Текст книги "Записки о большевистской революции"

Автор книги: Жак Садуль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)

Любое сотрудничество с Советами, замечают мне, сведет на нет влияние союзников и ту симпатию, которые еще питают к ним «здоровые элементы» России и которым завтра предстоит вершить государственными делами.

Большая ошибка, на мой взгляд. Мы воюем сегодня. И если мы победим в войне, эти «здоровые элементы» будут благодарны нам за эту победу, потому что они воспользуются ее плодами.

Вопрос, стало быть, в том, чтобы выяснить, на каких русских мы должны опираться, чтобы установить сотрудничество, имея в виду нашу победу в войне.

Если мы войну проиграем, Россия волей-неволей попадет в руки победителя, и вырваться из этих объятий она может, лишь проводя антигерманскую политику, ту, которую, как сегодня, так и завтра, могут осуществлять только передовые партии, в том числе большевики.

Но кто же тогда эти «здоровые элементы», негодованием которых нас постоянно пугают?

Это не монархисты, порабощенные Германией, не левые или эсеры, социал-демократы, уже сотрудничающие с большевиками или симпатизирующие им. Это партии центра. Вернее, люди центра. Штабисты без армии, у которых ничего не получится с немцами, потому что немцы отбросят их как подозрительно демократичных, у которых ничего не получится без нас, потому что за ними не стоит общественное мнение, и для которых мы ничего не сможем сделать, пока не направим в центр Европейской России некоторое число армейских частей, – то есть пройдет еще много времени.

Кстати, уже полгода нам проповедуют веру в эти «здоровые элементы». Союзники, так и не порвав с большевиками и проявляя по отношению к ним самую активную враждебность, беспрестанно поддерживали их противников-центристов. Чего же они добились от них за эти полгода? Чего они добьются от них в следующие месяцы?

Нам предлагают – под тем предлогом, что нужно приберечь про запас наше слишком маловероятное сотрудничество с большевиками, – продлить период выжидания, который нам уже обошелся дорого. Таким образом, события будут по-прежнему развиваться без нас, иначе говоря, как и все эти пять месяцев, – против нас. Конечно, теперь, по мере того как прошло время, наше положение, – я об этом не раз писал, – становится менее завидным, а сотрудничество с большевиками обещает быть все менее плодотворным. Но оно еще может быть достаточно для нас полезным, чтобы мы перестали оставаться к нему безучастными.

Этому сотрудничеству следовало бы быть чисто военным.

Большевики по мере своих сил возродят армию, которая может быть серьезно подготовлена лишь с нашим содействием. И эта армия неизбежно когда-нибудь выступит против империалистической Германии, злейшего врага русской демократии.

С другой стороны, эта новая армия – дисциплинированная, под командованием профессиональных военных и проникнутая военным духом – не будет армией, способной вести гражданскую войну. Если мы, как предлагал нам Троцкий, будем руководить ее подготовкой, она станет элементом внутреннего порядка и также инструментом важной для союзников национальной обороны.

Дебольшевизация в армии отразится на общей политике России.

Разве уже не заметно начало этой эволюции? Нужно быть ослепленным собственной предвзятостью, чтобы не видеть за неизбежной грубостью формы быстрое приближение большевиков к реалистичной политике.

Создавая армию, они обращаются к национальному чувству, к патриотизму, призывают на помощь старых офицеров, устанавливают выплаты, большие, чем при старом режиме. Они утверждают дисциплину и твердые уставные правила.

Проводя экономическую реорганизацию, они усиливают требовательность к рабочему классу, вынуждают его увеличивать производительность (идут разговоры об отмене восьмичасового рабочего дня). Они рассылают все более и более настойчивые и просительные приглашения инженерам, директорам заводов, самим заводовладельцам, гарантируя им необходимый для руководства авторитет, обещая повышенное жалование и проценты с капитала. Все эти значительные уступки плохо упакованы в иллюзорные угрозы, предназначенные главным образом для того, чтобы успокоить большевистские массы, удивленные этим неожиданным поворотом вправо.

Для восстановления финансового дела уже предложены подобные же гарантии специалистам и капиталистам.

В управленческом аппарате страны один за другим сокращаются бесчисленные и некомпетентные комитеты, к руководству в которых все чаще приходят специалисты, чиновники высших рангов и крупные промышленники, облеченные диктаторскими полномочиями.

Как хорошие игроки, Ленин и Троцкий громко признают свои ошибки (чего, очевидно, недостаточно, чтобы их исправить), идут на публичное покаяние, кивком здороваются с классовыми врагами сегодня и будут отстаивать классовое сотрудничество завтра.

Только Ленин и Троцкий обладают сегодня в России умом, энергией и престижем, достаточным для того, чтобы подвинуть свои войска, то есть большевиков из народа, на эту новую революцию, более трудную и опасную, чем Октябрьская.

Разумеется, лидеры оппозиции, личные и потому непримиримые враги Ленина и Троцкого, продолжают быть недовольными. Но многие буржуа, «здоровые элементы», интеллигенция понимают их и соглашаются участвовать в созидательном процессе, к которому их приглашают большевики.

Разве союзники не могут так же, как интеллигенция, как самая активная и порядочная часть трудовой буржуазии, сказать большевикам: «Мы были пять месяцев против вас потому, что не могли поддерживать то чудовищное дело разрушения, которое вы осуществляли. В деле созидания, которое вы начинаете, мы будем с вами, со всей Россией».

Речь уже не идет о том, чтобы помогать большевизму. Большевизма уже нет. Большевики хоронят его постепенно, день за днем, и левые эсеры и анархисты не перестают об этом с полным правом говорить. Было бы также смешно и глупо не помогать Ленину и Троцкому сегодня, по причине ошибок, которые они допускали вчера, как отрицать пользу для национальной обороны кампании, организованной Гюставом Эрве^{122}в августе 1914-го, – я не говорю о том, что произошло с ним позднее – по причине той разлагающей роли, которую он сыграл в 1909 и 1910 гг.

Но чтобы сотрудничество союзников было эффективным, нужно, чтобы оно разворачивалось быстро и мощно. Мы слишком долго ждали. О том, что его нужно начинать, я писал в ноябре. В декабре я указывал на изменение отношения к этому вопросу уже наученных опытом Ленина и Троцкого и передал кому следует обращенные ко мне их предложения о сотрудничестве. В то время перемены не могли закрепиться без нашей помощи. Сегодня Ленин и Троцкий сумели начать их без нас, но они смогут осуществить их только с нами, с нашей помощью, с нашей поддержкой, при нашем контроле.

Так мы можем спасти русскую революцию и предохранить от гибели заложенные в ней силы, направленные на демократизацию Европы.

Так мы можем высвободить Россию из плена Центральных империй и вернуть ее в Антанту.

Дело это трудное, потому что оно начинается с опозданием, потому что немцы в России, и они хозяйничают и будут хозяйничать в ней еще больше, и они сделают все, чтобы помешать этой реорганизации, которая неизбежно направлена против них. Но ее возможно осуществить. И союзники должны попытаться ее осуществить, тем более что ничего другого им не остается.

Вот почти все, что я говорил в посольском поезде, стоящем на вокзале в Вологде, добавив еще, что благодаря этому сотрудничеству, ограниченному вопросами национальной обороны и восстановления демократического порядка, мы могли бы сплотить вокруг нас, вокруг правительства Советов все демократические русские силы, которые тем самым сначала преобразуют, а затем и сами попадут в это правительство.

Но изолированные от мира с 25 февраля послы союзников, – несвежие, подавленные, натерпевшиеся за четыре недели жизни на колесах, без всякой информации из внешнего мира, без всякой связи с русской политической жизнью, – не могут простить большевикам свое паническое и бесполезное бегство из Петрограда и неприятные приключения в Финляндии. Они, как видно, настроены решительно ничего не понимать.

Москва. 7 апр.

Дорогой друг,

Внезапная высадка англо-японских войск во Владивостоке не может облегчить настойчивые попытки, которые я предпринимаю совместно с английским консулом Локкартом и американским полковником Робинсом, чтобы убедить Советы согласиться на межсоюзническую интервенцию в Сибири, затем в Европейскую Россию.

Сугубо локальное событие. Малозначительное полицейское мероприятие, – успокаивают дипломаты союзников.

«Так говорил волк несчастному зайцу, схватив его за лапу. Не беспокойтесь. Это сугубо локальное событие», – сказал Троцкий.

Тем не менее еще не все потеряно. Я несколько раз беседовал с Троцким по этому поводу. С его согласия я передал сегодня представителю союзников условия, которые должны быть рассмотрены и приняты державами Антанты и после этого вынесены на одобрение Совета Народных Комиссаров. Условия те же, что я сформулировал в одном из предыдущих писем, то есть: интервенция не чисто японская, но межсоюзническая; гарантия того, что интервенция не будет использована для свержения советского правительства; точное определение того, чем придется платить за эту японскую услугу. Если, как я надеюсь, условия будут союзниками приняты (как я сказал, они были переданы), очевидно, что интервенция в принципе будет принята и большевиками. Останется лишь уточнить ее детали и дату.

Как только принципиальное согласие будет получено, легко будет перейти к действиям в том месте и в те сроки, которые определят союзники и с которыми, исходя из военных соображений, согласятся большевики и все остальные.

Полностью также согласован вопрос о десанте в Мурманске и Архангельске. Не вызывает сомнения, что и здесь для успеха также необходимо согласие, я сказал бы, соучастие русского правительства. К тому же действовать следует как только возможно быстро и осмотрительно, чтобы не насторожить немцев, которые не преминут направить Советам ультиматумы с угрозами, на которые большевикам трудно будет ответить, если они не будут совершенно уверены в благожелательном содействии союзников.

Москва. 8 апр.

Дорогой друг,

Накануне вновь виделся с Александром Ге^{123}, блестящим оратором, лидером анархистов-коммунистов. Пили чай в его уютном номере в «Национале». Была его обаятельная супруга и еще две элегантные и красивые анархистки. Изысканные сладости, пирожные, светские разговоры (как далеко все от спартанской простоты большевистских лидеров). Ге образован, но в голове путаница, изощренный ирреализм. Ни грамма здравомыслия. Не опасен.

Ге гневно обличает большевиков. Придя к власти, они только и делают, что предают принципы, чистые принципы, они переродились в обыкновенных реформистов, рабочие от них отворачиваются и сплачиваются под черным знаменем. В руках анархистов уже многие города на Юге. Ге считает, что уже сейчас может рассчитывать в Москве на несколько тысяч бойцов. Однако для действий момент еще не настал. В движение проникли монархисты, которые пытаются использовать его в своих целях. Следует прежде всего избавиться от этих темных и опасных элементов. Через месяц-два анархисты выкопают могилу для большевиков, «царству варварства придет конец». Будет основана подлинно коммунистическая Республика.

«А если большевики вас опередят и начнут наступление первыми?»

«Они не посмеют», – отвечает мне Ге.

В сопровождении одной из элегантных анархисток иду в «Купеческий клуб», ставший ныне «Домом анархии».

Большевики и анархисты поделили между собой, порой пуская в спор оружие, лучшие московские особняки. Я уже побывал в нескольких таких княжеских домах народного просвещения. Сюда приходят поговорить, покурить, но здесь можно прослушать и полезные экономические и политические лекции. Несколько дней назад я попросил Луначарского прислать мне краткое изложение разработанных им многочисленных реформ в деле народного образования России. У него множество интересных идей, и его записка может пойти на пользу руководителям нашего университета.

После февральской революции русский народ живет в интеллектуальном напряжении, в среде, где кипят идеи, которые быстро развивают его политическую культуру. Его гражданское становление происходит крайне беспорядочным и жестоким образом, но даже бесконечные дискуссии, в которых находит удовлетворение его словоохотливая и податливая сущность, и весь этот хаос противоречивых лозунгов и принципов оставляют в нем, вне всяких сомнений, глубокий след.

Моя спутница объясняет, что «Дом анархии» бесконечно более веселое место, чем большевистские «храмы». Она ходит сюда каждый вечер. Здесь танцуют, поют допоздна.

В Москве почти все дома буржуазии были захвачены пролетариями, это бросается в глаза еще больше, чем в Петрограде и в других городах. Поначалу старых жильцов изгоняли, но в последние несколько недель предпочитают делить жилище с ними, получая в обмен кое-какие вещи, продукты, одежду, небольшие деньги, – все это очень ценится у новых жильцов.

Жизнь для буржуазии в России чудовищно тяжела.

На улицах хорошо одетые дамы бойко продают газеты. На вокзалах бывшие офицеры, служащие подносят чемоданы. Многие из них пошли в извозчики. Оставленная без земли, без ценностей, изгнанная из учреждений мелкая и средняя буржуазия обречена на голод. Однако почти все эти люди принимают страшные удары судьбы смиренно и поразительно легко. Апатия, трусость, фатализм, но еще и врожденное чувство справедливости. «Мы хорошо пожили, теперь очередь других» – эта фраза звучит в устах почти всех жертв революции. Думаю, что французская буржуазия реагировала бы – чуть было не написал «будет реагировать» – иначе.

Справедливость и доброта. Русский народ душевно добр. И очень милосерден. Подают всем, кто протягивает руку.

Один пример: дома у знакомого большевика, скромного человека. Ужинаем. Звонок. Какой-то солдат просит рубль. Обычное дело. Хозяин идет к дверям. Солдат пьян. Его просят уйти. Горничная, которая получает 20 рублей в месяц, выходит на лестницу, дает солдату рубль, возвращается и ворчит на хозяина дома. «Он же совсем напьется», – возражает он ей. «Не ваше дело, – сердится она. – Солдат просил у вас рубль, значит, ему было нужно. Значит, ему нужно напиться. Не вам его судить!»

И это по-русски. И это правда. У нас нет права судить других. Безграничная снисходительность, терпимость, сострадание во всем. Я знаю, что это качества главным образом отрицательные, что они часто прикрывают безразличие, слабохарактерность, трусость, эгоизм. Обществу они не на пользу. Но люди пользуются ими вовсю. Даже злоупотребляют, как считают европейцы. Индивидуальность, избавленная от всякого рода принуждения, получает максимальное развитие. Она никогда не испытывает смущения от взгляда, жеста, упрека ближнего. Она свободнее, куда больше свободнее, чем в нашей милой Франции. Вопрос только в том, общество ли создано для человека, или человек – для общества. В России без колебаний принимают первое.

Москва. 9 апр.

Дорогой друг,

Все отчетливее звучат призывы к сотрудничеству с капиталистами в реорганизации промышленности. Большевики в печати, на собраниях уточняют, что рабочий контроль означает не захват завода необразованным рабочим, но только его участие в организации правильного управления и рационального распределения.

Кроме крайне редких случаев, национализация дает результаты значительно более низкие, в настоящее время по крайней мере, чем управление, осуществляемое непосредственно владельцем, располагающим опытным техническим персоналом, который почти всегда отстраняется от дел рабочей дирекцией.

Нельзя пренебрегать никакой активной силой страны, утверждают теперь большевики. Нужно призвать на помощь всех людей, кто имеет какую-то ценность, и щедро платить им за их услуги.

Ленин признает, что переход от капитализма к социализму и уничтожение классов не могут быть осуществлены ни за день, ни за год. Правительство Советов должно временно использовать буржуазные силы.

Революция становится эволюцией.

Десант во Владивостоке вынуждает Советы искать выход из положения. Появилось понимание того, что России следует согласиться на межсоюзническую интервенцию во избежание интервенции японской. Япония, если она осуществит интервенцию в одиночку, примется удовлетворять за счет России собственные «грабительские» инстинкты. Под контролем союзников, которым необходимо, чтобы Россия была сильной и независимой, ей придется умерить свои аппетиты.

Словом, союз с Антантой становится необходимостью. Ответ на предложение об условиях ожидается с желанием достичь соглашения.

Москва. 10 апр.

Дорогой друг,

Почти все наркомы, с которыми я мог встретиться, допускают возможность ограниченной интервенции, образования на Урале межсоюзнической армии, к которой присоединятся новые русские части, а также межсоюзническое использование в военных целях северных портов.

Однако необходимо, чтобы союзники:

1. Заключили между собой детальный договор об условиях интервенции. Вместе с тем путаные, а порой и противоречивые объяснения, изложенные в прессе и Чичерину различными нашими представителями, свидетельствуют, судя по всему, об отсутствии между ними какого бы то ни было согласия.

2. Серьезно подготовили интервенцию. Официальное соглашение между ними и большевиками может быть подписано лишь после того, как организованные ими силы будут готовы для немедленной переброски на границы Европейской России.

Объявить о достижении такого соглашения уже сейчас означало бы дать Германии предлог для захвата России. Пока подобного предлога у нее нет, она будет вынуждена ограничивать свои действия на Украине и в Финляндии, где ее грубо антидемократическая грабительская политика уже раскрывает глаза даже тем, кто призвал Германию на помощь.

Большевики спрашивают теперь, с каким соусом их съедят. Попав между германской наковальней и союзнической кувалдой, они, безусловно, выбирают сторону союзников. Но будут стараться выиграть время, так как отдают себе отчет в том, что в день, когда произойдет столкновение Германии и союзников, рухнет хрупкий фундамент Брестского мира, на котором только и продолжает зиждиться их неокрепшая жизнь, – Германия очень быстро вытеснит их из Москвы и Петрограда, и они окажутся во власти союзников.

Вместе с тем их доверие к нашим правительствам невелико. Но разве в том вина большевиков? Словом, нужно скорее завоевать это доверие. Доказать им делами, что мы готовы, хотя и не поддерживая напрямую существование Советов, не бороться с ними политическим путем и честно помогать им в трудно начинающейся реорганизации армии.

Москва, 11 апр.

Дорогой друг,

Реорганизация армии по плану, разработанному Комиссариатом по военным делам, идет медленно. Дело осложняется тем, что часть комиссариата переехала в Москву, некоторые отделы остались в Петрограде, а различные штабы рассеяны по всему центру России. Многие архивы, статистические и технические отчеты потеряны или уничтожены. Никто точно не знает, каким военным снаряжением располагает Россия и где это снаряжение находится. Эвакуация с фронта, из Петрограда, из Москвы прошла недостаточно организованно и централизованно.

В руководстве комиссариата, поначалу исключительно большевистском, суетливом и некомпетентном, понемногу появляются профессиональные военные. Но поскольку лучшие специалисты возвращаться не торопились, некоторые посты были заняты недоучками и интриганами, не очень лояльными к большевикам. Однако Троцкий с каждым днем принимает все более серьезные предложения о сотрудничестве, демонстрируя при этом подлинную политическую непредвзятость, стремление использовать специалистов, судя только по их компетентности.

Поддержка со стороны союзников, в частности французской миссии, доказала многим не без оснований скептически настроенным офицерам, что попытка восстановления национальной обороны носит серьезный характер.

К сожалению, эта поддержка, на мой взгляд, по-прежнему осторожна. Большевики запросили у Франции группу из 40 офицеров – и не больше, по моему настоянию. Они собирались просить значительно больше, – и для того, чтобы завоевать доверие большевиков и вернуть в армию здоровые военные элементы, равно как и для того, чтобы эффективно содействовать реорганизации армии; их действительно потребуется значительно больше, и не только в Москве, но и в Петрограде, и в различных штабах фронта и тыла.

Однако и те сорок офицеров, которых просили большевики и которые были им обещаны, все еще не прибыли в их распоряжение. Троцкий с полным основанием выражает удивление подобной медлительностью.

Наша известная нерешительность во всем воспринимается как свидетельство нашего бессилия и даже злонамеренности. Большевики не забыли все то, что мы реально сделали, и то, что, по их предположению, мы совершали против них в продолжение этих пяти месяцев. Неприятные воспоминания о дне вчерашнем, наше логически никак не объяснимое сдерживание взаимодействия сегодня вызывают у них беспокойство за завтрашний день.

И их подозрительность растет – телеграммы из Сибири каждый день приносят сообщения об угрозе со стороны контрреволюционеров, антибольшевистских выступлений, которые подготавливаются на Дальнем Востоке при более или менее официальном содействии консульских агентов, представляющих Антанту.

Москва. 12 апр.

Дорогой друг,

Французские офицеры, связанные со службами Комиссариата по военным делам, отмечают медленные темпы реорганизации, которую тормозят бесконечные обсуждения в комиссиях. Она могла бы быть ощутимо ускорена, если бы наше содействие было более конкретным и если бы мы, как этого от нас просят, тонко, но решительно взяли на себя фактическое руководство ее осуществлением.

Все они признают, что Троцкий относится к ним уважительно, с почтительным доверием. Для них открыты все двери; в их распоряжение предоставлены любые источники информации. Троцкий не переставая расспрашивает их, внимательно выслушивает их мнение и в точности следует их советам.

Он понимает, что добровольной армии будет недостаточно, и активной пропагандой подготавливает общественное мнение к скорому восстановлению воинской повинности.

В этой области я нашел ценных единомышленников в лице редакторов «Известий», «Правды», «Знамени труда».

Разработкой этих военных вопросов, в частности, занимается Стеклов, главный редактор большевистских газет, большой поклонник и друг Франции. Уже более месяца он выступает за призыв на службу одного или двух возрастов.

Как верно говорит Троцкий, несмотря на то, что мы все очень торопимся, этот призыв может быть объявлен не раньше чем через три-четыре месяца. Прежде, действительно, следует определить общие принципы организации новой армии, кроме того, подготовить кадры, учебные лагеря и инструкторов, обеспечить их продовольствием, снабдить вооружением, в частности перебросить в центр страны часть оружия со складов в Архангельске, коль скоро по-прежнему недоверчивые союзники боятся поставлять его большевистскому правительству. Однако следует быть разумными, и если мы хотим помочь большевикам создать новую армию, нужно предоставить им и необходимое для этого вооружение.

Пора покончить со взаимным недоверием. Ленин и Троцкий, Чичерин согласны при нынешнем положении вещей, иначе говоря, с надеждой на объединение усилий с союзниками, пойти на высадку англо-французского десанта в Мурманске и Архангельске, но, разумеется, для того, чтобы не дать немцам повода для протеста против этого очевидного нарушения мирного договора, они направят чисто формальный протест в адрес союзников. Они прекрасно понимают, как необходимо защитить северные порты и железнодорожные подъезды к ним от нападений со стороны немцев и финнов.

Но они опасаются, что союзнические войска, закрепившись, будут использовать архангельские военные запасы в собственных целях или потребуют за их до-ставку громадную – с политической точки зрения – цену. Поэтому они настроены приступить к эвакуации части необходимого им снаряжения, не дожидаясь окончания переговоров, ведущихся в настоящее время с англичанами и, похоже, затягиваемых без серьезных на то оснований.

Причины, по которым Троцкий считает необходимым отложить введение воинской повинности до лета, стоит принять во внимание. Объявленный немедленно призыв, кроме того, что он был бы плохо воспринят населением и вызвал бы ультимативные угрозы немцев, способствовал лишь образованию недисциплинированных и не имеющих надлежащего командования банд, которые будут порождать беспорядки. Тем самым будет дискредитирована военная программа, столь умно и решительно проводимая Троцким.

Немногочисленные части добровольцев, формируемые на фронте и в тылу, похоже, хорошо экипированы, подготовлены, достаточно дисциплинированы. Никакого сравнения с прежней Красной гвардией. На наших специалистов, кто имел с ними дело, они производят хорошее впечатление. Главная опасность – высшее командование; политически – не очень надежное, практически – недостаточно подготовленное.

Москва. 13 апр.

Дорогой друг,

В Москве со вчерашнего дня только и говорят, что об очистке «гнезд» анархистов, которую большевики провели пулеметами и пушками в ночь с 11-го на 12-е. Троцкий сияет; население, включая буржуазию, приятно удивлено тем, как неожиданно быстро была подготовлена и проведена эта решительная операция по наведению порядка. Не осмеливаюсь сходить навестить Ге, хотя мы и договаривались на сегодня; как он был еще три дня назад уверен в своих силах! Он, наверное, не поверил бы мне, если бы я сказал, что ничего не знал о готовившемся наступлении на его войска. Вдобавок он, должно быть, в тюрьме.

Арестовано четыреста или пятьсот анархистов. Несколько десятков из них, у которых обнаружили украденные, по-видимому, драгоценности, ценные бумаги, золото, были расстреляны. Анархисты робко протестуют. К тому же большевики заявляют, что они отнюдь не помышляли предпринимать какие-то акции против анархистов и были вынуждены положить конец участившимся за последние недели грабежам, совершаемым уголовными элементами, дискредитирующими анархию.

Оппозиционные партии подавлены. Такая же безжалостная расправа, по сути, грозит всем, кто попытался бы чинить препятствия правительству. Своим энергичным выступлением против наиболее сильной, наиболее организованной, наиболее популярной в пригородах партии оно заставляет остальных задуматься и сплачивать свои ряды.

Между тем выборы в Московский Совет свидетельствуют о том, что положение большевиков, по крайней мере в столице, прочно как никогда. Несмотря на немалые и серьезные основания у избирателей для недовольства, несмотря на активную кампанию оппозиции, большевики уверенно рассчитывают получить в Совете четыре пятых мест.

Два этих факта – подавление анархистов и победа на выборах, – видимо, должны дать спасительный повод задуматься тем из союзников, кто продолжает надеяться, вопреки всем многочисленным урокам, полученным ими в своем ослеплении за пять месяцев, на скорое падение большевиков. Впрочем, сомнительно. Меня будут продолжать считать упрямым, предвзятым доктринером, с неприязнью отзываться о моей «вредной» деятельности. Я с готовностью признаю, что моя деятельность не была в полной мере полезной, поскольку к моим оценкам не прислушались и предпочли верить тем, кто описывал Россию такой, какой ее хотят видеть в Париже, а не такой, какой я ее вижу с октября месяца.

Но вредной! Как же она могла быть вредной, если мои советы так и не были взяты на вооружение? Вот бы сравнить мои заметки, писавшиеся день за днем откровенно, без оглядки на чье-то мнение, с официальными рапортами, написанными прилежно, во всех смыслах взвешенно, дипломатично, иначе говоря, боязливо и туманно. В свете всех событий можно будет определить, кто был прав, кто ошибся. Свои выводы я основывал лишь на собственной информации. Другие корреспонденты имели в распоряжении и мою информацию, и свою.

Впрочем, признаюсь, все эти пять месяцев у меня было то существенное преимущество, что я постоянно находился в гуще политической жизни России, и в оппозиционных кругах, и в большевистских. И именно потому, что я исходил не из слухов и собственных желаний, но из фактов, я никогда не пытался представить Россию такой, какой она должна была бы быть для полного счастья союзников, я описывал ее такой, какая она есть к величайшему сожалению всех.

Впрочем, хотя мое начальство не следовало моим советам, оно всегда позволяло мне пользоваться в работе независимостью, за которую я ему благодарен. Нет ни одного военного или дипломата, который бы не благодарил меня за то, что я для них сделал, и не признавал, что моя информация, советы, вмешательство тем или иным образом смягчили не одно столкновение и позволили отвести не одну угрозу разрыва.

Я работал честно и открыто. Каждое мое критическое замечание было мною гласно изложено тому, кого оно касалось, каждая строчка моих заметок была передана обычным почтовым путем и соответственно не могла обойти придирчивый контроль. Моя совесть чиста, я убежден, что служил, – нередко вопреки своим личным интересам и собственному спокойствию, – интересам Франции так, как только мог.

Я впервые выступаю с подобной защитительной речью. Но писать ее я взялся лишь после того, как узнал от самых разных людей, каким нападкам я подвергаюсь. Хотя письма из Франции от моих друзей свидетельствуют, что не всюду меня судят столь жестоко.

Москва. 14 апр.

Дорогой друг,

Я имел обстоятельный разговор о сенсационном докладе о финансовом положении Советской республики, который готовит нарком финансов Гуковский^{124}.

В бюджете на 1918 год расходы достигают фантастической цифры: 80 миллиардов рублей. Планируемые доходы не превышают 4 миллиардов. Масса бумажных бумаг, до войны не превышавшая двух миллиардов рублей, уже превысила 30 миллиардов. Национализация банков, в результате которой не был создан сколько-нибудь серьезный кредитный орган, отмена текущих счетов нанесли страшный удар по промышленности.

Экспроприация капитала парализовала производственные усилия буржуазии. Национализация промышленности была проведена анархистски. Гуковский решительно бьет тревогу.

Он объявил, что готовится ряд декретов, которые позволят провести огромную работу по назревшему восстановлению экономики.

Дерзкое обвинение, выдвинутое наркомом финансов против финансовой и экономической политики своего правительства, естественно, вызовет тревогу у Советов и обнадежит оппозицию. Какой министр финансов посмел бы представить подобную картину результатов своей политики и политики своих коллег и при этом не был бы немедленно изгнан со своего поста и отдан под суд?