Текст книги "Досье «72»"

Автор книги: Жан Коломбье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

С другой стороны, во Франции женщин на три миллиона больше, чем мужчин. Если вычесть девушек подросткового возраста, которые еще не голосуют, останется, скажем, ну где-то двадцать четыре миллиона избирательниц. В таком случае глупо было бы не прибрать к рукам их голоса. Добавить им еще год? Два? Но тогда будут возмущаться мужчины. Может быть, но мужчин-то меньше…

– Ладно, послушайте, тут надо подумать, в этой ситуации есть много нюансов. Время у нас есть, мы взвесим все за и против. А сегодня мне хотелось бы… Что вы сказали, Брид? День солидарности? Посвятить его молодым? А почему бы и нет? Вы ведь знаете его историю. В 1956 году в продажу поступил знак на автомобиль для стариков. Сами понимаете, что доходы с продажи правительство пустило совсем на другие цели. А потом, выполняя предвыборные обещания, в один прекрасный день вообще убрали эту виньетку. В 2003 году первое повышение температуры во Франции унесло жизни около пятнадцати тысяч стариков. Всеобщая тревога. Понедельник на Троицу был объявлен праздничным днем, дневной доход направлен на помощь старикам. Профсоюзы возмутились, про понедельник на Троицу забыли, но день солидарности в принципе оставили. Со стариками. В принципе. А на самом деле это стало еще одним налогом. Может, приспособим этот день к сегодняшней ситуации? И официально направим доходы от него на нужды молодежи? Идея неплоха, мы еще к ней вернемся, пока в этом нет никакой срочности. А теперь давайте вернемся к нашим баранам.

Баранами Бофора в тот день стали вопросы разработки стратегии реализации. Все вместе они поработали очень хорошо, Бофор был рад убедиться в том, что проект, простите, «Семьдесят два» был принят единогласно, – конечно, с небольшими поправками, которые надо будет внести: улыбка в сторону мадам Моро, – но настала пора приступить и к стратегической фазе операций. С чего следует начать?

Вопрос был адресован ко всем, но все сразу же повернули головы к Бертоно. Все понимали, по столь заковыристому вопросу Бофор и Бертоно уже переговорили между собой. Поэтому, чтобы не наговорить глупостей, надо было выиграть время и дать высказаться генеральному секретарю. Это был правильный ход, он уже думал над этим вопросом и хотел поделиться своими соображениями. Просто соображения, не так ли, его личный взгляд на вещи.

– Революция всегда одерживает победу путем кровопролития. Что касается нас, предвидя, что прольется много крови, можно поверить в успех нашего дела… Шучу. Мы не можем говорить о революции, поскольку эту меру хотим навязать мы, руководители на местах. Поэтому мы можем говорить о законе. О революционном законе. За закон голосуют. Депутаты, сенаторы. Пройдет ли наш закон сквозь двойное сито? Сомневаюсь. Вам известна отмороженность Национального собрания и заторможенность сенаторов. Возможен вариант его прохождения после долгих лет разъяснения, перемены сознания… Но мы не можем ждать так долго. Что же нам остается? Референдум. Да, вы не ослышались – референдум. У нас будет время на то, чтобы его подготовить и самим приготовиться. Президент республики? Это я беру на себя. Вместе с Бофором и премьер-министром мы сможем его убедить… Нет, премьер-министр ничего еще не знает про операцию «Семьдесят два». Поскольку ему самому скоро стукнет семьдесят, не думаю, чтобы он этому обрадовался. Когда «Семьдесят два» вступит в силу, он займет одно из первых мест на повозках к эшафоту. Но не стоит переживать, я хорошо его знаю, он хороший парень, все будет в порядке. В конце концов, мы даем ему два года отсрочки… Перед тем как передать слово Бофору для обсуждения практических деталей, я хочу обратить ваше внимание на необходимость хранить секрет относительно «Семидесяти двух». Мы запустим эту машину, но не надо забывать, что через полгода нас ждут выборы в законодательное собрание. Малейшая утечка информации может привести к катастрофическим последствиям, в том числе и для вас лично… Бофор, мы вас слушаем.

– Повторю основные положения проблемы: лица старше семидесяти двух лет обходятся государству примерно в двести миллиардов франков. Не стану повторяться про гуманитарные аспекты, касающиеся пенсионеров, про их одиночество, неспособность приспособиться к новой жизни… Мы хотим предложить выход на пенсию в возрасте пятидесяти пяти лет. Для того чтобы выплачивать людям пенсии, мы должны или распахнуть двери для иммиграции, или… не улыбайтесь… да, организовать обратные чартеры! Вижу, что все согласны. Нам пять лет потребовалось на то, чтобы решить проблему с иммигрантами, и не для того, чтобы опять наступать на те же грабли. Итак, или иммигранты, или сокращение продолжительности жизни до семидесяти двух лет. В этом суть нашего проекта, ее необходимо распространить, сделать доступной и очевидной для каждого жителя. Это надо делать постепенно, без резких движений. В ближайшем будущем, что касается вас лично, то вам надо обо всем забыть. Я позову вас, когда наступит время идти в атаку. Я уже говорил и хочу еще раз повторить: пока опросы общественного мнения не станут благоприятными, мы ничего не будем делать. Референдум должен стать ответом на чаяния масс, требования народа. Иначе нам не победить. Мы ведь живем не в какой-то банановой республике. Иногда проводимые во Франции референдумы приносят вред. Вспомните референдум 2005 года, когда мы снова оказались верхом на коне в то время, когда никто в нас больше не верил. Мы не пойдем ни на какой риск. Разве что на минимально возможный, поскольку ничего нельзя предсказать заранее.

Перейдем к конкретным мерам – утверждению состава возглавляемого мною стратегического комитета. В него войдут, разумеется, Бертоно, а также мой советник Тексье и Бужон. Стратегический комитет будет работать в тесном сотрудничестве с группой по связям с общественностью и СМИ, им будет оказывать содействие Макс Майоль, а возглавит Франсуаза Браше. Да, Франсуаза Браше, рекламирующая пирожные и стиральные порошки. Напоминаю, именно она руководила победной предвыборной кампанией нашего президента республики. А это было весьма нелегкое дело. Могу сообщить вам по секрету: ей очень близки наши идеи. И она еще довольна молода!

9

Первая статья появилась, я это точно помню, 18 марта 2014 года: так, пустяк, несколько строк на одной из внутренних полос газеты «Франс-суар». Мужчина восьмидесяти шести лет, лишенный прав на вождение автомобиля, не справился с управлением и сбил на своей машине двух мотоциклистов, получивших тяжелые увечья. Сам водитель остался невредим. Так, простая информация, которую читаешь каждый день или почти каждый. Однако там журналист задал вопрос: имеет ли смысл разрешать водить машину пожилым людям, не удостоверившись предварительно в том, что они в состоянии это делать с точки зрения здоровья и умственных способностей? Статья не была ни глупой, ни злой. Разве что коварной?

На следующей неделе в ежедневной газете «День», близкой к идеям НПФ, сообщалось, что в Перпиньяне какой-то вспыльчивый человек превратил народные гулянья в восстание. Автор этих строк не привел подробностей, к счастью, обошлось без жертв. Но он четко упомянул о возрасте виновника беспорядка – семьдесят восемь лет.

На следующий день в той же газете появилось сообщение о печальном случае со школьниками в Версале: они обходили дома, собирая пожертвования в рамках одной гуманитарной акции. На улице Ампер, едва они позвонили в одну из дверей, какой-то мужчина наставил на них ружье. Добрые детки со всех ног бросились бежать прочь, за их спинами раздался выстрел. Был ли этот выстрел направлен вверх, как утверждает г-н X, восьмидесяти лет? Ведется следствие. Детишки с перепугу растеряли все деньги, что успели до этого собрать. Г-н X отказался возмещать ущерб.

Интересное дело, за несколько недель, словно решив, что напали на золотую жилу, все остальные газеты принялись печатать короткие сообщения, бросающие тень на лиц пенсионного возраста. Даже «Монд» сообщила, что некий неуживчивый человек семидесяти четырех лет расставил капканы на волков в своем имении, по которому проходили, чтобы сократить путь, учащиеся колледжа в Брив.

– Ну, и как они на это реагируют? Что говорят?

Кузен Макс был слишком занят в своем кабинете, чтобы читать прессу, и поэтому каждый вечер приходил в «Регалти», зажав под мышкой кучу газет. Я успокаивал его, кампания набирала обороты. Подвиги стариков уже начали вызывать забавный интерес посетителей «Регалти»: смотри-ка, еще один! Роже, послушай, в Лиле задержали карманную воровку семидесяти восьми лет! Не знаю, что с ними случилось, но в последнее время наши предки словно с цепи сорвались. Вот, посмотри-ка «Либерасьон», на улице Сент-Оноре некий ворон восьмидесяти одного года – для ворона возраст весьма почтенный – принялся шантажировать соседей и сумел выбить из них шестьдесят пять франков.

Это стало уже игрой. Мы с Франсуа и Пьером развлекались тем, что читали сообщения в рубрике «Разное» и с удовольствием комментировали подвиги старичков и старушек.

Вскоре так называемые подвиги переросли анекдотичные рамки рубрик «Разное». «Монд» снова вернулась к своему установщику волчьих капканов. Да, конечно, несчастного случая не произошло, но эти действия заслуживали того, чтобы остановиться на них и задать ряд вопросов: как быть с неприкосновенностью частной собственности? Все ли можно оправдать заботой о безопасности? До каких пределов должна простираться ответственность властей? И главное, основной вопрос, который обрадовал Кузена Макса: пригодны ли люди преклонного возраста для проживания в современном мире? Конечно, эта статья занимала не целую полосу, конечно, она ни в чем не обвиняла стариков и вообще старалась быть объективной.

– Но она позволяет нам вставить ногу в стремя. Это первая статья, которая прямо указывает на проблему с пожилыми людьми. Могу тебе сказать, что эта статья далеко не последняя. Эта Браше свое дело знает. Увидишь, что будет дальше! Все очень аккуратно. Сам разберешься, ты по-прежнему остаешься моим главным свидетелем.

После того как Кузен Макс ввел меня в состав своей фантомной рабочей группы, он поручил мне наблюдать за реакцией на улице. Я относился к этой задаче серьезно, выслушивал комментарии, тайком делал пометки, чтобы ничего не забыть. Операция «Семьдесят два» стала также и моей. На своей работе я не ограничивался только тем, что торговал, я беседовал с клиентами. О дожде и о хорошей погоде, о последних успехах в освоении космоса, о старике, который выбросил из окна свою домработницу. Клиентам очень нравился этот индивидуальный подход, они охотно откровенничали со мной, старость создавала проблемы, послушайте, вот моя мать, которой уже восемьдесят четыре года, так она… Начальству это нравилось меньше, поскольку оно считало, что платят мне не за разговоры, а за продажу.

Стены домов столицы были украшены афишами. Шла рекламная кампания по продаже путевок для отдыха в деревне. Это было интересно молодым, и не только. Чтобы подтвердить эту истину, с плакатов улыбалась парочка, стоявшая в воде и державшая за руки двух необходимых детей. На заднем плане, стоя с подвернутыми, как у ловца креветок, брюками, улыбались родители этой парочки. Пленительная картина гармонии трех поколений. Но у старика не было одного зуба. И все смотрели только на эту щербатую улыбку. Старик занимал скромное место на этом рекламном плакате, на первом плане стояла молодежь. Однако этот отсутствовавший зуб всем чем-то мешал. Словно муха на фарфоре. Никто не знал, стоило ли старика пожалеть или посмеяться над ним. Люди шли дальше, думая, что афиша была бы намного привлекательней без стариков. Через пять минут об этом уже никто не думал.

Мало-помалу на афишах, в газетах, на телевидении пенсионный возраст стал терять свою ауру: симпатичный, добродушный, полный сил старик, гладящий по головке многочисленных усевшихся к нему на колени малышей, стал уступать место хилым существам со злобными взглядами, стоявшим в двусмысленных позах. О, ничего шокирующего, чаще всего на грани карикатуры. Только на грани. Помимо всего прочего, ряд рекламных агентств продолжал печатать образчики прекрасной старости.

Несмотря на все это, из месяца в месяц щербатая улыбка и косой взгляд делали свое дело. Вначале удивленное такими огрехами на полотне, не совсем понимая смысл этого, общественное мнение включилось в эту игру, стало находить смешные стороны этой новой рекламы, возможно, несколько смелой, совсем немного, но занимательной и отличной от других. Это изменило привычные взгляды на рекламу.

А потом, все это не выходило за рамки приличия. Беззлобное подтрунивание, хорошее воспитание.

Этим объяснялся успех новой марки ножей: «Лагеп». На афишах изображались старик или старуха, которые ножом с усмешкой протыкали шины какой-то машины, мешали движению общественного транспорта или приставляли нож к горлу какой-то девушки, требуя, чтобы она назвала номер своей голубой карты. Вскоре все узнали девиз: «С ножом „Лагеп“ я снова живу».

– Понимаешь, – объяснил мне Кузен Макс, – через эту рекламу мы вступаем во вторую фазу разработанного Франсуазой Браше плана: старики не столь уж безобидны. Взглянув на рекламу ножей фирмы «Лагеп», ты засмеешься, но в мозг твой подсознательно прокрадется мысль о том, что старики тоже могут представлять угрозу для общества. Это уже не является прерогативой молодежи. И постепенно мы сможем сломать этот образ спокойствия и безопасности, который свойственен лицам пенсионного возраста. И начиная с этого момента дело станет намного проще.

Со своей стороны и стратегический комитет не терял времени зря. Отсутствие в его составе женщин – только не надо упрекать Бофора в женоненавистничестве: разве не он выбрал в качестве рекламного агента представительницу прекрасного пола? – не помешало его членам вернуться к рассмотрению вопроса, который поставила Франсуаза: семидесятидвухлетние женщины тоже? Явление это довольно известное, когда мужчины начинают говорить между собой о женщинах, похотливый инстинкт сразу же берет верх. Не стали исключением из этого правила и Бужон с Бофором. Кузен Макс был смущен их высказываниями до такой степени, что не стал сообщать мне подробности их шуток. Он сказал только мне шепотом, что Бофор считает, что для баб предел в семьдесят два года был в три раза выше необходимого. Он так хохотал, этот Бофор, так хохотал!

Более серьезно настроенный Бертоно, не имевший ни малейшего желания уступать требованиям этих дам, задал вопрос: не пора ли воспользоваться проектом «Семьдесят два» для того, чтобы достичь, наконец, паритета между мужчинами и женщинами? Один мужчина, одна женщина. Это должно было означать, что женщин будут отправлять в «Центры перехода» в шестьдесят девять или в семьдесят лет. Надо было проверить цифры. В таком случае во Франции было бы одинаковое количество людей обоих полов. Это предложение, столь милое для картезианских умов мужчин, могло затронуть чувства их подруг. Поскольку они не сильны в логике. А потом, поскольку в этом вопросе все зашли в тупик, Бофор отрезал: понимают женщины или не понимают, могут мыслить логически или не могут, но они голосуют. И если их озлобить, прощайте, прекрасные мечты.

Выход предложил Тексье: пока не надо принимать никаких решений. Ему казалось, что разумнее было бы бросить собакам эту кость только тогда, когда кампания будет в самом разгаре.

Заседания не длились так долго, как этого хотел бы председатель. Потому что завершалась другая кампания, кампания по выборам в законодательное собрание. Несмотря на неплохие прогнозы, собранные при опросе общественного мнения, нельзя было идти ни на малейший риск. Поэтому члены комитета метались по всему шестиграннику, как метко выразился их коллега министр юстиции.

В ходе одной из встреч с избирателями в Альби – там он выступал в поддержку молодого кандидата, перед которым было будущее, – Бофора спросили, какие его партия предусматривала меры по поддержке третьего поколения. Задавший этот вопрос избиратель, поддерживаемый группой возбужденных людей, выразил сожаление по поводу того, что в общей программе действий правой коалиции этому вопросу уделяется очень мало внимания. Он сам за свои семьдесят шесть лет всегда голосовал правильно: сначала за Национальный фронт, потом за НПФ. А теперь этот пробел в программе ставит его перед выбором, он уже сомневается в правильности своего решения.

Бофор был просто великолепен. Положа руку на сердце, он напомнил о нерушимости чувств, которые связывали НПФ и людей третьего возраста. Разве партия не ведет постоянную борьбу за своих дорогих стариков? Не выступает всегда за улучшение условий их жизни, за уважение к ним? И тем вечером, глядя в глаза старику, он заявил: НПФ не пожалеет сил для того, чтобы за стариками сохранилось завоеванное ими место в наших сердцах и в обществе. Первое место. Все аплодировали стоя.

10

Легко выигранные выборы усилили влияние НПФ внутри коалиции и внутри правительства. Начиная с этого дня, как подчеркнул Бофор, работа по проекту «Семьдесят два» могла пойти скорее.

Ободренная первыми результатами, Франсуаза Браше пришла доложить о состоянии дел членам комитета. Мотивация ее была высокой, настолько ей понравилась оригинальность поставленной задачи. Она призналась Кузену Максу, что видит свое предназначение в том, чтобы заставить людей проголосовать за свою преждевременную смерть. И быть при этом уверенными в своей правоте! Для специалиста по связям с общественностью не было более возбуждающей задачи!

Она обожала трудные задачи. Хорошо поставленные задачи и хорошо спланированные операции.

– Итак, я предложила вашему вниманию кампанию, включающую в себя четыре этапа. Я дала каждому этапу наспех, по-гусарски, прошу меня за это извинить, следующие названия:

1. Старики – просто недоразумение?

2. Старики – это плохо и бесполезно.

3. Старики дорого стоят.

4. Старики, так больше продолжаться не может!

Эти названия могут показаться резкими. Но зато они четкие и вполне соответствуют нашим планам. Не желая впадать в фанфаронство, могу предположить, что первый этап прошел успешно: с образом симпатичного старика покончено. Через видеоматериалы и через статьи в газетах общественное мнение уяснило, что третий возраст не является образцом добродетели. Короче говоря, старики больше не в моде.

При приближении выборов в законодательное собрание мы немного притормозили: не было издевательств и провокаций. Теперь мы можем усилить давление, сделать картину более мрачной, само собой разумеется, аккуратно привить общественному сознанию мысль о том, что милосердие имеет границы.

Последний, самый тяжелый этап развернется непосредственно перед референдумом. Он взволнует желчь у молодых, подтолкнет в наш лагерь нерешительных. Желательно было бы, чтобы в этот самый момент вы бросили в бой все силы: созданное вами молодежное движение должно будет проповедовать добрые слова. Это эвфемизм… Если у вас нет ко мне вопросов, я вернусь к своей печке.

Что она и сделала, поскольку ни у кого вопросов не было: ее выступление было простым и понятным.

Однако эта Браше…

Взглядом барышника Бофор посмотрел вслед уходившей специалистке по подмене ценностей, потому что у нее, помимо всего прочего, была хорошая фигура. Высокая, возможно, чуточку излишне плотная, но с хорошими пропорциями, с красивыми ногами, которые юбка не скрывала, но и не выпячивала наружу, умело взбитая копна каштановых волос и светлые глаза, которые не освещали ее улыбки. Но общее очарование, которое сразу же исходило от ее решительной походки, от ее физического присутствия, смешивалось с неким ощущением смущения. Люди чувствовали в душе одновременно нежное желание и стремление куда-нибудь скрыться от этого холодного взгляда, от механической безжалостности, постоянная обостренность которой угадывалась за этим ангельским личиком. Людям хотелось забыться от теплых интонаций ее голоса, но они вздрагивали от тривиальности ее высказываний, от резкости ругательств, когда устанавливалась некоторая интимность. Но походка, волосы… Бофор не стал идти дальше, этого ему было достаточно, в этой Браше есть какая-то изюминка, и… короче говоря, все его поняли, не так ли…

– Эта Браше просто замечательная женщина. Вы сделали правильный выбор, Бофор. Она очень проста, как мужчина!

Бертоно умел оценивать женщин и подчеркивать их лучшие качества.

Он также умел оценивать обстановку. Он размышлял над проблемой границ. А рассматривал ли Бофор трудности, которые могут возникнуть на границах?

– Вы должны были предусмотреть и то, что, когда закон вступит в силу, эти подлецы в возрасте семидесяти лет, а может, и раньше, постараются скрыться. Они захотят укрыться за границей. Конечно, после того, как мы отвернулись от Европейского сообщества, мы восстановили пограничные посты. Но граница – это швейцарский сыр с дырками.

– А, бегство этих седовласых… Я думал об этом. Управиться с этим будет не так-то просто. Придется усиливать пограничную службу, создавать специальные подразделения, с собаками и прочим… Значит, надо будет укреплять и развивать традиционные средства охраны границ. Однако я полагаю, что лучшим решением будет воздействие на истоки: финансовая или уголовная ответственность семьи беглецов… Мне кажется, что надо пойти именно этим путем. Мы обдумываем это. Но в любом случае нерешенным останется вопрос с одинокими дезертирами. На этом наши трудности не закончатся. Люди на все готовы пойти, лишь бы спасти свою шкуру. Даже если она уже потертая.

Кузен Макс почти ежедневно встречался со своим министром: вопросы с женщинами, беглецами, «Центрами перехода», границами не давали ему времени перевести дух. В себя он приходил лишь поздно вечером в «Регалти», где вводил меня в курс дела о ходе работ и внимательно изучал мою реакцию.

– Кроме того, хотя точно пока сказать нельзя, «Семьдесят два» произведет переворот в мире труда. Некоторые профессии если не исчезнут совсем, то уж, во всяком случае, придут в упадок. Я говорю о кормилицах стариков, сиделках, медсестрах, работающих в геронтологии. Другие профессии станут очень востребованными, поскольку придется увеличивать численность пограничной службы, открывать «Центры перехода». Я предвижу взрыв в сфере услуг: все молодые пенсионеры захотят насладиться жизнью, они дадут работу агентствам путешествий, клубам отдыха и еще не знаю чего. Не говоря уже о новых профессиях, которые породит через пару поколений «Семьдесят два». Например? Пока я это себе еще недостаточно четко представляю, но мне уже думается, что нам понадобятся что-то вроде разведывательных агентств. Для чего? Чтобы разыскивать отказников. Их будет много, увидишь, по крайней мере вначале, пока все не свыкнутся с системой. Отправлять за ними жандармов – дохлое дело. Я предпочитаю более незаметное вмешательство гражданских служб. Ты мог бы стать, по моему мнению, агентом разведки… или охотником за премией, как тебе больше нравится. Ты ведь не думаешь оставаться продавцом телефонных аксессуаров до конца своей жизни? Не сердись, работы хватит всем. Ах, счастливая молодежь!

Я и не сердился, продолжал пока продавать мою мишуру, выпивать с приятелями из «Регалти», читать газеты, которые начали сгущать краски. Браше держала слово. Никто не знал, как ей это удавалось, но фактом оставалось то, что стариков продолжали развенчивать. С плакатов они уже не улыбались, даже щербатыми улыбками, а просто гримасничали. В телевизионных передачах им уже отводилась роль помех, и постоянно прокручивались ролики, в которых, несмотря на весь макиавеллизм мадам Браше, не было еще понятно, на какой стадии находится эта реклама: на первой или уже на второй. Как, например, ролик, где дед с палкой в руке гоняется за внуком, у которого за щекой лежит сладкая конфета. Мальчик прячется в шкаф, откуда своим смачным посасыванием конфеты – ммм! – и блестящими губами приводит старика в бешенство.

Или ролик, где пожилая и явно ревнивая соседка, пользуясь отлучкой молодой и красивой героини, с глумливым сарказмом насмехается над грязным полом красивого салона. Но молодая героиня не обращает на это внимания. Своим пылесосом «Стар» она за несколько секунд наводит в доме чистоту. Из-за забора выглядывает кислая рожа старухи!

Газеты стали соперничать друг с другом в разоблачении правонарушений, которые газета «Канар» охарактеризовала как «старческие преступления». Остальные газеты изрядно расстроились, но вынуждены были пользоваться этим определением в своих материалах.

И тогда… ату его! – этого судью, который организовал танцы для «голубых»! Судья! В семьдесят один год! Вот уж, действительно, где кроется мерзость!

Ату ее! – вдову некоего промышленника, – она решила лишить наследства своих детей и внуков, вполне его заслуживающих, а все деньги отдать на содержание приемника для бездомных деревенских животных. Журналист считал, что, когда любовь к животным проявляется в ущерб самым святым чувствам, можно только испытать глубокое разочарование.

Ату его! – казначея благотворительного общества. Мало того что он украл из кассы всю наличность, так он еще улетел в Таиланд, где попробовал, если можно употребить это выражение, несчастных мальчиков за деньги, которые и предназначались для того, чтобы помочь им выбраться из этой грязи. В семьдесят пять лет!

В газете «Монд» появилась наделавшая много шума статья, в которой затрагивался основной вопрос: «Откуда взялась эта волна недостойных поступков в среде населения, которое до этой поры считалось вполне спокойным?» Случайность? Общественное явление? Временная мода? Недовольство жизнью? Недовольство старением? Или… – но автор статьи надел перчатки, стараясь ступать на цыпочках и говоря под сурдинку, – следовало поискать «где-то» причину такой манипуляции общественным мнением? Но даже если эта манипуляция имела место, как объяснить то, что левая пресса уподобилась правой прессе в освещении этой темы? И кому нужна эта манипуляция? Левым? Они слишком уважают права человека. Крайне правым? Но они слишком дорожат электоратом, который составляет основу их деятельности. Вообще-то журналист «Монд» поставил правильные вопросы, но не дал на них ответы. Честно говоря, он в своей статье рискнул дать объективное объяснение: зараза насилия охватила крайние слои общества.

Поскольку все говорили иносказательно об этом общественном явлении, телевидению оставалось только подхватить эти разговоры. Новостные программы стали чуть ли не ежедневно рассказывать о подвигах седовласых преступников.

Так же как и в прессе, это происходило без враждебности. Не было гневного перста, указывавшего на старую гвардию, никто не посылал анафемы на лысые черепа. Браше работала аккуратно. Инструкции раздавала она – но кому? Кузен Макс был поражен пробивными способностями этой рекламщицы, она подмяла под себя бо́льшую часть средств массовой информации, а с остальными она играла, исключая всякую озлобленность, любые оговорки. Просто запустите червя в плод, больше от вас ничего и не требуется: всю работу сделает червяк.

Первое расследование, на показ которого осмелилось общественное телевидение, было посвящено хоспису, расположенному неподалеку от Канна. Объективный и скучноватый репортаж, но сюжет не располагал к смеху. Два ряда кроватей в спальне, окна которой завешены грязными шторами, внимательный, но перегруженный работой персонал.

Этот мяч подхватил на лету телеканал ТФ1 – у них это получилось, разумеется, лучше. В ходе популярной передачи, которая, к счастью, перемежалась с выступлениями модных певцов и юмористов, – этот пародист так удачно изобразил деда, который помыл ноги в своем биотуалете… Умереть можно со смеху! – телеканал во всех подробностях показал все закоулки некоего специализированного заведения по уходу за умирающими стариками. Дом смерти, журналист не побоялся это утверждать, настоящий дом смерти! Но и тут можно было подумать, что так бывает с другими, хотя никто не может предугадать, что с ним может случиться завтра. Таких домов смерти было множество. В этих условиях возникал законный вопрос: что государственная власть планирует предпринять в этом направлении? Ведь со старением населения, со стремительными изменениями жизни общества ситуация будет только ухудшаться. На съемочной площадке даже разгорелся спор между актрисой Жюли Ламуш и известным баритоном Анри Мате: она призывала власть взять деньги из бюджета Министерства обороны, чтобы обеспечить родителям более достойное окончание жизни. А он, напротив, защищал позицию, что в любом случае, с деньгами или нет, лик смерти ужасен, а старость жестока. И что он, Мате – пусть это кого-то шокирует, – но как только он почувствует первые признаки дряхления, он убьет себя сам. Да, он сделает это! Он не желает видеть, как его тело разлагается и как он становится обузой для близких. Восторженные крики его сторонников заглушили слабый свист нескольких геронтофилов. На следующий день скандальная пресса посвятила этому событию целые полосы.

Мате в роли солиста проекта «Семьдесят два»? Покоренная его выступлением и его убедительностью, Браше все же не рискнула вступить с ним в контакт, сделать его глашатаем пропаганды надо было умело. Она уже слышала, как он поет своим золотым голосом, восхваляя прелести «Центра перехода», и призывает людей в возрасте семидесяти одного года и одиннадцати месяцев соблюдать республиканскую дисциплину… Вернемся к этому чуть позже.

Потом пошли репортажи, дебаты. В очередной раз политики вскакивали на подножку уходящего поезда. Для того чтобы отреагировали депутаты, понадобились две-три громкие скандальные передачи. Одна из этих передач особенно поразила умы: Гандон, специалист по цифрам фантомной рабочей группы, был приглашен на передачу в качестве консультанта и сообщил, что на содержание нетрудоспособных государство тратит сорок миллиардов франков. Да! Простите? Нет, вовсе нет! Сорок миллиардов в год! Каждый год сорок миллиардов вылетают в трубу, просто так, фу!

По указанию Бертоно НПФ ничего не предпринимала: не надо было светиться. Тогда депутат-социалист от имени своей группы задал ряд вопросов, которые, как он думал, затронут умы и заставят людей разговориться.

Премьер-министр Гарсен был должным образом проинструктирован Бертоно и введен в курс дела в ходе долгих разговоров с Бофором и поэтому сумел сохранить лицо. Тем более что эта катастрофическая ситуация досталась ему по наследству от предыдущего правительства. Он смог привести нужные цифры.

Пораженная Франция увидела всю глубину своего несчастья: старики, скажем, старше семидесяти двух лет (Почему семидесяти двух? Просто так, случайно) стоят более двухсот миллиардов франков в год! Началась яростная полемика. Газета «Либерасьон» подвергла сомнению приведенную правительством цифру и заявила, что она не превышает ста тридцати миллиардов. «Фигаро» не оспаривала аргументы премьер-министра, но призвала перевести споры в философскую плоскость: имеет ли цену жизнь человека, пусть и старого?