Текст книги "Записки о большевистской революции"

Автор книги: Жак Садуль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)

Москва. 9 мая

Дорогой друг,

Немцы установили на Украине диктатуру Скоропадского^{129}. Безусловно, они надеются, что, избавившись, таким образом, от своих же пособников из буржуазной Рады, получат двойную выгоду и:

1. Надежнее подготовят монархическую реставрацию.

2. Будут легче получать необходимое им зерно. Рада не сумела с достаточной жестокостью потребовать его поставку от крестьян, доведенных до отчаяния бесконечными грабежами.

Немцы ведут себя невероятно нагло; они упиваются собственной силой, впрочем, неожиданно столкнувшейся с враждебностью крестьян, убийствами солдат, всякий раз, когда те [немцы] отваживаются проводить свои грабительские рейды без поддержки крупных сил. Мне показывали справки о реквизиции, составленные в таких выражениях: «Получено три свиньи от украинской свинки…», «Получено 100 пудов пшеницы от украинца, сукиного сына. Писано в его конуре, в Сумах», и т. д., и т. д…

Эти грубые унижения, которые терпит побежденный, – лучшая агитация за наше дело.

Нет ни малейшего сомнения в монархической направленности германской политики на Украине. Неприятель торжественно празднует приезд в бывший императорский дворец вдовствующей императрицы Марии Федоровны. От украинских властей требуют возведения ее в титул Ее Величества. Немцы заключают союз с крупными помещиками, которым обещают возвращение им земель, из которых крестьяне смогут выкупать в свое пользование только некоторую часть и в неопределенном будущем.

Крестьянин повсюду любит землю одинаково страстно. Изъятие той долгожданной большой земли, которая с таким трудом была вырвана из рук крупных помещиков, вызвало крайнее негодование украинских земледельцев, в основной массе сторонников индивидуальных хозяйств. И как только немцы примутся осуществлять в России свой реакционный план, который они начинают проводить на Украине, немедленно вспыхнет негодование русского крестьянства – даже в тех районах, где развернулась пропаганда коммунизма.

Было бы легко усилить направленный против неприятеля народный гнев, если бы союзники имели на Украине активную и многочисленную пропагандистскую службу, какой располагают немцы в России!

Кадеты, пресмыкающиеся перед завоевателем и поддерживающие его репрессии против украинского пролетариата, покрыли себя позором, согласившись войти в состав кабинета, формируемого Скоропадским.

Откроют ли эти факты глаза тем, кто не прекращает твердить о бескорыстном патриотизме, симпатиях к Антанте и демократических идеалах кадетской партии? Было бы неверно утверждать, что все кадеты и правоцентристы, люди западной культуры, большие политические поклонники Англии, переметнулись на сторону неприятеля на Украине и что все они перейдут на его сторону в России. Однако стоит ли чересчур доверять проявлениям симпатий, нередко искренних, к нашим представителям со стороны кадетов, преувеличивать их значение? И разве нет у нас оснований предвидеть, что в скором времени саморазвитие событий в России повторит происходящее на Украине; и бешеная ненависть кадетов к большевизму, социализму, их неприятие демократии и политическая трусость неизбежно приведут одну их часть к тому, чтобы принять немецкий протекторат, реставрацию – и весьма скорую – порядка, другую – смириться с ним, но так или иначе отказаться от союзников, чья помощь в свое время была неэффективна, а теперь – сколько ее еще ждать?

Разве мы имеем право жертвовать настоящим под тем предлогом, что необходимо подготовить будущее и иметь гарантию – маловероятную – сотрудничества людей, которых украинские события все больше отделяют от народных партий?

Говорят, что российские кадеты, обеспокоенные тем возмущением, которое вызвало участие двух представителей их в правительстве Скоропадского, намерены исключить их из партии. Но пятно на кадетах останется. К тому же станут ли они громко, официально, с объяснениями, возмущенно заявлять об этом исключении? Сколько кадетов уже сотрудничают с монархистами, а те почти все ведут переговоры с Мирбахом.

Во всяком случае, для тех, кто колеблется, украинский урок – хороший повод для размышлений. Либо будет сформирован антигерманский демократический блок, либо партии останутся разобщенными, то есть бессильными, и Германия будет творить в России все, что захочет.

Германия и монархия – враги Революции, демократии (единственных подлинных союзников Антанты). Именно против усилий Германии и монархии должны быть направлены все наши усилия. Но увы!

Москва. 10 мая

Дорогой друг,

Я имел длительную беседу с послом Соединенных Штатов г-м Фрэнсисом^{130}, который после непродолжительной остановки в Москве вновь отбывает сегодня вечером в Вологду.

По его просьбе я обрисовал ему общее положение на данный момент различных русских политических партий, стремясь при этом дать по возможности точную оценку сил каждой из них, выделив те духовные и практические возможности, которые имеются у них для союзнического сотрудничества.

Думаю, мне удастся доказать ему, что действовать необходимо вместе с большевиками, готовыми решительно выступить в поход, пусть не в рамках официального союза, а как бы рядом с ним. Только они могут предоставить в наше распоряжение уже сегодня значительное политическое влияние и формирующиеся серьезные вооруженные силы.

Как я уже неоднократно подчеркивал, для того чтобы поддержка русских развернулась в полной мере, Антанте следует, объявив о своем намерении действовать совместно с большевиками, обратиться ко всей России, ко всем элементам, заявляющим о своей готовности защищать страну против внешнего врага, и предложить им начать сотрудничать не с большевиками, а с нами – параллельно с большевиками, сгруппироваться, организоваться в занятых нами районах Севера и на Урале. Для того чтобы подобный призыв был воспринят ответственно, с ним нельзя выступать раньше высадки союзных частей на Белом море и их выдвижения в Сибирь. Как только по данной программе будет достигнуто согласие между союзниками, нам необходимо начать уже не полуофициальные и уклончивые, а вполне официальные и конкретные переговоры с большевиками. Давайте окажем нашим партнерам доверие и подтвердим его, прекратив компрометирующие нас тайные связи с правительством в Пекине и с формированиями Семенова^{131}. Заручиться поддержкой всей страны, поддержкой, необходимой для создания значительной армии, вряд ли возможно, поддерживая происки их сугубо контрреволюционных формирований, тем более что здесь их все круги воспринимают как свершителей темных дел. Речь, безусловно, не идет о том, чтобы отталкивать предлагающие себя силы, какими бы они ни были, но нельзя использовать одних, исключая при этом все остальные, нельзя переоценивать и отдавать предпочтение непопулярным группировкам за счет других партий, щепетильных и обладающих более совершенной организацией.

Посол меня живо благодарил. Он заявил мне, что сообщит по телеграфу своему правительству о существе моих соображений и, кроме того, поделится ими с союзными дипломатами сразу по прибытии в Вологду.

Москва. 15 мая

Дорогой друг,

Осторожная, но в то же время активная работа, которую вот уже шесть месяцев я веду в самых разных кругах, позволила мне познакомиться со всеми русскими партиями, тем более что ныне я, похоже, единственный из всех союзников поддерживаю отношения со всеми из них без исключения.

У меня исключительно сердечные отношения с левыми, мне весьма симпатизируют в центристских группах и среди правых эсеров, у меня личные дружеские отношения с некоторыми кадетами и монархистами.

Никогда у меня не было иной цели, кроме как служить интересам Франции, не нанося в то же время ущерба русской демократии. Я всегда подчеркивал, что, будучи офицером, прибывшим в Россию для выполнения военной миссии, политическими делами я интересовался лишь как частное лицо, что в этой области мне не было поручено никакой особой задачи, что мое влияние суть только то, каким меня наделили мои французские товарищи (Альбер Тома, Эрнест Лафон, Лонге и другие), с которыми я делюсь своими впечатлениями.

Тем не менее та роль, которую мне пришлось играть, вынужденно поставила меня первым на союзнической афише, и русские журналисты, обладающие богатым воображением, высказали на мой счет целый ряд предположений, столь чрезмерно лестных, что они не могли не вызвать некоторой подозрительности в официальных кругах.

В печати неоднократно утверждалось, что, учитывая мои социалистические убеждения, открывшие мне двери недоверчивых Советов, мои качества дипломата, позволившие мне заручиться доверием осторожных Ленина и Троцкого, французское правительство, стремящееся добиться сближения с большевиками и желающее одновременно отметить и более эффективно использовать мои услуги, рассматривает возможность назначить меня послом вместо г-на Нуланса, окончательно потерявшего доверие правительства.

Эти многократные похвалы в мой адрес сначала меня развеселили, затем вызвали опасения, и в конце концов я просил бюро печати не пропускать более ни в официальной, ни в неофициальной прессе неточную информацию, способную лишь причинить ущерб моим интересам и интересам моих политических друзей. С тех пор левые газеты позабыли мое имя.

Но обет молчания не был соблюден правыми и центристскими газетами, которые отнюдь не с благими намерениями, а с коварным расчетом продолжали время от времени публиковать похожие сообщения, надеясь тем самым спровоцировать конфликт между моим начальством и мною, – а такой конфликт неизбежно завершится уничтожением наиболее слабого.

Такая же позиция была занята одновременно по отношению к англичанину Локкарту и к американцу Робинсу, которые вот уже более трех месяцев пытаются, как и я, убедить своих послов и министров, что вместо того, чтобы оставлять большевиков наедине с самими собою и хладнокровно констатировать их непоправимые ошибки, более разумно было бы, вероятно, помогать им советами, контролировать их, использовать их влияние и объявить общий сбор всех антигерманских демократических сил не против большевиков, а вокруг них, на нашей стороне.

Не далее как несколько дней назад буржуазные и реакционные газеты, послушно следуя примеру, поданному заведомо германофильским «Ранним утром»^{132}, опубликовали три схожих если не по форме, то по смыслу заметки, по существу утверждающих, что Локкарт и Робинс будут выполнять обязанности послов Англии и Америки, что, поскольку г-н Нуланс оставляет свой пост, «глава Военной миссии» капитан Садуль принимает руководство защитой французских интересов.

После публикации этих, говоря местным языком, провокационных заметок те же самые газеты поместили вчера три более или менее официальных опровержения. В том, которое касалось меня, говорилось: «Капитан Садуль является лишь офицером, работающим под командованием своего непосредственного начальника, генерала Лаверня».

Кроме того, мне только что передали содержание телеграммы, отправленной послом генералу, в которой говорится, что в настоящий момент некоторые офицеры предпринимают шаги с целью добиться сближения между левыми партиями и большевиками. Посол заявляет, что если столь неосмотрительные переговоры приведут к каким-либо осложнениям между упомянутыми партиями, замешанные в этом офицеры будут немедленно отозваны.

«Некоторые офицеры» – это я. Мне не было нужды каяться в своих грехах перед генералом, поскольку он прекрасно знает о всех смягчающих и отягчающих вину обстоятельствах, как, впрочем, и посол, которого постоянно информируют о моих действиях, при том, что я лично беседовал с ним о них и как будто получил тогда его одобрение.

Мне, как, кстати, и многим другим, не хватает в данном случае прозорливости, чтобы понять, каким образом действия, направленные на достижение примирения между партиями, могут помешать кому бы то ни было из людей, настаивающих на том, что они способны положить конец гражданской войне и поддержать усилия Антанты, направленные против Германии.

Однако приказ мне был дан категорический. Я больше не буду вести никаких переговоров. Они, кстати, и без того уже достигли того уровня, когда, как я и писал, их практическое завершение возможно отныне только путем официально начатых с заинтересованными партиями переговоров с участием от имени Антанты уполномоченных представителей.

Что же касается меня, то я, видимо, буду теперь послан в Сибирь, куда обычно и ссылали политических преступников, но для выполнения, кстати, весьма полезной и интересной миссии. Будет возможность дать отдохнуть глазам и голове, вдохнуть свежего воздуху и несомненно привезти из этой поездки на природу новую информацию.

Реакционные газеты, как только им станет известно о моем отъезде, возрадуются и не замедлят поздравить посла с тем, что он наконец-таки избавился от подчиненного, чрезвычайно мешавшего им выстраивать весьма мало благоприятные для союзников комбинации. Большевики же, требовавшие отзыва г-на Нуланса, а получившие в виде слабой компенсации отъезд Садуля, вряд ли поймут, если я им не объясню, – а сделаю я это только непосредственно перед тем, как покинуть Москву, – что ссылка моя временная и, что отчасти правда, добровольная.

Москва. 24 мая

Дорогой друг,

Здесь, как, впрочем, наверное, и на Западе, все больше говорят о росте в России немецкого уклона. Многие союзники хотят увидеть в этом растушую тенденцию в Советах в пользу договоренностей с Германией.

На мой взгляд, более неверного и опасного толкования быть не может.

Общеизвестно, что еще задолго до революции и до войны в монархистской партии присутствовало значительное германофильское крыло. Февральская революция, которую многие в России несправедливо ставят в заслугу или в укор союзникам, обострила эту позицию.

Либералы и кадеты, – я говорю об основной массе членов этих партий, поскольку известно, что многие деятели их еще сопротивляются чарам германской сирены, – основная их масса, будучи до Октября прозападной, предпочла затем, во всяком случае в политическом плане, германофильство, поскольку ненавидит большевиков и считает, что покончить с ними сможет только военная интервенция Центральных империй.

Прибытие Мирбаха, возобновление экономических отношений со вчерашним неприятелем, надежда на то, что давление немцев вынудит русское правительство свернуть гражданскую войну и поступиться некоторыми принципами в пользу промышленников и банкиров, составляющих ядро этих якобы демократических партий, все более явственно привлекают их на сторону немцев. Пока о своем предательстве они еще открыто не сказали. Но оно проступит сквозь факты по мере умножения деловых связей, и особенно если станет вполне очевидным то, что Антанта решительно не способна победить. Но если бог войны склонит чашу весов судьбы в нашу пользу, все эти вполне сентиментальные капиталистические партии, несомненно, повернутся к нам. Они готовы склонить голову перед силой. Сила же пока, похоже, на стороне Германии, и они спешат попасть в ее свиту.

Весьма характерным и заслуживающим самого тщательного осмысления представляется поступок украинской буржуазии, которую союзники слепо поддерживали, а она тем не менее позорно перешла на сторону немецкого империализма; при этом русская буржуазия до сих пор от нее не отмежевалась.

В России лишь эсеры «центра», правые социал-демократы и некоторые меньшевики, похоже, остаются верными союзникам и враждебными по отношению к. немцам. Но, повторяю, эти элементы не имеют никакой политической силы, и Антанта сможет получить от них лишь чисто платоническую помощь.

Из всех партий, сотрудничающих с правительством Советов, лишь левые эсеры активно выступают против Брестского мира. Они выступают за немедленную войну против Центральных империй, но не склонны идти на соглашение с союзниками, поскольку резко осуждают империалистические устремления последних. У них больше слов, чем стремления достичь конкретных целей. Они выступают за партизанскую войну, но эта война предопределила бы быстрый захват Германией Великороссии. Такого рода агитация могла бы быть на пользу союзникам, поскольку она вынудила бы нашего противника выдвинуть в глубь России определенное число дивизий, снятых с Западного фронта, и начать здесь изнурительное дело реорганизации, умиротворения, подобное тому, что они вынуждены осуществлять на Украине. Однако следует ли видеть в этой кампании левых эсеров нечто большее, чем просто политическую демонстрацию? Действительно ли лидеры этой партии рассчитывают вовлечь в новую войну крестьянские массы, которые они представляют и которые более, чем любой другой класс в России, проявляют свое стремление к миру? Правомерно ли, наконец, предполагать, что это меньшинство в Советах вступит на данной платформе в борьбу с властью, несомненно понимая, что подобная схватка неизбежно приведет к разрыву между двумя основными правящими партиями и будет на руку контрреволюции? Большевиков сильно тревожит воинственная пропаганда левых эсеров, рискующих внести новый раскол в просоветский блок, без того ущемленный и урезанный в результате серии ампутаций. Они горько сетуют по поводу тактических ошибок, допущенных руководителями эсеров Спиридоновой, Камковым^{133}, Карелиным^{134}, обвиняют последних в том, что они действуют импульсивно, не как политики, что, кстати, очевидно для любого, кто имел с этими лидерами дело.

Позиция, занятая большевиками, предельно конкретна. Она представляется двусмысленной лишь тем, кто отказывается не то что принять, а хотя бы понять директивы большевистской внешней политики, неоднократно и очень откровенно изложенные в последние месяцы Лениным и Троцким. В своем нынешнем положении Россия не имеет ни моральных, ни материальных возможностей участвовать в войне. Следовательно, она не объявит войну германскому империализму, равно как и не даст втянуть себя в войну империализму англо-французскому. Стремясь избежать войны, Россия, сколько возможно, будет сопротивляться любым призывам и любым провокациям.

Ленин вновь и вновь говорит, что Россия лавирует между двумя равно опасными для нее рифами – Германией и Антантой, стремясь изо всех сил не разбиться ни на том, ни на другом. При наличии таких категоричных разъяснений зачем же утверждать, что большевики готовы заключить более или менее полный союз с Германией? Да, правительство легче уступает требованиям наших противников, чем нашим советам. Записки, направленные Чичериным Мирбаху, выдержаны в выражениях более уважительных, чем те, что адресованы нам. Готов признать, что элегантности большевикам не хватает. Однако же следует помнить, что Германия в Москве, она готова опустить свой сокрушающий кулак при малейшем на то предлоге. А союзники, кое-как представленные в Вологде, практически бессильны, и все их угрозы еще на протяжении долгих месяцев будут, видимо, оставаться только словами.

Добавим к этому, что Германия проявила достаточно гибкости и даже послала большевикам несколько улыбок, – как легко было предположить еще несколько недель назад, – ибо она слишком озабочена положением на Западном фронте, волнениями на Украине, чтобы еще устанавливать в России правительство, которое столкнулось бы с неразрешимыми трудностями и быстро дискредитировало бы и себя и своих покровителей. Те же их принимают, прекрасно зная, чего они на самом деле стоят. Но они хотят выиграть время и таким образом его выигрывают. Если они смогут продлить такое, хотя и очень сложное существование до заключения общего мира, – они спасены, на что они не без оснований и рассчитывают.

Есть все-таки склонность забывать, что самое ценное завоевание большевиков – это завоеванная ими власть. И спасать в первую очередь они думают свои Советы. Русский пролетариат (или его диктаторы) считает, что, когда он завершит с трудом продвигающееся сейчас дело реконструкции и централизации, он без труда вернет себе утраченные провинции и заставит захватчика дорого заплатить за жестокость и унижения. Пока он не создал стабильную и сильную власть, он должен делать все возможное для того, чтобы поддерживать ту политическую форму, которая обеспечивает ему господство. Он должен любой ценой сохранить советский строй, то самое мощное оружие, которым воспользуются трудящиеся массы Запада, когда и они, в свою очередь, включатся в революционную борьбу.

Ленин и Троцкий в целях сохранения власти примут самые мучительные унижения, пойдут на самые крупные территориальные уступки – как бы ни попиралось их собственное достоинство. С их точки зрения, окончательной и невозместимой является только потеря народом власти. Необходимо проникнуться этими чувствами, чтобы понять, насколько верно то, что большевики желают улучшения отношений с Германией, и насколько ложно то, что существует прогерманская ориентация.

Если надежды большевиков не оправдаются и если в какой-то момент немецкие армии и армии Антанты схватятся на русской территории, Советам неизбежно придется занять ту или иную сторону. Какую чашу весов они предпочтут? Очевидно, ту, на которой будет больше их будущего и меньше опасности.

Они знают, что от Германии им ждать нечего и что даже в случае победы немцев временное соглашение против Антанты окажется для них ловушкой и приведет к их свержению. Долгое время бытовало мнение, – и лично я вполне добросовестно сам распространял его, – что союзники отнесутся с большей благосклонностью и большим пониманием, с меньшей злопамятностью к социалистической демократии, независимо от совершенных ею ошибок, сотворенных грехов и всего того, что окажется у ней на совести.

Мне отвечали: «Мы хотим избежать войны, но, если борьба завяжется на нашей территории, если в силу сложившихся условий мы будем вынуждены в ней участвовать, мы выступим, хотя и без энтузиазма, но со всей лояльностью, на стороне Антанты, настаивая, однако, на том, чтобы союзники признали власть Советов и согласились с целями, преследуемыми Русской революцией в этой войне». Никто из тех, с кем я знаком, никогда не упоминал о возможности подобным образом обусловленного союза с Центральными империями. Наоборот, все считали его невозможным.

К несчастью, их иллюзии относительно возможности сотрудничества с державами Антанты улетучиваются одна за другой. Чем больше говорят о союзнической интервенции в России, тем меньше думают о признании большевиков или хотя бы о заключении предварительного соглашения с ними. Со временем складывается впечатление, что союзники ничего не захотят предпринимать в России совместно с революционным правительством и что они, наоборот, полны решимости все делать без него, против него. Разве не удивительно, что при таких обстоятельствах Ленин и Троцкий, в свое время внимательно и, насколько возможно с учетом их позиции в международной политике, благожелательно выслушавшие неофициально сделанные им предложения, сегодня отстраняются от нас, выказывают все больше тревоги и разочарования и заявляют, что факты подтверждают все их опасения и доказывают, что все империалисты, будь то монархисты или буржуазия, одинаково стремятся удушить власть Советов?

Реальность, да и мы сами навязываем им ту ограниченную ориентацию на немцев, о которой я писал выше. Ориентация на союзников, к которой они шли, для них невозможна из-за откровенно враждебных действий, неустанно предпринимаемых самими же союзниками.

Чтобы не оказаться ввергнутыми в войну, не оказаться в чересчур крепких объятиях Германии, Ленин и Троцкий пытаются и будут пытаться впредь оттянуть нашу военную интервенцию. Эффективным им представляется лишь один способ: добиться раскола среди союзников. Враждебность англичан и французов по отношению к советскому режиму кажется неискоренимой. У Ленина и Троцкого есть ощущение, что европейская буржуазия опасается и ненавидит их так же, как европейские дворы ненавидели и презирали наших якобинцев. Однако еще долгое время эта враждебность не сможет быть выражена на практике в какой-либо опасной форме. Оккупация портов на Белом море – это единственное, на что способны западные страны.

Эта угроза для Российской республики пока еще не смертельна.

На Востоке она несравнимо более серьезна. Японская армия, начавшая захват Сибири, может за несколько месяцев сосредоточиться на Урале и, как магнит, притянуть к Волге немецкие войска, – и тогда Россия окажется, вопреки своему желанию, в самом центре схватки. Такое развитие событий необходимо оттянуть на максимально длительное время. Для этого следует воспользоваться столкновениями коренных интересов Соединенных Штатов и Японии. Еще в январе Троцкий говорил мне, что убежден в том, что японцы не пойдут на столь дорогостоящую авантюру, пока не будут уверены в получении щедрой компенсации, и что Соединенные Штаты такую компенсацию предоставить откажутся. Сегодня, как и вчера, большевистская тактика должна быть направлена на максимальное возбуждение американской ревности; может быть, даже стоит пообещать японцам, путем мирных договоренностей, некоторые из тех компенсаций, получение которых военным способом менее надежно и обойдется дороже.

Москва. 25 мая

Дорогой друг,

Немцы протестуют против присутствия в Мурманске 35000 англо-французов (?) и требуют от русского правительства принятия всех возможных мер для того, чтобы добиться скорейшей отправки вражеских войск, разместившихся на русской территории в нарушение Брестского договора. Большевики давно ждали этого протеста. Они будут пытаться спорить, выиграть время, но неизбежно, рано или поздно, им придется-таки уступить. Они сделают все, чтобы избежать конфликта как с союзниками, так и с Германией, но их положение – между молотом и наковальней – действительно сложное. Настанет день, справедливо предрекаемый Троцким, когда немцы пообещают использовать собственные войска и сбросить союзные десанты в море, едва только события дадут им основания считать, что правительство либо не хочет, либо не может заставить союзные войска покинуть его территорию. Несмотря на все устные дополнения и комментарии, предназначенные мне и Локкарту, к неизбежным нотам Чичерина, его проза вновь вызовет возмущение союзников. В этом возмущении не будет учтено тяжелое положение слабого правительства, постоянно находящегося под угрозой немецкой агрессии.

Могла ли быть его позиция какой-то иной? И с какой стати занимать ему позицию сопротивления, если союзники, вопреки каждодневным усилиям таких бедняг, как Локкарт и я, обреченных казаться подозрительными и той, и другой стороне, по-прежнему настойчиво выказывают свою враждебность и свое презрение Советам, и те даже в тот самый момент, когда они должны были вот-вот отказаться последовать немецким требованиям, могли рассчитывать со стороны наших правительств лишь на новые нападки?

Если бы союзники, согласившись говорить на языке разума, объяснили большевикам, что военная интервенция в Россию для них – вопрос жизни и смерти, что эта операция, поскольку в ней возможно задействовать совсем свежую японскую армию, обеспечит победу Антанты, если бы они сумели доказать, что Центральные империи, предпринимая крайние усилия на Западном фронте, истощают свои силы, что весной следующего года во Франции будут находиться 2.000.000 американцев, а на Урале – миллион японцев, если бы они смогли обнародовать свои цели в войне, которые не представляют угрозы России и свидетельствуют, что борьба действительно идет за свободу во всем мире, если бы они гарантировали сохранение территориальной целостности России, невмешательство во внутренние дела русских и уважение избранного рабочими и крестьянскими массами правительства, если бы они добавили к этому, что не навязывают большевикам выбора вплоть до реального и значимого начала интервенции, что после ее начала большевистское правительство, его административные органы и армия нашли бы надежное и нерушимое убежище на занятой союзниками территории, тогда, как я по-прежнему убежден, несмотря на все совершенные нами ошибки, большевики, несомненно, выбрали бы из двух зол меньшее, то есть – сотрудничество с нами, понимая, что договор с Германией обернулся бы для них не только позором, но и поражением и, вне всякого сомнения, потерей власти.

В марте и апреле на этой основе еще можно было достичь соглашения. Тогда шли переговоры. И прерваны они были не по вине большевиков.

Москва. 26 мая

Дорогой друг,

Начались украинско-русские мирные переговоры. В их успехе Германия, Украина и Россия в равной степени заинтересованы. Как и во времена Бреста, у русских нет достаточных военных сил для оказания сопротивле-ни я. А потому они уступят, по-прежнему считая, что основная цель Революции – сохранить власть Советов, пусть не на всей территории, но зато живой. Что, кстати, не помешает левым эсерам и украинским большевикам продолжать партизанскую войну против захватчика. На днях я встречался с одним из членов бывшего большевистского правительства Украины, и он рассказал мне о возмущении, вызванном во всей Украине насилием и грабежом, которые творят немцы. По его словам, вспыхивающие повсюду восстания обрекают те 300 000 австро-немецких солдат, что задействованы на Украине, на невыносимое существование. Демобилизованные крестьяне унесли по домам оружие и боеприпасы. – В лесах спрятаны бронеавтомобили и пушки. Все это позволяет оказывать весьма серьезное сопротивление противнику, который отныне не появляется в сельской местности иначе как крупными подразделениями. Если верить моему собеседнику, партизанское движение будет постепенно набирать силу. Он убежден, что мучительный опыт, накопленный немцами на Украине, не даст Центральным империям принять неосторожные советы милитаристских и пангерманистских партий и захватить Великороссию. Он подчеркнул, что на Украине, как и в Финляндии, и на Дону, с Германией сражаются только сторонники Советов. Аристократия, крупная и средняя буржуазия городов и сел повсюду пресмыкается перед захватчиком.

Как и многие другие свидетельства, этот рассказ позволяет понять значение двусмысленной дискуссии, развернувшейся на проходящем сейчас съезде кадетов. Становится все более очевидным, что именно буржуазные партии сознательно повернулись в сторону Германии. Классовая солидарность и личный интерес оказались превыше долга. Следуя примеру своих украинских собратьев, русские торговцы и промышленники с радостью вновь обращаются к своим старым немецким клиентам и поставщикам, с которыми их до войны объединяли развитые связи.

Москва. 27 мая

Дорогой друг,

Одним из наиболее интересных и обнадеживающих с точки зрения Антанты фактов, выявленных Брестским миром, является очевидное истощение Центральных империй. И во Франции, и в России мне много раз доводилось слышать, что, несмотря на ограничение экспорта в связи с нашей блокадой, всемогущая Германия по-прежнему поддерживала свое промышленное производство, выкладывала на прилавки магазинов огромное количество товаров, была готова экспортировать их по всему свету, едва будет подписан общий мир, что позволило бы нашим противникам быстро вернуть себе за счет их выгодной продажи господствующее положение на самых отдаленных рынках и в значительной степени покрыть понесенные во время войны огромные убытки. Вся Россия надеялась, что в обмен на свой хлеб и сырье она получит из Германии, по хорошим ценам, большие поставки обуви, одежды, сельского инвентаря и прочих товаров. Отчасти именно по этой причине народ, терпящий ужасные страдания от несовершенства своей промышленности, легко принял заключение мира.