Текст книги "Блуждающие огни"

Автор книги: Збигнев Домино

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

3

И все же ливень разразился. По-летнему сильный, мешающий видеть все вокруг, с пузырями на все шире разливающихся лужах, приминая своей тяжестью высокую траву и налившиеся зерном колосья ржи, мчась потоками грязной воды по придорожным канавам, превращая низкие луга в мелкие, непроходимые озера.

Бойцы Корпуса внутренней безопасности из отряда подпоручника Боровца, съежившись, закутавшись в брезентовые накидки, прижимались к скользким скамейкам и бортам грузовиков. Прикрыв от дождя оружие и боеприпасы и проклиная все на свете, они мчались на очередную операцию. Одни из них до того устали и не выспались, что, не обращая внимания на обрушившуюся на них лавину воды, пытались вздремнуть. Другие, словно наперекор разбушевавшейся стихии, подставляли под струи дождя давно не бритые, уставшие лица, чтобы хоть на мгновение отогнать отупляющее чувство сонливости. Колонна двигалась в том же направлении, откуда только сегодня на рассвете она вернулась в гарнизон. Утро было солнечным, бодрящим, и ничто не предвещало внезапно нагрянувшего ливня. Как, впрочем, ничто не предвещало и того, что, не дав им и минуты передышки, их снова подняли по тревоге. Едва они успели вернуться в Ляск после длившейся целых три дня операции, осмотреть оружие, почистить его, отдавая по солдатской привычке предпочтение этой процедуре перед всякими другими делами, пополнить запасы гранат и патронов, хлебнуть перед долгожданным сном несколько ложек горячего супа, как вдруг прозвучала боевая тревога.

И ребята торопливо хватали автоматы, винтовки, сумки с дисками и патронами. Еще не все успели добежать до автомашин, как неожиданно хлынул ливень.

– Накидки! Надеть накидки! – крикнул старший сержант Покшива уставшим, злым бойцам, как будто бы те сами не знали, что им делать.

Но бывалый солдат знал цену вовремя сказанному заботливому слову. А тут льет как из ведра, в десяти шагах света белого не видно!

– Черт побери! Этого нам только еще и не хватало!

– Если загонят в лес, то нам крышка!

– Что там опять случилось, не знаешь?

– Не волнуйся, скоро узнаешь. Наверное, снова какой-нибудь Рейтар, Лесной Кот или другой бандюга.

– Что?

– А где твой диск, растяпа?

– Боже мой!

– Хорош же из тебя второй номер!

– Товарищ капрал, я мигом!

– Дуй, только побыстрее!

– О котелке-то не забыл, уже на ходу кашу доедал.

– Может, он о добавке думал!

– Ха-ха-ха!

– А я еще собирался сегодня забежать к Марысе, поворковать немного.

– Глядите-ка, какой воркун нашелся, подвинься, что развалился, как граф!

Подпоручник Боровец выбежал из здания последним, застегивая на ходу планшет и набрасывая на голову капюшон длинной офицерской накидки. Вскочив на высокую подножку автомашины, рванул на себя дверцу, ударившись о нее локтем, сел, смачно выругался про себя и велел шоферу ехать к повятовому отделению госбезопасности. Остальные автомашины двинулись за ним. Последнюю машину едва догнал, задыхаясь от бега, малыш Копец, нагруженный двумя тяжелыми сумками с дисками к ручному пулемету. Бойцы втащили его через задний борт в кузов, шлепнули пару раз по мокрому заду, чтобы помнил на будущее, что служба – не рай.

– Тоже мне, Затопек[5]5
  Рекордсмен по бегу. – Прим. пер.


[Закрыть] нашелся!

Не реагируя на колкости, устраиваясь между товарищами, тяжело дыша, Копец скалил в улыбке зубы:

– Но я же успел!

– Фредецкий, привяжи-ка лучше его к себе веревкой, а то вдруг во время операции вспомнит о каше, убежит, и останешься ты без боеприпасов.

– Я ему не каши, а перцу задам.

…У здания повятового отделения госбезопасности к колонне присоединились грузовая машина с сотрудниками отделения и газик Элиашевича, в который пересел подпоручник Боровец. Колонна взяла направление на Браньск. Бойцы посерьезнели. Фредецкий с ручным пулеметом переместился вперед, за ним – его второй номер рядовой Копец, паренек с варшавского Таргувка[6]6
  Район, славившийся своими рынками. – Прим. пер.


[Закрыть]. Когда газик Элиашевича свернул на проселочную дорогу, ведущую в деревню Любеще, солдаты, знавшие эту местность, поняли, что на этот раз, несмотря на непрекращавшийся ливень, им не миновать Рудского леса.

А лес, особенно в такой ливень, не обещал ничего хорошего. Словно чувствуя атмосферу неизбежного боя, бойцы крепче сжимали приклады своего оружия. Многие из них, как, впрочем, и их командир подпоручник Боровец, впервые в жизни должны были лицом к лицу столкнуться с врагом…

Ехать становилось все труднее, вокруг – ни домика, только поля ржи да перелески. Через несколько километров впереди показался подернутый дымкой зелено-серый массив Рудского леса. Они были почти на месте.

…Ехавшие в газике Элиашевич и подпоручник Боровец обсуждали различные варианты предстоящей операции, поскольку раньше на это не было времени. Элиашевич давно уже научился в таких случаях ценить каждую минуту. Поэтому, получив донесение о подозрительной стрельбе на примыкавшем к Рудскому лесу хуторе Чапле-Блото и приняв решение о проведении операции, он действовал быстро и энергично. Сразу же поднял по тревоге отряд Корпуса внутренней безопасности, дал указание поставить в известность о начатой операции повятовый комитет ППР[7]7
  Польская рабочая партия. – Прим. пер.


[Закрыть] и воеводское управление госбезопасности.

Промокшего до последней нитки, бледного от усталости подпоручника Боровца он встретил без всяких объяснений. На службе Элиашевич не признавал сентиментальностей. Другое дело, если бы он догадался, в чем его в эту минуту подозревает Боровец, то, возможно, коротко и ввел бы в курс дела. Глядя на безукоризненно выглаженную, белоснежную рубашку Элиашевича, которую тот надел перед операцией, злой, невыспавшийся в Боровец решил, что капитан, без сомнения, хорошо отдохнул. А он даже побриться не успел. Подпоручник машинально провел рукой по подбородку – он болезненно реагировал на свой едва проступающий светлый юношеский пушок. Однако Элиашевич ни о чем не догадывался. Только покашлял многозначительно и слегка улыбнулся, когда Боровец, поглощенный раздумьями о человеческой несправедливости и своей бороде, во второй раз не ответил на заданный ему вопрос. Почувствовав наконец взгляд Элиашевича, подпоручник покраснел и смущенно улыбнулся.

– Чем вы, подпоручник, бреетесь?

– Лезвием безопасной бритвы, но оно ужасно дерет.

– Настоящей, опасной бритвой надо, только опасной. Если как-нибудь заглянете ко мне, я подарю вам отличную бритву – у меня их целая коллекция, еще трофейные, марки «Золинген».

– Не знаю, сумею ли. Отец-то мой только безопасной бритвой брился.

– Ничего страшного, научитесь.

Вода сплошным потоком стекала по ветровому стеклу газика, и щетки с трудом справлялись с ней. При такой плохой видимости водитель ехал осторожно, а значит, и медленно.

– Так куда же мы, собственно говоря, держим путь, товарищ капитан? После вашего звонка я объявил тревогу и так забегался, что не успел даже поставить в известность командование батальона. Наверняка получу за это по шее.

– Ну, скорее всего, до этого дело не дойдет. Рация у нас есть, еще успеем известить их. А направляемся мы, мой дорогой, вот сюда…

Элиашевич воспользовался своей картой, а точнее, ее клочками, настолько она была истерта и обтрепана на изгибах.

– Чапле-Блото, – громко прочитал Боровец, не скрывая своего удивления. – Ведь это почти в том же самом месте, откуда мы только что вернулись.

– Верно. Но у нас, мой дорогой, бывает и так, что мы иногда и по пять раз выезжаем а одно и то же место.

– Это недалеко от известного Рудского леса?

– Тоже верно. Рудский лес! В его окрестностях нам чаще всего и приходится крутиться. Впрочем, в этом нет ничего удивительного: лучшего места для банд не найдешь.

– А что произошло в Чаплях? Это большая деревня?

– Что там произошло, мы точно не знаем. Я получил лишь общую информацию о том, что милиционеры, патрулировавшие в этом районе, слышали ранним утром в Чаплях сильную и довольно-таки продолжительную стрельбу. Узнав, что никого из наших там нет, я решил действовать. А Чапле-Блото – это скорее хутор, чем деревня, располагается рядом с лесом; одним словом, бандитское логово.

– Едем, значит, почти вслепую.

– И в переносном, и в прямом смысле… Что поделаешь, мой дорогой, не рискует тот, кто ничего не делает.

Помня еще недавнее бесцельное прочесывание окрестностей, Боровец в душе не одобрил усердия Элиашевича. Стрельба! Кто знает, может, это дети баловались с найденными патронами, может, браконьеры, а может, милиционерам просто показалось? Из-за нескольких выстрелов гнать падающих с ног от усталости бойцов столько километров, да еще в такой ливень?

– А где сейчас эти милиционеры? Они бы нам помогли.

– Я распорядился, чтобы они ждали нас у въезда в деревню Оленды. Надо поглядывать за дорогой, похоже, уже подъезжаем.

– Смотрим, смотрим, товарищ начальник, – отозвался молчавший до сих пор водитель – пожилой уже человек, в штатском, с неразлучной сигаретой в зубах.

Боровец обратился к Элиашевичу:

– А есть ли у вас, товарищ капитан, в Чаплях свои люди?

Элиашевич слегка улыбнулся:

– Как бы вам сказать, мой дорогой… Может, кого-нибудь и найдем, ведь мир не без добрых людей. Чапле – бандитское логово, это верно, но и там, я уверен, есть люди, которые сыты по горло этими бандитами.

– Тогда окружим хутор плотным кольцом, прочешем дом за домом, а там видно будет.

– Вряд ли мы придумаем что-то более разумное. У меня к вам, товарищ подпоручник, две просьбы.

Боровец внимательно слушал.

– Первая – отобрать для прочесывания хутора самых опытных ребят. Я знаю, у вас много новобранцев.

– Верно. А вторая?

– Прикажите, чтобы на хутор пропускали всех. А с хутора даже мышь не должна прошмыгнуть.

Газик резко затормозил.

– Это, наверное, они, товарищ начальник. Ну и темнотища. Чуть было не наехал на одного из них. – Водитель приоткрыл дверцу.

В кабину газика просунулась голова милиционера. К своему удивлению, Боровец узнал в нем начальника милицейского участка в Чешанце старшего сержанта Ставиньского. Не меньше удивился и Элиашевич:

– Ставиньский? Как вы здесь очутились? Ведь это не ваш район?

– Не мой, товарищ капитан, заблудился в этих краях, вот и оказался здесь.

– Это вы звонили в управление?

– Так точно. Я уже начал было нервничать, думал, что вы вообще не приедете.

– Видите, какая погода. Садитесь в машину и докладывайте, дорога́ каждая минута.

Вот о чем рассказал сержант Ставиньский. Минувшим днем, когда уже вечерело, он с двумя милиционерами отправился на велосипедах в патрульный объезд нескольких деревень, прилегающих к Олендам, но находящихся в ведении чешанецкого милицейского участка. Ничего подозрительного они не заметили, поэтому решили заглянуть к шурину начальника участка некоему Бараньскому – крестьянину, живущему на отдаленном хуторе рядом с Олендами. Что уж греха таить, выпили немного самогону, повод для этого был подходящий – у шурина родился сын. Не желая трястись ночью по бездорожью, они проговорили до первых петухов, а как только начало светать, отправились в обратный путь.

Ехали не спеша, проселочными дорогами, чтобы сократить путь в Чешанец. Сзади и справа тянулась опушка Рудского леса, а слева смутно проступали вдалеке хаты хутора Чапле-Блото. Поля и лес еще не проснулись, и только жаворонки, поразительно трудолюбивые птицы, щебетали не умолкая. Вдруг со стороны Чапле прогремел одиночный выстрел, и сразу же вслед за ним – короткая автоматная очередь. Ставиньский и оба милиционера затаились во ржи. На какое-то мгновение даже жаворонок перестал петь. Больше выстрелов они не услышали.

– Подождали мы, значит, еще немного, прислушались, товарищ капитан, – тишина, а когда над нами снова запел жаворонок, я про себя подумал: видно, нам все почудилось. «Едем», – говорю ребятам, а тут вдруг как шарахнут в Чапле длинной очередью. Мы опять притаились и слушаем. Некоторое время было тихо, а потом снова как начали шпарить, наверное минут пять, аж все вокруг загудело.

– Из чего стреляли?

– Да из всего! И автоматные очереди были слышны, и одиночные выстрелы.

– Ну а дальше что?

– А дальше все и началось! Решили отходить в Оленды: туда ближе всего, да и надо было выяснить наконец, что там творится. Стрельба прекратилась так же внезапно, как и началась. Подходим к Олендам – и вдруг из Рудского леса галопом выскакивает всадник в военной форме на вороном взмыленном коне. Не успели мы ничего сообразить, он пронесся мимо нас на расстоянии каких-то пятидесяти метров, а потом развернул лошадь и дал по нас очередь из автомата. Мы прижались к земле. Прежде чем кто-либо из нас успел выстрелить, всадник уже скрылся в лесу, только мы его и видели.

– Кто же это мог быть?

– Понятия не имею.

– Ну а что потом?

– Да ничего особенного. Из Оленд мы сообщили обо всем в отделение милиции, и нам велели ждать здесь, пока не приедет кто-нибудь из госбезопасности или КВБ. А потом хлынул этот чертов дождь, но, если бы мы даже решили преследовать всадника, из этого все равно бы ничего не вышло. Дождь смыл все следы. К счастью, теперь он как будто бы немного стихает.

И действительно, ливень перешел в редкий моросящий дождь. Решили разделить колонну: две автомашины отправятся проселочными дорогами, чтобы окружить Чапле со стороны Лемпиц и Радзишева, две другие обойдут хутор с востока, со стороны Шмурл и Спешина. Поскольку людей, принимавших участие в операции, было недостаточно, плотное кольцо окружения создать не удалось. Пятая машина с сотрудниками органов госбезопасности и отделением капрала Канюка и газик должны были въехать в деревню.

Элиашевич попросил:

– Старайтесь любой ценой взять бандитов живыми – вы же знаете, товарищи, как для нас важно получить о них подробную информацию.

Сигналом к началу операции по окружению хутора должны быть три красные ракеты. Еще раз сверили часы, уточнили время и двинулись в путь. Старший сержант Покшива вел группу, которая направлялась на Лемпице, командиром другой группы подпоручник назначил капрала Боленя.

Дождь почти прекратился. Поля ржи и рощицы окутались легкой дымкой. Проселочные дороги утопали в грязи. Вот и первые хаты. Хутор выглядел вымершим. Было шесть часов утра, когда подпоручник Боровец, взглянув на часы, выпустил три красные ракеты.

Сотрудники органов госбезопасности с ударной группой капрала Канюка вошли в деревню. Радист установил связь со штабом батальона. Для охраны радиостанции и дополнительного блокирования деревни у машин остались водители. Здесь же расположили свой командный пункт Элиашевич и подпоручник Боровец.

Первый осторожный стук в окно, первый бешеный лай дворняжки.

– Откройте! Войско Польское!

Тяжелый, спертый запах не проветриваемой всю ночь избы. Заспанный, заросший щетиной мужик нервно поддергивает спадающие кальсоны. Перепуганная женщина в кровати натягивает одеяло под самый подбородок. В люльке сладким безмятежным сном спит грудной ребенок.

– Есть в доме посторонние?

– Никого.

– Где вход в подпол?

Мужик показывает рукой в сторону печи.

– Поднимите крышку. Лезьте первым.

Мужик молча выполняет приказ. За ним с пистолетом наготове в подпол спрыгивает один из бойцов. Шарит фонариком по углам – никого, кроме остатков проросшей картошки, пустой бочки из-под капусты, старой рухляди. Ожидавшие наверху облегченно вздыхают. Еще раз окидывают взглядом большую печь, светя фонариком, заглядывают в нее, в сундук, под кровать.

– Вставайте, хозяйка.

Женщина послушно, преодолевая чувство стыда, сбрасывает одеяло, опускает босые ноги на пол и, торопливо схватив со стула юбку, прикрывает ею полные белые бедра.

– У вас не было посторонних?

– Не было. Правда, не было.

Разбуженный ребенок начинает плакать. Женщина, опустившись на колени, наклоняется над люлькой и, не стесняясь присутствующих, сует ребенку в рот коричневый сосок набухшей от молока груди. Солдаты, отвернувшись, обращаются к мужику:

– А кто здесь стрелял? Тоже не знаете?

– Не знаем, не слышали, мы спали. А где стреляли?

Солдаты не отвечают. Они просят мужика проводить их во двор. Ни в овине, ни в сарайчике, ни на скотном дворе, ни на чердаке никого нет.

Обошли все хаты, и везде один и тот же ответ:

– Не видели. Не слышали. Спали.

Солдаты переходят от одного двора к другому. Накопившаяся за несколько дней усталость все больше дает о себе знать. Сдают нервы. Капрал Канюк с тремя солдатами, со старшим сержантом Ставиньским и с референтом Грабиком подходят к внушительному дому Ляцкого. Фредецкий с ручным пулеметом прикрывает двор со стороны леса, а его второй номер, Копец, занимает позицию на углу дома, не теряя из виду пулеметчика. Остальные поднимаются на крыльцо. Ставиньский громко стучит в дверь. Никто не отзывается, хотя в доме отчетливо слышна какая-то возня. Грабик не выдерживает, хватается за ручку и дергает дверь:

– Откройте! Войско Польское!

Некоторое время за дверью тишина. Затем дверь открывается, на пороге появляется пожилая женщина.

– Где хозяин?

– Лежит в постели, прихворнул.

– Есть посторонние в доме?

– Нет, только свои.

Солдаты отстраняют женщину и входят в просторные сени. Канюк оставляет в сенях одного из бойцов следить за выходом, лазом в подпол и ведущей наверх лестницей. Затем они оказываются в горнице, где несколько часов назад шумно праздновал свои именины Молот. Резко пахнет самогонным перегаром и застоявшимся табачным дымом. Ставни закрыты, и поэтому трудно что-либо рассмотреть. Солдаты велят открыть их. В горнице становится светлее, и сразу же бросаются в глаза следы недавней попойки.

– У вас свадьба, что ли, здесь была?

– Да нет. Просто так, собрались соседи, немного выпили.

В соседней комнате послышался шепот. Канюк с автоматом наготове слегка нажал на ручку, толкнул дверь ногой, а сам отскочил к стене.

– Выходите все. Быстрее!

– Там только мои дочери, – испуганно говорит хозяйка.

Не слушая ее, Канюк врывается в комнату.

В углу стоят, сбившись в кучу, несколько девиц и трое пожилых мужиков. Все в нарядных, но изрядно помятых одеждах, со следами известки на локтях и спине. Двое из них тотчас поднимают руки, третий, увидев капрала с пистолетом, следует их примеру. Канюк, указывая пистолетом, приказывает:

– Всем перейти в соседнюю комнату.

Проталкиваясь через узкую дверь, «гости» торопливо выполняют его приказание. Канюк наметанным глазом осматривает комнату, откидывает постель, приподнимает матрац, бросает взгляд на шкаф, заглядывает за икону какого-то угрюмого святого и… вынимает оттуда богато инкрустированный браунинг. Вбегает в горницу, где Грабик пытается припереть задержанных к стенке.

– Это чье? – Канюк торжествующе показывает найденный пистолет.

Грабик обращается к стоящему ближе всех мужику:

– Ну, так чье же?

Мужик испуганно заморгал. Он выдавливает жалостным, плаксивым голосом:

– Не знаю, не знаю, я здесь только гость.

– Где хозяин?

Молчат. Молчит и хозяйка, которая до того настойчиво уверяла их, что хозяин плохо себя чувствует и лежит в постели.

– Я, кажется, по-польски спрашиваю?! – кричит Грабик.

В это время за перевернутым столом в углу что-то зашевелилось, и оттуда донесся стон. Один из бойцов отодвинул стол, и взорам присутствующих предстал пьяный вдрызг беззубый дед Пилицкий, тот самый, которого братья Добитко измазали свеклой. Дед охал, поскольку его многократные попытки подняться на ноги оказывались всякий раз безуспешными. Грязный, с красными подтеками на лысине и по всему лицу, с недопитой бутылкой самогона в руке, пытавшийся встать на четвереньки и снова валившийся, дед представлял собой настолько комичное зрелище, что все находившиеся в горнице, невзирая на ситуацию, в которой они оказались, разразились хохотом. Даже Грабик не выдержал и тихонько, беззвучно смеялся. Однако он первым опомнился и крикнул мужикам:

– Что ржете как лошади? Поднимите его!

Хохот сразу же оборвался. Двое мужиков подхватили деда под руки и усадили на лавку у стены. Обрадованный, он бормотал что-то себе под нос и вдруг рявкнул:

– Да здравствует пан командир Молот! Ура!

При этом он сделал рукой слишком резкий жест и с грохотом повалился на пол. Грабик бросился к нему, пытаясь поднять и выудить у него хотя бы еще пару разумных фраз. Однако старик так и не пришел больше в себя, только пускал слюни и бормотал себе под нос что-то невразумительное. Грабик отпустил его, тот улегся на полу и заснул пьяным мертвецким сном. Грабик не отступал:

– Вы слышали, что сказал старик? Ну?

– Мы ничего не знаем, мы здесь только гости.

– Так кто же все-таки здесь стрелял?

Грабик имел в виду перестрелку вблизи хутора. Домочадцы и их гости в ответ на этот вопрос машинально взглянули на потолок, где остались два отчетливых следа от пуль.

– Кто здесь стрелял?

Один из мужиков не выдержал, упал перед Грабиком на колени:

– Мы не виноваты. Это он стрелял, он.

– Кто?

– Молот.

При упоминаний этой фамилии у Ставиньского, Канюка и Грабика перехватило дыхание.

– Где он сейчас?

– Не знаем. Пошел Рейтара проводить, и там, у леса, началась стрельба. Убили, говорят, его. Мы ничего не знаем, мы пришли сюда по принуждению, чтоб провалиться мне на этом месте, клянусь своими детьми!

– Успокойтесь, черт побери! Кого убили?

– Кажется, Молота.

– А где Рейтар?

– Больше я его не видел.

Из сбивчивых рассказов задержанных выяснилось, что после перестрелки у леса в дом Ляцкого прибежали несколько человек из банды Молота и велели хозяину немедленно закладывать лошадей. Потом все собрались и еще до того, как начался ливень, уехали на подводе в сторону Рудского леса. Хозяин поехал вместе с ними, но пока еще не вернулся. Ситуация становилась все более интригующей. Канюк, переговорив в сторонке с Грабиком, позвал Копеца и отправил его с донесением к Элиашевичу и Боровцу. В доме Ляцкого был проведен тщательный обыск, который, однако, не дал никаких результатов. Нашли лишь несколько патронов и одну потерянную, наверное, кем-то из бандитов ручную гранату.

Тем временем малыш Копец, которого отправили с донесением к подпоручнику, пулей вылетел с крыльца и, пробегая мимо Фредецкого, успел крикнуть, куда и зачем послал его Канюк. Стремясь как можно скорее добежать до командного пункта отряда, Копец устремился напрямик через двор, между кирпичным овином и конюшней.

Дождь прекратился, и только кое-где виднелись лужи. Хотя Копец бежал довольно быстро, все же он сумел разглядеть свежие следы, протоптанные от овина в направлении конюшни. Копец был опытным солдатом, осенью должен был демобилизоваться, износил не одну пару подметок, преследуя банды. Держа винтовку наготове, он пошел по следам. Они вели за конюшню и там исчезали на мокрой, истоптанной коровами лужайке. Внимательно осмотрелся. Лужайка оказалась небольшой, какие бывают обычно рядом с крестьянским двором и служат для выгона коров на время, когда их некому пасти; с одной стороны она была ограждена жердями, с другой – подходила к широкому ржаному полю.

Упрямый Копец вернулся и внимательно осмотрел следы. Да, не было никакого сомнения, следы были совсем свежие, а ни один из солдат с этой стороны не проходил. Неужели шел кто-то из бандитов? Пять породистых буренок паслись на лужайке, не обращая внимания на Копеца. Коровы – не газели, их просто так из равновесия не выведешь. Они мешали ему наблюдать. Подбежав к коровам и обойдя одну из них, которая, задрав хвост, отбежала чуть в сторону, Копец увидел, как из небольшой ложбинки выскочил вооруженный человек и, петляя, устремился в сторону ржаного поля.

Копец крикнул «Стой!» и, придерживая бившие его по бокам сумки с дисками, бросился за убегавшим в погоню. Но тот даже не обернулся. Пытаясь перепрыгнуть через изгородь, бандит зацепился ногой за жердь и свалился по ту сторону ограды. Падая, он выпустил из рук автомат. Малыш Копец не растерялся. Отбросив ногой оружие, он приставил ствол винтовки к спине распластавшегося на траве бандита.

– Только попробуй пошевелиться! – предупредил он его.

Бандит, тяжело дыша, заскрежетал зубами. Копец вложил два пальца в рот и резко, как это делают голубятники, свистнул. На заранее условленный сигнал из-за овина выбежал Фредецкий.

Ударная группа подпоручника Боровца заканчивала прочесывание хутора. Ознакомившись в общих чертах с тем, что здесь произошло минувшей ночью, бойцы и сотрудники органов госбезопасности получили приказ задерживать всех посторонних и подвыпивших мужчин. Вскоре просторная горница в доме Ляцкого заполнилась, как и в прошлую ночь. Задержанный Копецом бандит, хотя и оказался довольно болтливым, назвал только свою кличку – Чугун. Он сказал, откуда родом и откуда пришел вчера с Зарей, перечислил всех бандитов, кого знал, но не смог ответить на вопрос, что же случилось с Молотом и с Рейтаром. Поэтому не было полной уверенности в том, что мужики сказали правду о смерти Молота. Чугун же свою неосведомленность по поводу того, чем закончилась вспыхнувшая здесь под утро перестрелка, а также свой провал объяснил тем, что, будучи вдрызг пьяным, уснул в овине и протрезвел лишь тогда, когда сквозь щель на сеновале увидел стоявшего неподалеку бойца КВБ. Да, из этого пьяного мародера ничего больше, по крайней мере для нынешней операции, выудить не удалось.

Что же делать дальше? Жаль, что хозяин не возвратился, а он как раз и мог бы навести на след банды. А бандитам явно повезло: давно уже прекратившийся ливень сровнял с землей всю колею, покрыв грязью луга, канавы и борозды. Боровец передал по радио донесение командиру батальона. Элиашевич тоже переговорил со своим начальством. Приказы оттуда были однозначными: оцепление не снимать, держать его как можно плотнее и ждать возвращения хозяина. А тем временем соседние подразделения батальона, милиция и органы госбезопасности перекроют все дороги, ведущие из Рудского леса. Если возвратится хозяин бандитского схрона, вытрясти из него что можно и заставить показать, откуда он приехал. Только после этого, в зависимости от обстановки, снять оцепление и двинуться в указанном Ляцким направлении. Всех подозрительных доставлять в Ляск, где их уже будут ждать следователи из воеводского управления госбезопасности и офицер военной прокуратуры из Белостока. По цепи залегших вокруг хутора бойцов пронеслось одно только слово: ждать.

Уже ближе к вечеру один из бойцов первого отделения, лежавший в засаде у самого леса, заметил в молодом дубняке запряженную парой гнедых подводу. Именно таких лошадей им было велено разыскивать. Паренек передал по цепи, чтобы немедленно позвали капрала Боленя. Прибывший капрал и двое бойцов бесшумно подкрались к подводе. Наблюдая за ней, они обратили внимание на то, что просторная повозка стоит, зацепившись осью заднего колеса за молодой крепкий дубок. Это, видимо, и мешало лошадям двигаться по знакомой им дороге домой. Но где же возница, который в этот момент интересовал их больше всего? Болень приказал подстраховать его, а сам, крадучись, подобрался к подводе и заглянул в нее. Свернувшись в клубок, в ней сном праведника спал пожилой усатый мужчина, от которого за версту несло самогоном. Капрал, жестом подозвав одного из бойцов, отправил его с донесением к подпоручнику, а сам остался возле подводы, не спуская глаз со сладко похрапывающего хозяина. Подошли Элиашевич и Ставиньский. Последний знал Ляцкого в лицо и мог опознать его. Да, это был он.

Послав связного к Боровцу, чтобы тот сообщил командованию о поимке хозяина бандитского схрона, Элиашевич резко тряхнул Ляцкого. Тот открыл глаза. Даже при виде черта он испугался бы, наверное, не больше, чем теперь при виде разъяренного Элиашевича и стоявших позади него двух бойцов КВБ. Ляцкий с обезумевшими от страха глазами упал на колени и, сложив руки словно для молитвы, не мог выдавить из себя ни единого слова, даже мольбы о пощаде. Элиашевич, не давая опомниться ошеломленному пособнику бандитов, обрушил на него град вопросов:

– Куда вы отвезли бандитов? Где Рейтар? Что с Молотом?

– Я не виноват. Они мне угрожали, что пристрелят, они заставили меня, хотели дом спалить…

– Хватит скулить. Отвечайте на вопросы. До какого места вы их довезли?

– До леса, пан начальник, до леса…

– До какого леса?

– До Рудского.

– Рудский лес большой. Точнее – куда? Ну?

– Да с десяток километров отсюда. Чертово урочище называется.

– Покажешь.

– Боюсь.

– Покажешь. Заворачивай лошадей. Ну, быстро!

Ляцкий легко спрыгнул с подводы и начал подталкивать ее, пытаясь освободить зацепившееся колесо. По знаку капрала один из бойцов поспешил ему на помощь. Через минуту лошадей вместе с повозкой повернули в ту сторону, откуда они привезли недавно своего неудачника, возницу.

Белый шлейф ракеты прорезал небо: это был сигнал к прекращению облавы. Бойцы поднимались, с наслаждением потягиваясь и растирая затекшие от многочасового лежания мышцы. Что уж тут скрывать, многие были довольны тем, что на этот раз обошлось без стрельбы. Все радовались предстоящему возвращению в Ляск.

Но вместо ожидаемого распоряжения направиться к замаскированным поблизости машинам раздалась команда:

– По отделениям, становись!

– Быстрее, быстрее!

– Направление – прямо в лес. Отделение, шагом – марш!

У наиболее горячих и языкастых невольно вырвалось:

– Что за черт? Куда это мы опять шпарим?

– Нет, ей-богу, я больше не выдержу.

– Говорю вам, ребята, если бы я знал, что придется так в жизни мучиться, то…

– Ну тише вы там, тише!

– Но, товарищ капрал, что же это такое? Сколько можно еще так, без отдыха?

– А я что, на мотоцикле, что ли, еду?

– Да нет, но капрал – это все-таки капрал!

– Ты, Казик, не подлизывайся.

– Подожди, тоже когда-нибудь будешь капралом.

– Или покойником.

– Эй ты, возьми сейчас же свои слова обратно, не люблю, когда так говорят!

– Я тоже не люблю, но приходится.

– Я сказал, тихо! Прекратить разговоры!

Бойцы тащатся в жару по меже среди ржаного поля. Лес уже недалеко: каких-нибудь сто – двести метров. Их отделяют от него только заросли низкорослого ольшаника и боярышника.

Капрал Кравец скорее по привычке, чем по необходимости подает команду:

– Налево, по одному – в цепь! Прочесать заросли!

Команда творит чудеса, приказ есть приказ – с оружием наготове бойцы, послушные и дисциплинированные, безропотно рассыпаются в цепь. Переплетенные ветви боярышника, мешают идти, царапают руки, лицо. Грохнул выстрел. Затем сразу же полоснула очередь – одна, другая… С правого фланга застучал ручной пулемет. В сторону Рудского леса, отстреливаясь, бегут двое. Вдруг один из них подскакивает, делает пол-оборота назад и падает лицом в сторону бегущих за ним солдат, другой пробегает еще несколько шагов и тоже валится, сраженный короткой очередью ручного пулемета. Ошеломленное, состоящее в большинстве своем из молодых, необстрелянных бойцов отделение, как стадо перепуганных овец, окружило капрала. Кто-то кричит:

– Товарищ капрал, товарищ капрал! Юзвицкий убит!