Текст книги "Любовь Психеи и Купидона"

Автор книги: Жан де Лафонтен

Психея подивилась уму обеих пастушек и решила, что младшей, должно быть, попали в руки некоторые книги из библиотеки ее сестры и она тайком прочла их; к этим книгам следует прибавить превосходные природные задатки, унаследованные от матери и не только не заглохшие в обеих дочерях вследствие одинокой жизни, а, напротив, на особый лад у каждой из них развившиеся. Психея присоединилась к мнению старшей и решила с завтрашнего же дня пуститься на розыски мужа.

В затее этой было нечто весьма смелое и чрезвычайно странное. Царская дочь, одиноко бредущая по свету! Конечно, для супруги бога в блужданиях по белу свету нет ничего непристойного – богини бродят где и как им вздумается, и никто их за это не упрекнет. С нашей героиней дело обстояло сложнее: ей приходилось побаиваться встречи не только с прислужниками своей ненавистницы, но и с людьми вообще. А как сделать так, чтобы ее не узнали? Хотя платье на ней было траурное, оно вместе с тем было и свадебное, изукрашенное во многих местах брильянтами, недаром оно поглотило доходы ее отца за два года. Женщина такой красоты и в таком роскошном одеянии могла ввести в соблазн первого же встречного. Психея надеялась, правда, что муж охранит ее особу и не позволит никому к ней прикоснуться, ну а брильянты – пусть уж ими распорядится судьба. Но если бы даже у Психеи не было ни тени надежды на охрану Амура, она все равно пустилась бы на его розыски. Ио[54]54
  Ио – в античной мифологии – одна из возлюбленных Зевса. Превращенная ревнивой Герой (Юноной) в корову, она старалась спастись от непрерывно жалившего ее овода.


[Закрыть] обежала всю землю; уверяют, будто ее все время жалила муха; я же полагаю, что эта муха походила на Амура не одними только крылышками. Счастье еще для Психеи, что мухой, ее кусавшей, был ее муж: этим оправдывалось всё.

Старшая из девушек предложила ей заказать себе новое платье в ближнем городе, о котором я упоминал выше; их отец примет на себя заботу об этом, если она согласится. Психея, видя, что девушка примерно того же роста, что и она сама, предпочла просто поменяться с нею платьями и захотела сразу же произвести обмен: это был удобный случай, для того чтобы расплатиться со своими хозяйками. Как довольна была бы она, если бы стоимость брильянтов приумножила шансы этих девушек, увеличив число их поклонников!

Кому же это пришлось не по вкусу? Самой пастушке! Почтительность, застенчивость, нежелание принять такой подарок и тысячи других соображений смущали ее; она опасалась, как бы отец не стал ее бранить. Эти простые пастушки были исполнены душевного благородства и помнили о своем происхождении, когда в том была надобность. На этот раз старшей пришлось согласиться, но с тем условием, добавила она, что эти одежды будут у нее на временном хранении.

Две наши переряженные почувствовали себя в новых своих уборах так, словно Психея всю жизнь была лишь пастушкой, а пастушка всю жизнь была царевной. Когда они показались в своем новом виде старцу, он с трудом их узнал. Для Психеи это ряженье оказалось приятным развлечением. Она прониклась большими надеждами на успех своего замысла, прислушиваясь к ободряющим доводам, которые ей приводили.

На другой день, встретившись со старцем с глазу на глаз, она сказала ему:

– Ты не можешь жить вечно, и годы твои таковы, что тебе следует подумать о дочерях. Что будет с ними, когда ты умрешь?

– Я назначу их опекуном Небо, – отвечал старик. – Кроме того, у старшей уже достаточно разума, и обе не лишены здравого смысла. Если Парка застигнет меня врасплох, им надо будет лишь перебраться в соседний город, люди там добры и позаботятся о них. Скажу откровенно: самое верное, по-моему, – упредить Парку. Я их отведу туда, как только ты уйдешь отсюда. Это блаженный край для женщин: они делают там все, что хотят, и это побуждает их желать лишь добра. Не думаю, чтобы дочери мои устремились по другому пути. Если бы мне приличествовало их хвалить, я сказал бы, что они от природы склонны к добру и что наставления и пример матери были подкреплены их природным предрасположением к добродетели. Но не показалась ли тебе младшая немного склонной к вольностям?

– Это только молодая веселость, – возразила Психея. – Она любит все, что честно, не меньше, чем старшая. Годы научат ее быть более сдержанной, чтение во многом бы уже ее наставило, если бы этому не помешал ты. Кстати, пустил ли ты в ход брильянты с платья, которое я оставила твоим дочерям? Они, быть может, помогут тебе выдать их замуж. Конечно, их красота – приданое, более чем достаточное, но как и я, ты знаешь, что красота, украшенная богатством, вдвое прекраснее.

У старца было слишком много гордости для философа. Он согласился принять платье лишь с условием, что не притронется к нему. В тот же день все четверо покинули пустыню.

Когда они миновали овраг и тропинку, обсаженную кустарником, их пути разошлись. Старец с детьми пошел дорогой, которая вела в город; Психея же – тою, какую указала ей судьба. Горечь разлуки была равная с обеих сторон, слезы – взаимные. Психея многократно обняла обеих девушек и заверила их, что если она снова войдет в милость у Амура, то похлопочет за них и добьется того, что он осыплет их своими милостями и отпустит на их долю лишь столько горестей, сколько требуется, чтобы судить, насколько первые приятнее вторых. После нового прощанья и слез, каждый двинулся своим путем, но долго еще оборачивался назад.

Семья старца благополучно прибыла в то место, где она намеревалась обосноваться. Я рассказал бы вам их приключения, если бы это не выходило из тесных рамок моего повествования. Быть может, когда-нибудь все собранные мною воспоминания попадут в руки того, кто предаст их гласности и справится со своей задачей успешнее, чем я, а сейчас я лишь закончу историю нашей героини.

Как только Психея потеряла из виду известных вам особ, ее замысел представился ей в своем истинном виде, со всеми его трудностями, опасностями, муками, из которых ей до сих пор была ясна лишь малая доля. Вместо всех былых сокровищ у нее оставалось лишь простое пастушеское платье. Дворцами, где ей предстояло располагаться на ночлег, были ствол дерева, или пещера, или жалкая лачуга, где в качестве соночлежников она могла встретить сов или змей. Ее пища росла подле источников, или свисала с дубовых ветвей, или пряталась в пальмовых зарослях. Поглядели бы вы на нее в знойный полдень, когда поля выжжены солнцем, когда юная путница вынуждена присесть на первый попавшийся камень или преклонить к нему голову и, изнемогая от жары, голода и усталости, умолять солнце хоть немного умерить жар своих лучей и пытаться оживить слезами испепеленную зноем зелень! Кто б, увидя ее в таком состоянии, сам не разразился бы слезами? Разве что человек, поистине бесчувственный, как камень.

В таких бесплодных скитаниях, в таком, можно сказать, топтанье на месте Психея провела два дня, ибо она не знала ни откуда начать свои поиски, ни в каком направлении их вести. На третий день она вспомнила, что Амур наказывал ей главным образом отомстить за него. Но у Психеи было доброе сердце, никогда она не решилась бы по своей воле причинить зло своим сестрам, как бы злы и достойны наказания они ни были. Если она и собиралась убить своего мужа, то хотела убить его не как мужа, а как дракона. И вот теперь она не хотела думать ни о какой другой мести, кроме следующей: она внушит каждой из сестер в отдельности, что Амур хочет жениться именно на ней, отвергнув их меньшую сестру, как недостойную чести, которая была ей оказана. Этот невинный обман должен был, как ей казалось, привести лишь к тому, что обе забеспокоятся и начнут чуточку дольше вертеться у зеркала.

Приняв такое решение, Психея возобновила свое странствие. И так как мимо нее проходила в это время одна особа ее пола (встреч с мужчинами Психея весьма тщательно избегала), она попросила ее указать ей, как пройти в такие-то и такие-то страны, находящиеся там-то и там-то, – словом, она назвала две страны, где царствовали сестры Психеи. Имя Психеи было всем лучше известно, чем имена царств ее сестер, поэтому странница сразу же поняла, чего, собственно, от нее хотят, и указала нашей пастушке дорогу, по которой ей следовало идти.

На первом же перекрестке страхи ее возобновились. Люди, которых послала Венера, чтобы схватить Психею, представили своей владычице отчет о своих неудачных поисках, и богиня не нашла другого способа изловить соперницу, как оценить ее голову. Глашатаем у богов состоит, как известно, Меркурий – таково одно из множеств его ремесел. Венера весьма дружелюбно обратилась к нему и, позволив ему урвать у нее два-три поцелуя и парочку драгоценных подвесок, заключила с ним соглашение, согласно которому он обязался выкликать имя Психеи на всех перекрестках мира и поставить всюду столбы, где будет возвещено:

 
Киферы светлая царица
Изволит к смертным обратиться:
Пусть ведают, что от меня
Сбежала белокурая рабыня,
Себя женою дерзко мня
Того, чья мать – сама богиня.
Кто знает, где она, и сообщит о ней,
Три от меня получит поцелуя.
Того, кто приведет ее, вознагражу я
И чем-то поценней.
 

Нашей пастушке попалось на глаза одно из таких объявлений – они красовались на всех сколько-нибудь людных перекрестках. После шестидневных блужданий Психея добралась до царства своей старшей сестры. Эта злая женщина уже знала по слухам, что произошло с ее сестрой. В этот день злодейка вышла поглядеть, не попадется ли на глаза еще что-нибудь любопытное. И действительно, то, что она увидела, заслуживало большого внимания. Поэтому негодная сестра отослала в город большую часть своей свиты, а сама отправилась переночевать в свой расположенный на приятном и просторном лужке загородный дом, куда иногда наезжала. Когда наша пастушка проходила мимо, сестра ее на свободе упивалась своей радостью. Проклятая царица пожелала, чтобы ее оставили одну. Два-три ее служителя и столько же прислужниц прогуливались в пятистах шагах от нее, беседуя, вероятно, о своих любовных делах и, надо думать, больше интересуясь своим разговором, чем мыслями своей госпожи.

Психея узнала сестру еще издали. Царица же была так поглощена радостью, доставленной ей объявлением, что и не заметила, как Психея бросилась перед ней на колени. Какая дерзость со стороны пастушки! Застигнуть врасплох ее величество! Помешать ей предаваться мечтам! Броситься перед ней на колени без предупреждения! Такая наглость требовала немедленной кары.

– Кто ты такая, что осмеливаешься так дерзко приближаться ко мне?

– Увы, ваше величество, я ваша сестра, некогда супруга Купидона, а теперь рабыня, не знающая, куда деваться. Желание увидеть моего мужа вызвало у него такой гнев, что он прогнал меня. «Психея, – сказал он мне, – ты не заслуживаешь, чтобы тебя любил бог; найди себе супруга или любовника где и какого хочешь; в моем же сердце тебе нет места до самой твоей смерти. Если бы я отдал его твоей старшей сестре, она сберегла бы его и не совершила бы ошибки, в какую впала ты. Я не заболел бы от ожога, который вызывает у меня ужасную боль и, видимо, еще не скоро пройдет. Ты обладаешь лишь красотой; я согласен – этого довольно, чтобы воспылать любовью, но для того, чтобы она была долгой, требуется нечто другое: ум, красота и благоразумие – все то, чем обладает твоя старшая сестра. Я перечислил тебе причины, не позволяющие меня видеть; твоя сестра согласилась бы с ними, но ты усмотрела в этом одно только легкомыслие, дух противоречия, упрямство. Я понимаю, почему моя матушка не одобрила нашего брака: ей были ясны твои недостатки; попроси я у нее разрешение на брак с твоей сестрой – и я уверен, что она бы его одобрила. Если бы я хоть немного тебя уважал, я самолично покарал бы тебя, но я предоставляю это моей матушке – она сумеет с тобой справиться. Будь ее рабыней, раз ты недостойна быть моей супругой. Я отвергаю тебя и отдаю ей. Твоим занятием будет, если мать согласится со мною, кормление домашней птицы в ее амафонтском поместье[55]55
  «В ее амафонтском поместье» – Амафонт – один из древнейших городов на Кипре, финикийская колония со святилищем Афродиты (Астарты). Здесь – в значении одного из владений Венеры.


[Закрыть]. Отправляйся к ней немедленно, отнеси ей эти письма и пройди по царству твоей старшей сестры. Скажи ей, что я ее люблю и, что если она согласна выйти за меня, все мои сокровища будут принадлежать ей. Я обращался с тобой как со взбалмошной дурочкой и как с ребенком, с ней же я буду обращаться совсем иначе и разрешу видеть меня, сколько она пожелает. Пусть только явится и отдастся дыханию Зефира, как делала и раньше, а я уж позабочусь о том, чтобы она была перенесена в мой дворец. Ты же забудь навсегда о нашем браке: я не хочу, чтобы у тебя от того времени сохранилось хоть что-нибудь, даже это платье, надетое на тебя; сейчас же снимай его, и вот тебе другое». Мне пришлось повиноваться. Вот, сударыня, какова моя участь.

Сестра, которой уже казалось, что она находится в объятиях Амура, была так польщена этим превознесением ее достоинств и множеством разных приятных мыслей, что не поколебалась и в душе решила оставить мужа и детей. Она, однако, захотела попривередничать перед Психеей и с видом почтенной матроны сказала младшей сестре:

– Не говорила ли я тебе, что порядочная женщина должна довольствоваться мужем, какого ей дали боги, со всеми его недостатками и достоинствами, и не пытаться переступать границы, которые он ей ставит? Если бы ты тогда меня послушалась, ты не была бы теперь бродяжкой. Вот что бывает с безрассудными девчонками, когда они действуют по собственному усмотрению и не желают слушать добрых советов. Ты еще должна быть рада, что так дешево отделалась: ты заслужила, чтобы муж заточил тебя в башню. Но что сделано, того не воротишь. Постарайся только как можно меньше попадаться людям на глаза. И раз Амур желает, чтобы ты безотлучно пасла птиц, будь все время при них. Твое платье еще слишком пышно, оно недостаточно напоминает раскаявшуюся грешницу. Обрежь себе волосы и обрядись в мешковину, я распоряжусь, чтобы тебе дали мешок, а свой наряд оставь здесь.

Психея поблагодарила ее.

– Раз тебе все-таки угодно вечно поступать по-своему, – наставительно сказала ей старшая сестра, – я от тебя отказываюсь. Иди себе, куда хочешь. Что же касается предложения, сделанного мне Амуром, я сделаю то, что найду нужным.

С этими словами она повернулась к ней спиной и оставила в покое Психею, которая, видя, что старшая попалась на приманку, была этим не слишком опечалена; она ног не чуяла под собой от радости, и ей не терпелось поскорей остаться одной, чтобы дать волю своему восторгу.

Не теряя времени, она немедленно отправилась с тем же предложением к другой сестре. У той уже не было больше мужа. Он отправился в лучший мир более сокращенным и быстрым путем, чем обычные люди, – ему помогли в этом врачи. Хотя она овдовела не больше месяца тому назад, это было уже заметно: внешне она выглядела гораздо лучше. Не поймите меня превратно. Я хочу лишь сказать, что эта сестра, которая была на два года моложе первой, позже вышла замуж и реже испытывала радости материнства, нуждалась в меньшем сроке для того, чтобы восстановить свои прелести, поэтому она могла раньше и более смело предстать пред лицом Амура.

Той, что была немного постарше, пришлось всячески ремонтировать свою особу. В ход были пущены и бани, и химия, и притирания. Это вызвало у царя, ее мужа, некоторое удивление. Охота к любовным приключениям росла у нее не по дням, а по часам, но поклонники все не появлялись; не было ни зелья, ни воды, ни экстракта, который она не испробовала бы, но проку от них было не больше, чем от заплат. Бедная женщина слишком щедро расходовала свои прелести в прошлом, чтобы их можно было легко оживить теперь.

В то время как она занята была этими приготовлениями, другая сестра, упредив ее, прямехонько направилась к горе, хорошо вам известной, и добралась до ее вершины, не встретив драконов. Это пришлось ей по вкусу: она вообразила, что Амур в виде особой милости решил избавить ее от этих ужасов, устремилась туда, куда обычно приходила вместе с сестрой и, чтобы Зефиру удобнее было поднять ее на воздух, встала на утесе, который высился над тамошними безднами.

– Амур, – возгласила она, – вот я и явилась. Наша дурочка младшая сестра уверила меня, что ты вознамерился сочетаться со мной браком. Я именно этого и ждала, догадываясь, что ты из любви ко мне решил разойтись с ней. На что тебе эта взбалмошная девчонка? Посмотри, как я послушна тебе с первой же минуты! Я не сделаю того, что сделала моя сестра Психея. Она захотела во что бы то ни стало тебя увидеть; я же хочу лишь того, что от меня хотят; покажись мне или не показывайся, я все равно буду считать себя счастливой. Если ты захочешь меня обласкать, ты увидишь, как я на это отвечу; если не захочешь – мой покойный муж меня и к этому приучил. Я тебя насмешу, рассказав о его привычках и еще о множестве забавных вещей, ты со мной не соскучишься. Моя сестра Психея была ребенком, который ничего не знал, а я человек опытный. О Амур! Я уже чувствую нежное дуновение – это твой слуга Зефир. Ах, зачем ты не прислал его раньше? Он бы скорее перенес меня сюда, и я уже была бы в твоих объятиях, а ты в моих, ведь твой пыл не уступает моему. А раз ты пылаешь любовью, ты не можешь не выказывать нетерпения. Прощайте, жалкие смертные, которых любят люди. Вам наверно хотелось бы, чтобы вас, как и меня, любил бог, у которого нет волос на подбородке. Но такой удел не про вас! Довольно с вас того, что вы станете меня призывать, а я буду выслушивать ваши любовные желания.

Сказав это, она, по своему обыкновению, отдалась воле ветра, но вместо того чтобы перенести ее во дворец Амура, ветер уронил ее сначала на один остроконечный утес, затем на другой и так далее, и так далее, и каждый из них вырывал у нее клок мяса; они долго перебрасывали ее, как игрушку, и в царство Прозерпины[56]56
  Прозерпина (греч. – Персефона) – в античной мифологии – супруга Плутона, богиня подземного мира.


[Закрыть] она прибыла в хорошеньком виде.

Несколько дней спустя на этот же утес пришла ее старшая сестра, которая обратилась к Зефиру с такой речью:

– О, любовник Флоры, покинь свою подругу и явись сюда, чтобы отнести меня во дворец твоего повелителя. Но не порань меня в пути – я очень нежна. Если ты захочешь прислать лишь твое дыхание, этого будет вполне достаточно: я не люблю, когда ко мне прикасаются, особенно мужчины; Амур, разумеется, другое дело. Особенно остерегись помять мне прическу.

Сказав это, она вынула свое карманное зеркальце и некоторое время гляделась в него, то тут, то там поправляя волосок и облизывая себе губы с такими ужимками, что если бы при этом присутствовал Амур, он, наверно, расхохотался бы. Затем она спрятала зеркальце в карман, со всею любезностью, на какую была способна, выбранив Зефира за то, что он лентяй, думающий только о своих любовных делах и пренебрегающий делами своего господина. С чего это он заставил ее печься на солнце? Как раз в ту минуту, когда она кончала свои упреки, мимо случайно пролетал маленький Эвр[57]57
  Эвр – в античной мифологии – бог восточного ветра.


[Закрыть]; представьте себе, как он развеселился. Наконец, мнимая невеста очертя голову ринулась вперед, но вместо того, чтобы встретиться с Амуром, как рассчитывала, она прямехонько угодила туда, где уже находилась ее сестра.

О смерти обеих сестер нас известило эхо этих скал. Оно же сообщило о ней несколько позже Зефиру. Тот немедленно довел новость до сведения сына Венеры, который вознаградил его драгоценным подарком.

А Психея тем временем все в том же наряде пастушки продолжала разыскивать Амура. Наряд был так ей к лицу, что если бы ее ненавистница увидела Психею в нем, она бы выменяла его на одно из своих одеяний. Тем не менее печаль, скитания, страх, плохая пища – все это отразилось на красоте Психеи, так что не будь ее прелесть так неотразима, она казалась бы сейчас лишь тенью женщины, о которой прежде столько говорил весь мир. На ее счастье в ней было столько очарованья, что сколько бы его ни умаляли время и страдания, оно все равно не слабело. Больше всего угнетал ее неотступный страх. То до нее доносился слух, что Венера послала на поиски ее других слуг; иной раз ей рассказывали, будто бы Психея попала в руки своей ненавистницы и подверглась таким мучениям, что стала неузнаваемой. Однажды она так перепугалась, что бросилась даже искать пристанища в храме Цереры[58]58
  Церера (рим. Деметра) – в мифологии – богиня плодородия и земледелия.


[Закрыть] – ближайшем подвернувшемся убежище. Этот маленький храм находился неподалеку от только что сжатого поля. Здесь соседние хлебопашцы ежегодно приносили богине первые плоды урожая. У входа в храм лежала большая груда снопов. Наша пастушка распростерлась перед изваянием богини, затем вложила ей в руки собранный наспех букет цветов. Это были цветы, росшие в хлебах. У себя на родине Психея слышала от жертвоприносительниц, что цветы эти милы Церере и что тот, кто хочет что-либо получить от богов, не должен входить в их дом с пустыми руками. После жертвоприношения она опустилась на колени и вознесла такую молитву:

– О ты, самое благое в мире божество, кормилица людей, защити меня от той, кого я никогда не оскорбляла; разреши мне лишь скрываться несколько дней в сжатом хлебе, лежащем близ входа в твой храм, и питаться зернами, которые будут из него сыпаться. Киферея жалуется на то, что ее сын питал ко мне любовь; но раз он не питает ко мне былых чувств, не достаточно ли с нее этого, не довольно ли с меня мучений? Неужели гнев богов столь велик? Если верно говорят, что обиталище справедливости – небо, боги должны видеть невинность существа, которое лишь из покорности им согласилось на брак. Исказила ли я предсказание оракула? Применила ли я какую-нибудь хитрость, чтобы заставить Амура полюбить меня? Могла ли я воспротивиться богу, который меня увидел? Разве он не отыскал бы меня даже если бы я замкнулась в башне? Разве, выходя замуж, я могла предполагать, что вызову гнев его матери? Ведь я считала, что супругом моим будет чудовище. Но оказалось, что это Амур и что я пришлась этому богу по сердцу. Неужели нравиться – преступление? Увы, я более не мила ему, а если и была мила, то не по своей вине! Вы никогда не докажете, что я пустила в ход притворство или колдовские слова. Венера до сих пор не простила мне глупость смертных, покинувших ее алтарь, чтобы почтить меня. Пусть же она и пеняет на них, но не на меня – это несправедливо. Я говорила им, что они неправы, но если люди неправы, не следует винить в этом меня.

Так оправдывалась наша героиня перед Церерой. То ли богини понимают друг друга, то ли Церера разгневалась на то, что ее назвали «кормилицей», то ли небу угодно, чтобы наши мольбы были действительно мольбами, а не самооправданиями, но просьба Психеи не была услышана. С высоты свода Церера приказала ей поскорее убираться, оставив в покое груду снопов, иначе Венера будет извещена о ее действиях. К чему жертвовать ради смертной добрыми отношениями с приятельницей-богиней? Венера не дала Церере никакого повода к этому. Что бы ни говорили о ее поведении, все же она славная женщина, кое-чем обязанная ей, Церере, как, впрочем, и Вакху; к тому же она признает свои обязательства и открыто заявляет об этом.

Психея, к великому горю своему, увидела, что ее изгоняют из убежища, где она считала себя более желанной гостьей, чем в любом другом месте на свете. В самом деле, если уж Церера, столь благожелательная по натуре и не чванившаяся своей красотой, отказывала ей в покровительстве то было вовсе невероятно, что ей его окажут богини, хоть чуточку склонные к любовным делам и поэтому завистливые. Прибегнуть же к покровительству богов – значило подвергнуть себя еще худшей участи, чем гонение со стороны Венеры: сперва следовало узнать, какого рода благодарность они потребуют от красавицы. Итак, самым благоразумным было все же обратиться к божествам своего собственного пола, как для того, чтобы избежать злословия, так и для того, чтобы не набросить тень на мужа.

Психее пришла на ум Юнона. Она полагала, что между Кифереей и названной богиней есть некое соперничество и в славе и в красоте и что царица неба будет рада случаю повредить своей сопернице, как оно и соответствует придворным обычаям и клятве, которую приносят женщины, являясь на свет.

Наша пастушка без труда нашла Юнону: ревнивая жена Юпитера нередко сходит на землю, чтобы осведомиться у смертных о делах своего мужа.

Встретившись с ней, Психея спела ей гимн, где говорилось лишь о могуществе этой богини, и совершила ошибку: ей надо было распространиться о красоте Юноны – такая хвала гораздо приятнее. Лишь царям поют о их величии, что касается цариц, то если хочешь им угодить, восхваляй нечто другое. Вот почему супругу Купидона вновь выставили за дверь. Разница была лишь в том, что встреча эта прошла еще хуже, чем первая: помимо всего сказанного Церерой, Юнона заметила, что смертных женщин, с которыми боги заводят любовь, следует наказывать, а их небесных поклонников заставлять сидеть дома. Что им делать среди людей? Разве на небе мало для них красавиц? При этом Юнона заявила, что беспокоится не о себе: она-то ведь тут не при чем – ей не страшны ничьи чары.

Царица вселенной сказала не все: у нее были еще причины отказать Психее в покровительстве – в ней самой теплилась искорка того огня, на который стараются как можно меньше обращать внимание соседей. Рассудительная женщина не должна обижать сына Венеры: кто знает, не приведется ли иметь дело с ним? Видимо, гнев бога на Психею еще не прошел, поэтому самое лучшее – не вмешиваться в их дела.

Наша всеми отвергнутая пастушка уже не знала, к кому обратиться. Правда, оставались еще Диана и Паллада, но так как обе принесли обет девственности, они не пожелали бы внять мольбам женщины из боязни осквернить ими свой слух.

Однако, поскольку Диана была щедра на пророчества, пастушка решила, что хоть эта богиня не будет с ней сурова и не откажет ей в прорицании, ничего другого она у нее не попросит. Как раз неподалеку находился оракул Дианы. Психее пришлось сделать лишь небольшой крюк. Оракул был расположен на окраине пустынного, обильного дичью леса. У Дианы был там храм, служивший ей увеселительным охотничьим домиком. Психея сделала сначала около двух тысяч шагов по лесу, а затем вышла на поляну, которая как бы служила папертью храма. Этот последний был невелик, но прекрасной архитектуры. Посредине прогалины высился четырехгранный обелиск из белого мрамора, укрепленный на четырех шарах и приподнятый на вполовину менее высоком пьедестале. На каждой стороне этого прямоугольного постамента, равно как и на скошенных гранях обелиска – южной, северной, западной и восточной – были вырезаны следующие слова:

«Кто бы ты ни был, остерегись проникать в мое святилище, если ты принес жертву Амуру или Гименею».

Психея, приносившая жертву и тому и другому, не осмелилась войти в храм и осталась у входа, а жрица вынесла ей такое предсказание:

«Оставь свои странствия. То, что ты ищешь, имеет крылья; научись, подобно ему, ходить по воздуху и обретешь счастье».

Слова эти были двусмысленны и темны, как бывают обычно ответы богов. Психея долго силилась вложить в них какой-нибудь смысл, но так и не сумела. «Пусть небо приказывает мне, что хочет; я должна найти Амура или умереть. Я не могу его отыскать, значит, надо умереть. Отдамся же в руки моей ненавистницы – это верное средство покончить с жизнью… Однако оракул уверяет меня, что я когда-нибудь буду счастлива! Что ж, брошусь к ногам Венеры! Буду служить ей, терпеливо переносить ее оскорбления; это вызовет в ней сострадание: она простит меня, назовет дочерью и сама помирит со своим сыном».

Это были самые утешительные надежды в мире и, как вы можете убедиться, хорошо обоснованные, но один миг размышления все их рассеивал.

Психея, однако, утвердилась в своем намерении. Она справилась, где находится ближайший храм Кифереи, решив, если богиня туда не явится, сесть на корабль и отправиться на Кипр. Ей сказали, что в трех-четырех днях пути есть знаменитый и часто посещаемый паломниками храм, где над входом красуется надпись: «Богине Граций». Венере, видимо, нравилось бывать в этом храме, и она часто созывала там свое судилище, поскольку там нередко совершались чудеса и наблюдалось большое стечение народа. Кое-кто даже хвастался тем, что несколько раз ее видел.

Наша пастушка тронулась в путь, более счастливая, как ей казалось, чем до посещения оракула: сейчас она по крайней мере знала, что ей делать, избавилась от худшего из всех зол – колебаний и сомнений и надеялась увидеть Амура, ибо мать его, столь часто посещая это место, вероятно, брала туда с собой своего сына. Даже предполагая, что несчастная супруга получит такую радость только в присутствии свекрови, которая ее ненавидит и не только не признает невесткой, но станет обращаться с ней как с рабой, – это все-таки было уже кое-что. Положение могло измениться: сострадание, вид красавицы, ее нежность, кротость, скромность, невозможность беспрепятственно общаться с нею, на глазах у матери – все это было способно вновь воспламенить желания бога. Во всяком случае, она его увидит, и это уже много; любые страдания будут ей сладки, если доставят ей эту радость хоть на четверть часа.

Так мечтала бедняжка Психея. Увы, она не представляла себе, как сильна ненависть женщины! Красавица еще не знала, что ей готовит судьба. Однако сердце у нее забилось сильнее, как только она приблизилась к преддверию храма. Уже на порядочном расстоянии от него воздух благоухал как вследствие того, что паломники приносили в дар богине ароматы и одежды их были надушены, так и потому, что дорога обсажена была апельсинными деревьями, кустами жасмина и миртов, а поля усеяны цветами.

Храм был виден издали, хотя воздвигнут в долине, но эта долина была просторная, более продолговатая, чем широкая, и окружали ее прелестные холмы. Они перемежались с лесами, полями, лужайками, хижинами, где уже с давних пор царил мир: Венера выхлопотала у Марса охранную грамоту для всех этих мест. Даже звери не вели здесь войны между собой, тут не слыхивали о волках и не знали никаких западней, кроме любовных. Когда человек достигал сознательного возраста, он записывался в братство бога Амура – девочки в двенадцать лет, мальчики в пятнадцать. Бывали и такие, у кого любовь опережала разум. Если девушка рождалась равнодушной, она изгонялась из страны, а семья ее на некоторое время подвергалась карантину, и жрецы богини совершали очистительные обряды в местности, где появилось подобное чудище. Таковы были местные нравы и законы. Там изобиловали птицы с красивым оперением и водилось три вида голубок: голубки-птицы, голубки-нимфы и голубки-пастушки. Второй вид встречался реже всего.

По всей длине долины протекал канал, широкий как река, и с такой прозрачной водою, что на дне можно было разглядеть каждый камешек, – словом, полный не водою, а расплавленным хрусталем. В канале резвилось множество нимф и сирен. Их можно было поймать рукой. Люди богатые обыкновенно садились в лодку и доплывали по каналу до паперти храма. Они нанимали амуров – больше или меньше, в зависимости от нагрузки ладьи; у каждого амура имелся свой лебедь, которого он впрягал в ладью, управляя им с помощью ленты. Две другие ладьи следовали за ними – одна с музыкантами, другая с драгоценностями и сладкими апельсинами. Так весело плыла ладья.