Текст книги "Мучная война"
Автор книги: Жан-Франсуа Паро
Жанр:
Исторические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)
– Нет, сударь, – ответил Николя, направляясь к воротам, – всего лишь пропавшие кролики.
Кучер щелкнул кнутом, карета тронулась, но Николя успел разглядеть изумленное лицо Сартина. В дежурной части Бурдо и Семакгюс о чем-то увлеченно беседовали.
– Как я рад, что вижу вас обоих! – воскликнул Николя. – Мне надо многое вам рассказать.
Судя по лицам друзей, им также было чем поделиться.
Не говоря ни слова, Бурдо протянул ему свернутый пополам лист бумаги. Николя развернул его и увидел нарисованный углем большой вопросительный знак.
– Что это значит?
– Это значит, что после долгих поисков я узнал, что трактир Гранд-Ивер расположен на улице Фобур-дю-Тампль, возле Ла Куртий. Я немного побродил вокруг; неожиданно в глаза мне бросилась побеленная стена с остатками вывески заведения, находившегося там лет пятнадцать назад. Но это еще не все. Разозлившись, я стоял и смотрел на развалины, как вдруг ко мне подбегает посыльный и протягивает мне эту бумагу. Я еще головы поднять не успел, как мошенник уже исчез, и я не успел спросить, кто поручил ему передать этот листок.
– Мне кажется, – промолвил Николя, – нас хотят направить на ложный путь. Наш противник захотел привлечь мое внимание к тем местам, чтобы помешать вести расследование здесь.
– Этот рисунок вам о чем-то напоминает?
– Мне кажется, я уже видел лист с таким необычным краем… Надо подумать.
Он рассказал им о своем походе на улицу Пуарье и о злоключениях Рабуина и Сортирноса.
– Черт, денек сегодня явно выдался неудачный! – воскликнул Бурдо. – Как теперь мы его поймаем? Ниточка оборвалась, птичка улетела!
– Быть может, мы еще найдем его. Не только мы преследуем его, но и он ищет нас. Так что вряд ли он оставит нас в покое. Мне почему-то кажется, что он стремится досадить именно мне.
– Господа, – сделав многозначительную паузу, торжественно объявил Семакгюс, – у меня для вас важные новости. И весьма удивительные. Николя, извольте показать мне свои сапоги.
Опершись обеими руками на стол, удивленный комиссар поднял правую ногу. Нацепив на нос очки, Семакгюс присел на корточки и, тотчас побагровев, тяжело задышал: живот изрядно препятствовал ему. Аккуратно собрав мелкий мусор, прицепившийся к подошве комиссара, он встал и, восстановив дыхание, принялся внимательно разглядывать свою добычу.
– Так я и думал. Вы вернулись из того же места. Как и в прошлый раз. Ничего удивительного. Одни и те же причины имеют одни и те же следствия. Мои предположения подтверждаются.
– Скажете ли вы, наконец, Гийом, что побуждает вас изъясняться столь загадочно?
– Прежде я расскажу вам одну историю, которая, как вы убедитесь, подведет нас к убийству мэтра Мурю и приведет на улицу Пуарье. Четверть века назад, во время захода в Пондишери, я узнал, что крупного коммерсанта с острова Маврикий нашли мертвым в одной из комнат губернаторского дворца. Все терялись в догадках о причинах его кончины. Потом заподозрили отравление, столь часто случавшееся в тех краях. Капитан торгового судна отвез тело в Порт-Луис, а тамошний губернатор попросил меня забальзамировать его. Намереваясь исполнить работу добросовестно, я приступил к вскрытию и обнаружил те же явления, что и при вскрытии тела мэтра Мурю. А через некоторое время один из слуг губернатора скончался при невыясненных обстоятельствах.
– А вы так ничего и не обнаружили? – спросил Бурдо.
– Разумеется, обнаружил! Нашелся свидетель, утверждавший, что слугу укусила гамадриада.
– Как! – воскликнул Николя, вновь ощутив себя воспитанником иезуитов. – Его укусила лесная нимфа?
Семакгюс звучно расхохотался.
– Во время любовных забав! Нет, так ученые называют азиатскую королевскую кобру, иначе именуемую очковой змеей.
Вытащив из кармана свинцовый карандаш и клочок бумаги, он уверенно набросал голову рептилии; Николя внимательно разглядывал рисунок.
– Но при чем здесь господин Мурю? Насколько мне известно, на улице Монмартр подобных рептилий не водится.
– Вы совершенно правы. И тем не менее у жертвы были обнаружены все симптомы отравления ядом.
– Значит, его кто-то укусил или уколол?
– Помните мое замечание относительно небольшой ранки на ладони? Мне не хотелось опровергать Сансона у вас на глазах, но омертвевшие края ранки не выходили у меня из головы, напоминая об уже виденных мною точно таких же повреждениях. Хотя в нашем случае речь идет скорее о надрезе, а не об уколах, характерных для зубов кобры.
– Возможно, это была не кобра. Что вы скажете о гадюке?
– Я о ней думал, однако сомневаюсь. Укус гадюки, сколь бы глубоким он ни был, не всегда смертелен для человека. Разумеется, он убивает воробья, кролика, курицу, иногда собаку, если это еще щенок. От господина Жюсье мне известно, что некий Фонтана, физик великого герцога тосканского, провел более шести тысяч подобных опытов.
– Ваш рассказ о ранке заинтриговал меня, – произнес Бурдо. – Каким образом ввели змеиный яд в организм мэтра Мурю?
– Как вы помните, у меня пока всего лишь догадки. Возможно, перед нами случай, где вместо яда змеи использовали обычный яд.
– Мне уже не по себе, – сообщил инспектор. – И все же, чтобы отравить человека змеиным ядом, надобно иметь змею.
– И содержать ее в тепле, ибо кобры живут в тропических странах и не переносят холода.
– В Королевском ботаническом саду есть кобры?
– Только заспиртованные.
– А у частных лиц?
– Я таких не знаю. Но нет ничего невозможного. Главное, чтобы для рептилии поддерживали нужную температуру.
– Судя по вашим словам, – заметил Николя, – вы полагаете, что можно собрать змеиный яд, но я не представляю, как это сделать.
– Нет ничего проще, – ответил Семакгюс. – Я раз двадцать видел, как это делают в Индии. Факиры и дервиши, которые управляются со змеями, заставляют их кусать ткань, натянутую на калебас.
– Калебас?
– Высушенная и особым образом обработанная тыква. Что-то вроде круглой супницы.
– А это не опасно?
– Сначала змею раздражают палкой с рогаткой на конце, а потом, изловчившись, хватают за голову и сжимают ее. Защищаясь, змея выпускает яд. Когда отпускаешь змею, следует соблюдать предельную осторожность!
– Так, значит… – словно отвечая самому себе, начал Николя, – улица Пуарье, кролики, комочки шерсти, огонь в запертой комнате…
– И желтоватые и темные желтые чешуйки, которые оба раза вы принесли на своих сапогах! – объявил Семакгюс, торжественно потрясая мусором, собранным с подошв сапог Николя. – Да, дорогой Николя, на улице Пуарье преступник содержит кобру, чей яд убил мэтра Мурю!
За этим заявлением последовала долгая тишина.
– Круг поисков суживается, – задумчиво произнес Бурдо. – Насколько мне известно, в Париже кобрами не торгуют.
– Быть может, цыгане? Они иногда показывают рептилий на ярмарках.
– Маловероятно. Они слывут похитителями детей, а потому за ними ведется постоянный надзор. Это стало бы известно.
Николя покачал головой.
– Тогда частное лицо? Похоже, мы снова выходим на нашего неизвестного. Получается, он содержал змею на улице Пуарье. Но зачем и почему?
– Два хитроумных сыщика констатируют существование змеи и отравление ядом, – заговорил Семакгюс. – Эти же сыщики располагают клочком ткани, происходящим из Ост-Индии. Но у них нет ни одной версии. Так позвольте же мне, простому хирургу, высказать предположение, что тот, кто убивает с помощью змеиного яда, скорее всего, является моряком, солдатом, монахом или негоциантом, ибо такое живое оружие может попасть в руки только тех, кто побывал в жарких странах. Разумеется, от этого поиски не становятся легче, зато обретают целенаправленный характер. Я сам бывал в дальних краях и видел кобр, и готов разоблачать уловки противника, дабы полностью снять себя подозрения.
– Вы только послушайте его! – рассмеялся Николя. – Боюсь, наш Гийом хочет снова вкусить Бастилии. [45]45
См. «Загадка улицы Блан-Манто».
[Закрыть]Но, в сущности, он прав: пора готовить наступление. Нас ждет решающая битва. Шеренги строятся и наступают врассыпную. Давайте еще раз составим план того, что нам предстоит сделать в ближайшие дни.
И он подробно изложил порядок дальнейших действий.
– Один факт по-прежнему продолжает беспокоить меня, – заметил Бурдо. – Энефьянса-сына приговорили к галерам, следовательно, его имущество должно было перейти в пользу короны…
– Я вас перебью, Пьер, – сказал Николя. – Когда не было ни процесса, ни приговора, речи не идет и о передаче имущества.
– Значит, поэтому дом и оказался заброшенным?
– Без сомнения, хотя это не объясняет исчезновение мебели. Ее увезли, но почему и кто? Вопрос открыт. Вдобавок имеется еще загадочный дом напротив. Пьер, я призываю вас начать действовать в этом направлении. Узнайте, кому он принадлежит. Походите и порасспрашивайте соседей, а также местного нотариуса. У меня такое ощущение, что отсутствует какая-то очень важная деталь, и когда мы ее найдем, мы многое поймем.
– Вам надо бы, – вставил Семакгюс, – расспросить людей в Министерстве морского флота. Без сомнения, Сартин распахнет перед вами дверь архивов своего департамента, к коему относится и каторга в Бресте.
– А почему мы продолжаем говорить о галерах, когда таковых более не существует? – спросил Бурдо.
– Да будет вам известно, – назидательным тоном объяснил Семакгюс, – что королевские галеры прекратили свое существование в 1749 году, после смерти своего последнего главнокомандующего. Тысячи узников в Тулоне, Бресте и Рошфоре перешли под начало Морского министерства…
– Но галер более нет, остались только праздные узники!
– Вы не правы! Неужели вы думаете, что кому-то могло прийти в голову лишить государство рабской рабочей силы? Когда в 1755 году я был в Бресте [46]46
Автор благодарит Филиппа Жарну за его труд «Survivre au bagne de Brest» («Выжить на каторге в Бресте»), 2003, откуда он почерпнул свои сведения по данному вопросу.
[Закрыть], каторжники занимались строительными работами по обустройству порта. Кирками и мотыгами они разрушали скалистые берега реки Пенфельд, копали землю, вывозили камни и ил, откачивали воду, забивали сваи, строили фортификационные сооружения и пороховые склады, выполняли тяжелейшие земляные работы.
– Что ж, давайте зайдем с этой стороны.
– Пока мы будем добывать сведения, человек с улицы Пуарье снова ускользнет от нас! – воскликнул Бурдо. – Словно мы ищем иголку в стоге сена!
– Положимся на случай. Помните, как недавно мы случайно обнаружили в желудке жертвы остатки ананаса [47]47
См. «Убийство в особняке Сен-Флорантен».
[Закрыть], оказавшиеся главной уликой? Я очень верю в случай, хотя его неведомая сила превосходит наше понимание.
Бурдо усмехнулся, но так, чтобы Николя не увидел его усмешки.
– Итак, я беру на себя Морское министерство и Ост-индскую компанию. Бурдо отправится к нотариусу.
– А ваш Камине? – неожиданно спросил Семакгюс. – По-прежнему ничего? Ни одного нового трупа для вскрытия?
– Мы распространили его описание. Трупы, выловленные в реке, тщательно осматривают, равно как и тела, найденные в окрестностях города.
– Хорошо. Я продолжу поиски нашего изворотливого ядовитого убийцы среди своих ученых собратьев из Королевского ботанического сада.
Когда они расстались, ночь уже вступила в свои права. Сидя в карете, Николя нажал кнопку звонка часов с репетицией, и те пробили семь. Посмотрев на циферблат, он обнаружил, что стрелки опаздывают на пятнадцать минут. Усталость, сотканная из голода и желания выспаться, давила на него всей своей неподъемной тяжестью. Однако стоило ему подумать, что дома его ждет семейный ужин в обществе сына и Ноблекура, как усталость сменилась радостью. Но мысль об Эме д’Арране сжала ему сердце. Девушка упорно не давала о себе знать. Он попытался отогнать тревожные мысли и – хотя он и не желал признаваться в этом – ревнивый страх, вызванный ее молчанием. Призрак госпожи де Ластерье вновь возник между ним и его очаровательной возлюбленной, продолжая держать его в напряжении.
Перед домом Ноблекура он увидел роскошный экипаж и узнал гербы маршала Ришелье: маршал приехал навестить старого друга. Значит, надежда на спокойный вечер откладывалась. Войдя во двор и бросив взгляд в сторону погруженной во мрак булочной мэтра Мурю, ему стало грустно. Интересно, когда во двор вновь вернется аромат горячего хлеба, к которому, оказывается, он успел привыкнуть настолько, что теперь чувствовал себя обделенным. Жизнь дарила и отбирала. Мгновения счастья складывались в минуты и часы, но он замечал их, только когда они исчезали. Среди взрывов смеха, доносившихся с кухни, он узнал смех Луи, и вошел потихоньку, чтобы не нарушить всеобщее веселье. Размахивая половником, Катрина рассказывала что-то ужасно интересное, так что даже Пуатвен прекратил водить щеткой по башмаку. У Марион от смеха на глазах выступили слезы, и она вытирала их кончиком передника. Луи, верхом на стуле, сотрясался от хохота. Сирюс, радостно тявкая, размахивал в такт хвостом. И только устроившаяся на подоконнике Мушетта бесстрастно и презрительно взирала на непонятные содрогания человеческих существ.
– Так вот, – продолжала Катрина, – я этому индюку каждое утро кошачий концерт устраивала, чтопы божрать бригласить. И вот настал день, когда я ему польше ничего не давала, а к вечеру и вовсе бринялась гонять его бо всему бтичьему двору, чтоп он бобегал.
Присев на корточки, она изобразила бегущего индюка, вызвав очередной взрыв хохота благодарных слушателей.
– Но, боже мой, к чему такие сложности? – давясь от смеха, спросила Марион.
– Чтопы довести его до отчаяния и набугать до болусмерти. Когда он зовсем очумеет и берепугается, его хватают, накидывают на шею петлю, зловно брестубнику, и заставляют броглотить болстакана уксуса с золью и имбирем. Ну, тут он лапы и отпрасывает! А как пьется при этом! Но куда ж ему, петняге, теваться! Его душат и на бару тней оставляют висеть на крюке. Затем его ощипывают, потрошат, ошпаривают, промывают холодной водой, натирают золью, перцем и имбирем, шпигуют салом, добавляют корицу, рыльца гвоздики и – давай, давай! – на фертел! [48]48
Автор вычитал этот рецепт из книги: Charles Gerard. «L’Ancienne Alsace a table», 1877 (Шарль Жерар. «О том, как в старину ели в Эльзасе»).
[Закрыть]
Новый приступ веселья нарушило небольшое происшествие, укрепившее Николя в его предположениях. Первой увидела своего хозяина Мушетта; с того дня, когда он подобрал ее в Клюни, она выказывала ему безоговорочное обожание; вот и сейчас, спрыгнув на пол, она, как обычно, подбежала к нему и принялась тереться мордочкой о его ноги. Внезапно она резко обнюхала его и, охваченная страхом, испустила хриплый стон и, грозно выгнув спину, распушила хвост. В воздухе повис приторный запах, и кошка, будто завороженная, уставилась на сапоги, словно они являли собой грозного противника. От необычного поведения Мушетты весельчаки даже перестали хохотать и наконец заметили комиссара.
– Что случилось с Мушеттой, отец? Она зла как черт!
– Не обращайте внимания, от моих сапог пахнет врагом.
– Николя, хозяин просил передать, – произнесла Марион, – что, как только вы придете, он просит вас сразу подняться к нему. У него с визитом господин маршал.
Вручив треуголку Пуатвену и попросив ее почистить, он осторожно вынул пистолет и сунул к себе в карман: ему не хотелось, чтобы оружие попало в руки Луи. Едва он ступил на лестницу, как до него донесся громкий визгливый голос, уверенно о чем-то рассуждавший.
– Только подумайте, друг мой, в Бордо парламентские чиновники, эти драные кошки в чужих мехах, позабыв стыд и совесть, пытались мне возражать! Я привык, чтобы мне подчинялись безоговорочно и склонялись перед моей волей. Да как они смели возражать губернатору провинции, маршалу и пэру Франции? Они, видите ли, хотели запретить игру, и где? – у меня в доме! А я-то думал, что, завизировав роспуск парламента Бордо, я израсходовал все свое презрение! Ну ничего, я им это припомню!
– И вы еще жалуетесь, монсеньор, что воссозданный Парижский парламент не идет вам на уступки в тяжбе с госпожой де Сен-Венсан!
Маршал улыбнулся.
– Я не только не намерен скрыть от вас свои горести, но мне, напротив, самому хочется излиться перед вами, и я с удовольствием открою вам свою душу. [50]50
Лесаж. «Хромой бес». Гл. 13. Пер. под ред. Е.А. Гунста.
[Закрыть]
– Воистину, достойный ответ! – ступив на порог, произнес Николя. – Лукавому бесу есть чему поучиться у вашей мудрости. Вы достойно украшаете одно из сорока мест академии!
– Ах, черт побери! Однако он недурно владеет словом. Видимо, надо быть бретонцем, чтобы узнать слова автора «Жиль Блаза», «Хромого беса» и «Тюркаре»!
– Лесаж родом из Сарзо!
– Что я вам говорил? Ах, да! Оставив в стороне злопамятство, надо сказать, что разгон парламентов оказался весьма выгодным для королевства. Иначе бы судейское сословие, исключая, разумеется, одного прокурора…
Привстав в кресле, Ноблекур поклонился.
– …непременно наводнило бы все уровни власти, и все эти магистраты, вплоть до распоследнего писаря, сидящего где-нибудь в деревне, почитали бы себя королями. Монарх должен править без ограничений и разных там парламентских заявлений о злоупотреблениях. Но кто теперь нас слушает? Так что же, господин маркиз, какой ответ дадите вы от имени вашего сына? Мы сделаем его пажом?
– Господин маршал, моя благодарность поистине безмерна, однако надо спросить его самого.
– Как это – спросить его самого? Ну и странные же слова вы говорите! Какой еще ответ может быть дан на столь заманчивое предложение? Ему следует немедленно занять свое место в ряду Ранреев, а мы поведем его дальше. Нет, вы слышали? Когда это детей спрашивали об их устройстве? Следовать путем предков и преумножать славу своего рода! Так и только так. Ладно, пусть пошлют за ним, а я подожду. Вдруг этот оголец начнет капризничать, ему начнут утирать сопли…
Николя заметил, что по примеру своей приятельницы, госпожи де Морепа, уязвленный Ришелье быстренько переходил на простонародный язык, принятый среди либертенов эпохи Регентства.
Впрочем, что ему оставалось делать? Маршал знал, что Луи находится в доме. Николя предпочел бы заранее узнать мнение сына об этом предложении, но он не успел поговорить с ним, и от этого ему сейчас было на удивление грустно. Ему казалось, что у него только что отобрали естественную привилегию, дарованную ему самой природой. Решение, принятое сейчас, окажет влияние на всю дальнейшую судьбу Луи. Неумолимое колесо времени пришло в движение, и перед его взором предстали астрономические часы, находящиеся в Страсбургском соборе, который он посетил по дороге в Вену. В ушах раздался механический скрип шестеренок, и вместе с ним выстроилась роковая цепочка событий. Когда-то его отец маркиз де Ранрей своей волей нарушил размеренное течение его жизни. Что он тогда мог противопоставить судьбе, кроме страданий и страхов? Однако Париж принял его в свои объятия, а Сартин и Ларден направили на стезю, которая стала его, хотя он ее и не выбирал. Вот и сейчас ему оставалось лишь надеяться, что путь, открывавшийся перед Луи, отвечал чаяниям и желаниям мальчика. Вздыхая, он отправился за сыном.
Все произошло так, как он и предполагал. Герцог де Ришелье расписал свое предложение в самых заманчивых красках. Его ласковый тон и цветистые комплименты, вкупе с авторитетом, которым по праву пользовался победитель при Магоне в глазах юного Ранрея, соблазнили бы и менее простодушную натуру. Завладев воображением мальчика, Ришелье без особых усилий получил согласие Луи связать свое будущее с самой опасной и блистательной труппой, выступающей на подмостках придворного театра. Среди открывшихся перед Луи возможностей первостепенное значение имели две: он будет приближен к персоне короля и подготовится к военной карьере, о которой он мечтал давно и страстно.
– Идите, – произнес Ришелье, с милостивым видом отпуская молодого человека, – и будьте достойны ваших предков и вашего отца…
Подождав, пока мальчик вышел, он промолвил:
– …я возлагаю на него большие надежды. У него приятная внешность, красивое лицо, смышленый взгляд. Его надо будет выгодно женить на какой-нибудь девице из знатного рода.
И герцог игриво усмехнулся, отчего лицо его, напоминавшее мумию, пошло мелкими складками.
– На сем, господа, я отбываю. В городе меня ждут…
И, не завершив фразы, он небрежно помахал рукой; по его самоуверенному виду было ясно, куда дальше повлекут его стопы. Ноблекур встал и отправился провожать гостя. Взяв факел, Николя пошел вперед, освещая дорогу. Все спустились на улицу.
– Николя, у вас очень мрачный вид, – опираясь на руку комиссара, со вздохом произнес Ноблекур, поднимаясь обратно по лестнице.
– Нет… Но все произошло так стремительно. Я опасаюсь, что Луи дал свое согласие, не слишком хорошо представляя, к чему оно его обязывает.
– Зная вас уже давно, я предвидел ваши сомнения. Вы хотели прежде поговорить с Луи. Но подумайте, что изменилось бы от вашего разговора? Луи гораздо более взрослый, чем вам кажется. Когда по просьбе Лардена я давал вам уроки права, вы были совершенно неопытны, но ваш сильный характер давал о себе знать. Так позвольте ему самому формировать свой характер и укреплять его! Слишком серьезное отношение родителей, особенно отцов, к детям лишает их наивности и чистосердечия, место которых тотчас занимает ханжеское лицемерие. Вы же знаете, как ему хочется стать достойным слугой короля. И как вы считаете, куда его может привести это достойное желание? Это желание досталось ему от Ранреев, от вас и, я бы даже сказал, от матери, достойной женщины, выброшенной судьбой на обочину общества. Довольно грустить. Не дайте сыну заподозрить, что вы сомневаетесь в правильности его выбора. Напротив, поддержите его, окружите советами, необходимыми в его новом положении. Убежден, он достойно последует своим путем, тем более что цель его возвышенна.
Успокоенный жизнеутверждающей философией старого магистрата, Николя спросил:
– Что говорят о принце Конти? Для вас ни в городе, ни при дворе нет секретов.
– Странно, что вы спрашиваете меня о нем именно сегодня. Незадолго до вашего прихода старый лис Ришелье рассказал мне о сговоре принца с Парламентом. Отсюда, собственно, и услышанная вами яростная диатриба высокого полета против советников в кошачьих мантиях.
– Говорят, Конти пользуется популярностью?
– Пф! Он на это претендует, впрочем, как и на многое другое. Он считает, что способен повести за собой Парламент и стать для народа новым герцогом де Бофором. На самом деле Парламент его не уважает, а народ не знает. Принц готов на все, но он ни к чему не пригоден. Самый красивый и самый величественный из мужчин, кумир и образец для достойной – или дурной – компании либертенов. Говоря языком Рабле, у него свои повадки и свой стиль, а иногда и свой язык. Лучше всего его охарактеризовала его собственная мать: «Мой сын не обделен умом, причем ум его весьма разносторонний, так что поначалу замечаешь исключительно его широту. Но он подобен обелиску, и чем выше он поднимается, тем уже становится, а завершается и вовсе шпицем, словно колокольня!» [51]51
См. «Мемуары принца де Линя».
[Закрыть]
– Однако маршал по-прежнему не угомонился?
Ноблекур меланхолично покачал головой.
– Есть два способа быть старым. Одни драпирутся в неудобства возраста, словно в мантию для коронования, а другие, подобно Ришелье, убеждают себя, а заодно и всех остальных, что они не замечают своего возраста.
– Да, молодость Ришелье доживает второе сорокалетие. А каков ваш способ?
Ноблекур улыбнулся.
– Кстати, а как по-вашему, могу я считать себя старым? Ведь все зависит только от меня. Если говорить честно, я предпочитаю соединять оба способа. Я заявляю, что не намерен следовать Ришелье, и иногда мне это удается. По крайней мере я готов появляться в облике старца, главное – не давать лениться телу и уму. Тем хуже для тех, кто с этим не согласен. Я также признаюсь себе, что не хочу умирать. Я еще слишком любопытен… Не знаю, как у меня это получится.
Из библиотеки доносился звон хрусталя и фарфора, сопровождаемый журчанием голосов: Катрина и Марион ставили на стол приборы. С испуганным видом прошмыгнул Луи. Николя с гордостью окинул его придирчивым взором: действительно, в нем гораздо больше чувствовалась порода, нежели в нем самом в его возрасте, а посадка головы один в один напоминала его деда-маркиза. Катрина отчитала опоздавших к столу, и те, устыдившись, съели суп в полнейшей тишине.
– Возможно ли, отец, – нарушил молчание Луи, – что этот маленький манерный человечек когда-то был великим полководцем?
– Вот он, суровый приговор юности!
– Луи, – ответил Николя, – никогда не доверяйте внешности. Вы знаете про битву при Фонтенуа, где отличился мой отец. А знаете ли вы, что успех наш висел на волоске и в любую минуту мог обернуться катастрофой? Так вот, этот человек и был тем самым волоском. Наши войска теснили со всех сторон, офицеры главного штаба впали в панику. Покойный король собрал экстренный военный совет, во время которого позволил офицерам не покидать седел; никто не знал, что делать. Взяв слово, Ришелье напомнил, что у нас в запасе имеется еще одна батарея и если огонь ее направить в нужную точку, она уничтожит вражескую пехоту и нанесет врагу невосполнимый урон. Маршал Мориц Саксонский приказал не трогать резерв. «Король выше маршала; королю стоит только приказать», – произнес Ришелье.
– А дальше?
– А дальше король последовал его совету, и правильно сделал. После двух или трех залпов противник дрогнул, и Ришелье вместе с отрядами его величества и вашим дедом пошли в атаку и искрошили противника в куски. Так пишется история. Запомните этот рассказ, а также помните, что маршал всегда оказывал мне покровительство. При дворе вам будут говорить про него много плохого; но так уж устроен двор. Для вас главное запомнить: герцог – отважный солдат и друг нашего дома и дома господина де Ноблекура.
При этих словах Ноблекур величественно кивнул Луи.
– Ах, отец, как бы мне хотелось в такие минуты оказаться на поле сражения!
Восторги детей питают тревоги отцов, мрачно подумал Николя. Разумеется, он сам доставлял немало хлопот маркизу де Ранрею… Хотя за время своей работы он насмотрелся немало ужасов, когда он вспоминал подробные рассказы отца о кампаниях и баталиях, в которых тот принимал участие, его по-прежнему охватывала дрожь, и он с трудом прогонял видение поля битвы, усеянного грудами сваленных в беспорядке мертвецов, иссеченных и ограбленных. Между тем Луи подробно расспрашивал отца об обязанностях пажей. Ноблекур дополнял ответы Николя полезными советами. Марион и Катрина, как обычно, превзошли себя, приготовив жирного кролика, одного из тех, которых выращивал в клетке Пуатвен. Клетка стояла в глубине садика, и он регулярно обходил одному ему известные места в поисках корма для ушастых. Принесенного в жертву зверька старательно освободили от костей, начинили его собственной печенью и кусочками свиной грудинки, приправили пряными травами и обернули тончайшей, словно кружево, жировой пленкой свиного сальника. Увернутую таким образом тушку уложили в выстланную шпиком форму для террина, полили бульоном из телятины и стаканчиком белого вина и отправили тушить в духовку. Сейчас ломтики этого изысканнейшего мяса покоились на ложе из щавеля.
– После Жюйи для меня это настоящая рождественская трапеза! – воскликнул Луи, обычно не позволявший себе разговаривать за столом.
– Ты еще не знаешь, что будет дальше, – подмигнула ему Катрина.
Вскоре на стол принесли истинный шедевр: башню, сложенную из кусочков омлета, скрепленных вареньем из абрикосов, смородинным желе и мармеладом из мирабели. Шедевр был припорошен сахаром и глазирован с помощью раскаленной лопатки. Пришлось унимать Ноблекура, который, вдоволь отведав кролика, или, как он выразился, своего жильца, положил себе такой объемный кусок омлета, что обе служанки тотчас встали на дыбы и, объединившись, к его великому разочарованию, отобрали у него тарелку.
Вечер завершился вполне мирно, под обсуждение предстоящей церемонии коронования. Раскрасневшись, Луи то и дело спрашивал, сможет ли он присутствовать на церемонии, хотя на этот вопрос ему никто не мог дать ответа. Николя пообещал, что, как только выпадет свободное время, он отвезет его посмотреть на парадные экипажи и королевскую карету. Их выставили на всеобщее обозрение, и день ото дня все больше людей приходило полюбоваться пышными украшениями и необыкновенной росписью королевского экипажа, восхищавшего признанных знатоков. А в лавке ювелира Обера сверкала всеми огнями алмазная корона; ее алмазы регент и Санси оценили более чем в восемнадцать миллионов ливров. На днях опубликовали порядок церемонии и прохода короля. Его величество выезжал из Версаля в большой карете вместе с королевой, принцами, двором и министрами. Во дворце оставались только его тетки и беременная графиня д’Артуа. В каждом городе, через который проезжал королевский кортеж, было велено стрелять из пушек, звонить во все колокола и встречать карету бурным народным ликованием. Предусмотренное ликование вызвало улыбку у Ноблекура; он полагал странным планировать выражение эмоций; впрочем, он не отрицал, что ликовать, как и палить из пушек, вполне можно по команде. Луи с восторгом зачитал, что между Парижем и Реймсом одновременно будут курсировать двадцать тысяч почтовых лошадей. Это известие у каждого вызвало улыбку, связанную с собственными воспоминаниями.
– Уже поздно, – сообщил Николя, взглянув на часы на каминной полке.
– Быть не может! – воскликнул Ноблекур. – Эти часы стоят, их забыли завести. Впрочем, два раза в день они с заслуженным постоянством показывают верное время!
Глубокой ночью Николя разбудил душераздирающий крик. Ему показалось, что крик исходит из комнаты Луи, и он бросился к сыну. Сидя на постели, мальчик растерянно озирался по сторонам; по лицу его струились капельки пота. Обняв его, Николя почувствовал, как он весь дрожит.
– Успокойтесь, это всего лишь кошмарный сон. Ужин был слишком плотным, и, как следствие, тяжесть в желудке и дурное пищеварение.
– Отец, я снова видел капуцина.
– Какого капуцина? Того самого, из Жюйи?
– Да, он хотел увести меня… я сопротивлялся… И проснулся.
Успокоившись, он, похоже, погрузился в собственные мысли.
– Увидев его во сне, я вспомнил одну деталь, которая, возможно, будет вам полезна.
– Я вас слушаю, Луи.
– Вам известно, в чем ходят монахи-капуцины?
– Разумеется, ряса с остроконечным капюшоном, веревка вместо пояса и босые ноги…
– …в кожаных сандалиях.
– И что же?
– Когда он вновь предстал у меня перед глазами, я вспомнил, что у него на щиколотках виднелись следы как от ожогов.
– Ожогов?
– Розоватые шрамы на каждой ноге.
– А лица его вы не помните? Во сне оно по-прежнему оставалось скрытым?
– Не помню… В Жюйи он опускал голову и глубоко надвигал капюшон. Я видел только кончик его бороды. Все остальное словно во сне.
Вторую ночь подряд Николя сидел, оберегая сон сына. Однако вскоре он задремал, но даже погрузившись в тревожный сон, он продолжал обдумывать сообщение Луи.
