Текст книги "Дитя Всех святых. Перстень с волком"

Автор книги: Жан-Франсуа Намьяс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 43 страниц)

– Именно он-то нам и нужен!

Тома Куртез вытащил припрятанный под плащом кинжал. Это была западня, ловушка! В ночи засверкали мечи и топоры. Перепуганные слуги разбежались. Людовик Орлеанский тоже попытался скрыться, но удар топора отсек его левую руку, державшую поводья. Он был сброшен с лошади и безжалостно добит. Его пажа, единственного, кто имел мужество остаться, зарубили мечами. Под конец убийцы подожгли дом «По образу Богоматери» и исчезли в ночи с криками «Пожар!».

Однако никто так и не вышел на призыв о помощи. При свете разгорающегося пламени отчетливо был виден труп герцога. На голове у него зияли две раны: одна – от левого глаза до правого уха, вторая – от одного уха до другого. Из этих ран на мостовую сочился мозг. Отсеченная левая кисть валялась чуть в стороне. Правая рука была раздроблена, из локтевого сустава торчала обнажившаяся кость.

Паж Якоб ван Мелькерен распростерся на груди своего господина, в последней тщетной попытке защитить его. Единственное выжившее в этой бойне существо, борзая Дусе с тоскливым повизгиванием лизала лицо хозяина…

Немногим позже во дворце Сент-Поль раздались крики. Тревогу подняли сбежавшие слуги:

– Монсеньор Орлеанский! Скорее! Скорее!

Луи де Вивре мгновенно выскочил из спальни и присоединился к людям герцога, которые поспешно покидали дворец. Вместе с ними он выбежал на ледяной воздух, добрался по улице Сент-Антуан до улицы Вьей-дю-Тампль и остановился при виде чудовищного зрелища.

Несколько стражников, окаменев от ужаса, держали в руках горящие факелы. Последнее было совершенно бессмысленно, потому что от пламени охваченного пожаром постоялого двора стало светло, как днем.

Луи склонился над изуродованным лицом, которое еще сегодня утром казалось таким спокойным и беззаботным. Эти зияющие раны были ранами на теле самой Франции, уродовавшими несчастную страну.

Он услышал легкий шум. Обернувшись, он увидел Дусе, которая принесла ему в зубах отсеченную правую кисть мертвеца. Луи принял останки.

Четверо слуг подняли тело, чтобы перенести его в ближайшую церковь, которой оказалась церковь Блан-Манто. Другие стояли на месте, растерянные, не зная, что делать. Луи окликнул их, указав на лужицу мозговой жидкости, оставшуюся на мостовой.

– А это что, оставим слизать собакам?

Слуги машинально повиновались и, наклонившись, вытерли с камней растекшийся мозг, а затем последовали за унесенным телом.

Постояв немного, Луи де Вивре сделал то же самое. Шагая к церкви, он рассматривал окровавленную кисть, которую держал в руке, и душа его наполнялась болью.

Так, после смерти, герцог Орлеанский уподобился ему: он стал одноруким. Этот любящий роскошь господин, несмотря на свою холодность, порой даже жестокость, легкомыслие, преступную связь с королевой, несмотря на все свои недостатки, воплощал единственную надежду для Франции. Он был достоин того, чтобы ему отдали последние почести…

Луи осторожно взял его еще теплые пальцы в свои и в первый, и последний раз пожал ему руку.

По всей улице открывались окна, зажигались свечи и факелы. Парижане просыпались, услышав, что произошло нечто весьма важное. Со всех сторон, изо всех окон раздавалось:

– Что случилось? Кто умер?

Луи де Вивре вскинул голову. Медленно шагая за слугами, несущими тело, он выкрикивал голосом звонким и ясным:

– Людовик, единственный брат короля, пэр Франции, герцог Орлеанский, граф де Блуа, де Суасон, де Валуа, д'Ангулем, де Перигор, де Люксембург, де Порсьен, де Дрие, де Вертюс…

Он замолчал. Он видел повсюду ошеломленные лица, слышал приглушенные крики, но все они выражали только страх. Не боль, нет. Народ трепетал в ожидании грядущих бед, однако не чувствовал никакой жалости к убитому герцогу.

Так прибыли они в церковь Блан-Манто. Луи, по-прежнему держа в руке отрубленную кисть умершего, продолжал выкрикивать титулы:

– …Барон де Куси, сеньор де Монтаржи, де Шато-Тьери, д'Эперне и де Седенн…

Священник Блан-Манто велел принести гроб, и слуги сложили туда останки. Закрыв крышку, люди герцога отнесли его в церковь монахов-целестинцев, где, согласно завещанию, Людовик Орлеанский должен был быть похоронен.

Многочисленные королевские стражники заняли в церкви свои места, потому что все опасались нападения Иоанна Бесстрашного. Но последний, напротив, прибыл со слезами на глазах и преклонил колени перед гробом, поставленным в центральном проходе. Всем было слышно, как он произнес:

– Никогда еще во французском королевстве не совершалось столь чудовищного и злодейского преступления.

К нему присоединился герцог Беррийский, потрясенный до глубины души.

Луи де Вивре дрожал в ледяной церкви. Он с ужасом смотрел на Иоанна Бесстрашного, молившегося у тела своего заклятого врага. Лицо герцога Бургундского, как всегда, напоминало хитрую лисью мордочку. Мало кто мог превзойти его в дерзости и цинизме. Ведь это именно он отдал убийцам приказ! Это мог быть только он…

Внезапно стражники, невзирая на то, что находились в священном месте, начали невнятно перешептываться: из гроба закапала кровь. Согласно народному поверью, тело убитого начинает кровоточить, стоит только убийце приблизиться к нему. Несомненно, Иоанну Бесстрашному было известно об этом поверье, потому что он живо вскочил и устроился в самом дальнем углу церкви.

Подобная реакция была равносильна признанию, но в любом случае истина должна была стать известна довольно скоро. Для этого следовало довериться прево Гильому де Тигонвилю, которому подчинялась парижская полиция. Людовик Орлеанский сам назначил его на эту должность.

В десять утра начались похороны. Церемония была быстрой, какой-то скомканной. Не явился ни один из членов королевской семьи: Карл VI – потому что находился во власти слабоумия; его дети, без сомнения, – из соображений безопасности. Изабо тоже не было, она отдыхала в своем дворце Барбет. Луи был потрясен ее отсутствием. Даже будучи больной, она обязана была прийти попрощаться с умершим, потому что он погиб из-за того, что хотел увидеться с ней. И – кто знает? – может быть, Изабо его любила…

Никого из членов семейства герцога Орлеанского не было тоже. Валентина и ее семья находились сейчас в Шато-Тьерри, их, разумеется, просто не успели известить.

Во время чтения отпустительной молитвы по обычаю – поскольку речь шла о знатном лице – над гробом держали покрывало из черного крепа. Эту обязанность возложили на четверых человек самого высокого происхождения из присутствующих на похоронах: то были король Сицилии и герцоги Беррийский, Бургундский и Бурбонский. Иоанн Бесстрашный, выполняя свой почетный долг, вел себя легко и непринужденно, лицо его было опечаленным и сосредоточенным, словно он только что потерял близкого друга.

Но Луи де Вивре не обращал на него никакого внимания. В этот самый миг он увидел нечто, от чего из груди его вырвался приглушенный крик: в церкви в полном составе присутствовало английское посольство! Неуклюже топтался граф Дембридж с недовольным, угрюмым видом, страшно раздосадованный неприятной обязанностью находиться здесь. Луи преследовал его взглядом и чувствовал, как в висках все сильнее стучит кровь.

Все изменилось! До этого момента убить Дембриджа означало бы совершить непростительную ошибку, ибо вина Вивре рикошетом пала бы на герцога Орлеанского и дала бы козырь в руки противной стороны. Но теперь, когда герцог мертв, плоды своего поступка будет пожинать только он один, Луи де Вивре. Больше никто.

Несмотря на печальное событие, несмотря на священное место, где все они сейчас находились, Луи не смог удержаться от хищной улыбки. Разумеется, он убьет графа Дембриджа! Чем он рискует? Что его схватят и обезглавят как убийцу? Проклянут как клятвопреступника? Что ж, Луи готов пойти на этот риск. Ни топор палача, ни пламя ада не заставят его отступить.

Удача была на его стороне. Вся полиция Парижа пустится сейчас на поиски убийцы герцога. Разве можно найти момент более походящий, чтобы совершить безнаказанное убийство? Что касается Бога… Если Всевышний сочтет грехом то, что на земле стало одним чудовищем меньше, – что ж, тем хуже для Всевышнего!

***

Расследование началось сразу же после похорон. Как и предполагал Луи, Гильом де Тигонвиль привлек к этой работе всех своих людей. Первым делом он распорядился о том, чтобы парижские ворота этим утром 24 ноября оставались закрытыми. Он нисколько не сомневался, что убийца все еще находится в городе.

Собственно говоря, расследование и не понадобилось, настолько простым оказалось дело. Когда убийцы закричали: «Пожар!», на них из окон смотрели горожане. Были свидетели, которым удалось восстановить весь их путь. Негодяи укрылись во дворце Артуа, резиденции Иоанна Бесстрашного.

Их личности тоже вскоре были установлены: ими оказались всем известные подручные герцога Бургундского, прибывшие в столицу несколькими днями раньше. Многие парижане видели их в тавернах. Королевский камердинер Тома Куртез был их сообщником, потому что во дворце Сент-Поль он больше не появлялся.

В этот самый момент Луи де Вивре был готов осуществить свою месть.

Сразу после похорон он последовал за графом Дембриджем. Тот торопливым шагом отправился к дому по набережным Сены. Он ступил на мост Менял и вошел в один из домов, возведенных прямо на мосту. Луи последовал за ним: он знал эти места. Здесь жила Лисица Фелиза.

Лисица Фелиза была очень дорогой проституткой, великолепным созданием природы. Своим именем она была обязана роскошной рыжей шевелюре, напоминающей огненный мех животного. Кроме того, Фелиза была одной из осведомительниц Луи. Она была особенно дорога ему, поскольку принимала исключительно богатых клиентов и могла сообщить много интересных сведений об умонастроении высшего общества.

Луи де Вивре терпеливо дождался ухода графа, который покинул этот дом около полуночи. Только тогда Луи вошел.

Лисица Фелиза, казалось, была не слишком удивлена его появлением.

– Что я могу сделать для вас, монсеньор?

– Этот клиент еще вернется?

– Да, вечером. Он просто отвратителен, но так хорошо платит!

– Вот тебе сто экю, если позволишь мне убить его.

– Вы с ума сошли!

– Тебе не придется ничего делать. Просто не закрывай дверь. Я сам совершу убийство и возьму на себя весь грех.

– Но я стану сообщницей. Этого достаточно, чтобы отправить меня на виселицу!

– Никто ничего не узнает. Вся полиция занимается убийством герцога Орлеанского.

Фелиза встряхнула длинными, роскошными голосами.

– Сожалею, монсеньор, но это слишком рискованно. Дела мои идут хорошо. Я не хочу потерять все ради ста экю.

Тогда Луи решил действовать по-другому. Он словно стал меньше ростом. Он больше не был важным господином, который снизошел до разговора с простой девкой, или шпионом, отдающим приказания своему агенту. Он унижался, умолял. Бесцветным голосом он поведал всю правду. Он рассказал этой шлюхе о смерти своей жены, о чем еще не рассказывал никому на свете, даже своему отцу…

Лисица Фелиза слушала с возрастающим волнением. Ей в жизни не приходилось слышать истории страшней, чем судьба несчастной Маргариты Дембридж. Когда Луи замолчал, она склонила голову и просто произнесла:

– Приходите вечером.

Вечером 24 ноября Луи де Вивре вернулся на мост Менял. Фелиза сдержала слово: дверь не была закрыта на ключ. На поясе у Луи висел кинжал. Впервые в жизни он собирался воспользоваться оружием.

Он поднялся на второй этаж, состоящий из единственной комнаты, той самой, где Фелиза принимала клиентов. Обстановка была роскошной: сарацинские ковры и медвежьи шкуры на полу, стены обтянуты бархатом. Комната была освещена серебряными канделябрами.

Луи отпрянул: молодая женщина лежала на постели одна. Она что, решила посмеяться над ним? Но Фелиза тотчас приложила палец к губам, указывая на дверь в глубине комнаты. Луи направился туда.

Как и во всех домах на мосту, в этом имелась уборная – комнатка, прилепленная навесом на заднем фасаде. В центре ее имелось отверстие, нависающее прямо над Сеной. Дембридж находился именно там. Голый, он сидел на насесте и справлял нужду. Его одутловатое лицо перекосилось, когда он увидел своего врага с кинжалом в руке.

– Монсеньор… ваша клятва!.. Вы собираетесь… Ради Бога, монсеньор!

Луи рассмеялся ему в лицо.

– Не двигайтесь! Только не двигайтесь! Так и оставайтесь! Вам очень идет эта поза!

Граф Дембридж воскликнул:

– Сжальтесь!

Это были его последние слова. Одним ударом Луи де Вивре пронзил ему сердце. Затем отодвинул деревянный ящик, на котором восседал Дембридж, и принялся отламывать от пола две планки, что заняло у него совсем немного времени. Убийца подтолкнул обмякшее тело к отверстию и протолкнул его туда ногой. Раздался громкий всплеск. Все было кончено.

Не имея возможности вернуться во дворец Сент-Поль, который на ночь запирался и охранялся, Луи остался здесь, в этом самом доме. Он отдал Лисице Фелизе сто экю и устроился прямо на полу на втором этаже. Он не смыкал глаз уже два дня. Едва оказавшись на полу, он тотчас же погрузился в глубокий сон.

***

Утром во вторник 25 ноября, когда Луи возвращался во дворец Сент-Поль, Тигонвиль в сопровождении команды лучников стучался в дверь особняка Артуа. Когда привратник спросил его, кого он ищет, тот ответил:

– Человека, который должен кое-что знать о смерти монсеньора Орлеанского.

На пороге появился сам Иоанн Бесстрашный. Он запретил им входить в дом. Прево не мог ослушаться и вернулся во дворец Сент-Поль, чтобы получить необходимые указания.

Герцог Бургундский направился туда же. Более того, он опередил прево. Должен был состояться регентский совет. Иоанн попросил аудиенции у герцога Беррийского, которая была ему дана, и сделал такое признание:

– По наущению дьявола я совершил это преступление руками Рауле д'Актонвиля и его сообщников.

Старый герцог был потрясен и долго не мог произнести ни слова. Иоанн Бесстрашный выбежал из дворца. Он вскочил на лошадь и бросился к особняку Артуа за своими людьми. В их сопровождении он прорвался через ворота Сен-Дени и во весь опор ускакал из Парижа.

Весть распространилась быстрее молнии. Сотни людей герцога Орлеанского бросились преследовать беглецов. Луи де Вивре не последовал за ними. Это было дело солдат. Чем он мог помочь им? Впрочем, далеко гнаться не пришлось. Проскочив мост через Уазу, Иоанн Бесстрашный разрушил за собой переправу, и растерянные люди короля вернулись ни с чем.

Все это время Луи бесцельно слонялся по дворцу. Смерть герцога Орлеанского, хотя ее и можно было предвидеть заранее, застала его врасплох. Луи нечем было занять себя. Вскоре битва возобновится, ибо гражданская война неминуема, но в ближайшем будущем Луи решительно нечего было делать. Оставалось только думать о себе самом.

Сама собой в памяти всплыла сцена встречи с отцом. Он вновь увидел Франсуа среди мертвецов, в золотом шлеме под яркой луной, услышал его предсказания. Первая часть пророчества уже сбылась: следуя за изувеченным телом своего господина и держа в руке его отрубленную кисть, Луи де Вивре стал черной птицей ценой слез. Он осуществил свою часть Деяния, свою черную ступень. Теперь ему предстояло превратиться в белую птицу – ценой лжи.

Луи не очень отчетливо понимал, что это означает, но ложь – это не то, что могло застать его врасплох. Она была неотъемлемой частью шпионажа. С тех пор как он выбрал такую жизнь, ему слишком много приходилось лгать. Что касается сил зла, о которых говорил ему старый алхимик, они вырвались на свободу в ночь святого Клемана, и чтобы сразиться с ними, лишним из троих поколений Вивре не окажется никто: ни его отец, ни он сам, ни его сын Шарль.

Последняя мысль поразила Луи. В прошлый Великий четверг он начал разыскивать детей своего отца и Маго д'Аркей. И не нашел их. Он не нашел никого, кто когда-либо их видел. Они исчезли из дворца Сент-Поль в тот самый день…

Глава 11
ПОЖИРАЮЩИЙ ОГОНЬ

Бланш и Мелани, старшим из детей Маго д'Аркей и Франсуа де Вивре, исполнилось уже по тринадцать лет, но их невозможно было принять за близняшек, настолько разными они казались и внешне, и по возрасту. Мелани была уже очаровательной женщиной, с наметившейся грудью, длинными темными волосами и фиолетовыми глазами. Бланш, напротив, казалась еще совсем ребенком, с хорошенькими светлыми кудряшками, пухленькими щечками и ручками.

Что касается младшего, одиннадцатилетнего Адама, трудно было представить себе более красивого мальчика. Он был изящен, прекрасно сложен, с ангельским личиком, голубыми глазами и светлыми вьющимися волосами.

Все трое воспитывались вместе с отпрысками простых слуг во дворце Сент-Поль, поэтому вечером в Великий четверг 1407 года просто онемели от удивления, увидев, как к ним направляется величественная дама в блестящем зеленом платье, отделанном драгоценностями и жемчугом. Она произнесла одно лишь слово:

– Идемте!

Следуя за ней, дети прошли через весь дворец и оказались в комнате, где сидела еще одна знатная дама, темноволосая, с матовой кожей и в еще более богатом платье. Было ей лет сорок, она уже начинала полнеть, что придавало ей пышный, цветущий вид.

Вошедшая с детьми женщина почтительно поклонилась:

– Вот они, ваше величество.

«Ваше величество»! Дети бросились на колени. Перед ними стояла сама королева Франции! Они находились в апартаментах самой королевы Франции! Они дрожали так сильно, что Изабо не могла не заметить этого. Она ободряюще улыбнулась.

– Не бойтесь. Вот ваша мать.

Мелани, Бланш и Адам испытали новое потрясение, еще более сильное, чем предыдущее. В самом деле, в комнате находилась третья женщина, которую они сразу не заметили, ослепленные присутствием королевы.

Это была нищенка, одетая в лохмотья, которые когда-то были приличным платьем. Но очевидная бедность никак не отразилась на ее внешности. Видно было, что это необыкновенно красивая женщина. Жалкое обличье нищенки придавало ее красоте дикое, неистовое очарование. Она была высокой. Черные волосы ниспадали ниже спины, а глаза полыхали фиолетовым огнем. Ее сходство с Мелани было поразительным.

Она приблизилась к детям, которые отпрянули в страхе. Им же говорили, что их мать умерла! Что это за призрак?

Между тем призрак заговорил голосом глубоким, даже суровым:

– Я – ваша мать, Маго д'Аркей. Подойдите ко мне!

Все трое повиновались, словно под гипнозом, и Маго заключила их в объятия.

Вот уже семь лет ждала она этого мгновения. Семь лет она скрывалась, скиталась по всей Франции, страшась ареста и эшафота. И внезапно поняла, что ждать более не в силах. Ей нужны были дети, которых она родила от Франсуа де Вивре и которые, как было ей известно, воспитывались во дворце Сент-Поль.

Прибыв в Париж и чудесным образом избежав всех опасностей, она дождалась Великого четверга. Это был единственный день, когда дворец открывали для публики: король по традиции омывал ноги несчастных из толпы. Карла VI, страдающего очередным приступом безумия, сопровождала Одетта де Шандивер, и королева находилась у себя в комнате одна.

Маго проникла к бывшей подруге, и ей не составило особого труда убедить королеву. Изабо по-прежнему испытывала слабость к своей любимице. Она согласилась вернуть ей детей.

Маго решила отвести их в Прованс, на иностранную территорию. Чтобы в полной безопасности пересечь Францию, она собиралась переодеть себя и детей в прокаженных. Изабо Баварская повелела Ингрид, своей камеристке, найти необходимую одежду, а затем отыскать детей. Тем временем она вручила Маго набитый золотом кошелек, чтобы они смогли обосноваться в Ницце, далеком от столицы городе, где никто бы их не потревожил.

Маго д'Аркей по-прежнему прижимала к себе сына и дочерей. Все четверо молчали, столь велико было их волнение. Изабо первая нарушила молчание, попросив Ингрид всех увести, но неожиданно последняя обратилась с просьбой:

– Позвольте мне взглянуть на ладони девушек, ваше величество. Эти двойняшки особенные.

– Что же в них такого особенного?

– Они родились вместе, но их судьбы не похожи.

Изабо дала согласие и уточнила специально для Маго:

– Ингрид – предсказательница.

Ингрид взяла руки Бланш и Мелани и стала внимательно их рассматривать. Казалось, чем больше она глядит на них, тем сильнее становится ее волнение. Наконец, предсказательница подняла голову и медленно произнесла голосом одновременно далеким и проникновенным:

– Все, что светленькая познает в счастье, темненькая познает в горе. Они пойдут разными путями, и судьбы их будут похожими, но все же различными.

После этих странных слов все ощутили странное беспокойство. И только Маго не обратила на них никакого внимания. Посреди комнаты стоял стол с остатками трапезы. Пользуясь тем, что на нее никто не смотрит, она схватила куриную ножку и быстро спрятала ее под своими лохмотьями. Присутствие в такой день на столе этой запрещенной еды нисколько ее не удивило. Маго знала, что Изабо, любящая вкусно поесть, далеко не всегда соблюдает положенный пост.

Пора было уходить. День близился к концу, и вскоре в дверь постучали. Изабо несколько раз повторила, что не хочет, чтобы ее беспокоили, но долго оставаться взаперти она не могла. Она торопливо попрощалась с Маго, и мать с детьми покинули дворец в сопровождении и под защитой Ингрид.

Камеристка буквально следовала инструкциям, полученным от госпожи. В какой-то хижине, в нескольких минутах ходьбы от дворца, уже были приготовлены четыре одеяния прокаженных: плащи с капюшоном из грубой шерстяной ткани и трещотки. Маго надела все это и приказала надеть своим детям, которые молча повиновались. Затем они вышли и отправились в путь, оставляя за собой пустоту. Когда они проходили Папскую заставу, сзади застучала колотушка сторожа.

***

Маго с детьми остановились на ночлег недалеко от Парижа и рано утром снова пустились в дорогу. Народу им встречалось немного: в этот день, Страстную пятницу, люди оставались у себя дома, совершая вечерние молитвы. Они прошли деревню Вильнев-Сен-Жорж, когда часа в три пополудни со всех окрестных колоколен раздался похоронный звон. Мелани опустилась на колени. Маго окликнула ее:

– Что ты делаешь?

– Я молюсь, мама.

– Встань!

Мелани повиновалась лишь после того, как мать несколько раз повторила приказание. Тогда Маго вытащила спрятанную накануне куриную ногу и протянула ее детям.

– Ешьте!

Мелани в ужасе отпрянула. Бланш не смогла сдержать гримасы отвращения. Только Адам не двигался. Мелани, опомнившись первая, заговорила дрожащим голосом:

– Но, мама, сегодня же Страстная пятница!

– Вот именно!

– В этот час как раз распяли Христа!

– Именно! Я – язычница, а вы – мои дети! Вы тоже должны стать язычниками!

Она поднесла куриную ногу ко рту, с видимым удовольствием откусила и проглотила кусок, затем вновь протянула детям.

– Ешьте!

Дочери оказались ближе к ней, чем Адам. Мелани дрожала от головы до пят, ее фиалковые глаза выражали ужас, Бланш казалась скорее недовольной, чем напуганной. Адам живо отодвинул сестер:

– Вы язычница? Как же это возможно?

– Я родилась в стране язычников, в Пруссии. Однажды в нашу деревню ворвались крестоносцы. Они убили всех: моего отца, мать, братьев, сестер. Мне удалось избежать смерти, потому что я была еще слишком мала. Затем христиане поместили меня в монастырь. Я притворялась христианкой, но сердце мое по-прежнему отдано язычеству.

– Мое – тоже!

Адам схватил кусок курицы и проглотил большой кусок. Невыразимая радость овладела Маго. Была она такой яркой, такой огромной, эта радость, что женщина вся тряслась от возбуждения. Сбылась самая ее заветная мечта: хотя бы один из ее детей оказался похож на нее! Она спасена!.. И она отобрала у Адама кусок курицы. Не следовало забывать и дочерей.

– Теперь вы.

Обе девочки отказались: Бланш – с досадой, Мелани – с отчаянием.

– Ешьте, я приказываю.

Бланш нехотя взяла мясо.

– Коль скоро это приказ, значит, грех лежит на вас.

Она тяжело вздохнула и недовольно повиновалась, скривившись, как будто проглотила что-то очень горькое. Настала очередь Мелани. Но напрасно Маго настаивала, кричала, топала ногами, хватала дочь за длинные черные волосы и пыталась силой запихнуть ей в рот кусок: девочка сжимала зубы, отбивалась руками и ногами. Наконец, Маго отказалась от своих намерений и сама доела курицу.

Она обернулась к сыну. Адам оставался невозмутимо спокойным, и было ясно видно, что происходящее забавляет его: голубые глаза мальчика смеялись. Затем Маго взглянула на Мелани: та следила за матерью взором испуганного животного. Маго сделала странное наблюдение: сын унаследовал обличье отца и душу матери, а девочка, напротив, – внешность матери и душу отца.

Приблизившись к Маго, Адам неожиданно спросил:

– Кто наш отец?

Маго д'Аркей никогда не произносила имени Франсуа де Вивре в присутствии детей. И для этого у нее имелись веские причины.

– Я вам этого не скажу.

– Он умер?

– Не знаю.

Теперь взволнованным голосом заговорила Бланш. Казалось, она уже забыла о недавнем эпизоде с курицей.

– Я уверена, что это благородный господин. Наверное, он рыцарь!

Маго решила удовлетворить ее любопытство.

– Да, это рыцарь.

Она увидела, что лицо Адама внезапно сделалось жестким и суровым. В этом ребенке с белокурыми локонами и голубыми глазами больше не было ничего ангельского. Он пылал ненавистью и жаждой мести.

– Тогда почему он допустил, чтобы мы жили, как последние попрошайки? Почему он позволил, чтобы нас разлучили с вами? Назовите его имя, я отомщу за нас!

Маго так и светилась счастьем: Адам превзошел все ее ожидания. Но она решила не торопить события.

– Сегодня ты не узнаешь его имени.

– Почему?

– Когда-нибудь я назову его тебе.

На следующий день, восьмого марта, они дошли до Корбея. На своем пути они избегали городов, но все равно не могли не расслышать, как на церквях во всю мощь заливаются колокола. Была Пасха, и христианский мир отмечал свой великий праздник. Мелани выразила желание отправиться к мессе. Маго только рассмеялась:

– Мы не пойдем туда. Более того, мы станем поститься! У меня есть три ежегодных обязательства, которые я наложила на себя сама: есть мясо в Страстную пятницу и поститься на Пасху и на Рождество!

Мелани заплакала и не могла успокоиться целый день. Бланш несколько раз принималась жаловаться, но только потому, что была голодна. Что же касается Адама, он хранил невозмутимость. Этим вечером они опять заснули в чистом поле. Маго пробудилась среди ночи, потревоженная полной луной. Она обнаружила исчезновение Мелани. Маго поднялась и довольно скоро отыскала дочь на краю дороги, стоящую перед распятием на коленях, со сложенными для молитвы руками. Женщина подошла поближе и услышала:

– Oremus pro paganis. Ut Deus omnipotent auferat iniquitatem a cordibus eorum; ut, relictis idolis suis, convertantur ad Deum vivum et verum et unicum [31]31
  Помолимся за язычников. Да избавит их Всемогущий Господь от зла, дабы, покинув своих идолов, они пришли к Богу живому, истинному и единому… (лат.)


[Закрыть]…

Маго уже готова была отругать и наказать дочь, но остановилась. Зачем? Мелани, которой предсказательница Ингрид напророчила несчастную жизнь, была слишком религиозна. Она никогда не сможет отказаться от веры. Надо оставить ее в покое. Пусть себе молится, сколько хочет. Все это не имеет никакого значения. Главное – Адам…

И в самом деле, когда Маго вернулась, чтобы снова лечь, мальчик, который тоже проснулся, подошел к ней. Он прошептал:

– Мама…

– Что ты хочешь?

Бланш спала, Мелани по-прежнему была погружена в свою литанию. Глаза Адама блестели:

– Все! Я хочу знать все. Кто вы? Вы моя мать, а я ничего не знаю о вас. Что это за опасность, которой мы можем избежать, только переодевшись прокаженными?

– Меня приговорили к смерти.

– Кто? Почему?

– Ты узнаешь об этом позже.

Но Адам не желал более оставаться в неведении и обрушил на нее град вопросов.

– Если вы не желаете открыть мне, кто мой отец, скажите, по крайней мере, как вы с ним встретились. Это произошло при дворе? И что связывает вас с королевой?

Маго д'Аркей приложила палец к его губам.

– Я расскажу тебе, но не при сестрах.

– Почему?

– Потому что именно ты – мой настоящий наследник. Однажды ты узнаешь все. Я даже передам тебе свои силы.

– Какие силы?

Маго вновь понизила голос.

– Я должна была наследовать колдуну из нашей деревни. К тому времени, когда крестоносцы пришли и убили его, он успел многому научить меня.

Адам хотел что-то добавить, но Маго сжала его в объятиях.

– Иди, пора спать.

Немного времени спустя вернулась Мелани и тоже легла. И, увидев трогательную картину – обнявшихся во сне мать и брата, – она искренне поверила, что Господь внял ее мольбам.

***

Одежда прокаженных служила самой надежной защитой. Странники без приключений пересекли всю Францию с севера на юг, и никто ни разу не остановил их. Бланш оказалась самой капризной. Все время было слышно только ее: то она смеялась, то хныкала, она не замолкала ни на минуту – обычный здоровый ребенок, похожий на большинство детей ее возраста. Мелани, напротив, говорила мало. Она была грустна и воспринимала жизнь с удивительной серьезностью. Эта девочка казалась не по годам зрелой.

Но самым молчаливым оказался Адам. Невозможно было догадаться, о чем он думает. Он ни на шаг не отходил от матери. Время от времени они обменивались взглядами, и этого было достаточно.

1 июля 1407 года, в День святого Марциала, они дошли до моря. Маго решила, что они пойдут прямо по берегу. Поскольку было очень жарко и в прежних мерах предосторожности смысла уже не было, они сняли свои капюшоны. Темные гривы Маго и Мелани развевались на ветру, светлые локоны Адама и Бланш золотились в лучах солнца.

Местность была почти пустынна. За целое утро им встретилась по пути всего лишь одна рыбачья деревушка. Чуть позже рядом с берегом они увидели корабль – нет сомнения, он возвращался в порт. Но вместо того чтобы двигаться вдоль берега, он быстро повернул к земле, словно направляясь прямо к путникам. На какое-то мгновение у Маго мелькнула мысль о сарацинах, но ей было известно, что их паруса были треугольными, а эти оказались квадратными.

О том, что это ловушка, она догадалась слишком поздно. С корабля в воду прыгнули мужчины и быстрыми гребками поплыли в их направлении. Это действительно оказались сарацины – они нарочно подняли квадратные паруса, чтобы сбить своих врагов с толку.

Тем временем все четверо моряков встали на дно и побрели по воде к берегу. Маго понимала: если она и дети побегут все вместе, то их вместе и поймают. Им следовало разделиться и спасаться в разных направлениях, чтобы хотя бы кто-то избежал пленения. Мать велела Мелани бежать в обратную сторону, Бланш – попытаться уйти в глубь берега, а сама осталась с Адамом, с которым не согласилась бы разлучиться ни за что на свете.

Сарацинам понадобилось еще какое-то время, чтобы выбраться на берег. Поняв, какую тактику предприняли беглецы, они ненадолго растерялись, затем один из них заметил Бланш, которая как раз пыталась вскарабкаться на довольно крутой склон, заросший колючим кустарником.