Текст книги "Записки о большевистской революции"

Автор книги: Жак Садуль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)

Между основными народными комиссарами и их казначеем существует взаимопонимание. Ленин и Троцкий, обладающие в своем Парламенте большей властью, чем любое правительство, уверены, что добьются осуждения допущенных ошибок, отказа от утопических теорий и принятия практических решений.

Можно уже сейчас предположить, что из всех результатов этой новой политики двух должны, по-видимому, стать денационализация банков и отзыв декрета об аннулировании иностранных займов. Действительно, все понимают, что дальнейшее осуществление этих мер отдалило бы Россию от иностранных капиталов, без которых она не сумеет выжить.

«Действительность всегда разумна», – повторяет Ленин вслед за Гегелем. Пройдя через школу действительности, Ленин становится по-настоящему реалистом. Даже чересчур реалистом и буржуа, добавляют левые эсеры и большевистская оппозиция. Так страшный кризис, потрясающий Россию, за который в значительной степени несут ответственность большевики, ускоряет их эволюцию.

Мне хотелось бы пожелать, чтобы она не оказалась слишком запоздавшей и принесла результаты.

И еще, мне кажется, я имею право пожелать, чтобы эта эволюция России была осуществлена если не одними большевиками, что невозможно, то, по крайней мере, вместе с большевиками. В самом деле, если они исчезнут, – а то, что под германским нажимом они могут завтра исчезнуть, очевидно, – те, кто займет их место, ничего не сумеют сделать в практической области без помощи противника, и возрожденная благодаря ему Россия будет на его стороне.

Москва. 15 апр.

Дорогой друг,

Оппозиционные партии в бешенстве от победы большевиков на московских выборах. Они называют бонапартистской политику Ленина и Троцкого, которые все больше манипулируют Советами по своему усмотрению, по частям отнимают у них власть и громадными шагами движутся к диктатуре.

Большевики действительно проводят что ни на есть деспотическую политику. Один за другим они распускают местные Советы, заподозренные во враждебности к правительству. Члены Советов из парламентариев превратились в функционеров. Каждый из них является членом какой-нибудь из административных комиссий, где выполняет определенные функции и, собственно, подчиняется директивам Центрального Исполнительного Комитета, представляемого на местах комиссарами с абсолютными полномочиями.

Безусловно, упреки оппозиции обоснованы. Но в чем союзников могут стеснять эти диктаторские тенденции, единственная цель которых централизовать власть, создать правительство, которое будет управлять страной в соответствии с программой, все более сближающейся с программой, осуществленной в период войны руководителями буржуазных республик?

И как они не замечают, что вместо того, чтобы подстрекать против большевиков оппозиционные демократические партии, разумнее было бы выступить – неофициально и осторожно – в качестве опекунов России, чтобы облегчить ставшее возможным сближение между этими демократами и экс-большевиками Лениным и Троцким. Чем не формулировка, которая позволила бы союзникам открыто поддерживать Советы, не компрометируя себя перед «здоровыми элементами»?

Необходимо осуществить – и в том нет ничего невозможного – формирование Республики с социалистическими тенденциями и на определенный период стабилизировать ее в этом компромиссе. Настанет момент, когда следующий этап сможет ввести Россию в ворота полного коллективизма. Какой полезный для западных социалистов опыт осуществляют здесь большевики! Понимают ли это французские товарищи?

Москва. 16 апр.

Дорогой друг,

Сегодня открывается Всероссийский съезд военнопленных-интернационалистов. Делегатов около четырехсот. Этот необычный съезд, разумеется, вызвал бурный протест представителей Центральных империй, требующих ареста лидеров военнопленных.

Можно представить, какая пугающая неожиданность для германского правительства. Военнопленные-интернационалисты фактически уже заявили о своей полной солидарности с правительством Советов и о глубоком возмущении тем отвратительным миром, который был навязан России империалистическими бандитами-реакционерами.

«Мы объявляем, – провозглашают военнопленные, – нашу твердую решимость бороться против правительств Австро-Венгрии, Болгарии, Германии и не выпускать из рук оружие до того дня, пока капитализм, империализм и милитаризм не будут уничтожены. Наша цель – объединить международные солдатские организации с отрядами трудовой России и вместе начать наступление на нашего смертельного врага – мировой империализм».

Уже сейчас немецкие и австрийские подразделения сражаются бок о бок с большевиками против австрийцев и немцев на Украине и в Финляндии.

Еще один факт, менее серьезный и достаточно экстравагантный, показывающий, какой глубокий переворот происходит в сознании людей.

В официальной газете Советов только что опубликовано положение об обобществлении женщин в Хволынске, в городе и губернии.

Провозглашая, что девушки до 18 лет охраняются от посягательств на их честь, это положение указывает, что с 18-летнего возраста каждая девушка объявляется национальным достоянием, она должна зарегистрироваться в бюро свободной любви и обязана выбрать себе супруга из числа граждан в возрасте от 19 до 50 лет, стоящих на учете в постоянной лиге свободных мужчин. Мужчины также имеют право выбирать девушку из числа членов бюро свободной любви. Дети, рождающиеся от этих союзов, становятся достоянием республики.

Это положение уже претворяется в жизнь в нескольких маленьких городках, где у власти стоят анархисты. Однако Троцкий с улыбкой заверяет меня, что у такого рода положений мало шансов быть принятыми во внимание правительством Советов.

Москва. 17 апр.

Дорогой друг,

Эвакуация Москвы идет плохо. Петрограда – еще хуже. Причины – сопротивление рабочих и промышленников, не соглашающихся перевозить сырье и оборудование на Волгу и к Уралу вопреки всей основательности военного и экономического положения, требующего этой переброски; бездеятельность эвакуационных комиссий, где, возможно, заправляют германофилы. Это то, что думает сам Шляпников.

Я уезжаю в Петроград, имея специальный мандат, подписанный Троцким, для того, чтобы рассмотреть вместе со Шляпниковым и Зиновьевым^{125}, председателем Петроградского Совета, различные вопросы эвакуации и представить им помогающих эвакуации союзнических офицеров, работа которых до настоящего времени саботируется мелкими чиновниками.

Кроме того, надеюсь оценить политическую ситуацию в бывшей столице, где, как уверяют, значительно активизируются анархисты и контрреволюционеры. Они ведут постоянную агитацию среди рабочих масс и мелких торговцев, чье недовольство, вызываемое безработицей, невиданным застоем в торговле и еще более – голодом, может перерасти в мятеж.

Надеюсь найти в Петрограде Коллонтай, которая, судя по сегодняшним большевистским газетам, неожиданно выехала из Москвы вместе с Дыбенко, который скрывается от Крыленко, бывшего верховного главнокомандующего, назначенного прокурором революционного трибунала и руководившего следствием, которое должно было привести Дыбенко на скамью этого-грозного суда. Я виделся с Коллонтай три дня назад. Она говорила, что собирается в Петроград, и обещала привезти те многочисленные письма, которые я отдал ей в феврале перед ее поездкой в Париж.

Бедная Коллонтай, она безумно влюблена в своего прекрасного Дыбенко и совершает в последние недели одну нелепость за другой. Подобно весталке революции, она хотела бы сохранить во всей его чистоте огонь большевистского идеала. Она отчаянно кинулась в оппозицию, яростно клеймит жестокие меры, принятые ее товарищами против анархистов, и возмущена с каждым днем все более значительными уступками, на которые идет правительство в отношении умеренной и буржуазной оппозиции. Не сомневаюсь, что мне ни за что не убедить ее в необходимости этой эволюции, которую союзники должны всеми силами поддерживать и которая через какое-то время непременно, если бы мы умели маневрировать, привела бы к образованию однородного социалистического кабинета, куда входили бы эсеры и эсдеки «центра». Это единственный путь, если мы хотим спасти в революции то, что в ней еще жизнеспособно. Это также, на мой взгляд, единственный способ спасти Россию для Антанты и от политического порабощения Германией. В отношении территорий иллюзий быть не может. Образование серьезного кабинета, правительства, могущего навести порядок, способного провести реорганизацию России, вызовет у немцев беспокойство и вскоре толкнет их на новое наступление.

Именно потому, что большевики это знают, будучи готовыми перебраться в Нижний Новгород и, если необходимо, – еще дальше, они как никогда хотят продлить «передышку», которую им дал Брестский мир, и настаивают на том, чтобы решение о межсоюзнической интервенции, на которую они дали согласие, не стало бы известно до ее начала, на том, чтобы мы, наконец, дали им предварительную гарантию того, что к их политическому положению отнесутся с должным уважением.

Москва. 25 апр.

Дорогой друг,

Самый значительный результат моей поездки в Петроград тот, что я представил Зиновьеву офицеров и гражданских лиц из числа союзников, способных принимать деятельное участие в эвакуации города. В настоящее время она совершается крайне медленно. Благодаря личному вмешательству Зиновьева и указаниям, которые мне передал Троцкий, эти лица очень хорошо приняты руководителями различных эвакокомиссий. Принята активная форма их содействия. Им сразу же было поручено проведение эвакуации водным путем (Мариинская система) силами переданных в их распоряжение компаний речного пароходства, до последнего времени отказывавшихся работать с большевистскими организациями.

Петроград показался мне спокойным. Анархисты ведут себя мирно. Монархисты действуют в тени. Ощущение – и оно проявляется сильнее, чем в Москве, – что революция должна выйти на опасный, но неизбежный поворот, если она не хочет погибнуть и если только еще не поздно ее спасать. Буржуа, аристократы, которых я встречал, кажется, обретают уверенность в своем положении, – в том, что касается безопасности их и имущества. Еще несколько недель назад в городе можно было видеть лишь штопаные платья и побитые молью пиджаки. Теперь на каждом шагу встречаешь элегантных женщин в драгоценностях и роскошно одетых мужчин, катающихся по городу на рысаках в богатых сбруях.

Снабжение все более ухудшается. В этом главная опасность для правительства. Не хватает хлеба, любых продуктов питания. В больших ресторанах обед, стоивший 2 рубля до войны и 25 рублей в январе 1918-го, обходится теперь в 50 рублей. Обед на троих (закуска, два блюда, кофе) с бутылкой вина и несколькими рюмками ликера, запретный плод, стоил мне около 300 рублей.

В пригороде – ужасающая нищета. Эпидемии: тиф, оспа, детские заболевания. Массовая детская смертность. Дети на улицах обессилевшие, истощенные, жалкие. В рабочих кварталах нередко встретишь несчастных мам, бледных, худых, скорбно несущих в маленьком, как колыбель, сосновом гробике неподвижное тельце, которому самая малость хлеба или молока спасли бы жизнь.

Финские белогвардейцы, тайно поддерживаемые немецкими войсками, приближаются к городу. Они войдут в него, как только этого пожелают их сильные и опасные союзники. Нам нужно немедленно организовать оборону железнодорожных линий, ведущих в Мурманск и Архангельск. Здесь, как и в японском вопросе, мы легко достигнем с правительством большевиков соглашения, которое необходимо по многим причинам и в том числе, чтобы ограничить наши действия чисто военной областью, так как совершенно очевидно, что если мы выступим против большевиков, они без труда поставят нас перед серьезными трудностями.

Мы можем получить все, что нам нужно, – в этом я по-прежнему твердо уверен, – и право обратиться с призывом к чехам, к сербам, и возможность превратить северные порты в союзнический плацдарм. Почему же мы не решаемся вести переговоры, действовать открыто? Мы предпочитаем полумеры, полуобещания, недоговоренность и неконкретность, которые обходят стороной целые вопросы, беспокоят, нервируют одних и других и результат у которых один: невосполнимая потеря драгоценного времени.

В отношении Мурманска, как и по поводу Владивостока, Троцкий здраво заявляет: «Мы нужны вам, чтобы укрепиться. Вы просите нас пойти на этот шаг, согласиться с ним, помочь вам в ваших действиях, а сами отказываетесь предоставить нам единственную необходимую гарантию, отказываетесь дать обещание, что после высадки вы не будете вмешиваться в наши политические драки и что занятые вами районы, оказавшись под вашим военным господством, не превратятся по вашей инициативе или при вашем попустительстве в очаг контрреволюции. Как мы можем верить в вашу благонамеренность и прийти к нужному сотрудничеству, если вы готовы поддерживать наших противников? И вместе с тем мы друг другу необходимы».

Москва. 26 апр.

Дорогой друг,

В Москву прибыл граф Мирбах. Посольство Германии обосновалось в доме № 5 по Денежному переулку, в котором Французская миссия занимает дом № 17 и где в № 11 к тому же находится германское консульство, а в 18-м, напротив, морской атташе Франции. Эта странная близость представительств неприятелей на элегантной, короткой и пустынной улочке сделает частыми франко-германские встречи. Не думаю, что дойдет до инцидентов, о которых в народе идут разговоры.

Мирбах, с которым я встречался в Петрограде у Троцкого и Чичерина, высокий, изысканный, моложавый, производит впечатление человека активного и умного, наделенного яркой индивидуальностью. Его сопровождает многочисленная свита, как считают, из опытных, известных в Германии дипломатов и специалистов.

Крупное современное посольство: бюро вместо салонов, организация, подобная коммерческой фирме, специальные службы пропаганды, исполнения и контроля за исполнением правительственных директив.

Прошло время напомаженных дипломатов, блестящих болтунов, скептиков, ничего не знающих и не желающих ничего знать о стране пребывания, о политике и об экономике. Я постоянно говорил о преобразованиях в нашем обветшалом посольстве, любезный персонал которого, верный сладким воспоминаниям о старом режиме, ничего не понимает в новых временах. Большевистская революция предоставила для этого замечательный случай. В ноябре 1917-го, когда мы не признавали большевиков, можно было легко отозвать посланников и заменить их людьми первого плана, возглавляющими временные, специальные, дипломатические, военные, экономические, финансовые миссии, составленными из ценных специалистов, способных самостоятельно взяться за дело, свободных в словах и действиях и не компрометирующих Францию, которых можно было бы отозвать и заменить без шума, без разрыва отношений, если бы они перестали нравиться людям у власти, если бы им стал невмоготу правящий режим, одним словом, неспособных быть полезными.

Что могут сделать в наше неспокойное время напыщенные представители нации, которая не признает правительство страны, где они находятся? Действовать против этого правительства – осторожно, то есть неэффективно; или энергично, то есть все время действия на грани риска, вести дело к серьезному столкновению с правительством и – к высылке, тем более неприятной, поскольку они хотят это правительство презирать. Или же никак не действовать, пусть будет, что будет.

Не могу сейчас высказать все, что я думаю по поводу последнего интервью г. Нуланса, которое имеет особенно серьезное значение, поскольку было опубликовано, – посол об этом знает, – именно в тот момент, когда Англия начинает переговоры, направленные на установление сотрудничества с большевиками на указанных нами принципах с целью убедить их признать японскую интервенцию.

Большевики негодуют. Они отмечают, что с 1 марта по 1 апреля, то есть во время путешествия г. Нуланса в Финляндию, сближение с союзниками шло гигантскими шагами. Казалось, мы подошли к заключению соглашения. С возвращением нашего посла обозначилась ощутимая пауза в этой новой тенденции, невыполнение или чересчур вялое выполнение обязательств, взятых Соединенными Штатами и Францией по обеспечению общественного содействия их инженеров и военных. Интервью Нуланса создает у Троцкого и Ленина впечатление возврата прежней враждебности, впечатление, которое вызвано явным желанием отрицательно повлиять на результаты английских переговоров и, во всяком случае, поставить Францию в официальную оппозицию к Англии. Подобные заявления в Париже могут казаться совершенно безобидными. Здесь же, в атмосфере напряженности, возникшей в связи с владивостокским десантом, который оправдывает посол, намекающий вдобавок на возможные более значительные операции в будущем, интервью неприятно щекочет русское самолюбие – и самолюбие не только одних большевиков. Изумление Советов разделяют и некоторые из союзников, считавших, что они уже могут поздравить себя с положительными результатами.

Может статься, что это интервью было продиктовано Парижем, в таком случае мы должны смириться и не рассматривать досадные последствия, которые может иметь этот шаг.

Но я все же надеюсь, что возмущение, гнев, вызванный интервью, спадут. Большевики все больше осознают, что им нужно выбрать между союзниками и немцами, и я уверен, что их выбор направлен против нашего неприятеля. Они уже сделали первый шаг, изложив перед союзническими правительствами приемлемые для себя условия сотрудничества. Если мы не хотим разрыва с ними, – а я совершенно не представляю, каковы тут наши намерения, – нам нельзя забывать, что они – революционеры, и мы не должны стараться принудить их к шагам, которые противоестественны им в силу их общей политики и их гордости, нередко подвергаемых с нашей стороны тяжелым испытаниям. Они сделали первые шаги, сделали их честно. Теперь наша очередь. Теперь мы должны проявить нашу добрую волю и стремление к согласию, если только мы на них способны.

Москва. 27 апр.

Дорогой друг,

«Германский посол прибыл в революционную столицу, – пишет „Правда“, – не как представитель трудящихся классов дружественного народа, но как полномочный министр военной клики, которая повсюду с неслыханной наглостью убивает, насилует, грабит!»

Это приветствие достаточно ясно выражает чувства официальных кругов.

Монархисты же, напротив, после приезда Мирбаха в Москву почувствовали себя в своей тарелке. Первый визит германский посол нанес великой княгине, свояченице Николая II. Состоялись встречи и с другими видными монархистами. Словом, переговоры начались. Очевидно, что речь идет о подготовке к реставрации царизма. Монархисты-абсолютисты готовы без зазрения совести принять любые условия, в частности и военный союз с Германией, и независимость Украины. Немцы получат, что хотят, и от тех, и от других. У нас нет никакой возможности договориться ни с теми, ни с другими. Большевики с каждым днем все настороженнее.

Они чувствуют, что почва уходит у них из-под ног. Союзники остаются их единственной спасительной надеждой.

Неужели мы дадим им погибнуть под тем по-прежнему ходовым предлогом, что якобы сумасшествие связывать наше будущее с агонизирующей партией, которую со дня на день отправят за борт, как только Германия подтянет свои силы, и отталкивать от себя этим сотрудничеством in extremis все немонархистские элементы, которые еще рассчитывают на нас?

Те, кто рассуждает таким образом, забывают, что большевистская партия, пусть даже ей угрожает поддерживаемый Германией путч, остается партией, которая сильна по всей стране. Даже изгнанная из Петрограда и Москвы, она не погибнет. В этом случае она развернет кампанию и убедит массы, что свержение власти Советов наверняка приведет к реставрации монархии, то есть обернется для крестьян возвращением земель к помещикам, для рабочих – потерей всех завоеванных льгот, для всех – возвратом к старому режиму и к рабству. Несмотря на страстное желание порядка, которое испытывают русские, можно ли предположить, что такая кампания не вызовет бурного отклика у беднейшего российского населения? Трудно в полной мере даже представить, насколько рабочим и крестьянам важно сохранить их Советы.

В такой ситуации большевики будут олицетворять уже не только большевизм, но саму революцию, которой угрожают Германия и царизм. Если бы большевики были тут поддержаны, – я мог бы написать, – если бы их направляли союзники, чье присутствие гарантировало бы более разумный, взвешенный, не выходящий за рамки защиты демократии политический курс, тогда можно было бы предполагать, что они очень быстро сплотят вокруг себя все эсеровские и эсдековские элементы, все республиканские силы, в настоящее время выступающие против них, но над которыми также грозно нависла угроза реставрации. Вынужденные торопиться, большевики уже не так далеки от того, чтобы пойти на образование такого демократического союза против монархистов, которые готовятся вернуться в обозе из-за границы.

В последние дни я видел некоторых эсеров и эсдеков, и они осознают эту серьезную и близкую опасность, которая грозит всем. Пример Украины, где немцы, призванные буржуазной Радой для борьбы с Радой большевистской, начинают действовать против своего сообщника – правительства, потому что оно слишком демократично и потворствует революционным проискам, заставляет их задуматься.

Если завтра союзники, встав на сторону большевиков и решив вступить в борьбу с германофильской автократией, четко дали бы понять партиям эсеров и эсдеков, что они действуют так лишь с целью спасти Россию, удалось бы очень быстро, – в этом я убежден, – привести и тех, и других к перемирию, к примирению сначала временному, но которое предопределит образование в скором времени правительства демократической коалиции. И в тот день, когда союзники приняли бы это решение, они покорили бы Россию. Если они этого не сделают, они не сумеют сделать ничего. Они отвернутся от большевиков, которые быстро потеряют власть. От них отвернутся монархисты, которые действуют заодно с Германией. Могут ли они надеяться на выгодное сотрудничество с эсерами и эсдеками «центра», которые будут по-прежнему раздавать щедрые, но платонические обещания, потому что эсеры и эсдеки ничего большего и не могут, потому что политически они недееспособны, и их болезнь обострится, если Россия попадет в руки немцев?

Москва. 28 апр.

Дорогой друг,

Интернациональная армия, формирующаяся главным образом из военнопленных, австрийцев и немцев, с каждым днем увеличивает свою численность на несколько сот солдат.

Ирма Петрова, энергичная, как и положено быть пруссачке, и сентиментальная, как всякая немка, одним словом, обаятельный неприятель, независимый социал-демократ, друг Либкнехта, супруга Петрова, помощника наркома по иностранным делам, вернувшись недавно из агитационной поездки по лагерям военнопленных, рассказывала мне, что в армию вступает значительное число австрийских революционеров, но что немцы, даже социал-демократы, проявляют отчаянную враждебность. На сегодняшний день их записалось в армию всего две-три тысячи. Ирма Петрова настроена пессимистически: «Если пленные социал-демократы после года русской агитации остались столь глубоко империалистическими, какими же могут быть убеждения тех моих соотечественников, кто „сидит дома“»? Она теряет веру в скорую революцию в Германии. Ее муж, вернувшийся из Берлина, где он участвовал в обсуждении некоторых пунктов Брестского договора, не теряет надежду. Независимые уверяли его, что недовольство, отчетливое стремление к миру, которое в Австро-Венгрии выражается в тревожащей правительство почти революционной ситуации, ширится медленно, но верно в Германии и что если наступление на Западном фронте не даст решительных результатов в ближайшее время, можно надеяться на новые выступления рабочих.

Некоторые интернациональные подразделения уже участвовали в боях на Украине. Немцы и австрийцы шли друг на друга. В составе двух воюющих армий. На русском фронте французские офицеры также отмечают присутствие в русских полках немецких и австрийских военнопленных, которые мужественно выполняют свой интернациональный долг граждан всего мира против тирании правительства их «Родины» и против собственных соотечественников. Нет сомнений, что правительства Центральных империй обеспокоены этими пока еще относительными, но невероятными результатами большевистской пропаганды. Их угрожающие и негодующие протесты в адрес Советов тому подтверждение.

Еще один факт этой пропаганды.

Петров мне говорил, – и это подтверждают многие, – что военнопленные, возвращающиеся из России в Австрию и Германию, не направляются в свои части и не отпускаются по домам, их помещают в специальные концентрационные лагеря, где за ними ведется наблюдение и где они подвергаются настоящему политическому переобучению. Только после долгих недель «лечения» «больные» признаются здоровыми и возвращаются в свои части. Неизлечимых изолируют, предупреждая всякую опасность эпидемии. Думаю, что наши противники были бы счастливы вернуть в Россию некоторых из этих нежелательных элементов.

Между тем многие пленные перестают вообще интересоваться политикой, но поскольку пользуются здесь полной свободой и куда меньше, чем русские граждане, страдают от бед, вызванных революцией, они не высказывают большого желания скорее вернуться на родину. В России у них появился если не вкус к большевизму, то, по крайней мере, вкус к жизни и отвращение к войне. Некоторые обжились, занимаются торговлей, работают в мастерских, на земле и т. д… Другие настроены пересечь границу лишь после окончания войны.

Москва. 29 апр.

Дорогой друг,

В последние дни Ленин и Троцкий выступили с речами, в которых все больше утверждается их стремление перевести русскую революцию в организационную фазу. Ленин готовит декларацию, в которой будет провозглашено окончание гражданской войны, пишет доклад, где определяются новые методы, которыми он предполагает установить в России неанархический демократический порядок^{126}. Все большевистские лидеры заявляют о необходимом примирении на определенных условиях с капиталистами. «Раньше капиталисты привлекали к себе на службу социалистов и делали из них реформистов. Теперь, – пишет один большевик, – мы возьмем на службу капиталистов и сделаем из них реформистов».

Левые эсеры проводят политику сближения с большевиками. Подобная тенденция прослеживается у некоторых меньшевиков, испуганных Германией, в действиях которой они отчетливо видят политику монархистов.

Народные комиссары и оппозиционеры подготавливают общественное мнение к скорому разрыву отношений с Германией. «Мир, который мы заключили, – говорил вчера Ленин, – может быть разорван в любую минуту. Со дня на день нас могут уничтожить». Единственная поддержка, которую ждут все, – поддержка союзников, поражение которых окончательно поставило бы Россию под политическое и экономическое ярмо Центральных империй. Несколько дней подряд «Известия», официальный орган правительства, писали: «Признание Советской власти союзниками позволило бы быстро установить тесный контакт с Англией, Соединенными Штатами и Францией, позволило бы экипировать Красную Армию, предоставить России капиталы, признание нанесло бы прямой удар по немецким империалистам и некоторым русским политическим группировкам, придерживающимся прогерманской ориентации».

Москва. 30 апр.

Дорогой друг,

Инцидент в связи с интервью Нуланса, усугубленный раскрытым контрреволюционным заговором, который поддерживают союзнические консулы в Сибири, принимает поистине опасные масштабы. В Комиссариате по иностранным делам мне указали, что после расследования правительство Советов, потребовав отзыва скомпрометировавших себя во Владивостоке консульских агентов союзников, намерено также просить французское правительство отозвать ставшего нежелательным г. Нуланса^{127}.

Я отчаялся доказывать, какими досадными последствиями рискует обернуться этот отзыв, который из-за отсутствия всякой дипломатической связи должен быть объявлен по радио. Чичерин и Троцкий ничего не желают слушать. Они обвиняют «вологодского затворника», то есть г. Нуланса, во всех смертных грехах. Они убеждены, кстати, что их гнев справедлив и что он будет полностью удовлетворен. Было бы уместно, если французское правительство примет решение, за которое я ратую здесь, то есть оставит направленную ему ноту без ответа. Его молчание даст большевикам время подумать, понять, что их тактика не самая надежная; может быть, это объяснение в нелюбви станет поводом открыть переговоры, прийти, наконец, так или иначе к определенности в политике.

Пора бы. Несмотря на все усилия Робинса, Локкарта и мои, правительство Советов, которое намеревалось всего-навсего достичь какой-то договоренности с нами, ибо оно решительно вынуждено выбирать между Антантой и Германией, начинает терять терпение.

Наши представители делают все, чтобы этой договоренности помешать.

Возможно, мы намереваемся осуществить интервенцию в Россию без Советов, то есть против них?

Я знаю, что эта мысль объединяет некоторых из союзников, но хочу надеяться, что правительства сумеют избежать такой глупости.

Москва. 3 мая

Дорогой друг,

Оборудование союзниками северных портов может задержать переброску значительного количества войск и грузов и соответственно еще больше измотает и распылит наши силы. Бесспорно, заманчиво контролировать Белое море, обеспечив тем самым непрерывные связи западных держав с Россией и сохраняя эту дверь открытой, как постоянную угрозу для Германии, поскольку в более или менее отдаленном будущем мы сможем провести через нее армию, способную серьезно стеснить захватчиков. И, во всяком случае, помешать ему прибрать к рукам русский Крайний Север.

Таким образом, с военной точки зрения оккупация нужна, и это вполне очевидно.

Не будем забывать, однако, что в Архангельске, как и в Салониках, на Балканах и так далее, география – против нас. Четыре года она против союзников и сопротивляется всем их попыткам координации действий. Снова приходится констатировать, что поскольку прямая – кратчайшее расстояние между двумя точками, то эта прямая ведет как раз к противнику, немцам будет легко манипулировать нами в Архангельске, а нам будет там очень трудно манипулировать ими.

Конечно, необходимо овладеть районом, который в случае, – а он все более и более вероятен, – финскогерманского удара по Петрограду и Москве станет прибежищем, где подле нас соберутся самые энергичные русские элементы, все те, чье национальное чувство пробудится или взбунтуется от унижений со стороны кровожадного завоевателя и чьим политическим свободам угрожает реставрация монархии, которую вскорости, без сомнения, станет проводить Германия.