Текст книги "Полная безнаказанность"

Автор книги: Жаклин Арпман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

– Вы предупредили, что во двор заезжать нельзя.

– Совершенно верно. Брусчатка не выдержит. Но вы, полагаю, все предусмотрели?

Под изумленными взглядами обитательниц дома верзилы выгрузили из машины какой-то огромный, завернутый в одеяла предмет, закрепленный на тележке с колесиками, и под руководством Фонтанена закатили его в большую гостиную. Там его распаковали – это оказался ларь – и установили в простенке между окнами: по габаритам он подошел идеально.

– Это выглядит случайностью, но не будем забывать, что ларь – ровесник дома. Стандартов на мебель тогда, возможно, не существовало, зато были обычаи, привычки и все такое прочее, – пояснил Фонтанен застывшей от изумления аудитории.

– Луи, мы ведь ничего не решили, – сказала Альбертина.

– Я знаю, дорогой друг, что немного поторопил события, но мне пришлось. Антиквар больше не мог держать ларь у себя, он ждет новых поступлений, и ему понадобилось место. Вот почему я прошу вас приютить его… на время.

Несмотря на всю решимость госпожи ла Дигьер не противоречить мужу, так сказать, на людях, она не удержалась и спросила, на какое именно время, но Фонтанен как будто не услышал вопроса. Он щедро заплатил грузчикам и проводил их до грузовика.

Девочки осторожно, как к свирепому зверю, который может и укусить, приблизились к незваному гостю. Шарлотта первой обрела дар речи:

– Мама, скажи, что это неправда! Он не мог так поступить!

Альбертина, чувствуя себя совершенно несчастной, ответила, что это не навсегда.

– Ну конечно! – сквозь зубы процедила Сара.

Оказавшаяся меж двух огней бедняжка Альбертина в ответ лишь попросила дочь не выходить за рамки приличий и ушла к себе.

Ошеломленные, они молчали, Адель опомнилась первой:

– Я же говорила, что он здесь все обставит!

– Думаю, остальное не заставит себя долго ждать, – поддержала разговор Клеманс.

– Несколько столов.

– Круглые столики на витой ножке.

– Сервировочный столик эпохи Людовика Пятнадцатого.

– С полным комплектом подсвечников.

– Франш-контийские часы.

– Низкие широкие кресла! Десятки кресел, – выкрикнула Адель, и они с Сарой дико захохотали.

– Что вас так рассмешило? – спросил вернувшийся Фонтанен и, не дожидаясь ответа, принялся расхаживать вокруг ларя. – Его реставрировал настоящий мастер. Он безупречен. А вот стены на его фоне выглядят просто ужасно. Альбертина считает, что обои «мильфлёр» были неудачным выбором, этот рисунок не подходит к стилю комнаты, но, если вы настаиваете, я сделаю заказ, и нам напечатают точно такие же. А можно покрасить стены в их изначальный цвет. Решать вам.

Пока Фонтанен говорил, Адель забрала свою тяжеленную машинку и, слегка пошатываясь, удалилась из комнаты. Клеманс кинулась помогать, ее примеру последовали Сара с Шарлоттой. Мадлен задержалась на пару минут, потом извинилась и под предлогом приготовления обеда присоединилась к девочкам.

Фонтанен остался любоваться своим сокровищем.

А в кухне бушевала гроза.

«Ты уверена, что он не сумасшедший?» – спрашивала у своей матери Адель, которая, вспомнив прослушанный когда-то курс психиатрии – о, не слишком подробный, я все-таки училась на ветеринара! – предположила, что гипомания у Фонтанена имеется. Шарлотта не знала значения этого термина, но от нее не укрылось, что Фонтанен слушает и слышит только себя. «Он глухой», – заметила Клеманс, ее поддержала кузина, сообщив, что ей уже мерещится стеклокерамическая плита и кухонные шкафчики «Поггенполь». Все сошлись на том, что жить в этом доме станет невозможно.

Мадлен тщетно пыталась убедить их, что они несут чушь.

– Мы хотели богатого и старого, чтобы протянул не слишком долго, – подвела итог Адель. – Если он и дальше будет действовать в таком же темпе, то через месяц вышвырнет нас на улицу.

Это дикое утверждение очень развеселило присутствующих.

Но на следующий день Шарлотта сообщила им совсем не смешную новость.

Утром, когда она беседовала в коридоре с коллегой, директор провел в свой кабинет Фонтанена. Шарлотта остолбенела.

– Что нужно Фонтанену от Дюрьё?

– Фонтанен? Я понятия не имею, кто это.

Он не был на свадьбе у Альбертины.

– И ты ничего не слышал?

Ничего особенного он не слышал, но, по его словам, не было никакого секрета в том, что Дюрьё хочет расширить дело и ищет деньги. Шарлотта сослалась на встречу в городе и при первой же возможности смылась.

– Он ищет деньги и больше часа беседовал с Фонтаненом, – сообщила она Мадлен. – Складываем два и два – получаем четыре.

Мадлен согласилась, что последняя истина неоспорима.

– Но не делай далеко идущих выводов.

– Не будь наивной, Мадлен. Что Фонтанен мог делать у Дюрьё? Он не акционер и не клиент – я проверяла. Зато я там работаю. И это вдохновляет его на подвиги. Он планирует захват «Ла Дигьер». Тебе известно, что он интересовался у Сары, не хочет ли она расширить консультацию?

Захват? Мадлен была потрясена. До сего дня она видела лишь радость недостаточно деликатного человека от возможности потратить деньги, которым, по его собственным словам, до этого не мог найти применения. Фонтанен каждый день изобретал что-нибудь новое. Она не рассказала Шарлотте, что накануне утром Фонтанен обследовал конюшни вместе с незнакомым подрядчиком, а не с Антуаном – кстати, почему не с ним? – после чего показывал тому пустующие помещения рядом с ветеринарным кабинетом. Кроме того, Фонтанен вместе с Жуанне обмерил кухню, причем вид у последнего был раздосадованный. Доставка ларя всех застала врасплох, теперь Мадлен спрашивала себя, не придет ли очередь кухонного гарнитура «Поггенполь». Как только закончился первый этап работ, Фонтанен не знал ни удержу, ни покоя. Двор, конюшни, кабинет, большая гостиная… Он не остановится, есть ведь еще и не занятые комнаты, к которым тоже можно приложить руку. Недавно Альбертина со смехом рассказала Мадлен, как отбивалась от покупки туалетов «от кутюр».

– Можешь представить меня здесь в костюме от Армани?

Если Фонтанен воплотит свои фантазии в жизнь, подобные одеяния будут очень даже к месту.

Мадлен вдруг осознала, что не может поделиться подобными мыслями с Альбертиной и что в последнее время они вообще стали мало разговаривать. Близость исчезла.

– Помните вечерние телефонные звонки Альбертины из Виши? – спросила она. – Мы смеялись, шутили, обсуждали претендентов на ее руку. Альбертина вернулась с мужем, и все изменилось. В семье появился мужчина, а с ним и новые законы: прежние никто не устанавливал, но все им подчинялись. Для нас Альбертина оставалась госпожой ла Дигьер, но мы понимали: теперь она Фонтанен и – что совершенно естественно – должна принимать во внимание интересы мужа. Между нами появилась дистанция – воображаемая, а потому непреодолимая. Альбертина, как и остальные, приняла условия игры. Сами того не заметив, мы ступили на зыбкую почву неизбежных умолчаний и неписаных правил.

Альбертина, вероятно, попыталась осадить Фонтанена, но ей не хватило твердости. Да и что она знала о жизни с мужем, о браке? Октав, первый муж, был ее кузеном, они вместе выросли, были единомышленниками, и Альбертина никогда не имела дела с чужаком. Она как будто впала в ступор: кожей чувствовала опасность, понимала, что Фонтанена заносит, но остановить его не могла.

Этот вечер добавил дров в костер.

Фонтанен вовремя приехал к ужину. Он вообще никогда не опаздывал и не возвращался домой без подарка – букета цветов, шоколадных конфет или бутылки хорошего сухого вина. В тот день он купил ящик экзотических фруктов, которых прежде в «Ла Дигьер» не ели: апельсины и яблоки были намного дешевле киви и манго. Адель, еще недавно пришедшая в бурный восторг от икры, на сей раз проявила сдержанность – она не простила ему ларь. Фонтанен был очень весел, он поцеловал Альбертину, поздоровался с девочками, Антуаном и Жеромом, поинтересовался, чем он может помочь, и уселся, не дождавшись ответа, пока Жуанне с Мадлен водружали на стол кастрюлю с супом.

– У меня для вас большая новость, – провозгласил он.

Шарлотта обменялась взглядом с Мадлен.

– Вы знаете, как я полюбил эти места. Наш брак, дорогая Альбертина, снова сделал меня счастливым, подарив изумительную жену, чудесную семью и потрясающий дом. Я решил придать всему этому материальную основу, создав профессиональные привязки, и вложил деньги в фирму Эдмона Дюрьё. Он организует новый отдел, который, дорогая Шарлотта, – я хотел сам вам об этом сообщить, – возглавите вы.

Все обомлели – все, кроме Шарлотты и Мадлен.

– Вы выкупили у Дюрьё его фирму? – спросила Альбертина.

– Нет. Вовсе нет. Я, скажем так, присоединился к нему.

Адель нахмурилась:

– Значит, вы будете патроном Шарлотты?

– Никоим образом! Она будет единолично управлять своим отделом.

– Но, если она не справится, вы сможете ее выставить?

– Шарлотта? Не справится? Исключено!

Вопросы у Адель закончились. Каждый из сотрапезников налил себе супу в молчании, чего Фонтанен даже не заметил и принялся весело расхваливать кулинарное искусство Мадлен. Все ее блюда превосходны, но больше всего ему нравятся те, которые она изобретает сама, например давешние спагетти с кабачками. Она должна записывать рецепты, а потом собрать и опубликовать книгу. О да, конечно! Ему прекрасно известно, что рынок наводнен подобной литературой… и так далее, и тому подобное. Никто не реагировал на речи Фонтанена, но его это, похоже, совсем не волновало. Весьма вероятно, что он принимал молчание за напряженное внимание – они ведь не перебивали его ни замечаниями, ни шутками!

Как только с едой было покончено, все разошлись: назначенная встреча, неоконченное письмо, консультация, домашние задания… Альбертина удрученно взирала на дезертировавших дочерей и внучек, пока Мадлен убирала со стола. А Фонтанен все не умолкал. Наконец она решилась:

– Луи, вы уверены, что ваше присоединение к делу Дюрьё – хорошая идея?

«Дурацкая постановка вопроса и неудачное начало разговора», – подумала Мадлен, осознавая, как неловко чувствует себя Альбертина, попавшая в клинч между мужем и дочерьми.

– Конечно, хорошая! Разве иначе я принял бы такое решение?

– Но то обстоятельство, что Шарлотта там работает…

Она не закончила фразу.

– Я смогу подтолкнуть ее карьеру – разве это не замечательно?

– Она очень ценит свою независимость. Одна только мысль о том, что член семьи…

Только вот был ли он настоящим членом семьи?

– Альбертина, будем благоразумны. Она многого добилась без моего участия, так что произойти может одно: ее положение укрепится. Дюрьё – великолепное вложение. Но… Ох, как же я не подумал! Надеюсь, вы не думаете, что я сделал неверный выбор? Я часто вкладывал деньги в информатику и хорошо знаю эту область, можете не сомневаться.

Она могла бы продолжить этот разговор, только объяснив ему открытым текстом, что он влез туда, куда влезать не следовало.

– Не беспокойтесь. Ваша забота меня трогает, но, поверьте, для волнений нет никаких оснований!

Возможно, Альбертина и попыталась еще раз или два разубедить Фонтанена, но попытки эти явно провалились, потому что Мадлен о них даже не помнила. Госпожа ла Дигьер решила сменить тему:

– Ваша затея с ларем покоробила девочек.

– Знаю. Меня это чрезвычайно огорчило. И тем не менее я не понимаю, почему они непременно хотят оставить большую гостиную пустой.

– Честно говоря, для меня это тоже загадка, но какая разница? – отвечала она со смешком, надеясь, что прозвучал он вполне дружелюбно. – Они помнят ее только такой, она часть их истории, вопрос о том, чтобы заново ее обставить, никогда даже не вставал.

– Но ведь у Шарлотты должны были сохраниться иные воспоминания, пусть даже очень смутные?

– Похоже, что нет. А если и сохранились, то они ей неприятны. Я, впрочем, не слишком любила эту комнату слишком уж много там было кресел, столов и столиков.

– Загроможденные помещения повергают меня в ужас. Вы видели мой дом.

– Само совершенство, – обреченно вздохнула Альбертина.

– Я уверена, она пересказала мне их разговор, желая доказать, что сделала все, что было в ее силах, – сказала мне Мадлен. – Но я поняла одно: Альбертина ничего не могла изменить.

Обычно чета Фонтаненов первой покидала кухню, на сей раз они остались. Возможно, Альбертина решила еще раз попытаться хоть что-нибудь объяснить мужу, и Мадлен, чтобы не видеть ее поражения, поднялась наверх. Дверь новой ванной комнаты была открыта, кипящие праведным гневом девочки проводили там военный совет. Мадлен на мгновение замешкалась, но они ее заметили и позвали к себе.

– Что они сказали?

«Почти ничего», – подумала Мадлен, сухо, как донесение, пересказывая услышанное.

Это самое «донесение» тщательно проанализировали. Вступление было признано неудачным, а ответ Фонтанена естественным: он принял такое решение, потому что считал его верным. Альбертина сдалась без сопротивления и сама вручила ему свое оружие. И такой опытный делец, как Фонтанен, обязательно пустит его в ход. Он наверняка успел просчитать, на чем они столкнутся в следующий раз, и готов разрешить спор щелчком пальцев. Они хотели проявить беспристрастность и выразили восхищение его искусством переговорщика: он на редкость ловко перевернул ситуацию, сделав вид, что поверил, будто Альбертина беспокоится о нем. Впрочем, они не были уверены, что он притворяется: этот человек, такой ушлый в денежных делах, может быть наивным в том, что касается чувств. Верит ли Фонтанен, что его действительно любят? Отсюда главный вопрос: влюблена ли в него Альбертина? Мнения разделились: да, она очень дорожит мужем, но вряд ли любит его по-настоящему, хотя, с другой стороны, кто знает, что есть любовь? И что можно знать о подлинных чувствах Альбертины? Клеманс положила конец дискуссии, заявив, что философские проблемы подождут, а сейчас им нужно разобраться в создавшейся ситуации. Все согласились и вернулись к истории с ларем. Он подозрительно быстро, но очень ловко признал свою неправоту. Что оставалось делать Альбертине? Ей пришлось поддержать мужа: вопрос «Почему гостиная должна оставаться пустой?» был ловушкой, и она в нее попала.

Из рассказа Мадлен я понял, что девочки ни разу не попытались ответить на этот вопрос. Это была аксиома. Параллельные прямые пересекаются только в бесконечности. Дважды два – четыре, а Солнце вращается вокруг Земли. Существуют устои, и мы их принимаем как данность до тех пор, пока нам не начинает угрожать опасность. Вот только на самом деле это Земля вращается вокруг Солнца.

Альбертина сделала робкую попытку и потерпела сокрушительное поражение. Неудивительно! Действовать нужно было иначе, протестовать энергичнее. В связи с этим возник спор о ее чувствах. Ни дочери, ни внучки не верили, что Альбертина влюблена, но Клеманс, Сара и Шарлотта полагали, что она с превеликим удовольствием снова занимается любовью. Мадлен знала это наверняка. Адель считала и заявила об этом вслух, что ее нынешняя неосведомленность – о, временная, конечно! – не позволяет ей иметь собственного мнения на сей счет. Итак, госпожа ла Дигьер желает сохранить отношения с мужем. Члены семьи очень нежно к ней относятся, следовательно, должны уважать ее волю. Но куда это их заведет?

В этот самый момент уравновешенная Шарлотта подлила в огонь последнюю каплю масла:

– Есть кое-что еще, о чем я вам не рассказала.

Ответом на ее слова стали удивленные взгляды.

– Вам известно, какое великодушие и щедрость он проявил при составлении брачного контракта. И что он сделал маму своей единственной наследницей.

Разумеется, они об этом знали, но что из этого?

– Я проконсультировалась с маминым другом Аленом Беренбоймом, он юрист. Все это замечательно, но есть одно положение, от которого никуда не денешься. Какими бы ни были завещания и брачные контракты, после смерти одного из супругов право пользования имуществом остается за другим.

Они мало что понимали в юридической казуистике, но выражение «право пользования» было им знакомо.

– Если Альбертина умрет первой, «Ла Дигьер» останется нашей собственностью без права пользования, а он сможет делать с усадьбой все, что ему вздумается, – кроме продажи.

Сообщение Шарлотты прозвучало как гром среди ясного неба.

– Все, что ему вздумается?

Шарлотта кивнула. Изумленное молчание прервала Клеманс:

– Ты помнишь, Мадлен, что он насчитал двенадцать комнат и заговаривал о харчевне?

– Точно-точно, – подхватила Адель, – и намекал, что ла Дигьеры не справились с ситуацией.

– Мы тогда пропустили его слова мимо ушей.

– Но этот человек не отказывается ни от одной из своих идей.

– А их у него предостаточно!

Это было как взрыв. Версии возможного развития событий возникали в их разгоряченных умах одна за другой:

– Пятизвездочная гостиница.

– С десятиэтажным вторым корпусом на От-Диг.

– Центр для проведения симпозиумов и семинаров.

– С бассейном и джакузи.

– И полем для игры в гольф.

– Роскошная богадельня для избалованных миллиардеров.

– Он выставит нас за дверь.

– После того, как снимет нам квартиру в городе.

– Две: он не жмот.

– В элитном квартале.

– С кухнями, оборудованными поггенполевской мебелью.

– Он не снимет квартиры, он их нам подарит.

– И купит каждой по машине.

– Отстегнет процент от прибыли, которую станет приносить «Ла Дигьер».

Мадлен попыталась их успокоить: Альбертина молода, хорошо себя чувствует, но они набросились на нее с криками об автомобильных катастрофах. Ты разве не знаешь, сколько человек гибнет каждый год на дорогах? А скрытые формы онкологических заболеваний? Рак печени и поджелудочной железы вообще дают о себе знать за шесть недель до смерти, не говоря уж о тромбоэмболии и инфарктах, которые случаются, что называется, на пустом месте. Да еще теракты – у нас, конечно, ничего подобного не было, но ведь и в Нью-Йорке до 11 сентября тоже не было! – землетрясения, Чернобыль, разрушение плотин и опустошительные наводнения. Они так увлеклись, что заговорили о контроле, захвате власти, праве верховного решения и диктатуре. Мятеж зрел, бойцы Сопротивления вооружались и уходили партизанами, чтобы налаживать радиосвязь, готовить десанты парашютистов. Гнев пьянил головы, слова звенели в воздухе как удары хлыста:

– Он завладеет домом.

– И конторой, где я работаю.

– Бабушки ему мало.

– Не понимаю этого человека. Вознамерился получить все сразу.

– Он дает, и дает много, чтобы прибрать к рукам.

– Заваливает подарками, надеется, мы будем принадлежать ему.

– Он не остановится, обставит заново гостиную.

– Модернизирует твою консультацию.

– И плиту из стеклокерамики нам привезут.

– И компьютер для Адель.

– Самый навороченный, за три тысячи евро.

– Клеманс он подпишет на все научные журналы.

– Мой скелет из пластика далеко не идеален.

– Получишь другой – из человеческих костей.

– Я даже могла бы попросить у него денег, чтобы профинансировать новую, совместную с Шарлем, фирму.

– Сможешь обосноваться в старых конюшнях.

– Скажешь ему, что тебе нужен помощник.

– Двое. Это существенно повысит мой статус.

– Мы станем его «успешными проектами».

– Самым ценным его достоянием.

– Главным украшением его короны.

– Наилучшим помещением капитала.

– Ничто его не остановит, это уже точно.

– Мы могли бы заявить, что он нас достал своей заботой.

– А он ответит: ничего подобного, я думаю только о вашем благе.

– И это поставит маму в совершенно невозможное положение.

– Если она к тому времени будет еще жива.

– Она уже сейчас чувствует себя просто ужасно.

– Потому что зажата между ним и нами – как между Сциллой и Харибдой.

– Прямая дорога к психосоматическим нарушениям.

Мадлен представила себе, как Альбертина лежит без сна рядом с Фонтаненом, а тот без устали строит планы. Она попыталась вразумить девочек, но из этого ничего не вышло: стоило ей вклиниться в разговор, как в ответ звучало зловещее слово «захват». Верность по отношению к Альбертине требовала уважения к ее чувствам, а госпожа л а Дигьер была довольна своим браком. Тут в разговор вмешалась Адель. У нее, сказала она, нет практического опыта в подобных вещах, но ведь Вотрен все еще ждет своей очереди. Это замечание прозвучало столь уместно, что все замолчали.

Появление Фонтанена в жизни Альбертины разрушило ее близость с девочками, и произошло это сразу после незабываемого для всех телефонного обсуждения операции «Виши». Тогда это казалось естественным, утрату они ощутили только теперь. Прежде, когда дочери и внучки хотели на кого-то пожаловаться, они шли к Альбертине, теперь она была последней, с кем они стали бы говорить о своем недовольстве. Злились ли они на нее? Вслух об этом никто никогда не говорил, но потаенная горечь в душах поселилась. Даже друг с другом они отныне не решались быть до конца откровенными. Разговор буксовал, и только в три утра вердикт был наконец вынесен. Прозвучало одно, – смертоносное, как нож гильотины, – слово:

– Лепонекс.

Они разошлись по комнатам – усталость взяла свое, – но спали плохо.

– Лепонекс? – переспросил я Мадлен.

– В сочетании с противопоказанным препаратом.

После той ночи они перестали бурно протестовать против каждого предложения Фонтанена. Сразу стало ясно, что их протесты все-таки сдерживали его порывы: теперь он совсем разошелся. Достал проспекты, разложил их на кухонном столе и начал выяснять у Мадлен и Альбертины, что они обо всем этом думают. Госпожа ла Дигьер бросала растерянные взгляды на дочерей, но те молчали. Была заказана самая большая и навороченная плита из стеклокерамики, но когда появился «кухонных дел мастер» с инструментами и фурнитурой, пришлось притормозить: всю электропроводку как установили в начале XX века, так больше к ней и не прикасались.

– Этот дом уже раз двадцать должен был сгореть!

Здесь даже короткого замыкания ни разу не было!

После того как поменяли счетчики и протянули новые кабели, конюшни и крыло дома, где находился кабинет Сары, подсоединили к общей сети.

Одному Богу ведомо, что происходит у нас в душе в моменты, которые мы воспринимаем как трагические изломы судьбы, хотя это всего лишь небольшой сдвиг, медленное разрушение: истощенный участок земли сползает вниз, пласт за пластом, а человек под идеально подстриженной травой не замечает чудовищ, подтачивающих скалу. Сара веселится, Клеманс упорно занимается, Шарлотте больше не нужно часами рассчитывать безнадежные бюджеты, а из-за двери Адель доносится стук машинки-долгожительницы: она так и не вернула «Ундервуд» в галерею. Возможно, на свете есть преступники, не ведающие угрызений совести, но от нас это скрывают, чтобы напугать и удержать на «прямой» дорожке, и пятнышко крови, ужасающее леди Макбет, не более чем литературное преувеличение, а Раскольников просто страдал тяжелейшим неврозом. Чувство собственной непогрешимости снова и снова вдохновляет террориста, ни один демон не грозит ему казнями египетскими и адской бездной – туда попадут его жертвы. Как принимается решение? Не думаю, что это происходит постепенно и человек прислушивается к доводам протестующего рассудка, скорее уж он осознает проблему как данность, определяет единственно возможное средство и немедленно начинает его применять. Прочь сомнения. Буря как по волшебству улеглась, ветер стих, свет зари заставил расступиться колючие заросли, легкий бриз закружил в воздухе лепестки розы. Все просто – нужно было только хорошенько подумать.

Противопоказанное Фонтанену лекарство купила в Л*** Клеманс – воскресным утром в ярмарочный день. В единственной работавшей аптеке толпился народ, и продавцы, ошалевшие от наплыва клиентов, не слишком внимательно разглядывали рецепты. У них попросту не было времени, чтобы заинтересоваться, с чего это вдруг ветеринар выписывает один из трех препаратов, которые назначают больным синдромом иммунодефицита.

Сара ждала в машине.

– Никаких вопросов?

– Ни одного.

Она выбрала сироп. Ложечку – сюда, ложечку – туда, вот и не чувствуешь, что убиваешь. Преступление растворяется в карамельном креме, тает в шоколадном, правда, чай не так хорош, как обычно, впрочем, нет – вторая чашка была превосходна! – а кисло-сладкий соус скорее сладкий, чем кислый. Кстати, яд – «честное» лекарство, если его принимать в правильных дозах, да и палач каждый день сменяется. В этом доме всегда было так много шума, суеты и хождений вокруг стола во время еды, что никто не замечал смертоносного жеста: тот, кто должен был его совершить, действовал крайне осторожно. Мадлен не стала отказываться, когда подошла ее очередь: для нее отойти в сторону значило бы выдать девочек, а так она поступить не могла.

Если бы Фонтанен регулярно контролировал дозировку лепонекса, его жизнь была бы спасена. Увы! Как стало известно, он всегда небрежно относился к своему здоровью.

Мадлен замолчала.

Я не знал, что сказать, и счел за лучшее не говорить ни слова.

Первый приступ лихорадки случился в середине октября. Эпидемия гриппа началась очень рано, так что доктор не встревожился и прописал вакцинирование, как только спадет температура.

Фонтанену так нравилось наблюдать за рабочими, перестраивавшими кухню, что в постели он не залежался. Старую мебель увезли, и несколько дней готовую еду пришлось заказывать на дом. Альбертина изумлялась спокойствию дочерей, никак не комментировавших происходящее.

Но в начале ноября у Фонтанена случился второй кризис, гораздо более тяжелый. Температура поднялась до 40° и не падала, несмотря на антибиотики. На вторые сутки, к вечеру врач начал проявлять озабоченность, на следующий день у больного появились признаки обезвоживания, и доктор Ферье настоял на госпитализации. «Скорая помощь» увезла Фонтанена в Л***. Альбертина поехала с мужем, а Жуанне повез Мадлен, которая за всю дорогу не промолвила ни слова. Сара была в поездке, Шарлотта – на работе, а девочки – в лицее, поэтому, как только Фонтанена устроили в палате, Мадлен вернулась в «Ла Дигьер», чтобы предупредить их. Все немедленно решили ехать к Альбертине.

Пока Мадлен моталась туда и обратно, Фонтанену стало хуже, и его перевели в палату интенсивной терапии, где разрешили остаться только Альбертине. Ей сообщили о приезде дочерей, и она вышла в коридор.

– Ему очень плохо.

Анализы показали, что у Фонтанена начался сепсис, но врачи не считали положение безнадежным. Пациенту вводили антибиотики широкого спектра действия. Оставалось одно – ждать.

Альбертина была очень бледна и едва удерживалась от слез. Дочери заключили ее в объятия.

– Хорошо, что вы здесь, но к нему не пустят.

Они приехали исключительно ради матери, но говорить об этом, конечно, не стали. Альбертина вернулась к мужу. Было девять вечера, никто еще не ужинал, больничный кафетерий закрылся, и Адель с Шарлоттой отправились в город за сэндвичами. Они поели в приемной, в компании других встревоженных родственников. Там-то им и стало известно, что грипп в этом году особенно опасен для пожилых людей.

Около одиннадцати снова появилась Альбертина.

– Поезжайте домой. Положение не изменилось, он спит. Я останусь на ночь и буду держать вас в курсе.

Жуанне доставил девочек в «Ла Дигьер» и сразу же вернулся, чтобы дежурить рядом с Фонтаненом. Он всю ночь просидел в коридоре на стуле и почти не спал. Утром больному как будто стало лучше, но он не помнил, как его везли в больницу, и ужасно удивился.

– Неужто мне было так плохо?

– У вас была очень высокая температура.

– Где же вы спали?

Альбертина кивнула на кресло.

– Ноги я клала на стул.

– Больше так не делайте, иначе совсем лишитесь сил.

– Мне нужно принять душ.

Медсестра показала ей туалетную комнату для пациентов, предложила кусок жуткого дезинфицирующего мыла.

В полдень температура у Фонтанена поднялась выше 40°. Это спровоцировало сердечный приступ. Врачи засуетились. Когда Мадлен приехала в больницу, Альбертина в одиночестве сидела в коридоре. В глазах у нее стоял ужас. Так продолжалось трое суток: утро дарило призрачную надежду, которая рассеивалась во второй половине дня. Фонтанен раньше врачей понял, что умирает.

– Я чувствую, что тело меня подводит, – сказал он Альбертине, – и очень об этом сожалею, потому что был сказочно счастлив с вами.

Чуть позже он добавил:

– При нашей разнице в возрасте я не сомневался, что умру первым. У вас не будет никаких проблем со вхождением в права наследства.

Фонтанен каждый день спрашивал, как идут работы в доме, но ему не всегда хватало сил выслушивать отчеты Жуанне, и он погружался в дрему. Чувствуя, что силы убывают, он попросил Альбертину сесть так, чтобы он мог ее видеть.

– Как вы красивы… Я хочу умереть, глядя на вас.

Альбертина не могла сдержать слез.

– Прошу вас, улыбайтесь. Поплачете после.

В голосе Фонтанена было столько любви, что Альбертина почувствовала себя просто ужасно.

А Фонтанен, как выяснилось, был более чутким, чем она думала: он всегда знал, что она вышла за него из-за денег.

– Не тревожьтесь, сделка была взаимовыгодная: вы вернули мне способность любить. Все люди смертны, но я рад, что ухожу, обеспечив будущее жены и всех остальных членов семьи.

Фонтанен отошел в мир иной, не отводя глаз от Альбертины, а она до самого конца улыбалась ему.

Похороны состоялись в М*** и очень взволновали местное общество. Все сокрушались о том, что жестокий рок не пощадил госпожу ла Дигьер: эта достойная женщина так долго вдовела, обрела счастье во втором браке, но судьба вновь не пощадила ее. Мадлен повторила этот набор банальностей без тени юмора, в точности передав атмосферу церемонии. Фонтанен хотел, чтобы его кремировали. Городок как раз обзавелся необходимым оборудованием, так что к сочувствию и сожалению примешивалась некоторая доля любопытства: никто не хотел упустить доселе не виданного зрелища. Альбертина держалась очень прямо, веки у нее покраснели от слез и бессонных ночей. Одетые в траур дочери держались рядом, готовые подставить плечо. Когда гроб исчез за страшной черной дверкой, Жуанне разрыдался.

Альбертина по-настоящему горевала. Любовь Фонтанена была такой сильной и глубокой, что он сумел не только тронуть, но и разбудить ее душу.

– Я погрузилась в материнство, как другие уходят в монастырь, – сказала она Мадлен, когда прошло немного времени, – и забыла об одной половине своего существа. Он мне ее возвратил.

Много долгих недель в «Ла Дигьере» никто не смеялся.

Мадлен закончила свой рассказ. Было три часа утра. Я сказал себе, что за стенами дома занимается холодный синий рассвет, а в этой комнате тепло и светло. Меня пробрала дрожь. Впервые в жизни я слышал исповедь убийц.

Я был не в состоянии поверить Мадлен, но не мог и сомневаться в ее словах. Итак, все эти женщины – преступницы? А Альбертина, которая с таким достоинством носит свой траур, – сообщница и даже вдохновительница дочерей и внучек? У меня кружилась голова, я смотрел на Мадлен и спрашивал себя: так кто же чудовище – она или они?