Текст книги "Made in France"

Автор книги: Жан-Марсель Эрр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

4
"Три ниндзя наносят ответный удар"
(Чарльз Т.Канганис, 1994)

Четверг 22 апреля, 14.00 – бульвар Жана Роллена

– Эмиль Гаригет, образцовый актер, вот и прозвучала твоя последняя хлопушка. Погасли юпитеры. Уборщицы вымели палочки от эскимо. Скоро ты предстанешь перед Великим Режиссером.

Феликс стоял в церкви Сен-Буксоу, с двух сторон зажатый между отцом и сыном Галашю, и с трепетом внимал прочувствованной надгробной речи. Священник был молодой парень с конским хвостом на голове и наклейкой на ризе: "Между мной и Иисусом – только налик". У него за спиной два мальчика-хориста развлекались, втихаря кидаясь друг в друга облатками.

– Возблагодарим же Господа!

– Аминь! – произнес Эрнест Галашю, обшаривая взглядом каждый уголок церкви. Виржиль закрыл глаза и засопел – погрузился в размышления.

Инспектор настоял на том, чтобы присутствовать на похоронах, но какие улики он собирался здесь найти, оставалось для Феликса загадкой. Тем более что церковь была практически пуста. В первом ряду, слева, сидели консьержка и сморщенные старичок со старушкой – соседи Эмиля. Справа – трое мужчин в коричневых свитерах и с сальными волосами. Вместе с кюре, обоими Галашю и вездесущим Богом насчитывалось от силы десяток скорбящих. А сколько пришло бы человек, если бы сегодня провожали в последний путь меня, вдруг с тревогой подумал Феликс.

– Вспомним же те колоритные комедии, которые озарял своим присутствием Эмиль! "Мерзавец с таможни", "Не толкай дедушку в кактусы!"… И посмеемся, возлюбленные мои братья! Посмеемся, ибо наш друг любил смех! Эмиль служил смеху и служил любви!

Феликсу никак не удавалось сосредоточиться на речи священника, тем более что Виржиль размышлял, пожалуй, слишком громко. Кроме того, у него из головы не шли слова Мари-Жо насчет кончины Эмиля. А что, если он и в самом деле умер отнюдь не естественной смертью?

– Мы воздаем тебе должное, Эмиль, труженик и артист! Сколько фильмов, сколько ролей! Ты был един во множестве лиц, и это делало тебя ни на кого не похожим. С каким волнением ты рассказывал о том, что поклонники назвали твоим именем кинотеатр – "Руаяль Гаригет".

Феликса терзали мрачные мысли. Как же так получилось, что все пошло наперекосяк? Каких-нибудь два дня назад он был счастливейшим на земле человеком. Собирался на встречу с продюсером и стоял на пороге осуществления своей мечты. И вот вляпался в совершенно невероятную историю.

– Эмиль, твой талант еще не всеми признан. Но доверимся времени. Как знать, может быть, настанет день, когда твоя роль в утраченном фильме Жан-Пьера Моки "Золотые…"… Э-э… Ну, в общем, в этом фильме воссияет на небосводе седьмого искусства.

Феликсу было не привыкать к унижениям, но на сей раз он, надо сказать, превзошел самого себя. Какой позор! Присвоил чужой сценарий! И раскололся перед Галашю, Софи и Мари-Жо! Единственным, кто, судя по всему, получал от всего этого удовольствие, был Исидор Будини. Он потребовал, чтобы Феликс продолжил работу над сценарием в соответствии с результатами расследования.

– Эмиль! Твоя нога никогда не ступала на ступени лестницы в Каннах, но, блаженная душа, вскоре ты взойдешь по райским ступеням! Аллилуйя, возлюбленные братья и сестры! Возрадуемся же и споем веселый гимн, пока Хосе обходит вас с чашей для пожертвований.

Эрнест Галашю пихнул Феликса в бок и сильным голосом подхватил затянутый священником гимн. Виржиль встрепенулся и спросил, не пропустил ли он раздачу гостий. Феликс смотрел перед собой и ничего не видел. Он словно бы переместился по ту сторону экрана, превратился в персонаж сценария, который ему еще предстояло дописать.

В сценарии было все: тайны, трупы, полицейские. Он чувствовал себя беспомощным младенцем, которого подхватил и несет вихрь событий.

А где-то ходит на свободе серийный убийца…

Из записок инспектора Галашю

Типовая модель № 15 – Серийный убийца для дураков Серийный убийца – образец самовлюбленности. В отличие от налетчика и вора, которых природная скромность вынуждает держаться в тени, серийный убийца нарочно совершает безумные поступки, лишь бы оказаться в центре всеобщего внимания. Он тратит массу сил и времени, изобретая оригинальный ритуал (например, забивает ноздри жертв пчелами либо делает им на лбу татуировку с древними рунами) или подбрасывая на место преступления загадочные улики (игрушечные деньги из «Монополии» или фотографию болонки), и постоянно работает над повышением своего культурного уровня (если ты не способен кровавыми буквами вывести на стене стих из Библии, то лучше не рыпайся).

Одним словом, быть серийным убийцей – тяжкий труд.

Вот почему изловить такого обычно очень просто. Потому что больше никто так не чудит.

Четверг 22 апреля, 14.00 – «Приют Святого Луки»

Да что она, совсем рехнулась, эта Мадлен – монашка в стрингах и одноглазая сводня? Шарль Дефланель обеспокоенно сновал (в доступном ему темпе) между кроватью и креслом, изрыгая проклятия. Совещание группы ВВ вывело его из равновесия. Дело принимало слишком серьезный оборот. Вот уже и Бессмертный вмешался… А Мадлен не придумала ничего лучше, как отправиться наводить красоту! Минуло уже три часа с тех пор, как она ушла к педикюрше. Ну хорошо, полчаса на дорогу туда, полчаса – обратно (кабинет педикюра располагался на первом этаже). Ну хорошо, с ее мозолями приходится повозиться (даже если срезать только самые крупные). Но три часа?!

Тут Шарль услышал, как в замочной скважине заворочался ключ. Стоп. Мадлен ушла без ключа. "Кто там?" – закричал Шарль. Царапающий звук стих. Кровь бросилась Шарлю в голову. Он впрыгнул в ходунки, бросился к двери и не больше чем через две минуты распахнул ее. По коридору, опираясь на две палки, удалялся мужчина в черном. Фигура незнакомая… Шарль хватил дозу вентолина и поправил зубные протезы. Ах, вы думаете, что имеете дело со старым маразматиком? Так он вам сейчас покажет, что у него в памперсах еще кое-что шевелится. Незнакомец уже достиг середины коридора. Передвигался он быстро – мокасины на гладкой подошве легко скользили по отполированному сухому линолеуму. Шарль вышел на старт с отставанием метров на десять, но он только что принял капли и чувствовал себя бодрым, как в восемьдесят лет. "Ату!" – крикнул он, и бешеная гонка началась.

Кто этот бандит? Сухопарый, тощий, он перемещался вперед скачками, словно автомат. Ему оставалось всего несколько локтей до лифта, когда он вдруг обернулся. Очевидно, вид гарцующих ходунков привел его в ужас, потому что он содрогнулся всем телом. "Еще каких-нибудь восемь метров, и ты мой!" – крикнул Шарль, не сбавляя скорости. Незнакомец бросился было снова бежать, но засуетился и уронил одну палку. Он наклонился подобрать ее – хрустнули суставы, – но разогнуться уже не смог и так и остался стоять враскорячку. Положение становилось угрожающим. Шарль летел на врага, безуспешно пытающегося опуститься на четвереньки. "Еще каких-нибудь семь метров, и ты труп!" До битвы титанов оставалось с десяток минут. Но в этот миг из-за дверей комнаты, где жила Одетта Флонфлон, раздались первые аккорды знаменитой песни Жака Бреля, посвященной перипетиям существования стариков. Бельгийский акцент певца придал сил разбойнику, который дотянулся до своей палки и стал медленно подниматься на ноги.

"Старики неподвижны, их мир что ни день цепенеет, сужается в щель"[12]12
  Пер. М. Ваксмахера.


[Закрыть], – отчетливо выговаривал великий Жак.

– Шесть метров! Я почти у цели! – пыхтел Шарль. Вообще-то ему не помешала бы короткая передышка.

"От постели до кресла, от кресла к окну и обратно из кресла в постель…"

"Еще пять метров, пх-пх, хрястну его ходунками по башке, и ему конец, пх-пх", – думал Шарль. В азарте преследования он совсем забыл, что еще ни разу не попал хлебным шариком в соседку по столу.

Но небеса ему благоволили – гонимая дичь пока так и не сдвинулась с места, поднимаясь и падая, снова поднимаясь и снова падая, словно повинуясь ритму заезженной пластинки на 33 оборота.

"А в пустынной гостиной дряхлеют часы и вздыхают уныло во сне, и бормочут в бреду, и пророчат псст… и бормочут в бреду, и пророчат псст…"

– Три метра! – Шарль взнуздал ходунки и бросил их в атаку – ни дать ни взять Александр Македонский, направляющий боевого коня на орду дикарей. – Готовься к схватке! Пощады не будет!

"Я к вам с коробкою конфет!" – заорал за стенкой Жак, потому что Одетта перевернула пластинку на рекламный гимн брюссельских кондитеров.

– Догнал! Последний метр! О-хо-хо!

"Цветы – как это эфемерно!"

Незнакомец в ужасе, как был, на карачках, пополз к лифту. Шарль отбросил ходунки и попытался достать врага в полете. Он рухнул на пол, выронив вставную челюсть, но сумел ухватить злоумышленника за ногу.

– Попался, сволочь!

"Они красивы, спору нет…"

– О-ой-ой-ой! – заверещал незнакомец, извиваясь земляным червяком.

Начиная с этой секунды безобразие сцены росло крещендо. Шарль мертвой хваткой вцепился в мокасин незнакомца, которого мы для пущей загадочности будем называть Мистером Икс. Мистер Икс попытался вырваться, но Шарль уже держал его за лодыжку. Тогда Мистер Икс треснул Шарля палкой по голове, Шарль заверещал от боли, но собрался с силами и вонзил в икру Мистера Икс вставную челюсть. Тот никак не отреагировал и продолжал извиваться. Тут вдруг раздался сухой хруст, и Мистер Икс на четвереньках покинул поле битвы, дополз до лифта, палкой нажал кнопку и испарился, оставив на полу задыхающегося Шарля с вывернутыми локтями и спятившим кардиостимулятором.

И с искусственной ногой в руке.

Четверг 22 апреля, 15.00 – бульвар Жана Роллена

Траурная служба закончилась. Феликс смотрел, как ее участники покидают церковь Сен-Буксоу. Только старичок со старушкой не торопились, словно сомневались, стоит ли уходить – все равно скоро обратно, на место Эмиля. Мимо Феликса прошли трое мужчин из первого ряда, смерив его одинаковым взглядом черных глаз. Феликс присмотрелся внимательнее и вздрогнул от неожиданности: у всех троих была одинаковая желтоватая кожа, на лоб низко спускались одинаковые челки, всем троим было хорошо за сорок. Тройняшки! Феликс так увлекся их созерцанием, что не заметил приближения заливавшейся слезами консьержки и не сумел вовремя от нее спрятаться.

– А кто занимался организацией похорон? Случайно не знаете? – спросил у консьержки инспектор Галашю.

– Я, – хлюпнув носом, ответила та и извергла небольшую Ниагару. – У Эмиля не было родных.

– Его вещи сейчас у вас? Завтра мы зайдем их осмотреть.

– Это еще зачем? – удивилась консьержка, исторгнув из каждого глаза по водопадику. – Эмиль что-то натворил?

– Нет-нет, просто таков порядок, – успокоил ее Галашю.

– Да у меня и нет ничего, кроме одежды, – пожала плечами совершенно обезвоженная консьержка. – Книги и бумаги забрали поклонники.

– Что-что? – ахнул Галашю.

– Какие поклонники? – не сдержал изумления Феликс.

– Может, сходим перекусим? – подал голос Виржиль, решив тоже поучаствовать в игре в вопросы и ответы.

– Вчера утром слышу – звонят в дверь, – начала не на шутку перепуганная консьержка. – Ну, открываю. А там они. Говорят, мы из клуба поклонников Эмиля. Будем разбирать его архив. Ну, я все им и отдала.

– Всё? – вознегодовал Галашю.

– Клуб поклонников Эмиля? – не поверил своим ушам Феликс.

– Хрум-хрум? – добавил Виржиль, разыскавший в кармане горсть засохших соленых крендельков.

– Что, не надо было отдавать? – снова залилась горючими слезами консьержка и на всякий случай прикрыла руками голову.

– Как они выглядели, эти "поклонники"? – требовательно спросил Галашю.

– Да они же только что были в церкви, – пробормотала та.

– Что-о? – взвился Галашю.

– Ну да, тройняшки! – прорыдала несчастная женщина.

– Виржиль, Феликс! – гаркнул Галашю. – Мы должны их выследить! Срочно за мной!

– Э-э… – промямлил Феликс. – А я вам точно нужен? Чего мне у вас под ногами путаться…

– Я сказал: вперед! Нечего прибедняться!

«Трус», «малодушный», «кишка тонка», «слабо» – всем этим довольно грубым характеристикам, которые многие считают неотъемлемыми чертами твоей личности, ты предпочитаешь выражение «природная сдержанность», полагая, что оно как нельзя лучше определяет присущий тебе тонкий антиконформизм. Впрочем, жизнь часто сводится к проблеме языкового барьера.

Ударное трио бросилось догонять подозреваемых. Феликс чувствовал, как у него колотится сердце; Эрнест – как у него закипает мозг; Виржиль – как у него бурчит в животе. К счастью, тройняшки еще не успели уйти далеко: остановившись возле уличного торговца на авеню Мариуса Лесёра, они прямо на тротуаре поедали фалафель. Трио чуть не засыпалось – из-за Виржиля, который тоже потребовал фалафеля, но его удалось утихомирить, пообещав двойную порцию макдаковских деликатесов. Покончив с едой, братья о чем-то пошушукались (автору отлично известно о чем, но он не собирается вам об этом говорить, потому что он – автор, а значит, что хочет, то и делает), после чего разделились, и один из братьев направился по улице Марио Бава.

– Я за ним! – принял решение Эрнест Галашю. – Следите за двумя другими, а главное – держитесь вместе. Если они разделятся, пойдете за кем-нибудь одним, но только вдвоем. Встречаемся на набережной Орфевр, тридцать шесть, в девятнадцать ноль-ноль.

– Мне идти с Виржилем? – обеспокоенно спросил Феликс, почувствовав болезненный укус страха, кольнувший внутренности где-то между тонким и толстым кишечником.

– Я вам его поручаю! – на ухо шепнул ему Галашю. – Приглядывайте, как бы он чего не натворил, о’кей?

– Л-л-ладно, – проблеял Феликс.

– Вот увидите, небольшое приключение пойдет вам на пользу!

Инспектор удалился, и Феликс с Виржилем потопали за двумя оставшимися братцами. Через несколько минут Феликсу пришел на ум вопрос чрезвычайной важности, который он вслух задал сам себе: если от тройняшек остается всего двое, следует ли их считать просто близнецами?

– Близнецы, – просветил его Виржиль, – это дети, родившиеся в один день из одной и той же матки. Следовательно, тройняшки – тоже близнецы. Как и четверняшки.

– Вы уверены? – с сомнением переспросил Феликс.

– А вы что, думали, что я – полный пельмень?

– Э-э… – растерялся Феликс. – Да нет…

– Пельмешки… – мечтательно произнес Виржиль, не сбавляя ходу.

Объемистое брюшко придавало его походке вразвалку известный шарм, однако немного затрудняло преследование. В результате шагов через сто тройняшки, обретшие статус двойняшек, оторвались от них на пару сотен метров, что было недопустимо.

К счастью, братишки заглянули в лавку к антиквару, где задержались почти на полчаса, позволив Виржилю ликвидировать отставание и избежать апоплексического удара. К шестнадцати часам вся компашка благополучно добралась до площади Бастилии, и здесь братья в очередной раз разделились. Один нырнул в метро, второй свернул на улицу Лина-Ромэ.

Виржиль прикрыл глаза, сложил губы куриной гузкой, надул пунцовые щеки и объявил:

– Я все обдумал. Ты идешь в метро, а я – по Лина-Ромэ.

– Но ваш отец сказал, чтобы мы не расставались.

– Брось. Я знаю, что делаю. У меня опыт.

– В преследовании тройняшек?

– Э-э… Ты все равно не поймешь. Это полицейские хитрости. Короче, встречаемся в восемь на набережной Рапэ.

– По-моему, ваш отец велел к девятнадцати ноль-ноль приходить на набережную Орфевр…

– Ну, можно и так. Главное – не трепли языком.

Виржиль, на прощание вильнув (в своей излюбленной манере выражать презрение) толстой задницей, испарился. Феликс вслед за своим тройняшкой побежал к метро, а г-н Юбер С. в Кнокке-ле-Зут хмыкнул, решив, что сцена преследования написана довольно-таки забавно.

Четверг 22 апреля, 16.00– «Приют Святого Луки»

"Обойдусь без остеопороза!", "Второе дыхание в сто лет!", "У вас недержание? Улыбайтесь!".

Пестрые плакаты, украшавшие стены процедурного кабинета в "Приюте Святого Луки", наперебой скалили белоснежные вставные зубы и щурили глаза в лучиках ласковых морщинок. Мадемуазель Фишер трудилась над стоящими торчком (в его практике такое случилось впервые) членами Шарля Дефланеля.

– За каким дьяволом тебя туда понесло? – негодовала Мадлен, колотя палкой по кровати.

– Я тебя спасал!

– Ты не в том возрасте, чтобы геройствовать!

– Да я же его почти сцапал! Кто же знал, что у него деревянная нога?

– И заработали себе перелом обеих рук! – вмешалась мадемуазель Фишер. – Пусть это послужит вам уроком! Носиться по коридорам, как мальчишка-сорванец!

– И как теперь, спрашивается, мы отпразднуем восьмидесятилетие супружеской жизни? – гневно проговорила Мадлен. – Кто обещал мне ремейк первой брачной ночи? Чемпион!

– Зря беспокоишься. Вспомни лучше, что было на съемках "Нудистки по имени Клаудиа". Сцену в будуаре! Я работал вообще без рук!

– Тебе тогда было двадцать лет!

– Зато у меня появился опыт!

– Да ты же на ногах не стоишь!

– Подумаешь! Попробуешь изобразить амазонку!

– Ты забыл, что я тоже на ногах не стою?

– Ох, Мадлен… Похоже, мы с тобой того…

– Чего – того?

– Стареем, вот чего.

В этот миг в процедурной появился профессор Шлокофф. Перед собой он толкал передвижное кресло, в котором сидел насмерть перепуганный старик.

– Месье и мадам Дефланель! Я искал вас. Познакомьтесь с новичком. Это месье Кустей. У него за плечами – блестящая карьера в театре на Люксембургском бульваре.

– Новичок! – радостно хихикнул Шарль. – Новичкам полагается устраивать веселые розыгрыши!

– Об этом позже. А пока месье Кустей хотел бы вас кое о чем спросить. Однако, поскольку у него отсутствуют голосовые связки, он поручил задать свой вопрос мне.

– Я вас слушаю.

– Конечно, это мелочь… И вам она наверняка покажется пустяком, но… Месье Кустей желает знать, не собираетесь ли вы вернуть ему его ногу.

Четверг 22 апреля, 19.00 – набережная Орфевр

"Встречаемся на набережной Орфевр"… В ушах Феликса эта реплика инспектора звучала музыкой из детектива. Недурно было бы, если бы сейчас на город опустился густой туман. Феликс ясно представил себе фигуру Галашю, застывшую под разбитым фонарем, с лицом едва освещенным огоньком сигареты. Подошел бы также проливной дождь, хлещущий косыми струями по плечам инспектора, угрюмо стоящего в насквозь промокшем плаще, а заодно – по хмурым лицам случайных прохожих. В крайнем случае его устроил бы ледяной ветер, охапка кружащих по мостовой опавших листьев и воющий пес. Ну, просто для атмосферы. К сожалению, в тот четверг 22 апреля на набережных Сены в семь часов вечера стояла прекрасная погода. Катили велосипедисты, в огромных количествах вышагивали беременные женщины, разгуливали голуби, кося безумным глазом и выводя идиотские рулады. Одним словом, обстановка была самая что ни на есть обыкновенная. Даже Эрнест Галашю, одетый почему-то несколько неряшливо, больше походил на банковского служащего, чем на сыщика из учреждения, расположенного в доме номер 36.

– Виржиль не с вами? – спросил инспектор злобным голосом человека, задающего глупый вопрос.

– Видите ли… Братья разделились… – забормотал Феликс смущенным голосом человека, пытающегося дать на него умный ответ.

– Я же приказал вам оставаться вместе!

– Он решил иначе. Это ведь он – полицейский.

– Кхм… Ну да, в каком-то смысле… – промямлил Галашю.

– Простите, не понял?

Инспектор огляделся, словно проверяя, не подслушивает ли кто, и шепотом сказал:

– Только никому не говорите. Он три раза провалился на вступительном конкурсе. Я беру его с собой на задания, чтобы он поучился.

– А разве так можно?

– А вот уж это не ваше дело! Только попробуйте кому-нибудь проболтаться! Обещаю вам еще один сеанс развлечений в холодильнике!

– Вы угрожаете мне пыткой?

– Ну угрожаю, и что с того? У каждого свои вкусы! Ладно, хватит об этом. Сейчас позвоню Виржилю, выясню, где он, а потом вы расскажете мне, что вам удалось разузнать.

Инспектор отошел на несколько шагов и завел оживленный телефонный разговор, постукивая себя по лбу сначала рукой, потом трубкой и, наконец, фонарным столбом. После этого он вернулся к Феликсу.

– Ну что?

– Все в порядке. Он с шести часов ждет нас на набережной Бранли. Я велел ему составить отчет.

Письменное задание – пусть потренируется. Теперь докладывайте. Что насчет вашего подозреваемого?

Феликс объяснил, что его тройняшка доехал на метро до Северного вокзала, затем зашел в супермаркет "Монопри" на улице Эдвиж Фенеш, где приобрел веревку и большой моток скотча, после чего проследовал в широко известное заведение – книжный магазин Норбера Мутье под названием "Кинокомиксы".

– Что еще за Норбер? – удивился Галашю.

– Норбер Мутье! Издатель журнала "Монстр Б". Он даже снял пару-тройку фильмов. Может, видели его "Трепанатора"?

– Боже упаси. И что ваш тройняшка там делал?

– Я не стал заходить внутрь, чтобы он меня не раскрыл. Но заметил, что он вынес из магазина DVD-диск. Потом он свернул на Страсбургский бульвар и пошел в кино. Тут-то я и понял, что с ним дело нечисто. Потому что он пошел не просто в кино… – Феликс понизил голос и для пущего саспенса сделал паузу.

– Ну? Рожайте уже! – брюзгливо поторопил его Галашю, который ни черта не смыслил в саспенсе.

– Это был кинотеатр "Бради", принадлежащий Жан-Пьеру Моки! Тот самый, в котором Эмиль Гаригет много лет работал киномехаником! Вот вам доказательство!

– Доказательство чего?

– Того, что он знал Эмиля!

Инспектор принялся выполнять комплекс дыхательных упражнений, к которому для сохранения душевного спокойствия часто прибегал в разговорах со своим сыном Виржилем.

– Месье Зак… – раздельно проговорил он. – Не хотелось бы вас огорчать, но подумайте немного, а?

Если тройняшка присутствовал на похоронах Эмиля, предполагается, что они были знакомы, не так ли?

Феликс зажмурился и потряс головой:

– Ну конечно! Как же я сразу не сообразил!

– Нас интересует другое, – продолжил Галашю, хорошенько провентилировав легкие. – Какого рода отношения они поддерживали. Ну ладно, что он делал потом?

– Не знаю. Я проследил за ним до кинотеатра, а потом ушел.

– Вы не пошли за ним?

– Но я не мог…

– Почему?

– Видите ли, дело в том, что… Я никогда не хожу в кино.

Инспектор изумился собственному удивлению. Он полагал, что после тридцати лет общения с Виржилем приобрел стойкий иммунитет к ошеломлению.

– Вы? Доктор Зет? Вы никогда не ходите в кино?

– Понимаете, у меня что-то вроде клаустрофобии… Темнота, незнакомые люди… Мне там как-то неуютно…

Галашю недоверчиво смотрел на Феликса. Нечесаная грива, линялые джинсы, разбитые кроссовки… Какое счастье, что Виржиль хотя бы следит за собой…

– Не знаю, месье Зак, говорил ли вам кто-нибудь об этом раньше, но вы – просто уникум.

«Ты просто уникум, Феликс» входит в пятерку фраз, которые тебе наиболее часто приходится выслушивать на протяжении всей жизни. Остальные четыре звучат так: «Что еще ты натворил?», «Ты это что, нарочно?», «Ты спятил!» и – классика жанра – «Слушай, сколько тебе лет?». Пока еще ты не пришел в связи с этим к какому-то определенному выводу, но одно знаешь наверняка: иногда тебе хочется, чтобы люди утратили дар речи.

Четверг 22 апреля, 19.00– «Приют Святого Луки»

Четверговое чаепитие с танцами утомило постояльцев дома престарелых. Впрочем, в этом и заключалась основная функция мероприятия – наряду с понедельничным разучиванием народного овернского танца бурре и субботним вводным курсом греко-римской борьбы. Зато потом никто не беспокоил сиделок по ночам. Нынешняя вечеринка отличалась тем, что на нее были приглашены родственники и члены семей. Отозвались трое: дочь Фердинана Бика – свидетельница Иеговы, которая поспешила воспользоваться случаем и принялась направо и налево проповедовать Слово Божие; племянник Луизы Куртпуэнт, явившийся обсудить вопрос о наследстве; и правнук Дефланелей – трехлетний мальчик с махровым бронхитом, чьей матери не терпелось пробежаться по магазинам.

– А к тебе что, никто не пришел? – спросил Фердинан Сюзанну.

– И слава богу! Я от твоей дочки-то еле отделалась. Еще чуть-чуть – и я затолкала бы ей Библию в глотку.

– По-моему, этим занялась Луиза. Она поспорила с племянником. А твои дети не смогли освободиться?

– Я запретила им здесь даже показываться! Нечего им в этом могильнике делать.

– Добрый вечер, Сюзанна! – с фальшивым сочувствием в голосе произнесла Мадлен. – У вас все в порядке? Я смотрю, к вам никто не пришел… Бедненькая!

– Зря беспокоитесь. Я так насмотрелась на вашего карапуза, который только и знает, что вопить и обкашливать вас с ног до головы, что у меня начисто отшибло материнский инстинкт.

– Ах! – скривилась Мадлен.

– Кстати, – испуганно продолжила Сюзанна. – Надеюсь, вы от него не заразитесь! Нам в нашем возрасте мало надо.

– Пожалуй, я пойду, – бросила Мадлен, разворачиваясь.

– Ступайте, ступайте, – подбодрила ее Сюзанна. – По свечке – и в постельку! Так-то оно лучше будет!

Мадлен мелкими шажками семенила к выходу, зажимая руками уши.

– Эй! – неслось ей в спину. – Сегодня можете позволить себе целых две свечки – праздник все-таки!

Четверг 22 апреля, 19.15 – набережная Орфевр

Над набережной Орфевр быстро стемнело. Для раннего вечера середины апреля это было несколько необычно, зато для атмосферы – в самый раз. Тень Эрнеста Галашю под фонарем удлинилась, закрапал мелкий дождик, и Феликс чуть слышно забормотал слова извинения, оправдываясь отсутствием опыта в слежке за тройняшками.

– Хватит ныть! – рассердился Галашю. – Прикинем лучше, что у нас есть. Книжный магазин, торгующий киномонстрами, и киношка Моки под названием "Бради". Делаю вывод: подозреваемый питает склонность к кино дебильного направления. Примерно как вы… Вы уверены, что не знакомы с ним? Может, встречались на своих сатанинских оргиях?

– Понимаете… Я общаюсь с поклонниками кино категории Б исключительно через Интернет. Я ведь почти никуда не хожу…

– Заразиться боитесь? Или что?

– Нет, но… Просто мне нравится тусовка в Сети. У меня там полно друзей. Вот, например, недавно появился новенький, его зовут Диджей Барон, и он…

– Можете не продолжать. Мне все с вами ясно. Итак, нам известны привычки одного из тройняшек. Это уже кое-что. Я организую наблюдение за книжным магазином и кинотеатром. И Виржилю будет чем заняться…

– Отличная идея! – горячо одобрил Феликс. Жизнь с Софи научила его прибегать к грубой лести. – Вы совершенно правы, хватаясь за этот след. Я заметил, что в детективных фильмах у преступника часто бывает брат-близнец, который появляется, чтобы запутать следствие.

– Во-первых, мы не в кино, – ответил инспектор, оскорбленный тем, что его статистический метод мог стать предметом плагиата. – Во-вторых, в этом деле нет никаких тайных близнецов. Мы с самого начала знаем, что перед нами тройняшки.

– Если только у них нет других братьев! – не желал сдаваться Феликс. – Вдруг окажется, что преступление совершили шестерняшки?

Галашю закрыл глаза и проделал еще один комплекс дыхательных упражнений. Феликс счел разумным сменить тему разговора:

– А как там с вашим? Ну, с третьим тройняшкой? Наверное, вам повезло больше, чем мне?

– Разумеется, – назидательно произнес Галашю (что в переводе означало: я сел в большую вонючую лужу). – Он весь вечер шатался по магазинам (а я – за ним по пятам по всем секс-шопам площади Пигаль), но в конце концов мне пришлось оставить слежку, потому что я спешил на встречу с вами (я потерял его, когда торговался с симпатичной русской эмигранткой в стрингах, требуя специальной скидки).

– Ну ничего, – отозвался Феликс. – У нас остается еще один шанс. Может быть, Виржилю удалось найти что-нибудь интересное?

– Может быть. (Если он до наступления следующего утра сумеет найти набережную Орфевр, я открою шампанское.)

Четверг 22 апреля – Отчет агента Виржиля Галашю

Тема. Слежение по делу тройняшек.

16.00. Начинание слежения с площади Бастилии.

16.02. Прохождение предполагаемого злоумышленника перед булочной, пристальное заглядывание внутрь. Искал сообщника? Я решил проверить и зашел: "наполеон" превосходен, лимонное пирожное восхитительно, эклер с шоколадным кремом недурен. Больше ничего интересного.

16.10. Возврат на улицу. Подозреваемый бандит улетучился.

Вывододелание. Имеем дело с профи.

Вопрософормулирование. Кому сдать на оплату чек из булочной?

Четверг 22 апреля, 20.00 – площадь Контрэскарп

День в шкуре сыщика вымотал Феликса. Договорившись с инспектором Галашю, что будет на связи, он решил устроить себе небольшую передышку и свернул в бар "Контрэскарп". Он понимал, что опоздает не только к купанию Зои, но и, возможно, к ее кормлению и укладыванию спать, однако делать было нечего: жизнь частного детектива состоит из жертв, и с этим нельзя не считаться. Он заказал большую кружку пива, надеясь, что она поможет ему вынести тяготы нелегкой доли и переварить полученную информацию.

Кто-то нашел себе странное развлечение: укоко-шивает стариков из "Приюта Святого Луки" и гримирует трупы под известных киноартистов. Самое неприятное, что в глазах полиции Феликс выглядит идеальным подозреваемым – отсюда и косые взгляды Галашю. И зачем только он умыкнул этот сценарий?! В длинном ряду идиотских поступков, пунктиром отметивших его жизнь, этому, бесспорно, принадлежала пальма первенства. Ну а Эмиль? Какую роль во всей этой истории играл он? Вопросы бурлили в голове. Чувствуя, что теряет контроль над событиями, Феликс заказал еще кружечку светлого – надо же успокоиться.

И конечно, арахис. Отличная штука этот арахис.

Из всех жизненных функции наибольшее удовлетворение тебе приносит пищеварение. Столкновение с жизнью всегда доставляет массу проблем, но на пустой желудок не стоит и пытаться их решать. «Ты заедаешь свои огорчения», «У тебя примитивная реакция», «Ты так и не преодолел оральную стадию», – без конца твердят тебе Софи и Мари-Жо, у которых всегда наготове карманный Фрейд с иллюстрациями. Но тебе на это плевать. Ты-то знаешь, что в жизни нет ничего путного, кроме жрачки. Хотя нет, еще есть пиво.

Феликс размышлял о миссии, порученной ему Галашю. На бумажной салфетке он выписал в столбик имена актеров, под которых убийца гримировал трупы. Мэрилин Монро, Мишель Морган, Жан Габен, Мими Мати. Есть ли в этом списке хоть какой-то смысл? В кино серийные убийцы всегда действуют, руководствуясь определенной логикой… И вдруг кое-что бросилось ему в глаза. Ну да, конечно. Это же очевидно. Инициалы! ММ. Как же он раньше не заметил? Имена и фамилии всех актрис из списка начинались с буквы М!

Возбужденный открытием, Феликс заказал кружку "Гиннесса". Для поддержания интеллектуального усилия требовалось темное пиво – случай больно сложный. Итак, ММ? Что бы это могло значить? Звуковой ребус? "Ме-ме"? Намек на козу? В том смысле, что сам убийца – козел? Возможно, здесь связь с оскорбленным самолюбием? Кто-то назвал его козлом? В детективах убийцей часто становится человек, переживший душевную травму. Надо бы порыться в прошлом жертв… Не исключено, что они знали этого мужчину, обидели его, и теперь он им мстит!