Текст книги "Че Гевара"

Автор книги: Жан Кормье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

Через несколько дней среди ночи за директором высшей школы приезжает машина, чтобы отвезти в бюро Че к министру экономики.

– Он принял меня в большой, хорошо освещенной комнате. Его лицо было одновременно улыбающимся и серьезным. Мы говорили по-французски. Он развивал тему прогрессивной радикализации Революции, исходящей из тесных отношений повстанческой армии с крестьянами, рабочими, а также из конфликта, противопоставляющего кубинский народ североамериканскому империализму. Оригинальность кубинского пути была таковой, что не существовало ничего подобного в произведениях Маркса в обозначении «законов», по которым кубинская революция смогла бы спонтанно образовываться. Че говорил о «народном» характере власти, о слабости Революции: отсутствие организации, то, что герильеро должны были освободиться от привычек, полученных в бою, нехватка технической информации. Над всем этим главенствовала огромная уверенность в будущем, уверенность, что слабости будут преодолены благодаря воле всех и народному единению вокруг Фиделя.

Ранним утром парижский интеллигент покидает аргентинца несколько озадаченный:

– У меня были сомнения по поводу пути, который брала Кубинская революция. Я не верю в марксистские законы, которые могли бы вести руководителей страны без того, чтобы они знали их с самого начала.

12 октября Беттелайм получает письмо от Че, предупреждающее, что как только последний будет проезжать через Париж, он не преминет дать ему знать и что он надеется, что гаванская беседа будет иметь продолжение. Продолжая экзаменовать экономику Индии, Беттелайм в 1960 и 1961 годах занимается кубинской экономикой. Он утверждает, что партия в свою очередь понемногу входит в русло деревянного языка и систематического создания ячеек.

– Если в период своего первого визита на Восток Че не стеснялся сравнивать себя с Алисой в Стране Чудес, он изменится… Он удовлетворен, и это понятно: советские люди обеспечивали рынок сбыта экспорту кубинского сахара и обещали кредиты, чтобы начать промышленное строительство.

Итак, Че пишет: «Подписанные контракты позволяют построить между 1961 и 1965 годами более ста заводов (текстильных, бумажных, консервных банок…). За пять лет удвоится производство электроэнергии. Также будет возведен крупный металлургический комплекс, так же как заводы машиностроения…»

– У меня было впечатление, что он больше питался иллюзиями по поводу объема и качества помощи СССР и советских стран, – утверждает философ. – На деле строительство заводов будет идти намного медленнее, чем предполагается; например, потребуется более десяти лет, чтобы производство электроэнергии удвоилось. То, что я сказал Че, не погасило его энтузиазма. Несколько лет спустя он узнает, что СССР требовал оплачивать свои поставки по высокой цене, и то, что он поставлял, далеко не соответствовало его обещаниям.

Привлеченный развитием Кубинской революции, Беттелайм вернется в Гавану. Заранее он исследует проблему ее экономики и сообщит о своих выводах Че:

– Я выступаю за принцип самостоятельности и финансовой ответственности предприятий. Так избегают некоторых финансовых трудностей, которые подтачивают кубинскую монету. Я также выступаю за введение в действие системы заработной платы, которая стимулирует интерес рабочих к повышению производительности и улучшению качества…

Фразы, которые заставляют Че подскочить. Он не принимает, что в «социализированной» экономике прибыли, которые переходят от одного предприятия к другому, рассматриваются как товар, что они имеют цену и что эта цена может устанавливаться (или быть установленной) в условиях, позволяющих исчислять рентабельность. В его глазах согласиться с такой практикой равносильно было бы возврату к капитализму. Также, если он и допускает, что существуют различия в заработной плате в зависимости от квалификации, он против использования этих зарплат как средства, стимулирующего повышение производительности труда и качества продукции: «Это капиталистические стимулы, эти стимулы нужно заменить моральными стимулами, которые заставят родиться новому человеку».

– Мой опыт подтверждает, что расчет в первую очередь на моральные стимулы не дает для производительности значимого эффекта.

Начиная с 1963 года эти диалектические дуэли становятся публичными.

– Был год, когда Че признает, что его любование СССР ослабело. Его потрясает то, что страны Востока не выполнили должным образом свои обязательства. Так же он был потрясен формой управления советских предприятий. Она не соответствует его идеалу, так как не является достаточно централизованной… Он остается глух к критике, которая поднимается в СССР, в Польше, Венгрии и Чехословакии, ирреализма централизаторских планов. Он отказывается признать, что централизация планов заканчивается созданием того, что поляк Бьенковский называет «экономикой луны». Для меня 1963 год отмечен началом настоящих разочарований, касающихся пути, по которому пошла Кубинская революция. Но я все же хотел в это верить, несмотря на увеличивающиеся трудности, вызванные политикой руководителей. Я формулировал контрпредложения и наталкивался на централизаторские убеждения Че.

В этом же самом, 1963, году Шарль Беттелайм ратует за финансовую самостоятельность предприятий, гибкость управления, позитивную роль «материальных стимулов», необходимое восстановление рентабельности производственных единиц. Что касается Че, то он твердо против материальных стимулов.

– У него не было догматического отношения, – все же говорит Беттелайм, – он всегда внимательно слушал предложения, даже если не был с ними согласен. Напротив, он был за борьбу против бюрократии, оставаясь приверженцем сильно централизованного планирования.

В № 32 журнала Куба сосиалистав апреле 1964 года Беттелайм в статье «Формы и методы социалистического планирования и уровень развития производительных сил» подчеркивает, что полностью централизованное планирование – на которое Че хотел ориентировать Кубу – было невозможно, по причине недостаточности уровня развития производительных сил.

– В моих глазах уровень развития Кубы требовал, чтобы различные производственные единства официально пользовались бы достаточно большой самостоятельностью и ответственностью. Чтобы было признано, что они включаются в рыночные отношения и могут продавать и покупать свою продукцию по ценам, отражающим издержки производства. Так же я считал, что низкий уровень производительных сил предписывает использование принципа: каждому по его усилию. Больше работаю, больше оплачивают. Глубина расхождений в основном касалась этого пункта: соглашаясь с различиями, проистекающими от квалификации, но не от производительности. Чего я никогда не понимал.

28 сентября 1960 года Че присутствует на заявлении, сделанном премьер-министром Фиделем Кастро в президентском Дворце, о создании Комитетов защиты Революции. Они и сегодня существуют и продолжают все запирать в стране.

Адепт-энтузиаст добровольного труда, Че делает из него квазисвятой акт Революции. Он служит примером, принимая участие в сборе сахарного тростника вместе Алейдой, Альбертом Гранадо или со своими сотрудниками банка – некоторые из них потихоньку бурчат о необходимости вставать на рассвете в воскресенье и резать сахарный тростник.

– Вы знаете, что представляет сахар для Кубы, шерсть – для Мексики, олово – для Боливии или медь – для Чили, а также кофе – для Бразилии. Все мы имеем одну общую деноминацию, мы – страны монопродукции, а также вторую общую деноминацию – страны монорынка. Как должны мы взяться за это, чтобы сделать разнообразными нашу внешнюю торговлю и наше внутреннее производство? Парламентским путем? Голосом оружия? Я не знаю, могу ли я точно ответить на эти вопросы. Что я могу вам сказать, так это то, что в кубинском положении под империалистическим давлением, а также под давлением марионеток, действовавших изнутри, мы не увидели другого выхода для народа, как голос оружия.

У кого спросить, постоянно говоря о технических соображениях, какой капитал необходим, чтобы начать аграрную реформу, мы сказали, никакой. Что единственным капиталом был вооруженный народ, уверенный в своих правах. С этим единственным капиталом на Кубе мы смогли реализовать нашу аграрную реформу. Расширить ее, пойти с ней вперед и выйти на путь индустриализации.

«Если братья дерутся между собой, – говорил Мартин Фьерро, – это значит, что другие их съедят. Империалист знает, что нужно разделять, чтобы властвовать. Не так ли он и нас разделил на страны-производители кофе, меди, нефти, олова, сахара, не так ли он нас разделил на страны, которые соперничают, чтобы отобрать рынки сбыта одни у других, постоянно понижая цены, и все это для того, чтобы иметь возможность как можно легче уничтожить нас по одному. Мы должны объединиться, все люди земли должны объединиться, чтобы добиться самого святого блага, свободы, экономического благосостояния, чувства отсутствия перед собой какой-либо неразрешимой проблемы и сознания, что, работая все дни с энтузиазмом и сознательно, мы достигнем нашей цели, и никто не свернет нас с пути.

Я горячо приветствую все делегации братских стран и особенно некоторые из них: делегации народов Соединенных Штатов, которые не надо смешивать с правительством США, делегацию народа, который не знает расовой ненависти, не делает различия между людьми по цвету кожи, религии или экономическому положению. И я приветствую также горячо его противоположный полюс, которым является делегация Народной Республики Китая. А еще делегацию Алжира, который вписывает сейчас прекрасную страницу в Историю. Не забываю делегацию народа Франции, которая тоже не представляет свое правительство».

Глава XXIV
БУДДА ЗА ЗАНАВЕСОМ

2 октября Че отправляется вместе с братьями Кастро на прием в посольство Китая. Это период, когда он одновременно принимает министра экономики Объединенной Арабской Республики, подписывает соглашение между Кубой и Болгарией, встречается с президентом Гвинеи Секу Туре, прежде чем 22-го взлететь в новом окружении сопровождающих, среди которых капитан и отличный стрелок Даниэль Аларкон Рамирес – по прозвищу Бениньо, его военное имя в Боливии, – большой, коренастый, с острым взглядом. В дальнейшем он будет заботиться об Эрнесто, и, кроме прочего, он – один из учеников в его ежедневных уроках «наверстывания».

24-го в Праге Че отвечает на приветственную речь президента Антонина Новотны пламенной фразой:

– Успех Кубы послужит открытием для других народов, которые мощно войдут туда, чтобы осуществить путь, подобный нашему.

После участия в телепередаче 27-го, 31-го он начинает дискуссию с ведущими чиновниками, прибывшими в чешскую столицу встретиться с ним, о советской экономике и торговле. В интервью, данном корреспонденту Дейли Уокер, он утверждает, что военная база Гуантанамо [25]25
  Основана по соглашению между США и Кубой в 1901 году и должна существовать до конца века.


[Закрыть]представляет опасность для Кубы. Затем отъезд в Москву, где 7 ноября он встречен овациями на Красной площади во время празднования 43-й годовщины Октябрьской революции. Затем все время в оливково-зеленой форме он присутствует на приеме в Кремле и обменивается простыми и откровенными словами с Никитой Хрущевым о необходимости помощи Кубе как экономической, так и военной. 11-го он будет беседовать с Анастасом Микояном во время обеда у своего посла, который является никем другим, как Шомоном.

17-го он покидает Москву, направляясь в Пекин. Кубинская пресса не колеблясь сообщает, что миллионы людей ждут его там, несмотря на табу, которое окружает Китай на Кубе в то время из-за напряженности между ним и СССР. Кастровская Гавана слишком связана с Москвой, чтобы на глазах у нее позволить себе галантные экивоки, как бы восхваляя то, что затрагивает его соседа, хотя бы тоже красного.

Однажды утром в час завтрака за команданте приходит машина. Он едет один. Дирекция запретного города – в частном крыле дворца Сонг Нан Хай, где у Мао апартаменты, в части, называемой библиотекой. Эрнесто приглашают подождать в огромном салоне. 10 часов, когда большой красный занавес открывается, и пораженный Че видит с другой стороны стеклянной двери Мао, пьющего чай. Он приветствует Че медленным кивком головы, на который приглашенный отвечает таким же образом, затем занавес закрывается, как в театре. Че в свою очередь пьет чай с генералом, прежде чем вернуться к своим, кому он рассказывает о своем приключении.

Вечером после ужина он возвращается в запретный город. На этот раз он принят самим Мао, окруженным членами своего правительства, для беседы, которая длится более трех часов. Эти часы останутся среди самых сильных и самых знаменательных в его жизни. Престиж китайского лидера был всегда велик в его глазах: в Буэнос-Айресе, когда он писал в Такле, он делал «китайской» свою подпись, переделывая маленького поросенка Чанчо в Чанг-Чо. Он называл Ильдиту «моя маленькая Мао», и во время вторжения его отряд прозвали «Лос Мао-Мао», что не было для него неприятным.

Имеет место вторая встреча с Мао, Чжоу Эньаем, Лин Бяо, на которой с кубинской стороны присутствуют кроме Че Эктор Родригес, теперешний президент Национального банка, и команданте Эдди Суньоль. На ней говорят об оружии, о политических связях с СССР, о позиции Китая в Африке. Мао подтверждает, что он готов помочь борьбе Патриса Лумумбы в Конго, отправив ему оружие, и Эрнесто уйдет убежденный, что марксизм-ленинизм более правильно понимают в Китае, чем в СССР.

На обеде, который Мао дает для Че, третий и последний раз, когда он встречается с ним, Че испытывает сильное удивление. Появляется огромная личность, с куском ткани на торсе вместо одежды, держа на поводке маленькую обезьянку, прыгающую в разные стороны. Вдруг резким движением колосс хватает животное и мечом раскраивает ему голову, чтобы подать мозг почетному гостю. Традиция обязывает. Че выполняет все молча, но по возвращении в отель он скажет своим людям, с каким удовольствием он посчитался бы с Великим Китайцем. Зато ни слова о гастрономическом качестве местного деликатеса.

После поездки в глубь страны и визита в Шанхай, но из-за нехватки времени Че не посещает Великую стену, о чем он очень сожалеет, – 1 декабря он подписывает экономический договор. Затем отправляется в Пхеньян, где встречается с Ким Ир Сеном, Первым корейцем, и подписывает два договора, торговый и научный.

9-го он возвращается в Москву, чтобы вести экономические переговоры в СССР, основное блюдо этого путешествия. 13-го он едет в Берлин, до того, как там была воздвигнута стена, и принят там министром внешней торговли. Возвращается в Москву, чтобы парафировать 20-го договор, по которому СССР купит 2 миллиона 700 тыс. тонн сахара в случае, если Соединенные Штаты осуществят свою угрозу не импортировать свою обычную квоту. 19-го – последняя встреча с Никитой Хрущевым и 23-го возвращение на Кубу, чтобы объявить, что Германия вложит десять миллионов долларов в нефтяные изыскания и остров продает сахар Корее и Вьетнаму.

Его экономические обязанности не могут заставить замолчать в нем теоретика. В это время он высказывает свои идеи о Кубинской революции:

«Говоря конкретно об этой Революции, мы должны подчеркнуть, что ее основные действующие лица не были теоретиками, но что они все же не игнорировали великие социальные феномены и содержание законов, которые ими управляют (…).

Когда нас спрашивают, марксисты мы или нет, наша позиция такая, какой она была бы у физика, если бы у него спросили, ньютоновец ли он, или у биолога – не пастеровец ли он. Есть истины, которые так прочны в сознании народов, что об этом нет необходимости спорить. Нужно быть марксистом с такой же естественностью, как ньютоновцем в физике или пастеровцем в биологии, полагая, что если новые факты определят новые концепции, тем не менее никогда не оставят в стороне прошлое. Таков, например, случай с эйнштейновской теорией относительности или даже с квантовой теорией Планка по отношению к открытиям Ньютона. Они не отнимают ничего у величия английского ученого. Благодаря Ньютону физика смогла развиться до достижения новых концепций пространства. Английский ученый был необходимым звеном.

Маркса-мыслителя, аналитика социальных доктрин и капиталистической системы, в которой он жил, можно обвинить в некоторых неточностях. Мы, латиноамериканцы, можем, например, быть не согласны с его интерпретацией Боливара или с анализом мексиканцев, который он дает с Энгельсом, основываясь на некоторых теориях о расе н национальности, сегодня неприемлемых. Но великие люди, которые открывают светлые истины, случается, тоже делают ошибки, которые только подтверждают, что ничто человеческое им не чуждо…

Заслуга Маркса в том, что он в истории социальной мысли быстро произвел качественное изменение. Он интерпретирует историю, понимая ее динамику, предвидя будущее, но в добавление к предвидению там, где его научный долг должен был бы его остановить, он использует революционную концепцию: «Не нужно только объяснять природу, необходимо ее переделывать». Человек должен прекратить быть рабом или инструментом своей среды обитания, он должен превратиться в созидателя своей собственной судьбы. В этот момент Маркс начинает попадать в такое положение, когда он портит настроение всем тем, у кого есть собственный интерес удержать на месте прошлое. Как это произошло с Демосфеном, труды которого были сожжены самим Платоном и его учениками, идеологами афинской рабовладельческой аристократии.

Начиная с революционера Маркса, формируется политическое движение с конкретными идеями, которое опирается на гигантов, Маркса и Энгельса, и развивается последовательными этапами такими личностями, как Ленин, Мао Цзэдун, новые советские руководители, создавшие основу доктрин и пример для подражания. Кубинская революция взяла Маркса того периода, когда он оставляет науку, чтобы взяться за революционное оружие (…).

Мы, практики революции, просто следуя законам, предвиденным Марксом, и его путем сопротивления, начали бороться против старой структуры власти. Опираясь на народ, чтобы разрушить эту структуру, беря, как основу нашей борьбы, счастье народа, мы просто сообразовываемся с предвидением Маркса-ученого. Сказать это, значит еще раз подчеркнуть, что законы марксизма представлены в событиях кубинской Революции – вне зависимости от того, исповедуют или нет, знают или нет хорошо, с теоретической точки зрения, эти законы ее лидеры (…).

Люди, которые прибыли в Гавану после жаркой борьбы в Сьерре и на равнинах Ориенте, на равнинах Камагуэй и горах Эскамбрей, на равнинах и в горах Лас-Виллас, идеологически не те самые, которые высадились на пляжах Лас-Колорадас, кто вступил в действие с первых часов борьбы. Презрение к крестьянам превращается в любовь и уважение за их добродетель, полное незнание жизни в полях превратилось в полное знание нужд наших гуахиро. Заигрывание со статистикой и теорией уступило место решительному вступлению в практику».

24 февраля 1961 года в добавление к другим функциям Че получает портфель министра промышленности. В это время он поселяется с Алейдой в 772-м доме по Сорок седьмой авеню в Нуове-Ведадо, раньше буржуазном квартале, и сюда же он распоряжается перевезти библиотеку. Две тысячи книг, расставленных на пяти стеллажах, которые простираются по всей длине стены. И, венчая ансамбль, – бюст Симона Боливара. Вверху находятся книги по марксистской философии, Ленин, Сталин, произведения по истории кубинской нации. Затем, ниже, Троцкий, Гароди («Свобода»), Мао и Китай, Кубинская революция прошлого века. Еще ниже политические персоналии и литература о Латинской Америке. Внизу книги по физике и математике соседствуют с Роменом Ролланом и французской поэзией Макса Поль-Фуше, биографией Магеллана, Эраума, Фуше, Людовика XIV и Боливара. Другие произведения сбоку от его стола около кресла из белой кожи: «Плохая участь Черной Африки» Рене Дюмона, «Сражение при Дьен Вьен Фа» Жюля Роя, «Советская номенклатура» Герберта Маркузе. Прямо на столе около бомбильи для мате объемистая книга поэзии Неруды с автографом соседствует с дорогим ему «Мартином Феро» Хосе Эрнандеса. Тут все разнообразие, все многочисленные грани Че.

В соседнем доме, который стоит на углу улиц Ко-нилл и Тулиран, и сегодня живет человек с птичьим профилем, Рафаэль Эрнандо, «Фело». Он входил в военный пост, установленный тут между 1961 и 1965 годами, чтобы обеспечивать ведение хозяйства Че, ему приходилось даже гулять с детьми.

«Я каждый месяц, – вспоминает он, – приходил в Министерство Армий за его зарплатой в четыреста сорок песо [26]26
  То есть 440 долларов.


[Закрыть], которые отдавал Алейде. Будучи министром, он мог получать больше, но он отказался. После платы за квартиру сто песо, шестидесяти – за голубую импалу, которую он купил в кредит, за телефон – он часто звонил далеко, за свет, электричество, оставалось не так уж много Алейде для похода на базар. Че совсем не хотел под предлогом того, что он был распорядителем денег страны, иметь их больше, чем другие. Его гардероб был почти бедным, только несколько военных форм. Чтобы освободиться от подавленного состояния, он шел пострелять в тир и, возвращаясь, играл с детьми, прежде чем выйти со своими собаками Мураллой, огромным черным псом, помесью с немецкой овчаркой, и Сокорро, с которыми он иногда делил свой обед…»

В это время Вашингтон готовит нападение на маленького строптивого соседа, который действует ему на нервы. 15 апреля два бомбардировщика В-26 нападают на аэродромы Суидад Либертад и Сантьяго, чтобы совершить диверсию. 16-го Эрнесто обращается с речью к милиции провинций Пинар дель Рио и психологически готовит их к сражению.

На следующий день, 17-го, попытка высадки происходит не в Сантьяго на востоке, не в Пинар дель Рио на северо-западе, а прямо под брюхом Зеленого Каймана, не так далеко от его головы, Гаваны. В Плая Ларга и в Плая Хирон в бухте Кошон высаживается отряд в полторы тысячи нападающих кубинской национальности, проамериканцев, решивших отобрать остров у Фиделя Кастро. Они прибывают с Майами, с островов Вик около Пуэрто-Рико, Пуэрто-Кабесас Никарагуа, есть также воздушно-десантные отряды, тоже из Пуэрто-Кабесас. Попытка, заранее подготовленная Эйзенхауэром и выполняемая новым президентом Джоном Кеннеди, проваливается. Они вязнут в топях морских берегов, и большая часть людей захвачена в плен.

Фидель предлагает хитрый торг: он вернет пленных, если американцы направят ему пятьсот больших гусеничных тракторов, чтобы выкорчевать кубинские джунгли. Американцы должны возместить убытки стране, на которую напали. Антикастровцы Флориды активизируются для создания Комитета тракторов для свободы, но Белый дом остается нем. Проходят месяцы, но не видно никакого решения. Комитет тракторов распущен, а пленные переведены в Кастильо дель Принсипе, крепость рядом с Гаваной.

Начнется процесс над 1190 продажными предателями своей Родины. Вердикт: все виновны и приговорены к тридцати годам тюрьмы. Или выкуп: в общей сложности 62 миллиона долларов, сумма такая весомая, что она подавляет пленных. При посредничестве Берты Барет-то адвокат Джеймс Б. Донаван – известный по участию в Нюрнбергском процессе – входит в контакт с Фиделем Кастро. Он заставляет его согласиться с идеей, что компенсация могла бы быть урегулирована в форме поставок продуктов питания и фармацевтической продукции, даже в долларах. В это вмешивается Роберт Кеннеди и в течение декабря над эгидой Красного Креста начинаются первые поставки фармацевтической продукции. 23 декабря 1961 года заключенные покидают свои застенки и отплывают маленькими группами в Соединенные Штаты. Под давлением Донавана Фидель разрешил выехать с Кубы семьям освободившихся пленных.

Во время нападения Че был в Пинар дель Рио, там, где произрастает в сером гумусе самый утонченный в мире табак. Он жил как пещерный человек, готовый отразить штурм, если он произойдет здесь, в пещере этих любопытных фаллических гор, рвущихся на штурм неба, около народного лагеря Лос Порталес в муниципалитете Ла-Пальма. Распространился слух, что он покончил с собой, выстрелив в голову.

Нет дыма без огня: споткнувшись в гроте, он оступился, пистолет упал и произошел выстрел. Пуля оцарапала ему щеку, задела ухо, оставив шрам.

Дело бухты Кошон урегулировано, Че оставляет свой ненужный сторожевой пост, берет Миаля, проезжая через Гавану, и направляется в место, где находятся заключенные в более или менее импровизированных лагерях.

– Узнав его, – вспоминает Альберто, – один из руководителей гузано [27]27
  Земляной червь. Так называют кубинцы своих соотечественников, которые уехали в США.


[Закрыть]обмочился от страха. Он считал его мертвым, и это он, который чуть не остался здесь в результате сердечного приступа. Был также кюре, спустившийся с неба вместе с парашютистами, который хотел понравиться иностранным журналистам, в частности, красивой француженке. Обращаясь к Че, он посчитал удобным сказать: «Если это надо, я могу резать тростник как доброволец». Че посмотрел на него холодным взглядом и сказал: «Нет! Здесь режут тростник друзья Революции, а не ее враги».

Повестка дня Че остается очень плотной. 8 мая 1961 года он помогает разгрузить сырье, прибывшее на судне. 9-го он произносит речь на проводах делегации Демократической Республики Вьетнам, и он обсуждает с советскими официальными лицами добычу никеля на Кубе. 12-го председательствует на обеде, данном югославской миссии, затем встреча делегации дружбы Китайской республики. 29-го вместе с Раулем Кастро отправляется в бухту Моа около Сантьяго, где добывают никель, и используют это, чтобы посетить Университет Ориенте. В июле он открывает электростанцию, построенную французскими инженерами на советские деньги.

При каждом удобном случае, когда он может, Че сам берется за дело, помогает рабочим носить мешки, с цементом или кофе, толкать вагонетки в шахтах. Он не довольствуется опробованием новых машин, он участвует в их создании, иногда даже в их изобретении. Пример – «его» машина резки сахарного тростника для повышения производительности. Он доходит до опробования сигар самых знаменитых фабрик, проверяя их тонкость с наслаждением, без притворства.

Его пристрастие к сигарам вызывает к жизни типичный для него анекдот: Антонио Нуньес Хименес, географ, который открыл боковую тропу, чтобы проникнуть в Санта-Клару, стал его сотрудником в министерстве промышленности. Однажды со своими коллегами он решил взять быка за рога. Че слишком много курит, подрывает свое здоровье, а оно так необходимо всем. Он начинает осаду:

– Че, ты не можешь продолжать так курить. Это опасно для твоей жизни.

Прижатый к стенке Эрнесто в конце концов признает:

– Согласен. Но, по крайней мере, позволь мне одну в день. Табак богов!

На следующий день он прибывает в министерство с сигарой в метр длиной…

24 июля он встречает Юрия Гагарина, первого человека, который три месяца назад совершил космический полет и теперь проездом на Кубе. Эрнесто задает ему массу вопросов и признается, что он мечтал бы тоже прогуляться среди звезд.

3 августа он отправляется в Уругвай председательствовать в кубинской делегации на конференции Латиноамериканского экономического совета. В Асотеа на гасиенде около Монтевидео, где он пьет мате дружбы с уругвайским президентом Эдуардом Виктором Аэдо, он готовит свои реплики. Полные сарказма по отношению к «северному» агрессору, а также ударные и принимающие образную форму, которая производит впечатление на другие делегации, включая североамериканскую. Сначала он опирается на Хосе Марти: «Народ, который покупает, просит народ, который продает, служить. Нужно создать равновесие в торговле, чтобы обеспечить свободу».

Организована встреча с послом Соединенных Штатов Ричардом Гудвином. Она происходит в резиденции посла Бразилии по экономическим вопросам в Монтевидео. Гудвин предваряет предложение: его страна могла бы дать Аргентине или Бразилии деньги, необходимые, чтобы заменить помощь, даваемую Кубе СССР, – что позволило бы сохранить остров в западном лагере. Предложение, сделанное сквозь зубы, не заставляет Че нахмуриться. Он довольствуется тем, что отмечает это.

16 августа 1961 года, в день, когда возводится Берлинская стена, в холодное послеобеденное время в Монтевидео Че наносит удар правдой без прикрас.

При курсе увеличения в 2,5 % на жителя понадобилось бы примерно сто лет, чтобы достичь социального уровня Соединенных Штатов. И посчитав, что процессы развития индустриальных стран в так называемых развивающихся будут сохраняться в том же соотношении, развивающиеся страны должны будут ждать пятьсот лет, чтобы достичь для повышения на душу населения в развитых странах.

После возобновления старых распрей между Комио-сией по экономике ООН и Международным валютным фондом, Че приглашен приехать в Буэнос-Айрес. На этот раз без Буэна-Виктория, как кубинцы называют Гудвина. Президент Аргентины Фрондиси, который не придерживается того, чтобы его народ знал о приезде Че, поставил три условия: прежде всего чтобы встреча была организована дипломатическим путем, затем, чтобы он формально испросил визу и чтобы этот вояж держался в секрете. Все будет сделано так, что благодаря смене курса в последний час Че избежит авиакатастрофы, которая уничтожила бы кубинскую делегацию во время возвращения.

Всегда в оливково-зеленом, Че соглашается влезть в шкуру настоящего политика. Он пересекает пригороды города, который сделал его врачом, находя здесь картины прошлого. В резиденции Оливос аргентинский президент и Че за каждым словом называют друг друга «доктор». Фрондиси считает, совсем как его сосед и бразильский психолог Ханио Квадрос, что его страна имеет определенный интерес служить посредником между Соединенными Штатами и Кубой, как организовано Гудвином, просто потому, что крохи, которые останутся на полях сделок, могут быть многочисленны. Че не сможет больше обращаться к Фрондиси, которого он рассматривает как марионетку, так же как и Ханио Квад-роса. У обоих есть четкие резоны желать удержать Кубу в лагере Соединенных Штатов.

Че не повезет с президентами самых крупных стран Южной Америки: они станут жертвами военных путчей и будут замещены через неделю после встречи с ним!

Как только Эрнесто ступает на землю Гаваны, он узнает о снижении производства сахара, что приводит его в плохое расположение духа и заставляет бросить клич крестьянам, чтобы они срезали весь сахарный тростник, какой могут, вне зависимости от зрелости и роста. Чтобы в год, когда Куба меняет партнера, урожай был как нельзя более обильный. Это позволит достичь самой высокой цифры производства сахарного тростника на острове: 6 миллионов 800 тысяч тонн.