Текст книги "Наставление в христианской вере, тт. 1,2"

Автор книги: Жан Кальвин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 49 страниц)

Божественный авторитет Св. Писания не основан на каком-либо постановлении Церкви. Скорее наоборот, Церковь построена на Писании⁴⁹. То, что Автор Писания – Бог, может быть доказано рационально, но было бы совершенно бесплодным строить на этом здоровую веру. Его авторитет удостоверяется сам собой для тех, кто пребывает под водительством Св. Духа. Свидетельство Духа превосходит любые доводы. Убеждённость в его божественной истине, как того требует благочестие, приходят к нам только тогда, когда Св. Дух, говорящий через пророков, проникает в наши сердца. Тогда мы сознаём, что Писание «изошло из уст самого Бога при посредничестве людей»⁵⁰. Дух тоже является его Толкователем и запечатлевает его учение в сердце читателя. Так что с точки зрения Кальвина Библия для верующего – непогрешимая книга истины, когда её читают под водительством Св. Духа. Более того, организующим принципом Св. Писания является откровение о Христе, а главной целью – подготовка нас к принятию Христовой благодати, дарующей жизнь. «Писание нужно читать,– говорит Кальвин в Комментарии к Евангелию от Иоанна,– с целью найти в нём Христа»⁵¹. Важно понять, что в фокусе «Наставления» находятся не суверенность Бога, не предопределение и не требование послушания Слову Божьему самому по себе, а постоянное обращение к Иисусу Христу, которого позволяет познать записанное Слово⁵².

Из Библии Кальвин извлекает принципы, на которые должны ориентироваться организация и дисциплина Церкви и публичные богослужения. Это означает, что все нововведения после апостольских времён следует подвергнуть суду Писания. Оно даёт в руки Кальвину оружие, с помощью которого он атакует суеверия и предрассудки, господствовавшие, как он отлично видел, в дореформационной Церкви, клонившейся к упадку. Он также сурово критикует тех своих современников, которые выступают с опрометчивыми, безответственными и искаженными толкованиями фрагментов Писания. В связи с этим можно сказать, что его трактовка Мф 26:26 («Сие есть тело Моё») в дискуссии о Тайной вечере является кратким описанием его метода:

49 I, VII, I-2.

50 I, VII, 5; VIII, 13.

51 В связи с Ин 5:39 (CR, XLVIII, 125).

52 Ср. Предисловие Лютера к Посланиям Иакова и Иуды: «В этом согласны все священные книги: все они проповедуют Иисуса Христа и настаивают на Нём (Christum predigen und treiben). Более того, истинная проблема, камень преткновения для всякой критики (tadeln) – это то, видим ли мы в них утверждение Христа или нет. То, что не учит о Христе, не является апостольским, даже если бы так поступали Пётр и Павел. Напротив, то, где проповедуется Христос, должно быть апостольским, даже если бы это делали Иуда, Анна, Пилат или Ирод». (Dr. Martin Lathers samtliche Werke. Erlangen, 1826-57, Bde. 1-67; B. 17, S. 156 f.) См. тж. I, IX, 3.

53 IV, XVII, 25.

«Что касается нашего исследования, то в нём не меньше послушания, нежели стремления достичь здравого понимания этого отрывка, как мы должны поступать и в отношении всего Писания. И мы не хватаемся поспешно, с извращённым рвением и без должной проницательности за первое, что приходит нам в голову. Напротив, после долгих размышлений мы принимаем тот смысл, который предлагает нам Дух Божий. Полагаясь на этот смысл, мы смотрим сверху вниз на всё, что земная мудрость ни выдвигала бы против Духа. В самом деле, мы держим наш ум в узде, так что они [наши противники] не осмеливаются произнести против нас ни слова. И смиряем их, так что они не осмеливаются противостоять этому»⁵³.

X

На протяжении всего «Наставления» очевиден признаваемый самим Кальвином его долг перед Блаженным Августином. При повсеместном распространении среди схоластов полупелагианского воззрения на возможности человека в предшествовавшую Кальвину эпоху вновь начало утверждаться учение Августина о том, что человек нравственно беспомощен и целиком зависит от Божьей милости. После Готтшалька из Обре, осуждённого за ересь в 849 г., первым выдающимся представителем подлинного августинизма был учёный-теолог и церковный деятель Томас Брадвардин (Бредуордайн, Bradwardine), которого называли «doctor profundus»^a. Он умер сразу после его посвящения в архиепископа Кентерберийского в 1349 г. В большом трактате «О деле Божьем против Пелагия» («De causa Dei contra Pelagium») Брадвардин признаётся, что в молодые годы безрассудства и тщеславия он проникся пелагианскими понятиями и они господствовали в его уме; однако позднее его «посетил» сам Бог «словно в сиянии благодати». Привычно цитируя Августина и Библию, он доказывает, что «благодать даётся gratis^b», не за предшествовавшие дела и что предопределение «соответствует свободной (gratuitam) воле Бога», независимо от дел⁵⁴. Схожих воззрений придерживался Григорий Риминийский⁵⁵, скончавшийся в 1358 г. в ранге главы Ордена августинцев. В этом разделе вероучения учениками Августина были Дж.Уиклиф (Виклеф) и Ян Гус. Последний, хотя и был в меньшей степени последователем Уиклифа, чем полагали его обвинители, всё же едва ли он был меньшим августинистом, чем Уиклиф⁵⁶.

а «Глубокомысленный учитель» (лат). b Даром (лат).

54 «Thomas Bradwardini archiepiscopi olim Cantuariensis De causa Dei contra Pelagium et de virtute causarum, libri tres», изданная в 1618 г. в Лондоне Генри Севиллом. Трактат проанализирован в кн.: Milner /., Moiner J. History of the Church of Christ. Philadelphia, 1835, v. 4, p. 79-106. В «Рассказе священника женского монастыря» Дж.Чосера Брадвардин приравнивается к Августину и Боэцию. Там есть отрывок, где автор в шутливой форме привлекает внимание к проблемам, связанным с предопределением, хотя и уклоняется от их обсуждения.

Но я не в силах сотворить в своём мозгу

То, что сумел блаженный доктор Августин,

Или Боэций, иль епископ Брадвардин...

Я не хочу вникать в такой предмет. Брадвардин был известен как математик, и в его трактате математическая логика сочетается с пылкой личной верой. См. издание Севилла, с. 327, 420, а также, кн.: Oberman Н.А. Archbishop Thomas Bradwardine, a Fourteenth-Century Augustinian. Utrecht, 1957, ch. I, V, VII. Ср.: LeffG. Bradwardine and the Pelagians. Cambridge (Eng.), 1957.

Он утверждал, что Бог предопределил избрание в качестве дара и из сострадания, но также утверждал возможность осуждения безотносительно к божественному предзнанию по причине дурного пользования человеком свободной волей и неприятия милости. См. Vigneau P. Justification et predestination au XIV siecle: Duns Scot, Pierre d'Auriole, Guillaume d'Occam, Gregoire de Rimini, ch. 4; Oberman H.A. Op. cit., p. 211-223.

56 Spinka M. John Hus and the Czech Reform. Chicago, 1941, p. 196 f., 249, 261 f.

См. статью Б.Б.Уорфилда (Warfield) «Augustine» в Mathews S. (ed.) Dictionary of Religion and Ethics. N.Y., 1923.

Уже было сказано, что «Реформация, рассматриваемая изнутри, является окончательной победой учения Августина о благодати над его же учением о Церкви»⁵⁷. Степень зависимости Лютера и Кальвина от Августина трудно определить, однако очевидно, что оба реформатора открыто признавали, что обязаны ему очень многим, при этом ни в коем случае не отказываясь от проверки его воззрений Св. Писанием. О Кальвине можно сказать, что он достиг кульминационного пункта позднего августи-низма⁵⁸. В самом деле, в свои рассуждения о человеке и спасении он включил так много отрывков из Августина, что его учение в этом аспекте представляется продолжением дела его великого предшественника. Что же касается эпизодических случаев отхода Кальвина от Августина, то они характеризуют его как критичного ученика⁵⁹. Кальвин идёт дальше Августина в открытом утверждении двоякого характера предопределения, когда осуждение отверженных объясняется специфическим решением непостижимой воли Бога. Очевидно, это утверждение стало важным составным элементом теологии Кальвина вследствие никогда не ослабевавшей в нём убеждённости в ничем не обусловленной суверенности Бога. Эта убеждённость сформировалась под воздействием как чтения Св. Писания, так и личного опыта. Он чувствовал себя обязанным закрыть всякую лазейку для мнения, будто что-либо происходит иначе, нежели как под управлением божественной воли. Человек совершенно не в состоянии способствовать своему спасению; но и избранничество не обусловлено предзнанием Бога относительно веры и доброты человека.

58 Следует, однако, помнить, -что столетие спустя Корнелий Янсен развернул напряжённую дискуссию внутри католицизма как следствие нового понимания положений Августина о грехе и благодати.

59 В книге Barnikol Н. Die Lehre Calvins vom unfreien Willen und ihr Verhaltnis zum Lehre der ubrigen Reformatoren, und Augustins. Bonn, 1927 Кальвин характеризуется как «преобразователь августи– нистской теологии». В старом, но сохранившем свою ценность исследовании Mozley J.B. A Treatise on the Augustinian Doctrine of Predestination. N.Y., 1878 автор тонко подмечает сходства и различия многих авторов в трактовке предопределения, уделяя главное внимание Августину, Фоме Аквин– скому и Кальвину. См. так же: Polman A.D.R. De praedestinatieleer van Augustinus, Th. van Aquino, en Calvijn. Franeker (Nederl.), 1936. В «Наставлении» изобилуют ссылки на Августина. В большин– стве случаев Кальвин обращается к его мнению только для подтверждений положения Св. Пи– сания, однако в отдельных местах, как, например, в кн. III, гл. XXIII, 1, 5, 11-14 и в кн. IV, гл. VI, 4 он, очевидно, полагается на Августина по существу рассматриваемой проблемы. То, чем Кальвин обязан Августину, особенно ярко показано в кн. Smits L. Saint Augustine dans l'oeuvre de Jean Calvin. Assen (Belg.), 1951-58, vol. 1-2 (см., в частности, vol. 1, p. 254-271). Смите углублённо изучал произведения обоих теологов. Второй том его труда составляют тщательно разработанные статистические таблицы. Другие значительные исследования на эту тему – работы Cadier J. Calvin et Saint Augustine// Augustinus Magister (Communications du Congres international augustinien, И, 1033-1056) и Nautra D. Augustinus en de Reformatie. Kampen (Nederl.), 1960.

60 III, XXIII, 7.

Проклятие, предвечно наложенное на отдельных людей, было ортодоксальным и почти никогда не оспариваемым верованием. Как и некоторые августинисты до него, но с большей настойчивостью и последовательностью Кальвин связывал это осуждение с действием суверенной воли Бога: всё происходящее с человеком было определено предвечным решением Бога, и некоторым суждена вечная скорбь. Можно сказать, что здесь Кальвин связал воедино две теологические тривиальности. Результат, однако, оказался шокирующим для его собственного сознания и неприемлемым или мучительным для многих его читателей. Ужасно (horribile) сознавать, что, хотя это решение как-то связано с самим отверженным, оно не может быть изменено и его нельзя избежать⁶⁰. Кальвин снова и снова повторяет учение об осуждении с совершенной определённостью. Он не довольствуется сведением функции воли Бога к тому, чтобы неизбранным не была дарована его спасающая милость: действие Божьей воли состоит не в «пренебрежении», но в «осуждении». Если ап. Павел говорил: «Кого хочет, милует; а кого хочет, ожесточает» (Рим 9:18),– то Кальвин произносит сходный лаконизм: «Когда Бог проходит мимо, Он осуждает»⁶¹.

Сам Кальвин содрогается от такого вывода, даже объясняя и отстаивая его, и понимает нравственные затруднения, которые этот вывод влечёт за собой. Он весьма несдержан по отношению к тем, кто считает, будто Бог в этом случае становится творцом греха. Бог всегда остаётся любящим и справедливым, хотя таким образом, что это ускользает от нашего немощного понимания. Обострённое внимание Кальвина к предопределению частично объясняется тем, что он страшится его тайны. Соответственно, он просит об особой осторожности при упоминании этой темы⁶². Беспокойство человека относительно собственного избрания он называет «сатанинским искушением». Он желал бы, чтобы зрелые умы размышляли об «этой возвышенной и непостижимой тайне», задумываясь над которой, «мы должны быть сдержанны и смиренны». Плоды избрания не проявляются во внешних преимуществах и процветании, которыми человек пользуется в этой жизни, где царит нечестие, а человек благочестивый вынужден нести крест. Благословение избранного заключается в его уверенности, что ему достаточно одного Бога и что среди всех горестей он находится под неизменной его защитой, а также в счастливом предвосхищении будущей жизни.

XI

Кальвин особенно подчёркивает значение того преображения души, которое называется возрождением. Оно достигается через искреннее покаяние, предполагающее «умерщвление плоти и оживление духа». Если мы участвуем в смерти Христа, наша ветхая природа распинается, а если разделяем с Ним воскресение, то обновляемся в образе Божьем⁶³. Мы, так сказать, вовлекаемся в новое духовное предприятие, начинаем последовательно приближаться к совершенству, которое в этой жизни полностью недостижимо. Подобная неполнота ни в коем случае не должна быть поводом для отчаяния: она, скорее, связана со всё более ощутимой реальностью будущей жизни, к которой устремляются наши мысли⁶⁴.

61 Quos Deus praeterit, reprobat (III, XXIII, I).

62 III, XXIII, 14.

63 III. Ill, 8-10.

64 III, VI, 5.

65 III, VI-X. Эти главы неоднократно публиковались отдельно и известны как «Золотая книжица о христианской жизни». Издание этого материала в том виде, в каком он существовал по-латыни в 1550 г., впервые вышло в Женеве в том же году. Ср. выше, раздел V прим. 19.

66 III, VII, 6.

Поскольку этот мир – не наш дом, его следует всерьёз рассматривать только как место нашего странствия и испытания, и у Кальвина нет мрачного отказа ни от связанных с ним обязанностей, ни от его благ. В пяти главах⁶⁵ он даёт краткое руководство по христианской жизни, уравновешенное, проникновенное и практичное. Бог —наш Отец, и его образ восстанавливается в нас. Он принимает нас как своих детей при условии, что в своей жизни мы «отображаем Христа». Это предполагает самоотречение и любовное служение ближним, в которых, сколь бы тяжёл ни казался их характер, мы обязаны видеть образ Божий, побуждающий нас любить их⁶⁶. В свете дискуссий об эсхатологии очень впечатляющими оказались трактовка «размышлений о будущей жизни» и в не меньшей степени рассуждения об использовании Божьих даров и наслаждении ими как поддержки в нынешней жизни⁶⁷.

Освящение, с точки зрения Кальвина,– это продвижение по пути благочестия в течение всей нашей жизни и следование своему призванию. При обсуждении Кальвином веры⁶⁸, покаяния и оправдания он своеобразно и оригинально рассматривает соответствующие учения, столь оживлённо обсуждавшиеся в эпоху Реформации. Вера – это нечто большее, чем убеждённость в достоверном отражении Бога в Св. Писании. Она есть также полная уверенность в Божьей милости и его благосклонности к нам. Это явствует из дел и из закона, потому что главный их объект – Христос, о чём нам сообщено Св. Духом. Кальвин отвергает ряд схоластических трактовок веры, в которых она отделяется от благочестия и любви⁶⁹. Хотя он вслед за Лютером пользуется фразой «оправдание одной верой»⁷⁰, он также настойчиво указывает, что сама по себе вера не приводит к оправданию – она обращается к Христу, милостью которого мы и получаем оправдание.

XII

Книга IV содержит огромное количество нового материала, искусно объединённого с разделами из предыдущих изданий, так что фактически она представляет собой хорошо скомпонованный отдельный трактат. Кальвиновское заглавие этой книги таково: «Внешние вспомогательные средства, с помощью которых Бог призывает нас в сообщество Христа и удерживает в нём». Сообщество Христа – Christi Societas – есть Святая Католическая³ Церковь. Это необъятная тема, в высшей степени конгениальная самому Кальвину, мобилизовавшая все его силы и мастерство.

Он разделяет точку зрения Лютера, что в «Символе веры» «католическая Церковь» и «сообщество святых» – это выражения, относящиеся к одной и той же сущности, членами которой являются все христиане. Невидимая Церковь избранных, членство в которой ведомо одному только Богу, отличается, но не отделяется от видимой, земной Церкви – организации, члены которой знают друг друга. Кальвин охотно принимает образ Церкви, созданный св. Киприаном, согласно которому Церковь– мать верующих: как таковая она зачинает, рождает, окормляет и учит своих детей, которые фактически никогда не оканчивают её школу⁷¹. Хотя известно, что в видимой Церкви «много лицемеров», наш долг—«милостиво признать» её членами «тех, кто своею верой, примером своей жизни, участием в таинствах исповедует одного Бога и Христа».

67 III. IX, I0.

68 III, II. 7. См. Dowey Е.А. Op. cit. (прим. 39), ch. IV. В этой книге охарактеризована острая дискуссия по поводу кальвинистского учения о вере как раз в связи с его отношением к бого– познанию.

69 III. II, 9.

70 IV, III. I; HI, XI, 7.

Т.е. вселенская.– Прим. перев.

71 IV, I, 4.

Подлинную Церковь можно распознать посредством таких признаков, как исполненная истины проповедь, исполненное веры слушание Слова, правильное совершение таинств и – признак, подчинённый этим главным,– действенная дисциплина, ограждающая святость сообщества. Угроза отпадения от такой Церкви рассматривается как нечто в высшей степени опасное. Поскольку все мы, страдаем от «мрака невежества», мы не можем отказываться от общения с другими верующими по легковесным соображениям. Многое здесь основано на том факте, что Церковь – это единственное сообщество, где постоянно требуется прощение грехов. Зримая Церковь свята не в смысле её приобретений, но в смысле цели и движения к ней⁷². Уход из этой организации оправдан для христиан только в том случае, если в ней искажаются служение Слову и таинства и рушится дисциплина. Это условие Кальвин обнаруживает в Церкви, приверженной папству, хотя некоторые следы истинной Церкви сохраняются и там⁷³. Высокое учение о служении в Церкви, его форме и функциях Кальвин подробно развивает и обосновывает на базе свидетельств Нового Завета. Как развитие, так и искажение служения прослеживаются на протяжении всей патристической эпохи⁷⁴.

Свои значительные познания в церковной истории Кальвин использует в целях оживлённой полемики против утверждений Римской церкви о власти ап. Петра в Риме и против претензий папской власти, равно как и способов её осуществления в Средние века. Если инвективы, присущие этим главам, кажутся чрезмерными, то сами исторические сведения по данной теме производят сильное впечатление. И всё же Кальвин, рассматривая исторические процессы, не чувствовал в достаточной мере всей сложности вовлечённых в них сил.

72 IV. I. 7-18.

73 IV, II, 1-2, 9, 11-12.

74 IV. V.

75 Объёмистая история Церкви до 1400 г., подготовленная лютеранскими теологами под руко– водством Матиаса Флация (Mathias Flacius) и печатавшаяся в Базеле в 1559-1574 гг. (Ecclesiastica historia, integram Ecclesiae Christi ideam, quantum ad locum... Per aliquot studiosos & pios viros in urbe Magdeburgica...)

В этом документе, вероятно, сфабрикованном в Риме между 753 и 775 гг., утверждается, что Константин Великий (306-337) передал управление большой частью Западной Римской империи папе Сильвестру I. Исследование Л. Валлы (Valla) «De falso credita et ementita Constantini donatione declamatio» было написано в 1439 г. и опубликовано в Базеле в 1540 г. См. «Наставление», IV, XI, 12.

а Папа св. Григорий VII (1073-1085).– Прим. перев.

Поскольку его учение о служении не допускает специального института епископов, отличного от пресвитеров, любопытно, что он выказывает большое уважение к древней иерархии с точки зрения её функций управления и поддержания дисциплины. По мнению Кальвина, порча наступила во времена горделивых притязаний, в эпоху после Григория Великого, когда Бонифацию III было позволено утвердить претензии на главенство папы над всеми церквами и особенно после договора между папой Захарией и правителем франков Пипином, который Кальвин расценивает как союз с целью приобретения и разделения власти. Хотя эти страницы были написаны до появления «Магдебургских столетий»⁷⁵, в которых впервые были убедительно разоблачены «Лжеисидоровы декреталии» IX в., Кальвин смеётся над этими мошенническими документами. Но он читал разоблачение «Константинова дара» Лоренцо Валлы⁷⁶ и потому расценивает этот документ VIII в. тоже как подлог. Он обвиняет Гильдебранда³ в недобросовестном «доказательстве» земной власти папы, каковая является одним из признаков Антихриста, и в свидетели появившихся после этого и постоянно возрастающих злоупотреблений призывает св. Бернара. Это продолжалось долгие столетия, пока папство не стало «прямо противоречить церковному порядку»⁷⁷. Власть, которая должна корениться в Слове Божьем, была присвоена клонящейся к упадку Церковью и её соборами вне всякого почтения к Слову. Кальвин яростно нападает на многочисленные нарушения юрисдикции, причиной которых было то, что папство, вооружившись подложными бумагами, преследует мирские цели⁷⁸.

Кальвин использует исторические данные также и для позитивной трактовки вопросов дисциплины и таинств. Современного читателя, чей опыт церковной дисциплины имеет мало общего с практикой ранней Реформации, может поразить уровень декларируемого здесь церковно-пастырского авторитета. На него произведут впечатление тщательное разграничение обязанностей, умеренность и полное надежды доверие, ожидаемые от тех, на кого возложена дисциплина. Дисциплина – это очень реальная и очень необходимая вещь: для Церкви она как связка, соединяющая воедино всё тело, или узда, или наказующая розга отца⁷⁹. Никакой ранг, никакое положение не освобождают человека от её требований, и люди, исполненные религиозной основательности, не сомневаются, что «свой суд возглавляет Христос». Рассматриваются три задачи дисциплины: чтобы Церковь не бесчестилась, добро не искажалось, а совершившие проступки раскаивались⁸⁰. Дисциплина, таким образом, должна быть твёрдой, но благожелательной.

Кальвин подробно останавливается на примерах братского внимания св. Павла, Киприана, Августина и Златоуста к согрешившим. Мы не должны отчаиваться из-за тех, чьё упорство требует отлучения, не должны переставать молиться за них и «предназначать их для погибели»⁸¹.

XIII

77 IV, VII, 26.

78 IV, XII, 6-7.

79 IV, XII, I.

80 IV, XII, 5.

81 IV, XII, 8-11.

82 IV, XIV-XIX.

Эти темы Кальвин трактует так, чтобы со всей убедительностью показать своё понимание корпоративной природы Церкви. Пять обширных глав посвящены таинствам крещения и Тайной вечери, а другие пять – ритуалам, «ложно именуемым таинствами»: конфирмации, покаянию, елеосвящению, священству и браку⁸². Он одобряет определение таинства, данное Августином, как «видимую форму невидимой благодати». Но для большей ясности Кальвин указывает, что это «свидетельство Божьей милости к нам, подтверждаемое неким внешним знаком, сопряжённое с выражением нашего благочестия по отношению к Богу». С помощью разнообразных метафор он создаёт ясное представление о соотношении Слова и таинств, в котором последние суть печать Божьих обетовании, обеты, связующие Бога и верующего, свидетельства перед людьми о нашем ученичестве. Но они пусты и бесплодны без веры и незримой благодати, посылаемой Св. Духом. Рассмотрение Кальвином крещения примечательно тем, что он выступает за крещение детей. В связи с этим он подчёркивает роль обрезания как существенного ветхозаветного таинства посвящения. По мере возможности Кальвин приводит свидетельства и из Нового Завета. Поскольку Христос призывает к Себе малых детей, возлагает на них руки и говорит, что «таковых есть

Царство небесное» (Мф 19:13-14), то весьма грешно отказывать детям верующих в доступе ко Христу⁸³. Помимо прочего, это возражение тем, кто, подобно анабаптистам, учил, что для некрещёных нет спасения. Это ошибочное мнение разделяли и католики. Последние разрешают совершать крещение мирянам, если некрещёному грозит смерть, и в этих условиях допускают, что оно совершается поспешно и небрежно. Последнее Кальвин считает пародией на таинство, происходящее от ложного предположения, что лишённые крещения тем самым уже осуждены. «Бог, говорит он, объявляет, что принял наших детей как своих до того, как они родились». Таким образом, крещение, весьма важное само по себе в деле спасения, не является спасающим ритуалом. В отличие от Ульриха (Гульдрайха) Цвингли, он не утверждает, что спасены все, умершие в детстве, а просто говорит, что Христос не объявлял об осуждении всех некрещёных. Отбрасывая традиционное учение о возрождении крещением, Кальвин придерживается следующего воззрения. В условиях отношения союза с Богом в сознании ребёнка происходят скрытые перемены по мере того, как он осознаёт последствия своего введения в Церковь и принятия ею и растёт под её заботой и учительством. Таким образом, «дети крестятся в будущие покаяние и веру»⁸⁴.

83 IV, XVI, 7.

84 IV, XV, 20: XVI, 20, 26.

а Таинстве евхаристии.– Прим. перев.

85 IV, XVII, 22, 30.

86 Наиболее типичная конфессиональная формулировка этого положения дана в Бельгийском исповедании, ст. XXXV. «Мы... истинно принимаем верою... истинные тело и кровь Христа, нашего единственного Спасителя, в наших душах ради нашей духовной жизни».

87 «Ехрепог magis quam intelligam» (IV, XVII, 32). ш IV, XVII. 38, 42. 44.

Рассуждая о Вечере Господней³, Кальвин имеет целью доказать реальное присутствие тела и крови Христа, однако отвергает тезис об их пребывании в веществе вместе со сходной доктриной, разделяемой лютеранами, о вездесущности тела воскресшего Христа. По аналогии с другими местами слова «сие есть тело Моё» следует понимать не буквально, а как метонимию. Тело Христа было видимым образом взято на небеса; оно пребывает на небесах и не может быть заключено в хлебе и вине⁸⁵. Наоборот, причащающийся духовно возносится на небеса, чтобы стать причастником тела Христова. Учение о духовном причастии истинным телу и крови Христа является отличительным признаком кальвинистских церквей⁸⁶. Простая констатация «духовного присутствия» неадекватна учению Кальвина о Евхаристии. Современному сознанию трудно воспринять его позицию во всей её полноте. Как и в случае предопределения, здесь он хочет показать, что мы имеем дело с тайной, объяснить которую словами невозможно. Он может лишь сказать: «Я, скорее, испытываю, нежели понимаю это»⁸⁷. Каким-то непостижимым для разума образом наше причастие телу Христову становится возможным посредством тайного действия Св. Духа. Ни один автор не пошёл дальше Кальвина в понимании значения этого таинства в корпоративной жизни Церкви. Он побуждает к частому причащению, красочно описывает религиозное переживание тех, кто этому следует, подчёркивает, что тем самым созидаются «узы любви», которые воздействуют и на исполнение общественного долга⁸⁸. Он нападает на Римско-католическое учение о мессе, особенно на его притязания, будто участие в ней есть удовлетворение за грех. В этом он видит отрицание полной достаточности искупления, совершённого Христом, и подлинной Вечери Господней. Подобным же образом Кальвин, иногда с излишней бранью, отвергает аргументы в пользу других пяти будто бы таинств, отрицает притязания на то, что они основаны на авторитете Писания и практиковались в ранней Церкви⁸⁹.

XIV

S9 IV. XVIII. 1-14; XIX

90 IV. 20.

91 Ангус тин Аврелий О граде Божием. V, XXIV.

■ Подборку отрывков политического характера из работ Кальвина можно найти в кн.: McNeill J. Т. (ed.) John Calvin on God and Polical Duty. Indianapolis. 1956.

Имеется в виду «Мюнстерская коммуна» 1534-1535 гг.. руководимая анабаптистами во главе с Яном Лейденским, изобиловавшая эксцессами социально-политического характера.– Прим.

перев.

Заключительная глава книги – «Гражданское правление»⁹⁰—одна из самых впечатляющих частей трактата. Подобно «Обращению к королю Франциску I» в его начале эта глава является иллюстрацией живого интереса Кальвина к политической жизни. В «Обращении» молодой учёный осмеливается предостерегать гордого монарха от вредоносных советов людей, толкавших его на преследования добрых христиан. Он призывал Франциска признать власть Христа, перед которым должны склониться все земные короли. В пассаже, где звучат отголоски знаменитого «зеркала князей» св. Августина, который называет счастливыми правителей, «превращающих свою власть в рабочее орудие Божьего величия»⁹¹, Кальвин заявляет, что «подлинное величие короля» состоит в признании им себя «служителем Бога» и что его долг —править согласно Святому Божьему Слову. Здесь стоит вернуться к главе о свободе христианина (кн. Ill, гл. XIX), где в заключительной части появляется тема политического правления, к рассмотрению которой необходимо было вернуться. С точки зрения высокой теологии следовало бы ожидать, что «Наставление» будет завершено как-то иначе. В изданиях, выходивших с 1539 по 1554 г., этот раздел занимал третье, а затем второе место от конца; однако в издании 1559 г. автор вернул его на то место, где он находился в публикации 1536 г., т.е. в заключительную часть трактата. Почему Кальвин сделал такой сильный акцент на теме политического устройства общества? Ответ содержится в самой этой главе, а также в других сочинениях Кальвина, затрагивающих политические темы⁹². Его трактовка политики, превращает этот предмет в раздел теологии, подобно тому, как это делали Фома Аквинский и другие схоласты. Глава изобилует цитатами из Библии, которая здесь, как и везде,—его первейшая путеводная нить. Но этот предмет имеет особую важность для Кальвина также и потому, что он всегда глубоко озабочен тем, как постоянно меняющаяся политика правителей влияет на реформу Церкви и на судьбы людей, осуществляющих Реформацию. Заключительная глава лишь ненамного увеличена по сравнению с первым изданием. Большая часть её написана во время мюнстерских событий³, когда противники Реформации объявляли её подрывным политическим движением. Кальвин, несомненно, всегда ощущал важность выработки позитивной концепции политики как одной из составляющих его защиты Реформации и как практической защиты доктрин, провозглашаемых в трактате. Как известно, его переписка полна свидетельств о его интересе к политическим событиям, которые могли бы повлиять на судьбы евангелической религии. Хотя и верно, что главное для Кальвина —это служение политического сообщества Христовой Церкви, не было бы ошибкой сказать вслед за Вильгельмом Низелем, что «его не интересовало ни государство само по себе, ни даже христианское государство»⁹³. Он с возмущением отвергал точку зрения «фанатиков», которые в своём стремлении к духовному христианству высокомерно отворачивались от политических интересов и обязанностей. Мысль об уничтожении государства как политического института была для него отвратительна и абсурдна. «Его [государства] значение для человека не меньше, чем хлеба, воды, солнца и воздуха; более того, его место гораздо возвышеннее и почётнее»⁹⁴. Оно служит целям поддержания общественной жизни человека, и этой его функцией ни в коем случае нельзя пренебрегать. Но высшая функция государства заключается в утверждении нравственного порядка в человеческих делах и в защите публичных форм христианской религии. Церковь, согласно Кальвину, свободна от контроля государства, но она должна быть уверена в его благожелательности и поддержке.