Текст книги "Любовь Психеи и Купидона"

Автор книги: Жан де Лафонтен

По берегам канала тянулись две зеленые лужайки нежно-изумрудного оттенка, окаймленные прелестными тенистыми деревьями.

К храму не вела никакая другая дорога, а по этой шло столько народа, что Психея сочла благоразумным передвигаться только ночью. На рассвете она пришла в место, называемое «Две гробницы». Объясню вам это название, ибо с ним связано происхождение храма.

Некогда царь Лидии Филохарес попросил греков дать ему жену все равно какого происхождения, лишь бы она была красива: девушка благородна, когда наделена красотой! Его посланцы предупредили всех, что у их владыки весьма тонкий вкус.

К нему направили двух девушек, одна звалась Миртис, другая – Мегано. Мегано была высока ростом, хорошо сложена и обладала такими прекрасными и пропорциональными чертами лица, что в них нельзя было найти изъяна, вдобавок она отличалась кротким нравом. Несмотря на все это – ум, красоту, сложение, она никого не пленяла: ей не доставало венериных чар, придающих всему этому соль. Миртис, напротив, была сверх меры наделена этим даром. У нее не было такой совершенной красоты, какой обладала Мегано, даже поверхностный критик мог найти у Миртис недостатки. В то же время в каждом уголке ее тела таилась своя особая прелесть, и даже порой не одна, а две, не говоря уже о том, что Венера придавала пленительность всему ее телу в целом. Поэтому царь отдал предпочтение ей, он пожелал, чтобы ее называли Афродизией, как по причине того, что от нее веяло особым очарованием, так и потому, что имя Миртис подобало скорее пастушке или самое большее нимфе, но уж никак не царице.

Придворные, чтобы угодить своему государю, прозвали Мегано Анафродитой. Это ее так опечалило, что она через короткое время умерла. Царь велел с почестями похоронить ее.

Афродизия прожила весьма долго и очень счастливо, нераздельно владея сердцем своего мужа; ей предлагалось много других мужских сердец, но она отвергала их. Так как причиной ее счастья явились Грации, она решила хоть как-то выразить признательность их богине и убедила мужа воздвигнуть Венере храм, сказав ему, что она дала такой обет.

Филохарес одобрил ее намерение и употребил на его осуществление все богатства, какие у него были. Затем на помощь царю пришли его подданные. Рвение их было столь велико, что женщины разрешили продать свои ожерелья и, лишившись их, последовали примеру Родопы[59]59
  «Последовали примеру Родопы» – намек на рассказ Геродота о греческой куртизанке Родопис, которая пленила египетского фараона, стала царицей и построила третью из великих пирамид (пирамиду Менкау-Ра) на деньги, собранные своим постыдным ремеслом.


[Закрыть].

Миртис повезло: она еще при жизни увидела, как исполнилось ее желание. В своем завещании она повелела соорудить ей гробницу как можно ближе к названному храму Венеры. Там да будет погребен ее прах, а история ее пусть будет написана у всех на виду.

Переживший ее Филохарес исполнил волю жены. Од воздвиг для своей супруги мавзолей, достойный ее и его самого, ибо сердца их соединились в одной могиле. Чтобы еще больше прославить память об этом и еще более возвеличить Миртис, сюда перенесли и прах Мегано. Его положили почти в столь же великолепный саркофаг, как и первый, по другую сторону дороги – две гробницы взирают друг на друга. На одной стороне можно видеть Миртис, окруженную амурами, которые укладывают ее тело и голову на подушку. На противоположной стороне – изображение Мегано: она распростерлась, проливая слезы и подложив под голову руку, в той позе, в какой умерла. На бордюре мавзолея, где покоится царица лидийцев, можно прочесть такие слова:

«Здесь покоится Миртис, которая достигла царской власти силой своих чар и получила за них прозвание Афродизии».

Над фасадом храма, выходящим на дорогу, можно прочесть такие слова:

«Вы, пожелавшие посетить этот храм, задержитесь немного и послушайте меня. Из простой пастушки, каткою я родилась, я стала царицей. Мне доставило это благо не столько красота, сколько очарование. Я понравилась, и этого оказалось довольно. Вот это я и хотела вам сказать. Почтите мою могилу пучком цветов, и в награду за это да угодно будет богине Граций, чтобы нравились и вы!»

На бордюре другой гробницы были слова:

«Здесь покоится прах Мегано, которая не сумела завоевать сердце, за которое боролась, хотя и обладала совершенной красотой».

На плите саркофага можно было прочесть:

«Если цари не любили меня, то не потому, что я была недостаточно прекрасна, чтобы заслужить милость богов, но говорят, что я была недостаточно привлекательна. Возможно ли это? Да, это возможно, притом настолько, что мне предпочли мою подругу. И вот я умерла от печали. Прощай, прохожий. Я не удерживаю тебя дольше. Будь более счастлив, чем была я, и не трудись оплакивать мою память. Если я никому не дала радости, то не хочу и никого печалить».

Тут Психея поплакала. «Мегано, – сказала она, – я ничего не понимаю в твоей судьбе. Я согласна с тем, что Миртис исполнена прелести. Но разве мало обладать совершенной красотой, как ты? Прощай, Мегано! Не отвергай моих слез, я привыкла их лить». И она пошла возложить цветы ка могилу Афродизии.

Когда с этой церемонией было покончено, рассвело уже настолько, что легко можно было осмотреть храм. Архитектура его изумляла: в ней было столько же величия, сколько и изящества. Архитектор воспользовался ионическим ордером по причине его изысканности. Сооружение дышало венериными чарами, которые я не в силах описать. Фронтон замечательно дополнял остов здания. На его тимпане в виде горельефа изображено рождение Кифереи. Она сидит в раковине, словно только что искупалась и едва вышла из воды. Одна из Граций распустила ее еще мокрые волосы, другая держит готовые одежды, которые набросит на богиню, как только вытрет ее насухо. Богиня смотрит на сына, который уже грозит вселенной одной из своих стрел. Раковину влекут две сирены, но так как сооружение это массивное, ее немного подталкивает и Зефир. Легионы Игр и Шуток витают в воздухе, ибо Венера родилась со всей своей свитой, вполне взрослая, вполне зрелая, готовая дарить и принимать любовь. Вдали на берегу виднеются жители Пафоса. Они протягивают руки к небу, воздевая их в полном восхищении. Мраморные колонны и антаблемент были белоснежнее алебастра. На фризе красовалась доска черного мрамора с посвятительной надписью: «Богине Граций». Двое полувозлежащих детей на архитраве придерживали свисающий медальон с двумя головами – изображением основателей храма. Вокруг вилась надпись:

«Филохарес и Миртис Афродизия, его супруга, посвятили этот храм Венере».

На каждом базисе двух, наиболее близких к двери колонн были начертаны слова: «Творение Лисиманта» – так, по-видимому, звали строителя.

Прежде чем войти в храм, скажу два слова о паперти. Это были портики или низкие галереи, а наверху, над ними, расположились чудесные помещения – вызолоченные комнаты, кабинеты и бани, словом, сотни мест, где человек, принесший с собой деньги, знал, на что их израсходовать, а не принесший уходил ни с чем.

Увидя все это великолепие, Психея не удержалась и вздохнула: она вспомнила о дворце, хозяйкой которого когда-то была…

Изнутри храм был соответственно украшен. Я не имею намерения вам его описывать. Достаточно будет, если вы узнаете, что там хранились всевозможные посвятительные дары, каждый в особой часовенке, чтобы не перепутать их и чтобы они не скрывали архитектуру храма. Несколько писателей – число их было невелико – выставили там подношения в честь Венеры, чья благодать была им дарована небом. Приношения других искусств, как например живописи и ее сестер, имелись в большем количестве. Однако больше всего даров поступило от красоток и их возлюбленных: один выражал благодарность за оказанные ему тайные милости, другой – за брак, третья – за то, что отняла любовника у соперницы. Некая Каллиникия, которая до шестидесяти лет дружила с Грациями и еще больше с Наслаждением, поднесла богине лампу позолоченного серебра и картину, изображающую ее любовные утехи. Я не в силах подробно описать все подношения: среди них можно было найти даже дары полководцев, чьи подвиги, по выражению милейшего Амио[60]60
  «По выражению милейшего Амио» – Амио, Жак (1513–1593 гг.), французский писатель-гуманист, знаменитый своим переводом «Жизнеописаний» Плутарха.


[Закрыть], имеют прелесть внезапности, которая делает их еще приятнее.

Архитектура святилища была не пышнее остальных частей храма: ведь зодчему надо было сохранить должные пропорции и к тому же добиться, чтобы взгляд посетителя, не задерживаясь на множестве подробностей, сосредоточился на изображении богини, представлявшем собою верх совершенства. Некоторые завистники даже поговаривают, что Пракситель[61]61
  Пракситель – знаменитый греческий скульптор, род. около 392 г. до н. э. в Афинах.


[Закрыть] скопировал свою Венеру со здешней ее статуи. Она стояла в нише черного мрамора между двумя колоннами того же цвета, что оттеняло ее белизну, производя особенно сильное впечатление.

С одной стороны святилища воздвигли трон, где Венера, прибыв в этот храм, принимала полулежа на благоуханных подушках поклонение смертных и по своему усмотрению распределяла милости. Храм открывался довольно рано утром, чтобы народ успел побывать там и схлынуть до прихода знати.

Но в этот день порядок нарушился. Как только появилась Психея, все столпились вокруг нее. Все думали, что это Венера, облачившаяся в наряд простой пастушки ради какой-то тайной цели или чтобы стать доступнее, или, может быть, просто из кокетства. При слухе о таком диве самые ленивые – и те устремились к храму.

Несчастная Психея забилась в уголок, смущенная такой честью, последствий которой она небезосновательно – опасалась, хотя и не могла не испытывать при этом удовольствия. Она поминутно краснела и отворачивала лицо, показывая тем самым, что хочет продолжать молитву. Напрасно! Ей пришлось признаться, кто она такая. Некоторые ей поверили, другие остались при своем прежнем мнении.

Вокруг нее собралась такая огромная толпа, что когда явилась Венера, богиня с трудом проникла в храм. Ей уже сообщили о положении дел, и это заставило ее поспешить. Она примчалась сюда багровая от гнева, как Мегера[62]62
  Мегера – в античной мифологии – одна из Эриний (См. прим. [43].).


[Закрыть], и казалась уже не царицей Граций, а повелительницей фурий. Однако из страха вызвать мятеж она сдержалась. Стража расчистила ей дорогу, и она, воссев на трон, стала рассеянно выслушивать каких-то просителей.

Большая часть мужчин вместе с наименее красивыми женщинами или же такими, которым чужды были чрезмерные притязания, остались с Психеей. Остальные сразу примкнули к партии богини: будучи хорошими политиками и желая быть в добрых отношениях с властями, они всегда объявляли войну втирушам – тем, кто, по их выражению, отбивает у них хлеб. Не могу установить в точности, кто у кого заимствовал эту повадку, – они у писателей или писатели у них.

Так как наша пастушка не решалась подойти сама, богиня велела подвести ее к ней. Вслед за Психеей хлынула целая толпа, так что сцена походила скорее на триумф, чем на покаяние. Несчастная Психея нисколько не была виновна в этих почестях, напротив, она уверяла окружающих, что не заслуживает их восхищенных взглядов и, – со своей стороны, делала все, что должна делать просительница. Увидав Венеру, она начисто позабыла приготовленную заранее речь. Правда, в этой речи и не было нужды: как только Венера увидела Психею, она даже не дала ей времени простереться ниц и тотчас же встала со своего трона.

– Я хочу выслушать тебя с глазу на глаз, – объявила она. – Поедем в Пафос. Я дам тебе место в моей колеснице.

Психея не очень доверчиво приняла эту любезность. Но что поделаешь! Размышлять было некогда, а кроме того, именно в Пафосе Психея могла надеяться увидеть своего супруга.

Опасаясь, как бы Психея не убежала, Венера вышла из храма вместе с нею; мужчины воссылали тысячи благословений двум своим богиням, меж тем как многие женщины бормотали сквозь зубы: «Для нас и одной-то слишком много; учредим же республику, где обеты, поклонения, блага жизни – все будет общим. А если Психее случится еще раз восхитить людей, которые могут нам на что-нибудь пригодиться, и если она вознамерится соединить все сердца под одной властью, надо будет побить ее камнями». Над республиканками посмеялись, а нашей пастушке пожелали доброго пути.

Киферея действительно пригласила ее к себе в колесницу, но только вместе с тремя божествами из своей свиты, притом весьма мало приятными – при дворе бывают люди всякого рода. Этими божествами были: Гнев, Ревность и Зависть – чудовища, восставшие из бездны, беспощадные ликторы, которые нигде не расстаются с бичом и один вид которых есть уже мука.

Сама Венера отправилась другим путем.

Когда Психея увидела себя в воздухе и притом в таком неприятном обществе, ее охватила дрожь, волосы у нее встали дыбом и голос застрял в горле. Она долго не могла вымолвить ни слова и оставалась неподвижной, словно окаменела, – скорее статуя, чем живое существо; ее можно было принять за мертвую: она не издавала ни звука. Разнообразные муки осужденных прошли у нее перед глазами; ее воображение рисовало ей их еще более ужасными, чем они есть на деле; не было такой пытки, которой страх не заставил бы ее пережить заранее. Наконец, бросившись к ногам этих трех фурий, Психея воскликнула:

– Если у вас в душе есть хоть крупица жалости, не заставляйте меня томиться дольше. Скажите мне, к какой муке я приговорена? Не приказано ли вам бросить меня в море? Если хотите, я избавлю вас от труда и сама брошусь вниз.

Три дочери Ахерона[63]63
  Ахерон – в античной мифологии – одна из рек подземного мира.


[Закрыть] ничего не ответили, но продолжали посматривать на нее исподлобья.

Психея еще лежала у их ног, когда колесница снизилась. Она опустила свою ношу в пустынной местности, на заднем дворе одного дома, который Венера велела выстроить себе между двумя горами, на полдороге между Амафонтом и Пафосом. Когда Киферее надоедал ее двор, она удалялась в эти места с пятью-шестью приближенными. Так доступ к ней был возможен не всякому. Впрочем, люди злоречивые уверяют, что некоторым из близких ее друзей вручен ключ от садовой калитки.

Венера уже прибыла, когда колесница привезла Психею. Три мрачные спутницы проводили Психею в комнату, где Венера приводила в порядок свой туалет. Тот же самый страх, из-за которого пастушка раньше забыла приготовленную ею речь, теперь освежил ее память. Сильные страсти мутят ум, но ничто не делает человека красноречивее, чем они.

Бедняжка простерлась ниц в четырех шагах от богини и начала так:

– О, царица Амуров и Граций, перед тобой несчастная раба, которую ты ищешь! В награду за то, что я возвращаю тебе твою рабу, я прошу только о разрешении смотреть на тебя. Если поднять глаза на Венеру и рассуждать об очаровании богини не святотатство для жалкой смертной, я осмелюсь сказать, что должно быть велико ослепление людей, превозносящих мои убогие прелести, после того как ты явила им свои. Я безуспешно противилась такому безумию, они воздавали мне почести, хотя я отвергала их, ибо не заслуживала.

Твой сын был предубежден в мою пользу баснословными рассказами, которые обо мне распространялись. Судьба отдала меня ему, не спрашивая моего согласия. При всем этом я, конечно, виновна, раз ты считаешь меня виновной. Мне следовало скрывать внешность, которая была причиной стольких заблуждений, следовало обезобразить себя; я должна была умереть, раз ты питала ко мне отвращение, но я этого не сделала. Назначь мне такие суровые кары, какие пожелаешь, я их приму безропотно и буду счастлива, если твои божественные уста раскроются, чтобы произнести мне приговор!

– Да, Психея, – ответила Венера, – я доставлю тебе это удовольствие. Твое притворное смирение нисколько меня не трогает. Тебе надо было проникнуться такими чувствами и говорить такие слова прежде, чем ты оказалась в моей власти. Когда ты была укрыта от моего гнева, твое зеркало говорило тебе, что увидав тебя, уже не на что больше смотреть; теперь, когда ты страшишься меня, ты находишь, что я прекрасна. Мы скоро увидим, кто одержит победу. Моя красота нетленна, а твоя зависит от меня: я ее разрушу, когда мне будет угодно. Начнем с этого мраморного тела, о котором мой сын рассказывал чудеса, называя его храмом белизны. Беритесь-ка за свои розги, дщери Ночи, и пусть она так побагровеет, чтобы ее белизна не нашла пристанища даже в своем собственном храме.

При этих жестоких словах Психея побледнела и упала к ногам богини без признаков жизни. Киферея была этим слегка тронута, но некий демон в ней восстал против чувства жалости и заставил ее выйти из комнаты.

Как только она удалилась, слуги мщения взяли свои миртовые ветви и, зажав уши и закрыв глаза, разодрали пастушечье платье Психеи, невинное платье, бывшая владелица которого, отдавая его ей, думала, что дает с ним жребий, которому все будут завидовать. Психея пришла в чувство только при первом ощущении боли. Долина огласилась криками, которые у нее исторгли; никогда еще эхо не разносило столь жалобных звуков. Фурии не пощадили ни одного уголка на этом прекрасном теле, которое прежде по праву называлось «храмом белизны»: белизна царила там с блеском, которого я не смог бы вам описать.

 
Престолом лилии тогда служили ей.
Амуров резвых рой, Психеиных друзей,
В слезах отправился в изгнанье.
Увы! Не помогли рыданья.
Три дьяволицы злы, им никого не жаль.
Железо – руки их, сердца у них – как сталь.
Несчастной выпали терзанья свыше меры,
И даже начали бояться три мегеры,
Чтоб Мойра[64]64
  Мойра – богиня судьбы в античной мифологии.


[Закрыть] жизнь ее сейчас не прервала.
Вот каковы твои дела,
Амур безжалостный, тиран неумолимый!
Где был ты в этот миг? Во всем твоя вина:
Ужасных этих мук не знала бы она,
Когда б не твой каприз, твой гнев необъяснимый.
Разнесся далеко несчастный вопль и крик, —
Лишь до тебя он не достиг.
Ожог твой – пустяки. И ты, смеживши очи,
Лежал себе в объятьях сна.
А боль твоей жены была в сто раз жесточе,
Хоть ты виновней, чем она.
Как эта белизна под пытками алела!
Что ж не явился ты со свитой посмотреть,
Как нежное, тобой обласканное тело
Терзала яростная плеть?
Нет, я не прав. Узнав про пытки и мученья,
Что вынесла она, ты волю дал слезам,
И сразу же принес любимой излеченье
Тобою посланный бальзам.
 

Таково было первое мучение, которое пришлось вытерпеть Психее. Когда Киферея вернулась, она нашла Психею распростертой на ковре и почти умирающей. Жизнь ее, казалось, близилась к концу. Она сделала усилие, чтобы привстать и попробовала заглушить свои рыдания. Киферея приказала ей поцеловать жестокие руки, которые привели ее в такой вид. Психея немедленно повиновалась, не выказав никакого отвращения. Так как в намерения богини не входило, чтобы Психея умерла так скоро, она велела залечить ее раны.

Среди прислужниц Венеры была одна, которая предавала ее: она отправилась к Амуру и рассказала ему, как обошлись с Психеей и каким мукам ее подвергли. Амур постарался помочь жене. Он отправил Психее превосходный бальзам, но приказал вестнице не говорить, откуда он исходит: Амур не хотел, чтобы Психея решила, будто муж вполне с нею примирился, и сделала из этого слишком благоприятные для себя выводы. Бог еще не исцелился от своего ожога и до сих пор лежал в постели. Действие, оказанное бальзамом, разгневало Венеру, ибо она ни о чем не подозревала. Не зная, чему приписать это чудо, она задумала избавиться от Психеи другим способом.

У подножия одной из гор, высившихся справа и слева от этого дома, находилась пещера, столь же древняя, как мир. Там из-под земли сочился ключ, обладавший способностью молодить, ключ, который и теперь еще зовется Источником юности. В древнейшие времена смертные могли черпать из него сколько хотели, но они так злоупотребляли своим правом, что боги вынуждены были лишить их этого блага. Плутон, царь подземного мира, приставил огромного дракона сторожить источник. Дракон никогда не спал и пожирал тех, кто безрассудно приближался к нему. Несколько женщин все же рискнули жизнью, предпочитая лучше умереть, чем влачить существование без счастливых дней и любовников.

Примерно через неделю Киферея сказала своей рабыне:

– Сейчас же ступай к Источнику юности и принеси мне оттуда кувшин воды – не для меня, как ты сама, конечно, понимаешь, а для двух-трех приятельниц, которые в этом нуждаются. Если ты придешь без воды, я еще раз подвергну тебя пытке, которую ты вытерпела.

Подкупленная Амуром служанка, о которой я рассказывал раньше, поспешила предупредить бога. Он велел сказать Психее, что чудовище нетрудно усыпить, спев ему какую-нибудь длинную песню, которая ему сначала чрезвычайно понравится, а потом надоест; как только он задремлет, можно безбоязненно зачерпнуть воды.

Итак, Психея запаслась сосудом и пошла к источнику. Другие не решались подойти к нему ближе, чем на двадцать шагов. Ужасный страж этого дворца большей частью лежал у входа. Он так ловко запрятывал хвост меж кустарников, что его нельзя было заметить, а затем, как только показывалось какое-нибудь животное – олень, лошадь или бык, – чудовище начинало вертеть хвостом из стороны в сторону, и обвивалось вокруг ног животного с такой внезапностью и силой, что оно падало, после чего дракон набрасывался на него и пожирал. Из путников мало кто был застигнут врасплох: место это пользовалось более печальной славой, чем пещеры Сциллы и Харибды[65]65
  Сцилла и Харибда – в античной мифологии – два чудовища, обитавшие по обеим сторонам самой узкой части Мессинского пролива (между Италией и Сицилией).


[Закрыть]. Когда Психея направилась к этому источнику, чудовище нежилось на солнышке, которое то золотило его чешуйки, то заставляло их переливаться сотнею красок.

Психея, знавшая, какое расстояние надо оставлять между ним и собою, ибо вытягиваться чересчур далеко оно не могло: Рок приковал его брильянтовыми цепями, – Психея, говорю я, не слишком испугалась: она уже привыкла видеть драконов. Она припрятала как можно лучше свой кувшин и мелодичным голосом начала:

 
Мой миленький дракон, дракон с разверстой пастью,
Я свыше послана к тебе:
Ты одинок, и вот в твоей судьбе
Амур и боги все хотят принять участье.
С тобой здесь будет жить красивая змея:
У ней от солнца чешуя,
Как радуга, горит. Тебе не будет скучно
С подругой этой неразлучной.
Мой миленький дракон, какой тебе хвалой
Польстить еще, чтоб стали мы друзьями?
Ты весь блестящий, золотой,
Глаза и ноздри мечут пламя.
Волшебной влаги страж, чтоб юность сохранять,
Ты кожу ветхую не вынужден менять.
Богатым хочешь быть? Взымай же без пощады
Любую дань с того, кто просится к ручью:
Немало жаждущих последнюю свою
Отдать рубашку были б рады.
 

Психея спела еще много других не связанных меж собою смыслом песенок, запомнить и пересказать нам которые местным птицам не удалось. Дракон сначала слушал с огромным удовольствием, но под конец стал позевывать и, наконец, заснул.

Психея воспользовалась случаем. Ей надо было проскользнуть между драконом и одним из выступов входа, а там едва хватало места для одного человека. От ужаса красавица чуть-чуть не уронила свой кувшин, что было бы хуже, чем пролитая ею капля масла. Этот сонливец был не похож на того, другого: придя в гнев и бешенство, он раздирал людей в клочья. Нашей героине посчастливилось – она довела свою затею до благополучного конца. Она нацедила свой кувшин и с торжеством вернулась.

Венера почувствовала, что Психее помогает какая-то неземная сила. Оставалось узнать одно – какая именно. Ее сын не вставал с постели. Юпитер и прочие боги не оставили бы Психею в рабстве, но богини последними пришли бы ей на помощь.

– Не воображай, что мы теперь свели счеты, – объявила Психее Венера. – Я задам тебе задачи настолько трудные, что решая их, ты обидишь кого-нибудь, и наказанием тебе будет смерть. Пойди принеси мне шерсть баранов, которые пасутся на том берегу реки, я хочу себе сделать из нее платье.

То были бараны Солнца! У них росли рога, они отличались необыкновенной злостью и накидывались даже на волков. Шерсть у них была огненного цвета, такого яркого, что слепила глаза. В тот день они паслись на другом берегу реки, необычайно широкой и глубокой, которая протекала по долине в какой-нибудь тысяче шагов от замка Венеры.

К счастью для нашей красавицы, Юнона и Церера пришли навестить Венеру в ту самую минуту, когда она отдавала это приказание. С тех пор как заболел ее сын, они уже нанесли два визита ей, а заодно и Амуру. Приход богинь помешал Венере заметить, что происходит, и облегчил нашей героине выполнение ее задачи. В противном случае это ей не удалось бы, ибо на реке не было ни моста, ни корабля, ни лодки.

Служанка-предательница сказала Психее:

– Мы располагаем лебедями, которых Амуры обучили так, что они заменяют нам лодки. Я возьму одного из них, и таким способом мы переправимся через реку. Я должна составить тебе компанию по причине, которую сейчас тебе сообщу. Дело в том, что этих баранов охраняют малютки сильваны, которые начинают уже бегать за пастушками и нимфами. Я переправлюсь первая и в ожидании позабавлю двух юных фавнов, которые примутся меня преследовать – только из желания порезвиться, так как они меня знают и им известно, что я принадлежу к штату Венеры. В худшем случае я отделаюсь двумя поцелуями, а тем временем переправишься на другой берег ты.

– До сих пор мне все ясно, – ответила Психея. – Но как подойду я к баранам? Знают ли они меня? Известно ли им, что я принадлежу к штату Венеры?

– Ты наберешь их шерсть в колючих кустах, – ответила служанка. – Они оставляют ее там, когда она выросла и начинает выпадать; вся наша округа полна ею.

Как они сговорились, так и вышло на деле, только вместо двух поцелуев пришлось дать четыре.

Пока наша пастушка и ее приятельница выполняли свой замысел, Венера попросила двух богинь разузнать о намерениях ее сына.

– Когда слушаешь его, – сказала она, – кажется, что он сильно разгневан на Психею, однако он тайком оказывает ей помощь: по крайней мере, он дает повод так думать. Вы обе – мои подруги. Отвлеките его от этой любви, напомните ему о сыновних обязанностях, скажите, что он вредит себе. Вам он откроется скорее, чем матери.

Юнона и Церера обещали постараться. Они пошли навестить больного, но он не поддался им и по возможности постарался скрыть от них свои истинные намерения. Однако богини все-таки смогли сделать вывод, что страсть еще владеет его сердцем. Он даже пожаловался на то, что им хотят управлять, как ребенком. Он – ребенок? Можно ли забывать, что он сокрушал геркулесов и что их сердца служили ему волчками.

– И после этого, – добавил он, – меня считают мальчишкой, с которого довольно игрушек и бабочек, меня, кто распределяет блага, по сравнению с коими все остальное – игра в куклы! Мне, поженившему стольких, нельзя жениться!

Богини посочувствовали ему и вернулись к Венере, чтобы рассказать, как они выполнили свое посольство.

– Мы советуем тебе, как подруги, дать ему полную волю – он уже взрослый.

– Пусть женится на Гебе[66]66
  Геба – в античной мифологии – богиня юности, подносившая на Олимпе богам нектар и амброзию – питье и пищу бессмертных.


[Закрыть], пусть выберет любую Музу, любую Грацию – я согласна, – ответила Венера.

– Ты смеешься над нами! – вскричала Юнона. – Ты хочешь дать сыну в жены одну из своих служанок? Или Гебу, которая подает нам напитки? Что касается Муз, то подойдет ли Амуру жеманница? Она сведет его с ума! Красота Ор чересчур обыденна – он ею не удовлетворится.

– Но, – возразила Венера, – во всяком случае все эти существа – богини, тогда как Психея – простая смертная. Вот так выгодная для моего сына партия – младшая дочь царя, владения которого уместятся во дворе моего замка!

– Не презирай так Психею, – сказала Церера. – У тебя могла бы оказаться невестка и похуже. Красота редко встречается среди богов, гораздо реже, чем богатство и могущество. Я, как ты знаешь, много странствовала, но не видела девушки прекраснее.

Юнона также вынуждена была признать, что Церера права, и обе они посоветовали Киферее удовлетворить желание сына. Какое удовольствие доставит ей держать на руках маленького Амура, похожего на своего отца! Такие речи задели Венеру, и кровь прилила ей к лицу.

– Это подошло бы вам лучше, чем мне, – заметила она довольно резко. – Я сегодня все утро рассматривала себя в зеркало, но мне показалось, что я еще не выгляжу бабушкой.

Эти слова не остались без ответа, и три приятельницы расстались, разобиженные друг на друга.

Церера и Юнона сели в свои колесницы, а Венера отправилась пожурить сына. Пренебрежительно поглядывая на него, она сказала:

– Очень тебе к лицу женитьба, гуляка, искатель наслаждений! С каких это пор у тебя появилась такая разумная мысль? Полюбуйтесь-ка на этого скромного молодого человека, серьезного и сдержанного юношу! Право, я уже представляю себе его отцом семейства! Как-то у тебя пойдет дело? Старайся-ка лучше справляться со своими обязанностями и будь богом любовников – ремесло супруга тебе не подходит. Тебя со всех сторон осаждают дела, царство любви приходит в упадок, всё в застое, ничто не доводится до конца, а ты тратишь время в бесплодных мечтаниях о браке! Уже три месяца как ты валяешься в кровати, больше страдая от своего воображения, чем от ожога. Право, ты получил рану при очень лестных для тебя обстоятельствах! Как тебе будет лестно, когда станут говорить, что виновница несчастного случая – твоя жена! Будь то любовница, я бы ничего не сказала. Как! Ты приведешь мне сюда матрону, которая девять месяцев в году будет непрерывно жаловаться? А мне прикажешь возить ее с собой на балы? Так вот, дело обстоит так: или откажись от Психеи, или ты больше мне не сын. Ты думаешь, быть может, что я не в силах сделать второго Амура и что я забыла способ, каким это делается? Знай же, что я сделаю его, как только пожелаю. Да, сделаю и в тысячу раз более прелестного, чем ты, и передам ему власть над твоим царством. Пусть мне сейчас же принесут лук и стрелы и все другие орудия, какими я тебя снабдила, – они тебе больше не нужны. Ты получишь их обратно, когда поумнеешь.

Амур стал плакать и, схватив руки матери, принялся их целовать, но этого Венере было еще недостаточно. Она сделала все, что могла, чтобы заставить его отречься от Психеи, но он не согласился, и Киферея с угрозами удалилась.

В довершение горестей богини, Психея принесла ей охапку шерсти такого же веса, как она сама. С этой стороны все прошло весьма успешно. Лебедь удивительно хорошо выполнил свои обязанности, а два сильвана – свою: обязанность бегать и ничего больше, ибо нельзя же серьезно принимать в расчет то, что они попели и потанцевали со служанкой, сорвали у нее несколько поцелуев, подарили ей несколько стебельков тимьяна и майорана, да еще, быть может, зеленую юбченку, и все это чрезвычайно пристойным образом. Психея тем временем выполняла свою работу, но ни один из баранов не отделился от стада, чтобы напасть на нее. Терновник позволил ей снять с него пышное одеяние, ни разу ее не уколов, и Психея вернулась назад первая.

Когда Психея возвратилась, Венера спросила ее, как она сумела перебраться через реку. Психея ответила, что в этом не было нужды, потому что ветер сам перенес хлопья шерсти на эту сторону.

– Не думала я, – заметила Киферея, что эта задача так легка; я вижу, что ошиблась в принятых мною мерах; ничего, за ночь придумаем что-нибудь получше.

Сын Венеры, который думал только о том, как вызволить Психею из всех этих опасностей, и который ждал, быть может, для полного примирения с ней лишь окончательного выздоровления и восстановления сил, прежде всего потребовал к себе Зефира, а также призвал фею, которая заставляла говорить камни. Для нее не было ничего невозможного; она смеялась над Судьбой, повелевала ветрами и звездами и вообще вертела миром, как хотела.