Текст книги "Че Гевара"

Автор книги: Жан Кормье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц)

В большом количестве прибывают со всего мира журналисты, чтобы узнать правду. Это очень сильно не нравится военным, которые проявляют изобретательность, чтобы усложнить им задачу. Англичанин Ральф Шомон, обвиненный в нарушении общественного порядка, выдворен из Боливии. Француженке Мишель Рей угрожают смертью, и в посольстве Франции раздаются анонимные телефонные звонки, утверждающие, что ей опасно оставаться дольше в стране.

15 октября по Радио Гаваныи по телевидению Фидель говорит миру о своей уверенности, что Че мертв. Позднее к нему попадет знаменитый дневник и он увидит в этом определенное подтверждение, что человек, который его носил с собой, был Эрнесто. Это его почерк, но, предположим, почерк можно подделать, это стиль Че, его мысли.

Затем Фидель бросается в панегирик об умершем, распространяемый по радиоволнам:

– Его отличала необыкновенная отвага, абсолютное пренебрежение к опасности, чтобы делать во всех моментах, самых трудных и самых опасных, самое трудное и самое опасное… Он один из наиболее экстраординарных примеров честности, отрешенности, бескорыстия, которые знала история. Жизнь Че имела свойство волновать и вызывать восхищение даже у его заклятых идеологических врагов. Его смерть как вид пробуждения к реальностям этой эпохи.

Сегодня Совет Министров принял следующее постановление:

Принимая во внимание, что героический команданте Эрнесто Гевара нашел смерть, борясь за освобождение народов Америки во главе Освободительной армии Боливии…

Принимая во внимание, что кубинский народ всегда будет помнить экстраординарные услуги, оказанные команданте Эрнесто Геварой, как в нашей освободительной войне, так и в укреплении и развитии нашей Революции…

Принимая во внимание, что его неустанная революционная активность, которая не знала границ, его коммунистическая мысль и его непоколебимая решимость бороться до победы или смерти за национальное и социальное освобождение народов континента и против империализма, представляет собой пример убеждения и революционного героизма, которые будут существовать вечно.

Совет Министров решает:

Первое: чтобы был спущен национальный флаг в течение 30 дней, чтобы в течение 3 дней, начиная с сегодняшней полуночи, были прекращены публичные спектакли.

Второе: чтобы день, когда он героически пал в бою, был объявлен днем национального почтения, и по этому поводу 8 октября было установлено «Днем героического герильеро».

Третье, чтобы были приняты все инициативы, позволяющие увековечить в памяти будущих поколений его жизнь и его пример.

В то же время Центральный Комитет нашей партии приказывает:

Первое: создать комиссию, состоящую из командантес Хуана Альмейды, Рамиро Вальдеса, Рохелио Асеведо и Альфонсо Сайаса под председательством первого названного, чтобы направлять и руководить всеми мероприятиями, предназначенными увековечить память команданте Эрнесто Гевары.

Второе: призвать народ в среду 8 октября, в 20 часов для торжественного бодрствования на площадь Революции, чтобы отдать почести незабвенному и героическому революционеру, павшему в бою.

Родина или смерть!

Мы победим!»

18-го по телевидению Фидель еще раз совершит свободный экскурс в геваристскую веру, а затем перейдет к Революции:

«(…) Че был из тех, кто сразу же вызывает любовь у всех, своей простотой, характером, природой, симпатией, личностью, оригинальностью – даже, когда не знают других особенных качеств, которые еще более его характеризуют (…) Его многоохватный ум был способен уверенно справиться с любой задачей во всех областях (…) Че пал, защищая не какие-то чужие интересы, чужие дела, а дело угнетенных этого континента; дело, за которое Че умер, является защитой униженных на этой земле (…) Че стал символом Человека. Он довел до самого высокого выражения революционный стоицизм, самопожертвование, боевой дух, чувство революционного труда. Он довел идеи марксизма-ленинизма до их самого чистого, самого революционного выражения (…) В его сердце и сознании больше не было ни знамен, ни несправедливости, ни шовинизма, ни эгоизма. Он был готов пролить свою благородную кровь за судьбу любого народа непосредственно, не колеблясь (…)»

Бениньо – Дариэль Аларкон Рамирес, юноша семнадцати лет, который впервые увидел барбудос, вышедших январским днем 1957 года на его поместье у Ла-Плата, и с того времени оставался неколебимо рядом с Че в хорошие или плохие моменты, – произносит другое надгробное слово. Своими собственными словами, с меньшим пафосом, чем у Фиделя, более интимными, более суровыми, воскрешая память о борце. Его миссия в Боливии была подготовить пути для различных действующих групп, проход для бразильца, для аргентинцев, к своим странам, куда они должны были проникнуть, после подготовки, начиная с декабря 1966 года, как было предусмотрено. Он не смог это выполнить. Став вновь крестьянином, он принимает нас в своем доме на окраине Гаваны, в месте, называемом «Сьерра-Маэстра», в котором уже несколько лет живут советские специалисты.

– Десять лет я провел с Че. Он был самым прекрасным зеркалом, в котором можно было бы увидеть себя. Его пример заставляет меня сохранять четкую линию. Он был одарен невероятным хладнокровием. Как и многим другим, мне случалось думать о том, чтобы сохранить свою жизнь в самые напряженные моменты боя, Че – никогда. Он действовал в зависимости от действий других. Он был их щитом, как интеллектуальным, так и физическим.

Я вспоминаю 5 мая 1967 года. В бою Че в трех метрах от меня, я оказываюсь перед тремя солдатами с малым количеством боеприпасов. Я пронзаю ногу первому в восьмидесяти метрах, он вопит: «Моя нога!» Я убиваю второго, лейтенанта, который храбро появился и не оставил мне никаких сомнений, так же я продырявил третьего, очень молодого. Это далось мне с трудом, но было он или я. После чего, подняв глаза, я повернулся. Че спокойно курил трубку: «Я не стал вмешиваться, я знал, что ты их перестреляешь сам…»

Позднее, 25 июля, Че мне прокричал: «Не стреляй! Они не опасны, они нас не увидели!». Много раз он мешал нам открыть огонь, чтобы не убивать бесполезно. Это точно, мы могли бы уничтожить намного больше солдат. На расстоянии трудно сказать, кто убийца, кто повинен. Как черепахи, мы имели наш панцирь, сделанный из нашего рюкзака, нашего пота и нашей грязи. И в наших ороговевших подошвах тысячи колючек и других мерзостей. Че настаивал также, чтобы с пленными обращались с уважением. Жизнь этого человека бесценна. Я вам говорю, что его мысль была в Космосе раньше, чем русские или американцы ступили на Луну.

– Если нужно было сохранить только одно представление о Че, как послание от него? – Бениньо задумывается. – В Боливии во время уроков политики, которые он нам давал в лагере, где утверждал, что все члены герильи были боливийцами, так же как мы были бы перуанцами, если бы мы попробовали освобождать Перу, – он нам говорил о борьбе ирландцев за свое освобождение: «…их борьба такая же, как борьба народов Америки и Вьетнама, она направлена против общего врага – империализма». Он нам объяснял свою идею такими словами: «Человек должен идти с головой, повернутой к солнцу. Чтобы оно обжигало его своим достоинством. Если человек опускает голову, он теряет свое достоинство».

Подталкиваемый своими идеалами, а также своими познаниями, маленький кондотьер, как он сам себя называл, имел ли он шанс преуспеть в своем личном проекте освободить Латинскую Америку от североамериканского ига и сделать из родин-служанок – одну великую Родину? Режи Дебрэй, который после того как был приговорен к тридцати годам тюрьмы, был амнистирован 24 января 1970 года генералом Ж. Ж. Торе-сом, – имеет свое мнение по этому вопросу:

«Чтобы пятьдесят герильеро, изолированных в природе, не потеряв своей глубокой простоты и своей естественной шутливости, могли бы, наметив себе как цель последней войны, окончательное освобождение континента с примерно тремястами миллионами жителей – только те, кто изучил оригинальные исторические парадоксы Латинской Америки, кто помнит, как горстка людей смогла победить Америку, идя за спиной Писсарро и Кортеса, как другая горстка людей смогла освободить ее половину, идя за Боливаром и Сен-Марти-ном, – только эти люди, скажем мы, знают, что довольно неосторожно высмеивать амбиции такого рода.

В 1967 году она могла показаться непомерной и величественной, не существуй еще четкого намеченного плана, не определенной детализированной программы, а также импровизированной мечты, построенной на словах над пустотой. (…)

Таким же образом, когда колонна Фиделя достигла своей максимальной численности, от нее отделилась колонна Рауля, чтобы открыть второй фронт на севере провинции Ориенте, затем отделилась колонна Альмейды в предместьях Сантьяго, затем в августе 1958 колонны Че и Камило около Лас-Виллас. Таким же образом должны были отделиться от колонны Ньянкауасу, когда она достигла бы своей высшей точки, маленькая колонна для второго боливийского фронта у Чапаре, на севере Кочабамбы, затем другая, чтобы открыть третий фронт у Альто Бени, на север от Ла-Пас. Обе уже имели своих ответственных, вырисовывавшихся в лоне герильи. Ансамбль этих трех образовавшихся фронтов представил бы центральный боливийский очаг, во вторую очередь вышли бы различные колонны к соседним странам, одна – в направлении Перу, имея, как центральное ядро, перуанских товарищей, уже имеющихся в колонне, соединилась бы с базой герильи, внедренной в департаменте Айакучо, на юго-западе Перу. В направлении Аргентины передвигалась бы другая латиноамериканская колонна, состоящая в большинстве из аргентинцев, более важная, без сомнения, чем предыдущая, и во главе которой, по всей видимости, пришлось бы встать Че в нужное время. Так не будем забывать: вместе с Кубой Аргентина была для Че любимой родиной, постоянной мечтой его жизни, и, возможно, тайной целью всех его демаршей, маршей и контрмаршей.

У Че не было цели непременного взятия власти, а предварительное создание народной власти материализовалось его способом действия, мобильная самостоятельная военная сила (…)

Че постоянно рвал с путчистскими привычками и естественным влечением к современному популизму, доминирующему в Боливии и других местах. Это было необходимо для обновления отношений с фундаментальным учением Маркса, по которому «пролетарская революция не может просто положить руку на государственную машину, полностью готовую», но должна разбить военную и бюрократическую машину буржуазного государства и установить диктатуру пролетариата» [87]87
  Отрывок из книги «Герилья Че».


[Закрыть].

Режи Дебрэй, Дантон боливийской герильи, лучше, чем кто-либо, знал, что территория не была благоприятной для наступления вооруженной революции. Потому что крестьяне уже получили право на аграрную реформу [88]88
  В 1952 года благодаря пролетарскому восстанию.


[Закрыть]и они совершенно не были заинтересованы в борьбе. А также потому, что условия выживания в боливийских джунглях более невыносимы, нежели в кубинских горах. Все это, прибавленное к политике страуса, практикуемой боливийской коммунистической партией, помешало Че превратить Кордильеры Анд в Сьерра-Маэстру, как он этого желал.

– Фидель хотел, чтобы Че позднее отправился в Боливию, – говорит еще Дебрэй. – Чтобы лучше подготовить площадку. Я спрашиваю себя, не отправился ли Че туда, чтобы покончить с этим? Не было ли провала в его подсознании? Со вторичным желанием убить себя. Во всяком случае, в его демарше было что-то от фатализма. Он мог бы опереться на профсоюз шахтеров, который был сильным. Но нет! Че не придает большого значения тактическим и локальным вопросам.

Нужно понять, что для боливийских крестьян Че и его кубинцы были иностранцами. На самом деле, я полагаю, что случай сыграл очень большую роль. Если он имел несчастье быть раненым 8 октября, и, очевидно, он мог бы без этого ранения выбраться, я говорю себе, что это удивительно, как он смог продержаться так долго, и, что меня больше всего поразило, с бездеятельностью Ла-Паса. Конечно, КП умирала, но все же существовала диссидентствующая сеть…

До каких пор мог бы пойти проект Фиделя, командующего в Гаване, и Че, с ружьем в руке на местности? Пустимся в утопию. В случае удачи Че не обратил бы никакого внимания на власть, Фидель бы стал императором Латинской Америки. Но Че беспокоил слишком сильно как правых, так и левых. Он был взят в тиски между двумя великанами. ЦРУ и КГБ занялись, по разным причинам, охотой на одну и ту же дичь. ЦРУ открыто, с боливийскими рейнджерами, которых оно подготовило, и в тени КГБ, преграждая доступ воздуха, чтобы он задохнулся.

Однако дело Эрнесто не останавливается вместе с ним. Исходящие из многих частей головоломки, представляющей Латинскую Америку, 60 боливийцев, 6 чилийцев, 4 аргентинца, 2 перуанца, 2 бразильца, последователи Че, входят в июле 1970 года в EЛH, чтобы начать герилью с заявлениями, достойными мысли их учителя:

– То, что происходит сегодня, только бледный отблеск того, что произойдет в будущем. Это заставляет нас сменить учебу на действие, книгу на ружье и благополучную жизнь на революционное скитание, в борьбе на смерть против тех, кто поддерживает империалистическую эксплуатацию.

Безупречность Че, его трагическая смерть оставляют широко открытыми двери мечты.

Его шарм, исходящий от фото Корды, пробудил молодежь старой Европы и подтолкнул ее подняться на баррикады мая 68-го. «Под мостовыми пляж, на пляже Че – солнце Революции», – заявлял один лозунг.

Долгое время скрываемый легендой Эрнесто Гевара сегодня возвращается, призванный более или менее сознательно молодежью, которая ищет проводника, звезду.

Натурализовавшийся немец, швед Петер Вайсс считает: «Драма христианства в том, что оно не сделало христианами весь мир, Че гальванизировал молодежь планеты, возможно, потому, что они перестали верить в Христа». Но не будем сравнивать атеиста Эрнесто Гевару и палестинского бородача, даже если название марксистского Христа ему подходит. Или еще – «Дон-Кихот Латинской Америки».

Для Антуана Блондина – «человек из мечты». Когда команданте писал на своем дереве, в боливийском маки, слова, которые пахнут его земным концом, он начинает подниматься над этим. Обретаясь между Пачамамой великих предков и своей звездой, к которой он очень стремится, Че заканчивает свою седьмую жизнь кошки.

Что видит он там, вверху? СССР, который исчезает, коммунизм, который взрывается. Кубу, которая патриотически сопротивляется блокаде дядюшки Сэма, чья злоба стойкая. Его старый товарищ Фидель Кастро все более несгибаемый, упорствует, желая оставаться последним коммунистом против течения, которое удаляет от острова плотогонов. Его новый человек тоже выходит за рамки, которые он ему очертил, такие жестокие.

Мир, сделанный единственно из маленьких Че Гевара, был бы, конечно, утопией. Это никак не уменьшает его благородства, любви к будущему, каким бы оно ни было.

В противоположность ко всем тем, кто плохо или хорошо удерживает повседневное равновесие, Че этого не делал никогда, потому что никогда не распылялся. В нем нежность и жестокость соединились в благородный монолит.

Дневной пожиратель, ночной возбудитель, астма стала скитающимся дьяволом в его груди, и он превратил ее в стимул делать добро. Этот идеалист, который выбирал других, напоминает паскалевское: «Все во всем». Врач, герильеро, писатель, поэт, командующий, посол, министр, отец семейства (немного), Че представляет собой много от всего, называемого человечностью. Его гуманизм такой же большой, как штанга в регби его отрочества, привел его к борьбе и смерти, чтобы попробовать восстановить равновесие между слишком богатыми и слишком бедными. С одним желанием: «Новое общество, где человек должен быть в центре общественной жизни, а не в подчинении у власти, которая создает законы». И одной уверенностью: «Терроризм – негативная форма, которая никоим образом не дает желаемого результата и может побудить народ действовать против самого революционного движения».

Как ответ Стриндбергу: «Одна правда является дерзкой», – слова, которые прирастают к Че как вторая кожа, три фразы его отца:

– Эрнесто был фанатиком правды. Это был его мираж. Насколько он был хладнокровен в бою, непреклонен во всем, что касалось Революции, настолько же были огромна его нежность и юмор наполнен хорошим настроением.

Че не анархистский бродяга, как иногда говорят, это странник души, который двигал вперед надежду, закованную в сердце, который обращал магнетический свой взгляд на жизнь других с обостренным желанием улучшить ее. Для этого у него хватило смелости выбрать бой. Когда он утверждает: «Любой настоящий человек должен почувствовать на своей щеке удар, который получила другая щека, это называется «разделить». Че разделил все, что прошло сквозь его пальцы, а также страдания других. Он апостол гуманизма, такого, каким нужно понимать его на заре третьего тысячелетия, ставя более чем когда-либо человека на службу человеку.

«Мечта без звезды – это забытая мечта», – говорит Элюар.

Мечта со звездой – это проснувшаяся мечта, можно бы ответить. Оставим глаза открытыми, Че их никогда не закроет…

История книги

Однажды в Париже зимней ночью, в полнолуние, когда я вышел купить хлеба на улицу Ансьен Комеди, в булочную, которая никогда не закрывается, я позволил себя увлечь «Скитальцу души на другом берегу Миссисипи» – имя, которое дают жителям ночи на бульваре Сен-Жермен, – в его собственную Луизиану на краю Долины Жажды.

Прибыв на угол улицы Каннет и улицы Принцессы, мой домушник, ловкий опустошитель карманов, показывает мне на высеченный на камне одного здания вечный знак, между церквями Сен-Жермен и Сен-Сюлпис, изображение того, кто был назван горячими сторонниками носителя креста «Христос герильеро» – Че Гевара.

Тут отшельник с сильным запахом стал проповедником полутеней. «Он вернется, – объявляет он затем со взглядом, полным счастья. – Даже в самые черные ночи есть всегда там, наверху, звезды, звезда настоящего пастыря, звезда Че».

Я вернулся в свою берлогу, съел хлеб и заснул, чтобы мечтать. И, конечно, Че вернулся…

Несколько лет спустя в Гаване в сентябре 1981-го.

Я оставляю моих собратьев, европейских журналистов, послоняться по Валадеро, его пляжам, проливу Дюпон де Немур, где развлекаются космонавты, пока их спутники загорают под тропическим солнцем. Я предпочитаю остаться с Альберто Кордой. Фотограф вечного снимка Че и первый муж Норни, герильеры, грандиозной личности, которая была моей спутницей на празднике в Париже, когда была манекенщицей у Диора. Корда всегда устраивается, чтобы оставаться сам себе хозяином. Не прочь выпить, как уважающий себя кубинец, он вовлекает меня, любителя выпить, в борьбу с самой страшной жаждой. Этот вид дрейфа служит лучшим рассказчикам. Я слушаю, как он рассказывает о своих терзаниях самоучки, когда был официальным фотографом Фиделя, которого сопровождал везде между 1959 и 1968 годами. И описывает в деталях рыбную ловлю в открытом море, которая соединила на время Фиделя и Че.

Живое взаимопонимание устанавливается между нами, журналистами. По выходе из одной улочки около старого порта в маленьком кафе, где ром пьянит головы моряков, Корда предлагает мне отправиться к Эрнесто Геваре, отцу… Мы едем вдоль Малькон, на берег моря, к кварталу Мирамар, там проживают персоналии Революции и их близкие. Недалеко от места, где в обществе рыбака Грегорио Фуэнтеса Хемингуэй пережил сцены, из которых он взял материал для своей книги.

Старик, как его нежно называл Эрнесто-младший, Че, сидел на террасе спокойно в кресле-качалке. Мохи-то рома с добавлением газированной воды и листьев мяты, на расстоянии вытянутой руки, которые у него очень выразительные, подвижные.

Обильная речь, колоритный образ, он мне говорил о своем сыне, как будто тот был жив. Или по крайней мере где-то рядом, почти осязаемый. Убеждая меня во время более чем четырехчасового разговора, на самом деле, почти монолога, что другие Че не замедлят появиться в Латинской Америке – подхватить факел Революции.

Желая вновь увидеть романтического и прелестного старика, для документального фильма, снятого в ноябре 1987 года «По следам Че», – случай встретиться с Карлосом Пуэбло – автором незабываемой песни о команданте, – и с комиком Пьером Ришаром, я узнал о его смерти.

Два Эрнесто Гевара встретились в потустороннем мире. Съемки этого фильма для малого экрана позволили мне подружиться с гениальным человеком, Альберто Гранадо, «большим братом». Он, который приобщил к регби слабого и астматичного подростка – Эрнесто, вскоре такого атакующего, что его называют Фусе-ром от «неистового Серны». В возрасте 23 лет он с Альберто предпринимает свое путешествие через всю Южную Америку на старом мотоцикле марки «нортон». И это с ним он лечил «неприкасаемых» лепрозория Сан-Пабло.

Прокат документального фильма также мне позволил встретиться с Ильдой Гевара, старшей дочерью Че, единственным ребенком, который у него был от первой жены. Ильдите, как отцу нравилось называть ее, не просто быть дочерью Че на Кубе. Он повсюду, в домах, на углах улиц, в памяти и на губах для молитв.

Эта книга напоминает спокойную охоту с лассо. И из мозаики, составленной свидетельствами, которые я собирал шаг за шагом, путешествие за путешествием, из уст тех, кто соприкасался с ним, помогали, любили Че. Затем живая материя об этой личности, которая все больше и больше захватывала мою голову и мое сердце, аккумулировалась. Она побудила меня отважиться сделать большой скачок в пустоту, полную жизни, воспроизвести гигантский калейдоскоп, которым был Эрнесто Гевара де ла Серна.

Лассо дружбы, брошенное к этим свидетелям, которые лучше, чем все документы, которыми располагают биографы, могли мне сказать правдиво и точно, кто Эрнесто на самом деле.

Из святого соучастия, из этих встреч вокруг отсутствующего, которого я взялся воскресить. Голос, влекший на встречу, отвечающую на другой взгляд, вызывающий другую встречу. Этот труд понемногу взял свободный оборот с искренностью, присущей ему. И безусловно, ничего не было бы возможно без активного участия мужчин и женщин, которые уделили мне время и предоставили фрагменты своей памяти.

Без Ильды я бы не узнал Мариано Родригеса, одного из первых кубинцев, поднявших оружие против Батисты. Мариано – автор многих книг о Че. В обществе Ильды он провел нас по Сьерре, по следам самого команданте. По дороге мы познакомились с живой легендой: Поло Торесом, босоногим капитаном, который был одним из проводников Че.

Среди стольких встреч я не могу забыть ни Алейду, вторую жену Че, ни Омара Фернандеса, министра транспорта, который сопровождал его во время его многочисленных поездок, ни Рауля Роа, ныне посла Кубы во Франции, который познакомился с Че в Мексике в 1954 году, ни Веласеку, его преподавателя математики, ни простых гаванцев, крестьян Пинар дель Рио, гуахиро Сьерры, кому обещал вернуться и пройти дорогами Че. Ни Лидию, Венеру Сьерры.

Спасибо еще Шарлю Беттелайму, французскому фи-лософу-экономисту, который открывал страстные споры с Эрнесто, когда последний имел уже портфель директора банка, затем министра промышленности. Спасибо Режи Дебрэю, который был рядом с Че-революционером в боливийских джунглях, интеллигентную честность и обязательность которого Бениньо стремился подчеркнуть для меня. Спасибо Бениньо, меткому стрелку, неутомимому ходоку, последователю Че, со взглядом, который пронзает. Спасибо перуанцу Рикардо Гадеа, двоюродному брату жены Че, который защищает его идеи в Испании. Спасибо первым в их связке, ими были Франсис Эспорса, Денис Лалане и Уна Люткус. Спасибо Жерому Перно, Жоржу Дутхайну и Кристине Дескомбен.

Еще спасибо Даниэль Пампусак, Издателю, которая вела эту книгу с таким упорством, доверием и любовью.

Все высказывания Че взяты из многочисленных текстов, газет, рукописей, оставленных борцом, врачом, который читал в душе другого и который написал в Боливии своей кровью дневник – на самом деле бортовой журнал галеры рабов, которых он попытался спасти на свой манер.

Как и любовь, дружба может иметь детей. Наш ребенок – эта книга, написанная множеством голосов.

Гавана, ноябрь 1987 – Эспелетте, май 1995