскошный особняк скудные пожитки нашей четы, ошеломил контраст. «Вы, видно, получили наследство», – шутили они. И удивились бы еще больше, если бы им тогда сказали, что через шестьдесят три года этот невысокий брюнет оставит после своей смерти миллиард двести миллионов франков, но до конца своих дней сохранит эту простую деревянную мебель, даже стулья с торчащей из них соломой. На бульваре Клиши их поместили в комнату прислуги.

Обширные апартаменты состояли из мастерской, выходящей окнами на северную сторону в садик, и жилых комнат, смотрящих прямо на солнце и на деревья улицы Фрошо. Восхищенная Фернанда приглашала своих подруг в спальню полюбоваться кроватью в английском стиле с толстыми медными перекладинами. В ее распоряжении была небольшая гостиная, почти целиком занятая роялем, на котором она играла одним пальцем. Чтобы обставить квартиру, Пикассо начал наведываться на блошиный рынок и в лавочки антикваров, расположенные недалеко от нового дома. Он покупал все, что нравилось, нимало не заботясь о едином стиле убранства своего дома. Пикассо был абсолютно чужд всякому украшательству; где бы он ни жил, в Калифорнии или в Нотр-Дам-де-Ви, помещения всегда были загромождены картинами, скульптурными фигурами, предметами старины, папками с рисунками, а мебель неизменно оставалась весьма скромной, почти бедняцкой.

На бульваре Клиши он стал собирать старые вещи, сопровождавшие его потом всю жизнь: мебель времен Луи-Филиппа, обитые шелком диваны, старинные ковры, картины, музыкальные инструменты и, конечно, негритянские безделушки, которые он начал коллекционировать под влиянием Матисса, Дерена и Вламинка, открывших негритянское искусство раньше него. Шкафы, столы, стулья загромождали стеклянная посуда, бутылки в форме Вандомской колонны или Эйфелевой башни, цветные коробочки из ракушек, хромолитографии с инкрустацией из соломы, старинный фаянс…

В этой массе вещей немногие были действительно ценны: Пикассо не принадлежал к коллекционерам, осознанно ищущим раритеты, характерные и совершенные. Для него главными являлись затейливость и необычность. Вот почему так были разочарованы хранители Лувра, куда вдова и сын Пикассо передали коллекцию после его смерти. За исключением произведений Матисса, Руссо, Брака, Гриса, Миро, Балтюса, Балтазара Клоссовски, полученных Пикассо в порядке обмена на свои работы, как это принято у художников, вещи оказались если не фальшивыми, то третьесортными. Коро без подписи, Курбе – сомнительный, Ленен – не Луи, Матье и Гоген тоже не вызвали полного доверия.

Обосновавшись на бульваре Клиши, Фернанда сначала чувствовала себя счастливой. Ее буржуазная натура вполне могла развернуться: она играла роль светской дамы, приглашала на чай, назначила собственный день приема, ею овладела невероятная жажда респектабельности. До безумия влюбившись во все «респектабельное», она была на верху блаженства, когда Поль Пуаре пригласил ее на свой корабль и преподнес в подарок розовый шарф, расшитый золотом.

Демонстрируя благополучие, Фернанда наняла прислугу, которой было почти нечего делать: Пикассо запрещал убираться в мастерской, опасаясь, что пыль пристанет к свежей краске на полотнах; в святая святых допускались только собака Фрика, сиамские коты и обезьянка Моника. Любовники вставали поздно и требовали полной тишины, и прислуга спокойно сидела в кресле, потягивая кофе с молоком и почитывая газету. Для Фернанды, любившей пустить пыль в глаза, главное заключалось в том, что есть кому открывать дверь посетителям.

Этот стиль жизни изменил Пикассо. Ему исполнилось двадцать восемь, и он мало напоминал тощего котенка, приехавшего в Париж девять лет назад. Он знал себе цену и держался уверенно: беспокойство юных лет, близкое к невротическому состоянию, постепенно уходило в прошлое. После «Авиньонских девушек» он уже понимал, в каком направлении двигаться, его дорога определилась. Пикассо неизменно сопровождало восхищение друзей и даже совершенно незнакомых людей – как тут не вспомнить Эухенио Орса, передавшего ему из Мадрида наилучшие пожелания художников авангарда, которые предсказали, что его картины окажутся в «Прадо». Пикассо уже чувствовал, что является, вероятно, самым значительным художником своего поколения. Он стал не только другим человеком, но еще в большей степени – другим художником. Действительно, что общего между картинами периода Тулуз-Лотрека и кубистскими пейзажами, какие он писал в Хорта де Эбр? Здесь не просто различие в стиле, но и различие в умонастроении.

Финал «розовой любви»

Бульвар Клиши – это Монмартр праздника, но не Монмартр художников. Холм казался далеким, хотя Пикассо частенько захаживал в «Бато-Лавуар»: мастерскую он оставил за собой, теперь она служила ему складом для картин. Ничего удивительного, что он еще раз изменил ритм своей жизни, приблизившись к традиционному распорядку дня большинства художников: он работал всю вторую половину дня, а когда наступал зимний вечер, Пикассо спускался по улице Мартир и отправлялся либо в галереи, либо в кафе поболтать с друзьями. Он больше не заглядывал ни в «Проворный кролик», ни в заплеванные бистро Холма, но с удовольствием ходил в «Эрмитаж», пивную рядом со своим новым домом. Это заведение, несколько сомнительное из-за сидевших за столиками сутенеров, наблюдавших за своими «протеже», которые прогуливались по тротуару, не страдало от обилия посетителей и не отличалось тишиной: каждый вечер оркестр исполнял легкую музыку. Но оно было очень удобно расположено, и тут всегда прилично кормили. Именно здесь Пикассо принимал футуристов, приехавших из Италии, именно здесь поэтический сборник Аполлинера получил свое название – «Алкоголи».

Собиравшаяся в «Эрмитаже» компания Пикассо стала так велика, что знакомых оказывалось больше, чем собственно самих прежних друзей. Испанцы затерялись среди писателей и художников других национальностей. Самые близкие, кроме Аполлинера и Макса Жакоба, – это Джино Северини, Метценже, Пикабиа, актер Роже Карл, Серж Фера и его сестра баронесса Этингенская, которая как-то на целую неделю умыкнула Аполлинера для любовных утех; польский художник Маркус, чье имя Аполлинер переиначил в Маркусси по названию одной симпатичной деревушки с Иль-де-Франс; его подружка Марсель Юмбер по прозвищу Куколка, утонченная, деликатная, волнующе хрупкая.

Эта пара «безумно влюбленных» и послужила причиной разрыва Пикассо с Фернандой и окончательного прощания Пикассо с Монмартром.

Марсель, ее настоящее имя Ева Гуэль, сдружилась с Фернандой, они часто виделись. Почти каждый вечер обе пары встречались в «Эрмитаже». Уверенная в себе и в своей власти над любовником, Фернанда не сразу заметила, что того не оставили равнодушным чары Евы. Прожив столько лет с рубенсовской женщиной, Пикассо не прочь был обольститься изяществом Ватто. Это быстро почувствовала мощная Гертруда, не привыкшая хитрить.

Джино Северини, тоже вечерами наведывавшийся в «Эрмитаж», дает свою версию разрыва между любовниками «Бато-Лавуар»:

«Фернанда слыла особой легкомысленной, и не без оснований: Пикассо неоднократно закрывал глаза на флирты своей подружки то с Марио Шенье, то с Роже Карлом [46]46
Расставшись с Пикассо, она разыскала Роже Карла и прожила с ним двадцать лет.

[Закрыть]. А тут она влюбилась в молодого художника Убальдо Оппи, умного и приятного, он бывал у меня и просил представить его Пикассо. Я пришел с ним в „Эрмитаж“, где и представил четверке друзей».

Красивый и предприимчивый, как и положено итальянцам, молодой человек сразу понравился Фернанде. Она к этому времени уже догадывалась об изменах своего любовника. Подозрения закрались, когда он снял вторую мастерскую в «Бато-Лавуар», не сумев объяснить, зачем ему это понадобилось. Мастерская служила «гнездышком», куда он приводил Марсель.

Согласно версии Северини, Фернанда решила вмешаться и вернуть любовника. Не то чтобы она за него особенно держалась, но она понимала, что ни один из монмартрских художников не способен обеспечить ей столь благополучную жизнь, как Пикассо. Заигрывая с Убальдо Оппи и не желая упускать Пикассо, она считала, что эта хитрость позволит ей и удовлетворить свою страсть к Оппи, и возбудить ревность Пикассо. Одним словом, она сбежала с красавцем-итальянцем. Уловка, старая, как мир, кончилась провалом. Пикассо не заламывал рук от отчаяния и совсем не ревновал, наоборот, он почувствовал себя освобожденным. И, воспользовавшись случаем, в течение тех же суток увез Еву в Сере.

Пикассо рассказывает о разрыве иначе. Спустя пятьдесят лет он признавался Женевьеве Лапорт, что давно устал от фривольности Фернанды, ее вспышек ревности и не знал, как от нее отделаться: «В „Бато-Лавуар“ жил художник (Убальдо Оппи). Влюбившись в Фернанду, он отправил ей страстное письмо. Фернанда выбросила письмо в туалет». Туалет был такой конструкции, что письмо зацепилось за бортик По удивительному совпадению, сразу отправившись туда же, Пикассо нашел этот листок, прочел, разыграл сцену ревности, устроил Фернанде жуткий скандал и прогнал ее.

Эта версия не вызывает доверия, потому что в 1911 году, когда произошел разрыв, Фернанда уже два года не жила в «Бато-Лавуар». Но вполне правдоподобна радость Пикассо, почувствовавшего, что можно освободиться от Фернанды; его беспокоило только, куда пристроить Фрику перед отъездом с Марсель-Евой Юмбер-Гуэль. «Фернанда уехала вчера с художником-итальянцем. Что мне делать с собакой?» – писал он Браку.

Фернанда легко перенесла свою неудачу, а вот Маркусси был глубоко потрясен: он так любил свою Куколку! С отчаянием и яростью он рассказывал об этом вероломстве во всех бистро Монмартра и отомстил своему сопернику, нарисовав его прикованным цепью к новой подружке, которая тащит его по дороге со множеством расставленных капканов. Чем громче кричат от отчаяния, тем быстрее оно проходит, и уже через год Маркусси женился на богатой польке Алисе Галиска.

Что же касается любовников из «Бато-Лавуар», то после свидания в Сере, куда Фернанда приехала в сопровождении четы Пишо, защищавших ее интересы, они больше не встречались. С неожиданным достоинством Фернанда, владевшая элегантным стилем, написала письмо Гертруде Стайн, в котором говорилось: «Понимая Ваши дружеские чувства к Пикассо, несмотря на то, что и ко мне Вы демонстрируете свою симпатию, я больше не считаю возможным поддерживать с Вами отношения». И она продолжила свой путь, прожив долгую жизнь, щедрую на любовные увлечения, но, конечно, бедную по сравнению с яркими днями, проведенными рядом с Пикассо.

В 1958 году, оглохшая и измученная артритом, подхватив пневмонию, она слегла. Марсель, жена Брака, продолжавшая видеться с Фернандой, написала Пикассо о бедственном положении его бывшей подруги. Он сразу же выслал 10 тысяч франков, которые помогли ей встать на ноги, но больше он и пальцем не пошевелил. Фернанда умерла 1 февраля 1966 года, ничего не оставив. Правда, в шкатулке для драгоценностей в квартирке Нейи, где она одиноко жила на свою пенсию, лежало зеркальце в форме сердца, подаренное Пикассо: ее последнее сокровище!

Пикассо уезжает

Чтобы окончательно порвать с прошлым, в котором главную роль играла Фернанда, летом 1912 года Пикассо переехал в Сере, а потом, после того как туда заявилась Фернанда с обоими Пишо, еще дальше – в Сорг.

Новая чета вернулась в Париж только осенью. Канвейлер позаботился о том, чтобы перевезти вещи с бульвара Клиши на новую квартиру. Не появившись на Монмартре, Ева и Пикассо сразу переехали в мастерскую в доме 242 на улице Распай. Правда, только на время: через несколько месяцев они перебрались в очень комфортабельную, даже роскошную квартиру в доме 5 на улице Шоллер, напротив монпарнасского кладбища. Соседство не из приятных, тем более что Ева начала душераздирающе кашлять. Совсем молодая, она умерла от чахотки в начале 1916 года, оставив Пикассо в полной растерянности. Большего горя ему не принесла ни одна другая женщина.

Отъезд с Монмартра ознаменовал завершение необычайно плодотворного десятилетия его жизни, сделавшего его самым знаменитым художником XX века. Отъезд совпал также с финалом пребывания на Монмартре других художников авангарда. К славе шел не один Пикассо; Ван Донген, Дерен, Брак, встав на путь известности и богатства, тоже двигались к успеху, если и не столь громкому, то не менее прочному.

Первым «Бато-Лавуар» покинул Ван Донген, с комфортом поселившись сначала в проезде Солнье, а потом на улице Данфер-Рошро, где он устраивал костюмированные балы, положившие начало славе Монпарнаса. Вскоре за ним уехал Жак Вийон, отправившийся в Пюто, который казался таким же далеким, как Томбукту. Потом пришла очередь Брака, женившись, он поселился в проезде Гельма, а позднее по его заказу Огюст Перре выстроил для него элегантную виллу на улице Дуанье. Дерен тоже покинул улицу Турлак, заняв прекрасную квартиру с мастерской в старинном доме на улице Бонапарт, напротив дворика Школы изящных искусств.

В 1914 году на Холме оставались лишь Хуан Грис и Макс Жакоб, в беспросветной нищете, да «проклятая троица», продолжавшая крутить свой шумный «роман а-ля рюс» на улице Корто. Все эти художники терпели неуютную жизнь на Холме, потому что иначе не могли устроиться. Едва в кармане оказывалось несколько бумажек по сотне франков, как они стремительно улетали прочь.

Пикассо поступил так же, как остальные, но он всегда сожалел, что уехал с Монмартра. «На улице Равиньян, – рассказывал он Женевьеве Лапорт, – все мы располагались в нищенских мастерских, и мне казалось, что моим товарищам там нравится. Но я убедился, что они съезжают оттуда сразу, едва заведутся денежки».

После этого исхода Монмартр продолжал жить легендой. Хотя там по-прежнему селились художники, и неплохие – Камуэн Лепрен, Жен Поль, д’Эспарбес, Лоржу, Филипп, Никола Шоффер, никогда больше здесь одновременно не появлялось такого количества талантов. В течение тех десяти лет, что Пикассо провел на Холме, на Монмартре родились самые мощные школы современной живописи, которые продолжают оказывать свое воздействие и на искусство конца XX века.

Здесь и сейчас живут люди искусства, но артистической среды на Монмартре больше нет, художники, музыканты и литераторы обитают на Холме так же, как обитали бы они в XVI или любом другом округе. Близость лубочной площади Тертр мешает подлинной творческой жизни.

Пожар 12 мая 1970 года обратил в кучу пепла «Бато-Лавуар», дом – свидетель той эпохи, когда отсюда, с Монмартра, Пикассо и его друзья задавали ритм биению пульса живого искусства. Осталась лишь ностальгия по временам молодости и свободы.