Текст книги "Мучная война"

Автор книги: Жан-Франсуа Паро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

Глава V
ПЕКАРНЯ

Если слепой окажется во мраке, он этого не заметит, зрячий же содрогнется.

Госпожа де Пюизье

Инспектор отвел Николя в сторону.

– В городе назревают беспорядки. Повсюду собираются люди. Пока они ведут себя мирно, только разговаривают и спорят. По дороге к вам я повстречал караульный отряд, патрулировавший улицу Монмартр; тут находится несколько булочных, и булочники чувствуют себя неспокойно.

– Все так серьезно?

– Хуже, чем можно было себе представить. Всю ночь в полицейское управление приходили донесения, подтвердившие ваши опасения. Лихорадочное оживление наблюдается вокруг Парижа, в Бовэ, Пасси, Сен-Жермене, Мо, Сен-Дени. Начались грабежи. Тысячи людей собрались в Виллер-Котре. В Понтуазе все вверх дном, толпа все крушит и ломает на своем пути, в деревнях на берегах Уазы все бурлит. В Лиль-Адане задержали баржу с зерном, мешки вскрыли, а зерно растащили.

– Но чего они хотят?

– Говорят, некие таинственные эмиссары убеждают народ, что его намерены уморить голодом, и для этого все зерно свозят в Париж, чтобы потом по завышенной цене продать его за границу. Вспомните пресловутый «голодный сговор». Он снова всплыл на поверхность! Хуже всего, что порядок можно восстановить только ценой жестких мер, но никто не хочет их применять.

В душе Николя обрадовался, увидев, что в Бурдо вновь пробудился полицейский, для которого волнения являются нарушением существующего миропорядка.

– Ни полиция, ни жандармерия, ни войска не получают никаких инструкций, ибо все те, кто по должности обязаны отдавать приказы, отказываются это делать. Я узнал, что господин Ленуар требует письменных предписаний и в ожидании сам ничего не предпринимает. Положение тем временем ухудшается. Но что вы намерены сделать с учениками булочника?

Николя, одно за другим, пересказал ему все события прошедшей ночи и поделился своими первыми выводами.

– Только вскрытие сможет либо подтвердить, либо опровергнуть ваши подозрения, – заключил, выслушав его, Бурдо.

– Вы знаете, сегодня мне непременно надо съездить в Версаль. Поэтому все необходимые действия я поручаю произвести вам. Велите отвезти тело в мертвецкую, вызовите Семакгюса и Сансона. Я не могу доверить столь важную для следствия процедуру первым попавшимся квартальным докторам, с некомпетентностью которых мы с вами успели познакомиться. Но прежде надо допросить вдову и третьего ученика; правда, этот третий все еще где-то ходит. Надо также расспросить соседей и жильцов того дома, где живут оба ученика. Эти двое…

И он, повернув голову, указал на обоих подмастерьев, что, понурив головы, ожидали возле двери.

– Мы видим их каждый день, – добавил он, обращаясь к самому себе. – Живем в одном с ними доме, но ничего о них не знаем. Мне бы хотелось, чтобы их поместили в одиночки – до той поры, пока показания их не подтвердятся. Найдите в Шатле две камеры для привилегированных узников. Пусть их кормят за мой счет, а тюремщикам поручи незаметно наблюдать за ними. И, разумеется, камеры подальше друг от друга.

Он решил не рассказывать Бурдо все сразу. Дело было не в скрытности или недоверии. Просто некоторые подробности казались столь ничтожными, что они смогут привлечь интерес только в случае, если… Словом, ему не хотелось сообщать инспектору, обладавшему богатейшим опытом работы, свои выводы. Пусть он сделает их сам, пойдет своим собственным путем; разумеется, пути их, без сомнения, пересекутся, но лучше, когда каждый приходит к месту встречи с собственными выводами. Этот метод до сих пор работал прекрасно. И он подвел Бурдо к молодым людям.

– Кто из вас курит трубку?

Удивленные его вопросом, мальчишки переглянулись.

– Никто, – ответил Парно, и Фриоп, поддерживая его, замотал головой.

– А хозяин?

– Тоже нет. Тесто – продукт деликатный, оно впитывает все окружающие его запахи.

Ничего не понимая, Бурдо тем не менее покачал головой.

– В пекарне стоял запах крепкого табака.

– Быть может, кто-нибудь что-нибудь сжег в печи?

– Невозможно! Печь не растапливали.

– И какой вывод вы из этого делаете?

– Прежде чем рухнуть носом в тесто, мэтр Мурю принимал посетителя. Но тогда возникает вопрос: умер ли он вследствие удара, и тогда речь идет о естественной смерти, или же его убили. И еще один вопрос – о ключах. Каким образом булочник мог умереть естественной смертью, запершись у себя в пекарне, если у него в карманах нет ключей от входной двери?

Подойдя к подмастерьям, Николя сообщил им принятое решение. Фриоп тотчас зарыдал, ломая руки. Бурдо приказал приставам и караульным вывести молодых людей как можно незаметнее, дабы не спровоцировать новых уличных волнений. Понимая, насколько бессмыслен его вопрос, Николя тем не менее спросил Бурдо, не приходило ли каких-нибудь новых сведений об исчезновении его сына Луи. Инспектор отрицательно покачал головой, давая понять, что он тоже ждет и он в отчаянии, что не может ни приободрить его, ни дать хотя бы крошечную надежду. Они вышли на улицу. Светало. На улице Монмартр собралась толпа, враждебность которой Николя ощутил сразу.

Толпа являла собой плотную бесформенную массу, посреди которой то тут, то там взмывал вверх то факел, то фонарь, освещая то бесстрастные, то искаженные злобой лица, то безучастные, то гневные взоры. В этом людском сборище явственно чувствовалась новая, незнакомая грозная сила, пока еще сдерживаемая, но малейшее движение, даже самое безобидное, любой невинный жест мог в один миг спустить ее с цепи. Появление полицейских в воротах дома Ноблекура вызвало глухой ропот, напоминавший гул ветра в верхушках деревьев, предвестника грозы, расчищавшего путь разъяренной стихии. Стараясь не смотреть в сторону пока еще спящего зверя, Николя и Бурдо двинулись дальше. Какой-то тип выкрикнул: «Хлеб по два су!» В ответ раздался одобрительный рев, в едином порыве толпа зааплодировала, закричала, но вскоре успокоилась и вновь замерла в тревожном ожидании. Николя взялся за дверной молоток соседнего дома и постучал. На пороге возникла простоволосая женщина; это была старая служанка семьи Мурю, ее иногда видели в булочной. Она недовольным тоном спросила, чего им надо, а на просьбу повидать хозяйку злобно бросила, что не станет ее беспокоить раньше обычного часа ее пробуждения. Сменив тон, Николя схватил мегеру за руку и втащил ее внутрь дома.

– Я требую, чтобы вы немедленно разбудили свою хозяйку.

– Не спорь, Евлалия, лучше проводи сюда комиссара Ле Флока, – раздался из глубины коридора раздраженный голос: – Это наш сосед, жилец господина де Ноблекура. Надеюсь, вы простите ее упрямство. В ее возрасте трудно должным образом исполнять свою работу.

Изрыгая цветистую брань, старая служанка заковыляла по темному коридору. Следуя за ней, Николя очутился в клетушке, оборудованной под будуар. Неяркий свет, проникавший через круглое матовое окно в потолке, позволял разглядеть камин, ширму, сервировочный столик со стаканами и длинный складной шезлонг, из тех, что легко превращаются либо в кровать, либо в кресло. В шезлонге сидела женщина в домашнем платье и внимательно рассматривала непрошеного гостя.

– А теперь оставь нас, – велела она служанке. – Она считает, что раз она присутствовала при рождении мэтра Мурю, значит, ей позволено командовать и в лавке, и дома.

Женщина рассмеялась, однако смех ее прозвучал не по-доброму.

– Никогда не думала, что мне придется носить это имя, постоянно что-то делать… ведь, полагаю, вы пришли из-за Мурю?

Возраст госпожи Мурю явно перевалил за тридцать. Ухоженное лицо с нежным румянцем обрамлял ночной чепец с плоеными барежевыми оборками, накинутая на плечи короткая пелерина из белой тафты, отделанной блестящим шелком, не столько скрывала плечи женщины, сколько подчеркивала их красоту. Расходящаяся книзу, пелерина колоколом нависала над пышными волнами юбки. Шею обхватывала черная шелковая ленточка; этот узенький и явно неуместный кусочек шелка придавал ее утреннему неглиже капельку строгости дневной одежды. Туфля без задника вызывающе покачивалась на стройной ножке. Задумавшись, Николя уставился на туфлю, и хозяйка, заметив направление его взгляда, мгновенно спрятала ее под пышными юбками.

– Сударыня, – продолжил Николя, – к вам пришел не сосед, а комиссар, который очень сожалеет, что ему пришлось вторгнуться к вам в дом против вашей воли. Знаете ли вы, где находится ваш муж?

– Мой муж вполне взрослый мальчик, и я слишком уважаю его и себя, чтобы указывать ему, что ему следует делать.

Вопрос явно не застал ее врасплох.

– Разумеется, мы вполне согласны с вами. Однако, скажите, у него есть привычка опаздывать?

– Но, послушайте, господа, он должен быть у себя в пекарне.

Эти слова ей следовало сказать с самого начала.

– Вы его видели сегодня ночью?

– Ночью я отдыхаю. Отправляясь в пекарню, он обычно столь любезен, что не сообщает мне об этом, и к тому же…

– К тому же?

– У нас отдельные спальни.

– Что ж, сударыня, тогда поставим вопрос по-иному: когда вы видели вашего мужа в последний раз?

На лице ее не отразилось ни малейшего беспокойства. Предчувствуя нечто нехорошее, женщина, не обладающая твердым характером, наверняка выдала бы свое волнение…

– Господин Мурю, – произнесла она с презрительной гримаской, – скушал свой суп и кашу в моем обществе, можете мне поверить.

– Он собирался куда-нибудь выходить?

– Судя по его одежде, да. Впрочем, он и сам мне об этом сказал.

– Куда он отправился?

– На свидание.

– Он сказал вам, с кем?

– Вы меня утомляете, сударь! Насколько я смогла понять из высыпанного на меня мешка слов…

«Мешок слов» отдавал лавкой, тем не менее он все время ощущал некую неестественность ее тона.

– …он должен был встретиться с каким-то человеком…

Сообразив, что, поторопившись, ответила на следующий вопрос, она закусила губу. Это движение позволило Николя узреть еще одну деталь, поначалу скрытую от него полумраком будуара. У госпожи Мурю было две мушки, одна – «игривая» – возле ямочки на щеке, а другая – «скромница» – возле нижней губы. Любопытно, зачем простой булочнице налеплять на ночь мушки. Маленькие кусочки черной тафты, предназначенные подчеркнуть белизну кожи, как, впрочем, и уже отмеченная черная ленточка, не принадлежали к числу привычных украшений богатых горожанок, а потому показались ему странными и в определенной степени подозрительными. Почувствовав направление его мысли, она резко сменила тон; похоже, настроение ее испортилось окончательно.

– Да будет вам известно, я не вмешиваюсь в дела моего супруга. Я не знаю, где и с кем он имеет дело.

– А вы сами, сударыня?

Николя часто задавал неопределенные вопросы, которые иногда попадали в цель.

– На что вы намекаете, сударь? Что, по-вашему, я могла делать? Я спала, пока вы меня не удивили… я хотела сказать, разбудили.

И снова она проговорилась, подумал Николя; в своей работе следователя он всегда крайне внимательно относился к оговоркам свидетелей. В большинстве случаев они были обусловлены тревогой, сквозь которую иногда прорывались подлинные чувства.

– О, сударыня, в моих вопросах нет никакого злого умысла. Однако иногда бывает легче поймать мушку, нежели отыскать истину.

Он почувствовал, как стоявший рядом с ним Бурдо вздрогнул, а госпожа Мурю покраснела и вновь закусила губу.

– Есть у вас ключ от двери, отделяющей ваше жилище от пекарни?

– Нет. Он есть только у мужа и у ученика, который живет с нами в доме.

– Как его зовут?

– Дени.

– А полное имя?

– Камине. Дени Камине.

– Почему он не проживает в соседнем доме, вместе с другими учениками?

Она вздохнула.

– Он самый старший из них. Ему скоро становиться мастером. Он сын пропавшего друга моего мужа, поэтому муж относится к Дени как к члену семьи.

Николя показалось, что, отвечая на этот вопрос, она внутренне напряглась, стараясь не сказать лишнего. Сейчас она напоминала ему Мушетту, когда та с преувеличенным вниманием двигалась по кромке карниза.

– И где же он теперь, в такой час?

– В пекарне, полагаю.

Фраза подчеркивала, что дома его нет.

– Нет, сударыня, там его еще нет.

– Но, в конце концов, сударь, – воскликнула она злым голосом, – как все это понимать? Вы ни свет ни заря вламываетесь ко мне в дом, будите меня, мучаете вопросами. Что все это значит? Я требую, чтобы вы мне немедленно все объяснили. Как вы смеете так обращаться с людьми? Кто вам дал такое право? Вы что, считаете, что такая женщина, как я, не сможет себя защитить? Уходите, довольно меня терзать. Или объяснитесь!

Он давно ждал, когда у нее сдадут нервы. Интересно, почему она продержалась так долго? Пора наносить решающий удар.

– Хорошо, сударыня, я удовлетворю ваши требования и пожелания… Но прежде окажите мне любезность и проводите меня до дверей, что выходят в переход между домами.

– Для этого надо спуститься в погреб, а там холодно!

Запахнув полу своей короткой накидки, она зябко поежилась.

– Мы не собираемся там долго находиться. Мне хотелось бы вместе с вами кое-что проверить, а затем я в вашем распоряжении и готов подробно объяснить причины моего визита. Прошу вас пройти вперед, а мы последуем за вами.

Она молча протянула полицейским подсвечник, Бурдо подхватил его и зажег. Низенькая дверца, расположенная в коридоре, выходила на узкую каменную лестницу. Между ног непрошеных гостей с шипением проскользнули две кошки. Ощупав громоздившиеся мешки, Николя понял, что в них не мука, а зерно. Госпожа Мурю не обратила внимания на его исследования. Дойдя до двери, Бурдо направил на нее свет и тотчас с удивлением обернулся к Николя:

– Ключ торчит в замке!

Оценив важность открытия, Николя быстро выстроил цепочку событий. Если убийство булочника подтвердится, факт, что пекарня оказалась запертой с обеих сторон, становится дополнительным доказательством преступления. Кому понадобится выдавать естественную смерть за убийство? Если бы Мурю сам запер двери, прежде чем угодить носом в тесто, они нашли бы ключи, а здесь уперлись бы в запертую дверь. Ведь других выходов из пекарни не было. Внезапно он вспомнил о лавке. А вдруг из нее тоже можно попасть в пекарню? Почему он об этом раньше не подумал? В начале расследования из вороха фактов нередко выпадали весьма существенные подробности.

– Сударыня, каким ключом запирается лавка? От нее свой ключ?

– Опять вопросы. Лавка запирается изнутри железными засовами.

Итак, все сошлось: два ключа, две двери, два выхода. Хорошо бы прочесать частым гребнем лавку, пекарню и погреб. Взяв подсвечник, он склонился над земляным полом и принялся его рассматривать. Затем прошептал несколько слов Бурдо, и тот немедленно удалился. Воцарилась тишина, и Николя не хотел нарушать ее первым. Госпожа Мурю дрожала то ли от холода, то ли по иной причине. Через несколько минут раздался глухой шум. Она испуганно вздрогнула. Дверь задрожала и медленно, со ржавым скрипом открылась, и в проеме появился массивный силуэт Бурдо. Он передал подсвечник Николя, и тот поднял его высоко над головой. Мерцающее пламя отбрасывало слабый свет на помещение пекарни, высвечивая распростертое тело. Инспектор сдернул прикрывавшую тело мешковину. Обгоревший фитилек свечи съежился, затрещал и на миг озарил полумрак снопом искр.

– Господи, что это?

Николя нашел вопрос неуместным.

– Увы, сударыня, а как вы сами считаете? С сожалением я вынужден вам сообщить, что мы нашли вашего мужа мертвым, упавшим в собственный чан с тестом.

Ему показалось, что это сообщение обрадовало ее. Неожиданно она рассмеялась и долго смеялась нервным отрывистым смехом.

– Простите меня, сударь… Ах, я сейчас задохнусь.

Закрыв лицо руками, она тяжело дышала; ее прерывистая речь напоминала квохтанье. Николя решил развить свое преимущество.

– А кого вы надеялись увидеть?

Она дернулась, словно ужаленная.

– Никого. Сударь, вы безжалостны к моему горю.

Однако тон ее отнюдь не выдавал в ней убитую горем вдову. Она смотрела ему прямо в глаза.

– Сударь, почему убили моего мужа?

– Но, сударыня, кто говорит об убийстве? Мы констатировали его кончину. Теперь, принимая во внимание сопутствующие обстоятельства, нам необходимо установить причину его смерти. Вы полагаете, ему кто-то угрожал?

– Парижская чернь часто шныряла вокруг нашей лавки.

И снова его удивили тон и речи булочницы. Ее манера изъясняться явно не соответствовала ее положению в обществе.

– Он был нездоров?

– У него очень тяжелая работа. Жар, влажность… Постоянно приходится вдыхать мучную пыль.

Вдова быстро обрела прежнюю самоуверенность. Николя размышлял, как ему лучше поступить. Надо ли ее тоже запереть в Шатле? Когда речь шла о двух подмастерьях, он не сомневался, ибо почувствовал их слабость и страх; значит, их следовало защитить; к тому же превентивное заключение выводило обоих из игры.

С госпожой Мурю дело обстояло иначе; если ее заключить в тюрьму, все соседи моментально свалят на нее всю вину. Тем не менее совершенно необходимо изолировать ее, чтобы она не смогла согласовать свои показания ни с кем, особенно с третьим подмастерьем, который все еще не явился в дом. Видимо, придется посадить ее под домашний арест и приставить к ней дежурного пристава.

– Сударыня, я в отчаянии, однако я вынужден применить к вам меру превентивного задержания и воспрепятствовать вашему общению с кем-либо.

Она так побагровела, что ему показалось, что она сейчас взорвется.

– Ради всего святого, сударыня, не надо так волноваться! Я не собираюсь арестовывать вас, вы просто посидите дома под домашним арестом. Один из приставов станет следить за выполнением моего приказа, а также чтобы с вами ничего не случилось. Уверяю вас, эта мера направлена прежде всего на то, чтобы защитить вас, в случае если выяснится, что супруг ваш умер не своей смертью.

Она промолчала, но ее поза говорила красноречивей слов; и все же было в ней что-то наигранное… Не в состоянии определить причины ее поведения, Николя почему-то был уверен, что она не сказала ни слова правды. Про себя он сравнил ее показания с обманчивым свистом манка, которым птицелов подманивает свою добычу.

Пока Николя отводил госпожу Мурю к ней в комнату, Бурдо сходил за приставом, которому предстояло следить, чтобы отнюдь не безутешная вдова не пыталась покинуть дом. В коридоре они столкнулись со старухой-служанкой; она сидела на скамеечке, держа в руках метлу, и внимательнейшим образом наблюдала за всеми, кто проходил перед ней. На губах ее играла зловещая улыбка. Николя решил не идти в лобовую атаку, тем более что при виде его она встала и устремилась к нему навстречу, явно желая что-то сообщить.

– И зачем только так шуметь? В моем возрасте любой шум действует на нервы. Вот натаскали грязи, а мне потом спину гни, чтоб вымыть пол! Чего она натворила? Надеюсь, вы ее как следует припугнули! Мерзавка заслуживает исправительного заведения, это я вам точно говорю. А где хозяин, почему его нет, когда роются у него в доме? Пойду-ка я предупредить его!

Ее старческое морщинистое лицо с глубоко посаженными глазами терялось в оборках пожелтевшего холщового чепца, на тощем теле болтались бесформенные серые отрепья. Николя подумал, насколько положение слуг различалось в зависимости от дома. Разве можно сравнить участь этой бедной женщины, озлобленной и усталой, с положением Марион и Катрины, любимых и уважаемых всеми в доме Ноблекура? Подобная мысль посетила его скорее для успокоения совести. На миг он вообразил, что мог бы сказать по этому поводу Бурдо. Впрочем, сейчас следует успокоить служанку, даже если она является лицом заинтересованным, и постараться извлечь из вырвавшегося потока словесной лавы интересные крупицы застывшего шлака.

– Успокойтесь! Как вас зовут?

– Как? Евлалия, а прозывают Бабен. Я с детства у них служу. О! Я хорошо вас знаю! Вы тут давно… а все такой же шустрый. А уж как повезло Марион и Катрине! Мне, наверное, скоро семьдесят стукнет, здесь я лет пятьдесят, а то и больше. Родом-то я из Ле Мана.

Из Ле Мана! Тогда точно внушит ему доверие! – усмехнулся про себя Бурдо.

– Почему вы так настроены против своей хозяйки?

– О, у меня есть, что про нее рассказать, сударь, будьте уверены! Вы, небось, думаете: «Бедная женщина!» Как же, стану я по ней плакать! Да и жалеть не буду, чего бы с ней ни случилось! Наоборот, я даже очень этому буду рада.

Она не скрывала своих чувств, однако опыт научил Николя не доверять слишком разговорчивым свидетелям, чья нарочитая искренность порой скрывала за собой ложь.

– Кто я для нее? Метла, что у меня в руках. А когда хозяин был маленьким, и на моем столе был белый хлеб. А ей бы не стоило нос задирать, ведь ее из сточной канавы вытащили!

– Из сточной канавы?

– О! – плотоядно оскалилась старуха. – Я вижу, господин комиссар ничего не знает. Эта гордячка – падшая женщина. Ее отец был дворянин, офицер, а когда его изгнали из полка за карточные долги, он пустился в разврат. Свою единственную дочь, надменную и властную барышню Селесту Эмилию Бидар де Гране, он отдал в учение к швее с улицы Тиктон…

Отставив метлу, она, сделав на цыпочках полный оборот, присела в воображаемом реверансе, подхватив уголки своего балахона.

– Заметив ее во время воскресной службы, хозяин втюрился в нее, ну и вытащил из сточной канавы, куда она, держу пари, успела упасть! Не зря я сказала про улицу Тиктон: там иначе не бывает!

Она расхохоталась.

– Вы только подумайте, как может ливень питать водой ручей, ежели у того нет ни склона, ни русла? Швея выгнала ее, потому что та соблазняла клиентов.

– Клиентов?

– Вот именно, мужей клиенток, когда относила им на дом готовую работу. Но хозяин видел в ней только светлое, она ж ему наврала, как распоследняя мерзавка. Да что говорить, шлюха она и есть, и всегда такой была. С виду она хоть куда, но я-то знаю, кто она такая. А вы, как я погляжу, себе на уме, соображаете, где правда, а где ложь. Вы не из тех, кто уши развесит и ждет, пока ему красотка напоет с три короба, а он все примет за чистую монету. Ну да ладно, заболталась я, а вы ненароком решите, что я, мол, выступаю против собственных хозяев.

«Интересно, а как прикажешь расценивать твои слова?» – подумал Николя.

– И это делает вам честь, так что не смею настаивать. Еще две маленькие подробности: третий подмастерье, что живет в хозяйском доме… И заодно скажите, как его зовут?

– А, этот! Прилизанный щенок, которому хозяин прощает все. А вот хозяйка… Это точно Дени, Дени Камине. Только этому щенку палец в рот не клади!

– Давайте попытаемся разобраться и расскажем обо всем по порядку. Скажите, куда он пропал?

– А я почем знаю? Сами у него спросите. Шляется, как обычно, без дела. С утра до вечера болтается по улицам, потом отправляется к сводням; говорят, они уже все его привычки изучили.

– Кто сказал?

– Да разве упомнишь? В этом городе всем все известно, будто и не город вовсе, а деревня.

– И это считается обычным поведением ученика булочника?

– Я этого не говорила, – важно произнесла она. – Но если хозяину так нравится и он ему позволяет, значит, у него есть на то свои резоны. По мне, так этот Дени наглый паразит.

Во время расследований Николя приходилось сталкиваться со многими соперниками, однако Бабен, пожалуй, превзошла всех. Было ясно, что она знает гораздо больше, чем согласна рассказать. Однако он не позволил себе надавить на нее, ибо был уверен, что подобная метода приведет лишь к тому, что свидетель вообще перестанет говорить. Она вручила ему кончики стольких нитей, что, если расследование направится по пути, подсказанному его интуицией, он с помощью этих ниточек сумеет извлечь немало улик, полезных для ведения поисков.

– Похоже, вы его не слишком жалуете. Кто его родители?

В тусклых глазах служанки блеснула молния. Она опустила веки, наморщилась и неуверенно начала:

– Да кто его знает… Подозревают, что у него их и вовсе нет.

– Но ведь кто-то должен платить за его обучение.

– А я почем знаю? Нечего ко мне с такими вопросами приставать. Лучше спросите у нотариуса, который за него расплачивается.

Решительно, она многое знала о доме мэтра Мурю, гораздо больше, чем рассказала. Знала ли она о смерти булочника? До сих пор она ни разу об этом не обмолвилась. Как она расценила вторжение полицейских в дом ее хозяина и допрос госпожи Мурю? Вряд ли она скажет прямо, лучше подождать, она, может, и сама обмолвится, подслушивала она под дверью или нет.

– А двое других, Парно и…

– Фриоп. Такие же бедняки, как я, угнетенные, живут из милости, едят плохо, обращаются с ними плохо. Особенно третий. А хозяйка и вовсе презирает. Надо сказать, они, конечно, они дают повод… В общем, вы меня поняли.

– Скажите, Евлалия, как по-вашему, почему мы явились к вам сегодня утром? Мне кажется, вас это нисколько не удивило.

Она смотрела на него, и лицо ее ничего не выражало.

– Я ничего не знаю. Разумеется, из-за хозяйки.

– Есть причина, заставляющая вас так думать?

Приблизившись и озираясь по сторонам, она шепотом произнесла:

– Она уходит по ночам.

– Откуда вы знаете?

Вытянув вверх палец, она поднесла его к глазу.

– О! Я всегда начеку.

И таинственным голосом добавила:

– Она отправляется на поиски приключений!

– А сегодня ночью она выходила?

– Сегодня не знаю.

– Тогда когда же?

– Вчера было воскресенье. По воскресеньям я не работаю. Я провела вечер у своей приятельницы, привратницы с улицы Тир-Буден. [19]19
  Сегодня – улица Марии Стюарт в 11-м округе.


[Закрыть]Это недалеко отсюда…

Вышеназванная улица пользовалась дурной репутацией из-за кишевших там проституток. Сартин, знавший Париж не хуже своей коллекции париков, напомнил ему однажды, что прежнее название улицы, Тир-Вит [20]20
  Tire-Boudin – от «tirer» (тянуть, тащить) и «boudin» (кишка, кровяная колбаса): Tire-Vit – от «tirer» и «vit» (мужской член).


[Закрыть], настолько возмутило Марию Стюарт во время ее торжественного въезда в столицу, что в 1558 году улицу переименовали.

– Значит, вчера вечером не вы подавали хозяевам ужин?

Она в нерешительности уставилась на него.

– Кто вам это напел?

– Что напел?

– Что я вчера вечером подавала хозяевам ужин.

Решив, что свидетельнице неуместно задавать вопросы, он не ответил, дабы использовать самое простое средство вынудить свидетеля продолжать рассказ.

– Да как же это было возможно, ежели я вернулась только ранним утром?

– В котором часу?

– В половине пятого. Я слышала бой часов на колокольне Сент-Эсташ.

В это время мэтр Мурю уже находился в пекарне.

– Полагаю, ваша хозяйка еще спала?

– Она! Да господь с вами! Бьюсь об заклад, она под утро только вернулась.

– А мэтр Мурю?

– В этот час он уже трудится, погоняя подмастерьев.

– Значит, вас ничего не обеспокоило?

– А чего мне беспокоиться? Меня в этом доме уже ничего не беспокоит. Все, что здесь происходит, не радует меня, но и не огорчает. К счастью, с возрастом приходит спокойствие, а потому мне тут волноваться не о чем.

– Евлалия, должен вам сказать, что сегодня утром в пекарне обнаружили труп.

Ни один мускул не дрогнул на ее лице. Подойдя поближе, он принялся вплотную разглядывать ее неприятное, исхудавшее лицо с желтоватой кожей, усеянной черными точками.

– Итак, – прошептала она, – они решили это сделать… Тот, кто больше всех дрожит за свою шкуру, тот и рискует… больше всех… Если слишком яростно прогонять крыс, они на вас набросятся… Стоит их только с цепи спустить…

Она явно разговаривала сама с собой; на губах ее играла жестокая усмешка. Когда она схватила Николя за руку, ему показалось, что руку его сжали гигантские когти.

– Эй, слышите меня? Она знает? Скажите мне, ради всего святого, она это знает?

– Знает что? – спросил Николя, высвобождая руку. – Кто, по-вашему, скончался?

– Да этот хлыщ, чертов Камине, гнусенок, что марает этот дом. Он угрожал им, а они за него платили. Да оборонит их Господь!

Слова Бабен подкрепляли подозрения комиссара. Жилище булочника источало запах преступления. Чем дальше углублялся он в лабиринт предварительного расследования, тем крепче становилась его уверенность, что мэтра Мурю убили. Физиономия Бурдо красноречиво свидетельствовала, что он думает точно так же. Долгая совместная работа позволяла им понимать друг друга без слов.

– Вы ошиблись. Мы по-прежнему не знаем, где сейчас находится Камине. Увы, речь идет о вашем хозяине, о мэтре Мурю.

– Что? – переспросила она, окидывая его своим мутным взором.

Неожиданно она расплакалась, издавая звуки, напоминавшие кваканье. Подойдя к комиссару, Бурдо шепнул ему на ухо:

– Или она говорит правду, или она бесподобная актриса. В обоих случаях, если убийство подтвердится, ее надо бы тоже посадить под домашний арест, как и булочницу.

– Предупредите пристава, Пьер, и заприте ее. А приставу прикажите следить за булочной, которую мы закроем до дальнейших распоряжений. Если вернется Камине, доставьте его вместе со всеми остальными в Шатле. А сейчас я, к сожалению, должен вас покинуть: мне пора мчаться в Версаль. Я доверяю вам дальнейшее ведение дела. Когда я вернусь, вы мне подробно обо всем расскажете. Сейчас главное – это вскрытие. В остальном мы приняли упреждающие меры. Порасспрашивайте на улице Тир-Буден и в доме, где квартируют подмастерья. И не забудьте предупредить комиссара Фонтена. До скорой встречи.

Оставив растерянную Бабен в обществе инспектора, Николя пошел домой. За несколько минут завершив туалет, он взял письмо Марии Терезии и медальон и, пройдя сквозь враждебно гудящую толпу, вышел к Сент-Эсташ, где взял фиакр и велел везти его на улицу Нев-Сент-Огюстен: там он намеревался сесть на коня и верхом отправиться в Версаль. Теперь он мог не обременять себя чемоданом: когда ему приходилось подолгу оставаться при дворе, в его распоряжении была комната в особняке д’Арране, где он хранил охотничий костюм, ружья и придворные костюмы.

Он не узнавал город. Повсюду так же, как на улице Монмартр, напротив булочных и на перекрестках толпились мужчины и женщины. Между ними шныряли субъекты с мрачными неприятными рожами и что-то нашептывали им на ухо. И все же он надеялся, что эти скопления не приведут к беспорядкам. Город лихорадило, тревога носилась в воздухе, и все чего-то ждали.

В полицейской конюшне ему повезло: ему дали кобылу в яблоках, выносливую и высокую в холке, встретившую его радостным ржанием, означавшим, что они быстро договорятся. В превосходном настроении, кобыла исполнила парочку кульбитов, но он мягко успокоил ее, и вскоре всадник и лошадь почувствовали, что они созданы друг для друга. Пустив кобылу рысью, Николя быстро оставил позади городские стены и поехал по направлению к Севрскому мосту. Над рекой стелился утренний туман, отчего казалось, что лодки и баржи плывут по воздуху. Первые лучи солнца озарили пирамиды, сложенные из свежеобтесанного камня, предназначенного для строительства в Пре-о-Клер, возле заставы Пуэн-дю-Жур. Над островом Лебедей, где в котлах из отходов скотобоен выпаривали жир, поднимался черный дым. Повсюду радовала глаз долгожданная зелень припозднившейся весны.