Текст книги "Мучная война"

Автор книги: Жан-Франсуа Паро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

Пройдя по узкому коридору и уперевшись в запертую дверь, он достал отмычку и, пошевелив ею в замке, не без труда открыл ее. Стоило ему войти внутрь, как дверь за ним захлопнулась. Осмотрев ее, он понял, что из-за приколоченных к двери кусочков свинца у нее смещен центр тяжести, а потому она все время стремится принять закрытое положение. Неужели столько сложностей только для того, чтобы сюда не попал кроличий народ? Любопытно, что по сравнению с другими комнатами это помещение показалось ему менее обшарпанным. Стены покрывали дощатые сосновые панели, а зола в камине оказалась подозрительно теплой. Внезапно резкий запах защекотал ему ноздри. Подняв повыше огарок, он довольно быстро обнаружил источник запаха: на стене напротив двери чернела нарисованная углем заглавная буква K, перечеркнутая черной линией, а рядом кто-то намалевал зеленой краской букву I. Он пощупал краску пальцем: совсем свежая! Кто-то, возможно, тот же, кто подпилил доски, зашел сюда и нарисовал эти загадочные знаки. Следовательно, надо выяснить, каким образом он проникает в дом, иначе говоря, осмотреть каждый уголок. Повернув назад, он заметил на земле маленькие комочки, тотчас пробудившие в нем воспоминания двадцатипятилетней давности.

Ребенком он нередко оставался ночевать у своего крестного в замке Ранрей; ему отвели комнату в башне, под самой крышей, и иногда по ночам он просыпался оттого, что кто-то топал прямо у него над головой. Заслышав загадочные шаги, он в ужасе забирался с головой под одеяло. Когда же он поведал о своих страхах кормилице Фине, та с уверенностью заявила, что под кровлей замка блуждает выходец с того света.

–  Done da bardon an Kraon! – воскликнула она. – И да простит его Господь! – И, убедившись, что поблизости нет каноника Ле Флока, она велела мальчику – если звуки будут повторяться – на одном дыхании девять раз произносить спасительное заклинание: «Mar bez Satan, ra’z l pell en an Doue»: «Именем Господа заклинаю тебя, уходи, если ты дьявол». После разговора с кормилицей ему стало еще страшней. Но однажды кто-то поведал о его страхах маркизу, и тот, взяв крестника за руку, отправился вместе с ним ночью на чердак; когда стало светать, в одной из бойниц появился чей-то темный силуэт; оглядевшись, неизвестное существо спрыгнуло на пол. Николя чуть не вскрикнул от страха, но маркиз зажал ему рот рукой. Николя смотрел во все глаза и вскоре различил филина, величественно вышагивавшего по чердаку; походив немного, птица занялась сооружением гнезда, используя для этого разбросанные по чердаку веточки, косточки и комочки из отрыгнутой шерсти съеденных им мышей. Урок пошел впрок. С этого дня мальчик решил, что ни о чем нельзя судить поспешно и только на основании видимости. Его отец, относившийся к тем счастливым скептикам, что делали выводы, основанные на опыте и разуме, больше всего боялся легковерных умов, готовых безоговорочно соглашаться с чем угодно. Цитируя Фернейского отшельника [33]33
  Вольтера.


[Закрыть], он говорил, что не понимает, когда люди, «желая оказать уважение Высшему Существу», принимаются бичевать себя, царапать, бегать голышом, поститься и проделывать тысячи всевозможных сумасбродств. Он считал, что разум должен отталкивать от себя предрассудки, дабы те не препятствовали прогрессу. Только разум является подлинным источником истины, с надменным видом объяснял он Николя, а в глазах его прыгали веселые искорки. Он уважал религиозные догматы в той степени, в какой они отражали общие верования. В результате такого воспитания Николя, несмотря на свою непоколебимую веру во Всевышнего, непременную составляющую его верности, научился смотреть глубже и за видимостью всегда стремился отыскать суть.

Итак, если комочки отрыгнула ночная птица, каковых в городе водилось немало, как они попали в закрытую комнату? Может, птица поселилась на крыше и комочки падают в трубу? Сомнительно, однако за рабочую гипотезу принять можно. Облазив дом от погреба до чердака, он больше ничего не обнаружил, разве что сладковатый запах, висевший то в одном углу, то в другом; запах показался ему знакомым, но он так и не вспомнил, где его обонял. Перестав гадать, он закрыл дом, решив как можно скорее взять его под постоянное наблюдение.

Сев в ожидавший его фиакр, он поехал в Шатле. По дороге он встретил несколько подразделений конных мушкетеров. Порядок был восстановлен, зачинщиков арестовали. День угасал; после бурного дня вечерний город казался на редкость молчаливым. Взбежав по главной лестнице, он вошел в дежурную часть и увидев, что Бурдо на месте, немедленно поведал ему про свои поиски на улице Пуарье. Выслушав его рассказ, инспектор задумался.

– Нас пытаются сбить со следа. Мне кажется, кто-то усиленно старается направить нас по ложному пути.

– Согласен! Не исключено, что все, что я сейчас увидел, является прикрытием, видимостью, усугубляющей наше непонимание. Кто-то хочет либо привлечь наше внимание к дому Энефьянса, либо, наоборот, отвадить нас от него. У меня появился глаз, к сожалению, без ног…

Бурдо усмехнулся.

– Вы громоздите тайны на загадки!

– Старый безногий солдат, чья сапожная мастерская находится в нескольких ту азах от дома Энефьянса.

– И чем же вы его соблазнили?

– Дорогой Пьер, достаточно уметь слушать. Надо немедленно установить круглосуточное наблюдение за домом, отрядив туда не менее двух агентов.

Карандашиком он начертил на клочке бумаги план улицы и расположение дома Энефьянса.

– А что новенького у вас?

– Бабен сообщила мне имя нотариуса Мурю. Конечно, не сразу, но желание насолить хозяйке и Камине оказалось сильнее преданности хозяину.

– И каков результат?

– Я отправился к мэтру Деламаншу, чья контора расположена на улице Прувер, там, где ее пересекает улица Дез-Экю. Он сразу все рассказал, без выкрутасов. Представьте себе, за обучение Камине платил сам булочник. Платил самому себе. Но это еще не все. Он вполне мог бесплатно обучать сына своего друга и при этом не говорить об этом молодому человеку. Но он успел составить завещание, согласно которому его наследником становится Камине, которого он de jureпризнает своим внебрачным сыном.

Николя молчал, словно соизмерял важность рассказа Бурдо.

– А Камине знал об этом?

– С точностью не может сказать никто, даже нотариус.

– Не будем торопиться и делать ставку на это открытие, влекущее за собой целый ряд гипотез, противоречащих друг другу. Если ученик знал о своем происхождении, значит, он, скорее всего, знал и о завещании, то есть о том, что он является единственным наследником. Если судить по мезальянсу госпожи Мурю, она выходила замуж едва ли не в одном платье, без приданого и без свадебной корзины, иначе именуемой donation propter nuptias.

– Пощадите! – вскричал Бурдо. – Я, в отличие от некоторых, не служил помощником нотариуса в Ренне.

– Простите меня, Пьер. Я хочу сказать, что в свадебном контракте наверняка не было записано preciput, т. е. никаких преимуществ в части, относящейся к разделу наследства.

– И что же?

– А то, что дамочке нечего ждать, и она окажется на улице голышом, как было до свадьбы. Перспектива, скажу вам, для особы, помешанной на своем происхождении, совершенно невыносимая.

– Но знает ли она об этом?

– В том-то и загвоздка! Можно предположить, что эти двое замыслили убить Мурю, чтобы спокойно воспользоваться его денежками. А кстати, велико ли его состояние?

– Вы даже представить себе не можете, как велико. В Париже трудолюбивый ремесленник может сколотить изрядное состояние. Решительно, загадки так и витают вокруг трупа Мурю и вокруг дома Энефьянса, который…

– Не торопитесь! У нас нет никаких гарантий, что оба дела связаны между собой. Но у нас есть повод для допросов. Кстати, раз все деньги отходят нашему молодчику, значит, дама вне подозрений.

– А если, – задумчиво произнес Бурдо, – он хотел убить мужа в надежде, что его деньги достанутся вдове? Судя по рассказам, он не слишком много времени проводил у печи. Сей чичисбей молод, а дама в возрасте…

– Значит, надобно еще раз допросить вдову Мурю. И я, пожалуй, пойду к ней. Встретимся здесь.

Бурдо с улыбкой наблюдал за воинственно настроенным Николя. Перед ним стоял уже не ученик нотариуса в Ренне, привыкший копаться в пыльных бумагах, а потомок рыцаря, маркиза де Ранрея.

Сев в фиакр, Николя неожиданно решил посчитать, сколько лет он неутомимо ведет борьбу с преступностью. Служа королю, он распутывал загадки, раскрывал преступления, вытекавшие одно из другого… ему показалось, что он, словно хрупкая ореховая скорлупка, давным-давно плывет по течению бесконечной реки. Он никогда не скучал, но и не отдыхал и не имел времени на какие-либо иные занятия. Вспомнив о счастливо обретенном Луи, он почувствовал, что юные годы сына ускользают от него. Закрыв глаза, он увидел лицо Эме д’Арране. Где она сейчас? Надо ли ему написать ей? Растрогает ли ее его письмо? Но когда внутренний голос ясно спросил его: «Зачем?», он понял, что покорное следование по уготованному пути не для него. Не имея возможности предугадать все извивы судьбы, он чувствовал, что только от него зависит, будет грядущий день счастливым или несчастным. И, окунувшись с головой в текущие заботы, принялся обдумывать, как лучше начать разговор с госпожой Мурю. В черном перкалевом платье вдова Мурю сидела у себя в комнате; ее бледное, без грима лицо выдавало ее подлинный возраст; увидев Николя, она метнула на него гневный взор.

– Сударь, долго мне еще торчать в четырех стенах собственного жилища?

– Зависит только от вас. Если я пойму, что вы со мной искренни, я немедленно сниму охрану с ваших апартаментов. В противном случае… Поэтому советую вам правдиво отвечать на вопросы, кои я вам сейчас задам.

Пристально глядя на него, она, похоже, пыталась отыскать в его словах скрытый смысл.

– Сударыня, я раскрываю карты, дабы вы убедились, что все козыри у меня. Поэтому сопротивляться не советую. Я знаю, где и с кем вы провели ночь с воскресенья на понедельник. И знаю, о каком молодом человеке идет речь. Если вы станете опровергать мои слова и отрицать очевидное, я немедленно призову свидетеля, сидящего у меня в экипаже.

Он не раз имел возможность убедиться, что изобилие подробностей увеличивает меткость удара.

Она пожала плечами.

– И что будет?

– Я немедленно вас арестую, препровожу в Шатле и передам судье по уголовным делам.

– А на каком основании, сударь?

– По подозрению в убийстве мэтра Мурю, вашего супруга.

– Сударь, последний раз, когда я видела его, он был жив и вполне здоров.

– И, без сомнения, ел свою кашу?

Скрестив руки, она выдержала удар.

– Кто-то сказал мне, что видел его живым и здоровым.

– Кто же, сударыня? Мне кажется, вы решили заменить одну ложь на другую.

– Я ничего не решаю, я знаю. Это все.

– Этого недостаточно. Разве не Дени, Дени Камине, ваш юный любовник, разве не он спустился вниз в поисках бутылки вина и наткнулся на группу мужчин, среди которых узнал своего хозяина?

Она издала резкий смешок.

– Вы не можете понять.

– Не стоит заблуждаться, последующие события восстановить довольно просто. Вы родились не для того, чтобы стать булочницей. Вас заставила нужда. Появился молодой человек, он вам улыбался, и в конце концов он вам понравился. Вы сопротивлялись, а потом уступили. В этом нет ничего необычного, даже если оставить в стороне соображения морали. Но вот убивать собственного мужа не стоит, ибо это уже чересчур. Да и посещать дом Гурдан я бы тоже не советовал. Наконец, сударыня, стыд… и…

– О ком вы говорите? Я не знаю этой женщины.

Ему показалось, что на этот раз она сказала правду.

– Где вы обычно встречались с Камине?

– В гостинице. В хорошей гостинице.

– Что ж, придется вам объяснить, что вы встречались в веселом доме, принадлежащем Гурдан, главной парижской сводне. Полагаю, этим все сказано.

Она зарыдала.

– Господин комиссар, Дени не убивал моего мужа. Я сейчас вам все расскажу. Заметив мэтра Мурю, он испугался, что тот его узнал. Разволновавшись, он бросился наверх. Но так как ничего не произошло, он немного успокоился. Он решил покинуть улицу Монмартр, его будущее ремесло ему не нравилось, он хотел подыскать себе иное занятие, тоже в Париже, и как только все пойдет хорошо, обещал дать мне знать. Я отдала ему драгоценности, бывшие на мне в тот день. Мы ждали…

Он протянул ей носовой платок.

– …Он решил выйти через дверь, ведущую на улицу Де-Пон-Сен-Совер, в то время как мне предстояло воспользоваться черным ходом. Я выбежала из дома, взяла фиакр и поехала на улицу Монмартр.

– И с тех пор вы не получали от него никаких известий?

– Как я могу их получить? Запертая в комнате, не имея возможности выйти за пределы этих стен, под охраной ваших сбиров!

– Нам необходимо найти его. Его отсутствие усугубляет наши подозрения.

Он сделал долгую паузу.

– Сударыня, я верну вам свободу, но при одном условии: как только вы получите известие от Камине, вы немедленно дадите мне знать. Если он появится, предупредите меня. Договорились?

– Да, господин комиссар.

От госпожи Мурю он направился к Бабен. Она не смогла назвать ему точный час возвращения своей хозяйки, ибо сама вернулась домой только утром. Принимая во внимание ее неприязнь к булочнице, он решил, что она говорит правду, и объявил ей, что она свободна, хотя и не может покидать город. Выйдя на улицу, он неожиданно почувствовал страшную усталость. Искушение зайти домой и немного отдохнуть было столь сильно, что, дабы не потерпеть поражение в борьбе с самим собой, он быстро вскочил в фиакр.

В Шатле его ждал сюрприз. Семакгюс, весь день пробывший в Королевском ботаническом саду, где он сравнивал наброски, сделанные им в Вене, с местными гербариями, явился в дежурную часть и вместе с Бурдо ожидал его возвращения. Николя быстро рассказал друзьям о своем визите на улицу Монмартр.

– И как ты нашел безутешную вдову? – спросил инспектор.

– Госпожа Мурю красиво говорит, еще лучше молчит, охотно спорит, а иногда готова подпустить шпильку.

– Однако для женщины это комплимент, – со смехом произнес Семакгюс.

– И вы полагаете, она сказала правду? – озадаченно промолвил Бурдо.

– В любом случае этот допрос приблизил нас к истине. Разумеется, у нас пока имеется лишь картина без рамы, ибо я действительно не могу утверждать, что, расставшись с любовником, она отправилась домой. Тем не менее замечу, что, выходя на улицу Де-Пон-Сен-Совер, Камине не мог не знать, что он рискует наткнуться на Мурю… А булочник, если он, конечно, узнал своего ученика – на самом деле своего внебрачного сына, – вполне мог его дождаться. Но когда так много «если», сомнительно…

– Мэтр Мурю, – произнес Бурдо, – окончил дни свои в собственной пекарне. Вправе ли мы предположить, что после долгой беседы оба возвращаются на улицу Монмартр, а потом Камине дает булочнику яд? Ведь наши высокочтимые анатомы констатировали смерть именно от яда.

– Отравление, кое мы констатировали, – вмешался Семакгюс, – вполне могло произойти на улице, хотя в принципе это сложно, ибо требует предварительных приготовлений, а все говорит о том, что Камине не ожидал увидеть своего хозяина у Гурдан. Таким образом, мы не можем с точностью сказать, где и в какое время булочнику ввели яд.

– Золотые слова, Гийом, – отозвался Николя. – Не стоит нарушать законы логики, иначе возникнут недоразумения. Итак, давайте набросаем схему. Камине выходит от Гурдан. Он сталкивается с Мурю. Булочник не предполагает, что молодой человек только что выскользнул из объятий его жены, и считает их встречу случайной. А что дальше?..

– А дальше сцена третья, действие пятое, – усмехнулся Семакгюс. – И мы не знаем, что в ней происходит.

Лихорадочно размышляя, Николя не ответил. В этой головоломке ему не хватало деталей. А те, что были под рукой, слишком легко входили одна в другую, оправдывая любую версию. Конечно, можно подобрать доказательства, однако они не кажутся убедительными, а значит, их нельзя признать бесспорными.

Сложив руки на коленях, Семакгюс перегнулся пополам, склонившись почти до пола.

– У вас опять начались боли, Гийом? Не знал, что настало время приступов.

– Вовсе нет, насмешник. Хотя, конечно, иногда слишком долгое пребывание на ногах доставляет мне неприятности. Но сейчас я просто восхищаюсь сиянием ваших сапог и…

– Какая странная манера восхищаться! Но я с гордостью могу сообщить, что славный солдат, служивший под командой Шевера, из дружеских чувств к вашему покорному слуге начистил их до блеска и придал им поистине несравненный глянец, обративший на себя ваше столь пристальное внимание.

Стараясь скрыть одышку, Семакгюс преклонил колени и, схватив правый сапог комиссара за носок, водрузил на нос очки, которые стеснялся носить постоянно.

– О, дело нешуточное, – насмешливо произнес Бурдо, – наш дражайший анатом вытащил очки!

– Смейтесь сколько угодно, – бросил Семакгюс, – однако тут действительно есть дело для ботаника. В моем возрасте вы или видите хорошо, или не видите ничего. Издалека я все прекрасно вижу.

И, умолкнув, он снял с сапога крошечную частицу, похожую на кусочек ногтя.

– Что, разве сработано не отлично? Осталась грязь?

Не отвечая, Семакгюс внимательнейшим образом разглядывал свою находку.

– Заговорит он наконец, – с нарочитым гневом завопил Бурдо, – или слова придется вытягивать из него клещами? Что ж, позовем на помощь Сансона!

– Я осмысливаю свою находку и никак не могу справиться с изумлением, в кое она меня повергла.

– Боже, – воскликнул инспектор, – без сомнения, у господина де Ноблекура отменные ученики! Теперь Семакгюс начнет вещать со своего треножника!

– Смейтесь, мы об этом еще поговорим, – изрек корабельный хирург, осторожно положив крошечный кусочек в середину большого платка и, старательно связав узелком концы, спрятал платок в карман.

– Всего один вопрос, Николя. Ваш солдат действительно счистил грязь с ваших сапог?

– Без сомнения! Результат безупречен. Он чистил их щеткой, скоблил, смазывал, натирал, затем отполировал до блеска, а под конец вновь прошелся щеткой. Говоря «отполировал», я имел в виду шпоры.

– Потом, судя по рассказу Бурдо, вы отправились обыскивать дом Энефьянса.

– Да, он находится в двух шагах от лавки сапожника.

– Благодарю, это все, что я хотел узнать. Сегодня я вам больше ничего не скажу.

– Вот так теперь держат слово!

– Полно, господа, – заговорил Николя. – Вернемся к вещам серьезным. Полагаю, нам следует допросить наших подмастерьев. Надеюсь, посидев в одиночных камерах, они стали сговорчивее. Уверен, они знают гораздо больше, только не хотят говорить.

Бурдо взглянул на часы.

– Идемте, а затем я приглашаю вас в наш любимый трактир.

Семакгюс первым ответил согласием на предложение инспектора. Николя вспомнил, что его ждет сын. Однако время было не раннее, и, даже отклонив предложение Бурдо, он все равно явится домой поздно. К тому же после допроса следовало подвести итоги. Луи устал и наверняка уже спит. Спустившись по лестнице, они направились в ту часть крепости, что служила тюрьмой.

– Начнем с самого юного, – предложил Бурдо.

Он приказал надзирателю дать им фонарь, а тюремщику – проводить их в камеру. На улице стемнело, и тюрьма погрузилась в кромешный мрак. Позвякивая ключами, тюремщик шел впереди. Узнав, что двое мошенников сидят в платных камерах, он даже не пытался скрыть усмешки. Надо быть полным безумцем, чтобы вот так выкидывать деньги на ветер, в то время когда цена на хлеб растет не по дням, а по часам. Комиссар сухо предложил ему замолчать и без лишних слов проводить их куда приказано. Однако на тюремщика его слова произвели обратное действие: он принялся громко производить подсчеты:

– О! Понимаю, чего ж не посидеть, когда у тебя есть высокий покровитель… Они сидят здесь уже два дня. Одиночная камера с кроватью, это пять су в день, а две камеры – все десять. А известно ли вам, что простыни там меняют аж раз в три недели? Про кормежку я и не говорю: на каждого уходит в день по ливру и четыре су! А ведь какой-нибудь несчастный трудяга вряд ли заработает больше ливра в день. Бывают же счастливчики! Многие, думаю, захотели бы оказаться на их месте!

– Если ты немедленно не закроешь рот, – прикрикнул на него Бурдо, – потеряешь свое место. И только попробуй обращаться с ними дурно, мы сразу об этом узнаем!

Выругавшись, тюремщик замолчал. Пройдя по первому этажу, он подошел к массивной двери и со скрипом повернул в замке ключ. Пинком распахнув дверь, он, высоко подняв фонарь, вошел в камеру. Осветив голые стены, пляшущий луч замер на кровати, где под одеялом угадывались очертания скорчившегося тела. Почуяв хорошо знакомый неприятный запах, пресный, с металлическим привкусом, Николя покрылся холодным потом: неужели предчувствие не обмануло его и произошло самое ужасное? Много лет назад в соседней камере повесился старый солдат. Какое бы страшное преступление он ни совершил, совесть по-прежнему мучила Николя, не позволяя забыть о самоубийце. Тревожную тишину нарушало только дыхание посетителей.

– Маленький негодяй спит, – неуверенно проговорил тюремщик.

По глазам Семакгюса Николя понял, что не он один почувствовал неладное.

– Давайте все отойдем, – промолвил он. – Доктор Семакгюс попробует разбудить свидетеля.

Приблизившись к узкому лежаку, хирург осторожно потянул за одеяло; не встретив сопротивления, оно соскользнуло на пол. Николя приблизил фонарь. Упавшее одеяло явило на свет жалкое зрелище. На залитом кровью лежаке покоилось свернутое в клубок недвижное тело Фриопа. Семакгюс схватил хрупкое запястье и, вытащив из кармана зеркальце, приставил его к губам мальчика. Широкая спина хирурга заслоняла от Николя узника; последующие мгновения показались ему целым веком. Наконец, отбросив в сторону пропитанные кровью узкие холщовые бинты, Семакгюс сурово произнес:

– Тюремщик, живо за квартальным врачом!

Затем, повернувшись к комиссару, он покачал головой, и на его широком лице появилось выражение сострадания.

– Николя, ваш свидетель жив и здоров, хотя и очень слаб…

– Он пытался по…

– Нет, никоим образом. Но кое-что вас, несомненно, удивит: ваш подмастерье… Как его там зовут?

– Фриоп, Анн Фриоп.

– Анн! Тогда все понятно.

– Гийом, я вас не понимаю.

– Дело в том, что ваш подмастерье не мальчик, а девушка, самая настоящая девушка!

– Девушка?

– И прекрасно сложенная! Так хорошо, что никто не заметил, что она была беременна, на втором или на третьем месяце. У нее случился выкидыш, от которого, полагаю, она оправится, несмотря на большую потерю крови. Бурдо, не могли бы вы раздобыть горячей воды, бинтов и корпии, а также чистую простыню и одеяло потеплее. Здешняя якобы шерстяная тряпка никуда не годится!

– Это многое объясняет и одновременно усложняет, – проговорил Николя.

Раздался шум шагов, и в камеру следом за тюремщиком вошел мужчина; возбужденный случившимся, тюремщик попытался продвинуться поближе к несчастной, дабы насладиться зрелищем, однако комиссар оттолкнул его. Подняв глаза на вновь прибывшего, он узнал тонкое лицо и карие, излучавшие улыбчивое дружелюбие глаза доктора Жевиглана. [34]34
  См. «Убийство в особняке Сен-Флорантен».


[Закрыть]

– Сударь, как я рад нашей встрече!

– Ах, дорогой друг, – воскликнул доктор, – вам известен предмет моих исследований. Наряду с основными докторами, господами де Ла Ривьером и Леклерком, я теперь являюсь сверхштатным королевским врачом Шатле. Мои коллеги охотно предоставляют мне возможность выходить вместо них; вот и сегодня я их замещаю.

– Вы уже знакомы с инспектором Бурдо. Разрешите представить вам моего друга, доктора Гийома Семакгюса, корабельного хирурга. Во время наших расследований мы нередко прибегаем к его помощи, ибо у него необычайно богатый врачебный опыт.

– Я всего лишь хирург, – произнес Семакгюс, – и не претендую на звание, принадлежащее иному цеху.

– Я питаю к нему несказанное уважение. Не вы ли, случаем, являетесь тем самым ботаником, знатоком тропических растений, которому поет хвалы господин Жюсье?

– Ваш слуга, сударь, это действительно я. Однако время торопит. Речь идет о выкидыше. В нескольких словах: эта женщина выдавала себя за мужчину, а потому перетягивала грудь, ну, и все остальное соответствующим образом.

Раздался слабый стон. Николя и Бурдо вышли, освободив место для служителей Гиппократа. Тюремщик, испуганный полученным известием, сбегал за водой и чистыми тряпками. Через некоторое время Семакгюс и Жевиглан вышли в коридор.

– Мы оба пришли к выводу, – произнес Жевиглан, – что узник, без сомнения, является лицом женского пола. Ее хрупкое сложение, юный возраст и, без сомнения, страх и пережитые волнения, связанные с ее заключением в тюрьму, привели к случившемуся несчастью. Но, главное, чтобы сохранить плод, ей не следовало заниматься тяжелым физическим трудом. Работа в булочной стала для нее роковой. Теперь ей надлежит соблюдать покой и постельный режим.

– Да, – подтвердил Семакгюс. – Легкая пища, преимущественно жидкая, каша, хлебная похлебка, суп-потаж. И несколько стаканов доброго вина.

Николя хотел спросить, но друг предупредил его намерение.

– Пока никаких вопросов. Господин де Жевиглан решил сегодняшнюю ночь провести подле больной, чтобы понаблюдать за температурой: если она начнет подниматься, жизнь девушки окажется под угрозой.

Оставалось выслушать Парно. Его камера находилась в этой же галерее, за поворотом. Когда они вошли, он сидел на лежаке, обхватив голову руками. Испугавшись неожиданного вторжения сразу трех человек, он вскочил и встревоженно уставился на гостей. Его била дрожь – то ли от холода, то ли от дурных предчувствий.

– Друг мой, – ласково начал Николя, – должен сообщить тебе, что расследование продвигается и у нас появились веские основания усомниться в искренности твоих предыдущих показаний. Следовательно, вы с Фриопом подозреваетесь.

Молодой человек подскочил словно ужаленный.

– Фриоп тут ни при чем. И у меня совесть чиста. Я ни в чем не виноват. В тот вечер я всего лишь шел следом за Камине. Поверьте мне, господин Николя.

И, совершенно пав духом, он умолк.

– Ну вот ты и сделал первый шаг! Мы его непременно учтем. А теперь попробуем во всем разобраться. Ты сказал, что шел следом за Камине; в котором часу это было?

– Примерно в половине восьмого. Он шел пешком, и я проследил за ним до самой улицы Де-Пон-Сен-Совер. Там он скрылся в одном из домов, и я больше его не видел. Я стал ждать. Через полчаса в конце улицы остановился фиакр, из него вышла госпожа Мурю и отправилась туда же, куда и Камине.

– Отлично. Скажи, а еще кто-нибудь прошел туда, куда и они?

– Несколько человек, и все по одному. Хорошо одетые и, похоже, навеселе; потом еще несколько человек приехали, сразу в трех экипажах. Они вошли через дверь, что выходит на улицу.

– Ты кого-нибудь узнал?

– Нет, кареты мешали мне разглядеть лица.

– И долго ты там караулил?

– Да до получаса после полуночи.

– А как ты так точно определил время?

– У меня есть старые часы, доставшиеся мне от отца. Их у меня отобрали в канцелярии суда.

– Не беспокойся, тебе их вернут. Продолжим.

– Тут вышли сразу несколько человек. Среди них я узнал хозяина. Но он не сел в карету. Казалось, он чего-то ждал.

– Мэтр Мурю?

– Да, он самый. Он стоял один, словно размышлял о чем-то. Долго стоял, пока дождь не пошел… Ну а когда пошел, он тоже двинулся вперед. И тут появился тот, другой…

– Кто?

– Да Камине же! И они заспорили. Хозяин хотел увести его, а тот сопротивлялся изо всех сил, у них даже потасовка началась. И вдруг Камине упал и ударился головой о тумбу. Он не шевелился, а хозяин схватился за голову, застонал, а потом стал вертеть его в разные стороны, то направо, то налево, словно хотел оживить. Тут появился третий. Он, похоже, был знаком с хозяином. Он наклонился над телом, потом выпрямился и взял Мурю под руку. Хозяин сопротивлялся, но этот третий все равно увел его. Точнее, увез, я слышал, как по мостовой застучали колеса. И я вернулся домой. Фриоп ничего не знал, он, бедняжка, спал. Я ему ничего не говорил.

– В котором часу ты вернулся?

– Думаю, еще часу не было.

– Вот что называется подробный рассказ. Остается главное. Почему ты не подошел к Камине и не попытался оказать ему помощь?

Парно разрыдался, словно ребенок, пойманный за руку на непростительной шалости.

– Мне было очень страшно. Я боялся, что убийство повесят на меня. Да что тут говорить, вы же сами считаете, что я в чем-то там замешан!

– Согласись, у нас действительно есть основания заинтересоваться рассказанной тобой историей. Что понесло тебя на ту улицу? Зачем ты следил за Камине? Чего добивался?

Переводя взор с одного полицейского на другого, подмастерье крепко сжимал себя руками, словно боялся выпустить на свободу свой секрет.

– Он угрожал нам, Фриопу и мне…

Николя решил, что пора помочь ему.

– Ты все время что-то от нас скрываешь, и это что-то является основной причиной твоей скрытности. Но в твоих интересах и интересах Фриопа довериться нам. Ну как, все еще молчишь? Послушай, королевская полиция никогда не наказывает невиновных и всегда ловит преступников; так что в твоих же интересах честно во всем признаться.

Подняв голову, Парно с лихорадочным вниманием слушал комиссара. Ловушка, расставленная ему, имела целью всего лишь проверить его искренность.

– Хорошо, тогда я сейчас тебе скажу, что мы вправе о тебе подумать. Камине преследовал тебя и Фриопа своими насмешками, и вы желали ему зла. Почему он каждый день издевался над вами? Возможно, он подозревал, что в вашей тесной дружбе кроется нечто большее, та постыдная связь, которая, стань она известна, могла бы плохо для вас кончиться. Загнанный в тупик, ты решил действовать. Ты знал, что поведение Камине раздражает хозяина, и стал собирать о нем слухи и сплетни. Ты хотел сам во всем убедиться, собрать доказательства и противопоставить его шантажу свой шантаж. Разве не так?

– Да, господин Николя, – с облегчением поспешно ответил Парно. – Да, я признаю, все правильно.

– Увы, цена твоим благородным признаниям в нынешнем положении не дает тебе никаких преимуществ и индульгенций. Ты продолжаешь обманывать правосудие, пытаясь увести его в сторону от истины. Кто такой Фриоп?

– Что вы этим хотите сказать? Это мой товарищ.

– А вот и нет! Мы все, здесь присутствующие, знаем, что Анн Фриоп – девица, и вдобавок беременная. Но она только что потеряла ребенка. Твоего, полагаю? Успокойся, сама она вне опасности. Я вынужден сообщить тебе эту печальную новость, ибо, хотя ты и не желаешь быть с нами искренним, я тебя обманывать не намерен. Обманщики, вроде тебя, обычно полагаются на доверчивость тех, кого они обманывают. Это дешевый трюк, не способствующий торжеству истины.

Опустив голову, Парно заплакал.