Текст книги "Гуманная пуля"

Автор книги: Захар Оскотский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Причин – несколько. Западные исследователи (тот же Лен Дейтон) ча– сто придают наибольшее значение известному обстоятельству: до войны из Германии и стран, попавших под ее влияние, бежали в США и в Англию многие талантливые физики, одни из-за своего еврейского происхожде– ния, другие – просто потому, что не могли принять нацистский режим. Только с 1933 по 1937 год из германских университетов было изгнано 40% профессоров. Многие физики-эмигранты оказались участниками, как американского атомного "Проекта Манхэттен", так и английских исследо– ваний. Конечно, все это резко снизило научный потенциал третьего рей– ха и усилило мощь Америки и Англии.

Однако в Германии осталось достаточно крупных ученых-атомщиков "арийского" происхождения, более или менее лояльных по отношению к режиму, во всяком случае, смирившихся с ним. Серьезная научная сила, тем более в сочетании с могуществом немецкой промышленности.

Сами физики-эмигранты, работавшие на созников, хорошо знали своих коллег, оставшихся в Германии, и никогда не ставили под сомнение ни их способность создать атомную бомбу, ни достаточные производственные возможности рейха. Страшная мысль о том, что нацисты сделают свою бомбу раньше американцев, преследовала руководителей "Проекта Манхэт– тен" даже в 1943-1944 годах, когда в США на атомные цели расходова– лись миллиарды долларов, в дело были вовлечены сотни тысяч людей и строились громадные заводы. В действительности, бюджет немецкого атомного проекта на 1943-1944 годы составлял всего два миллиона ма– рок. Исследования оставались, по сути, на лабораторной стадии. По– чему?

Не выдерживает критики версия о якобы сознательном саботаже со стороны немецких физиков. Она была пущена в ход ими самими. Уже в плену, после Хиросимы, Вейцзеккер говорил: "Если бы мы все желали по– беды Германии, мы наверняка добились бы успеха". Макс фон Лауэ мно– гозначительно намекал: "Если кто не желает сделать открытие, он его не сделает". Но это – не более, чем попытка выдать нужду за доброде– тель.

Значительно более серьезно звучат доводы о том, что, при всех про– изводственных возможностях третьего рейха, для него – в условиях вой– ны, тяжелых потерь, особенно на восточном фронте, необходимости про– изводить огромное количество обычных вооружений – была просто непо– сильной задача создать атомную промышленность.

Но некоторые историки не могут согласиться и с этой версией. Ан– гличанин Д.Ирвинг, автор книги "Вирусный флигель" о нацистских ядер– ных исследованиях, пишет:

"Неудачу Германии в деле создания атомной бомбы часто

объясняют слабостью ее промышленности в сравнении с амери-

канской. Но дело заключалось не в слабости немецкой промыш-

ленности. Она-то обеспечила физиков необходимым количеством

металлического урана. Дело в том, что немецкие ученые не

сумели правильно использовать его".

Можно сколько угодно спорить о том, хватило бы или не хватило у третьего рейха производственных возможностей для изготовления бомбы, потому что в реальности в Германии не было предпринято даже п о – п ы т к и придать атомным работам сколько-нибудь значительный раз– мах, сравнимый хотя бы с программой "Фау"!

Гейзенберг впоследствии говорил: "Весной 1942 года у нас не было морального права рекомендовать правительству отрядить на атомные ра– боты 120 тысяч человек". Опять все сводится к моральным принципам не– мецких физиков (только вывернутым наизнанку: слова Гейзенберга прямо противоречат утверждениям его коллег о сознательном саботаже).

Дело станет намного яснее, если сравнить условия, в которых проте– кали атомные исследования в Германии и в Америке. В США все работы были сосредоточены в руках одной мощной организации – "Проекта Ман– хэттен". Занятые в нем ученые, при всех неизбежных сложностях челове– ческих отношений, соперничества и т.д., составляли единый творческий коллектив. Многие из них впоследствии сожалели о том, что сотворили, но не подлежит сомнению: вплоть до разгрома Германии они считали це– лью своей работы противодействие фашистской ядерной угрозе, и это их воодушевляло.

Главный администратор "Проекта Манхэттен" генерал Гровс, сам представитель военно-бюрократической машины, понимал, как тяжело со– гласуются действия этой машины с научным творчеством, и наставлял своих подчиненных: "Мы здесь собрали самую большую в мире коллекцию битых горшков (т.е. – чокнутых, так генерал аттестовал ученых), по– старайтесь относиться к ним с пониманием!"

И при всем сознании своей ответственности, при всех неизбежных ограничениях секретности, занятые в "Проекте" физики не переставали чувствовать себя прежде всего свободными людьми. Известна история о том, как дурачился молодой Фейнман, разгадывая код цифровых замков на сейфах, запертых службой безопасности, и подкладывая туда записочки вроде "Угадай, кто здесь был". Пример, может быть, не самый значи– тельный, но говорящий о многом.

Совершенно иное впечатление производит атомный проект нацистской Германии. Единой организации не было. Существовали, по меньшей мере, две основные группы физиков, которые не просто конкурировали, но пря– мо враждовали между собой, ведя ожесточенную борьбу за необходимые для создания атомного реактора материалы. А постоянные реорганизации – любимое занятие бюрократических режимов – только усиливали хаос. (Генерал Гровс в своих мемуарах иронически замечает: "Казалось, во– просам организации немцы уделяли намного больше внимания, чем решению самой проблемы".)

Немецкие ученые жили в атмосфере страха и взаимного недоверия. Главным стремлением было уберечь себя от возможных провокаций, так как в каждом институте среди сотрудников находились тайные агенты и осведомители.

Даже в условиях военного времени, когда невероятно дорог каждый час, немецкие физики собирались на конференции и совещания специально для того, чтобы найти хоть какую-то возможность пользоваться новейши– ми фундаментальными теориями, в создании которых видная роль принад– лежала физикам-евреям. То есть, сделать так, чтобы с одной стороны, конечно, пользоваться, а с другой – как бы отвергать, поскольку тео– рии эти были официально объявлены "враждебными духу арийской науки" и еще, почему-то, "упадническими". Более бредовое занятие трудно себе вообразить.

Неудивительно, что в таких условиях немецкие ученые просто боялись требовать больших средств, не желая брать на себя ответственность. Доходило до того, что даже профессор Эзау, назначенный Герингом на пост главы всего атомного проекта с заданием хоть как-то скоординиро– вать разрозненные работы, осторожно отговаривал тех физиков, которые хотели привлечь к атомной бомбе внимание высших нацистских властей. И Эзау, и некоторые другие руководители научных коллективов больше все– го страшились именно перспективы получить конкретный приказ об изго– товлении бомбы в конкретные сроки. Ни о каком саботаже при этом у них, естественно, и мысли не было. Просто они очень хорошо знали, что их ожидает в случае неудачи.

Совершенно прав советский ученый В.С.Емельянов, когда говорит о провале немецкого атомного проекта: "Сама государственная система, созданная Гитлером, была помехой в решении таких задач, где требуется мобилизация всех сил страны – и материальных, и д у х о в н ы х".

И, объективности ради, говоря о немецкой науке в эпоху нацизма, следует упомянуть самое крупное, пожалуй, ее «достижение» в области, так сказать, немеханической: накануне войны в Германии впервые в мире были синтезированы отравляющие вещества нервно-паралитического дейст– вия на основе фосфороорганических соединений.

Ничего удивительного. Мощная химическая промышленность тоже доста– лась нацистам от прежней Германии. Талантливых химиков, готовых слу– жить режиму, оказалось еще больше, чем физиков. Вот они, со своими талантами, что могли в условиях рейха, то и сотворили. Благо, задача была куда проще атомной проблемы.

То есть, по справедливости, надо уточнить: первооткрыватель боевой фосфороорганики Шрадер трудился в концерне "И.Г. Фарбениндустри" над получением инсектицидов – средств для уничтожения насекомых-вредите– лей. Но как только в 1937 году он обнаружил, что одно из полученных им соединений обладает невероятной токсичностью для теплокровных и человека, об этом немедленно было доложено военному руководству. Пер– вое нервно-паралитическое ОВ получило условное название "табун". Впо– следствии в Германии был создан еще более эффективный (ныне весьма популярный) зарин.

В одном из публичных выступлений Гитлер похвалился, что имеет "газ, одного килограмма которого достаточно, чтобы отравить все насе– ление Москвы". Подразумевалось, что это страшное оружие не применяет– ся только по причине свойственной фюреру гуманности.

Правда, табун, – а Гитлер имел в виду именно его, – при обычных условиях не газ, а жидкость (как и зарин). И хотя при прямом введении в организм смертельная доза этого яда составляет несколько миллиграм– мов, то есть теоретически одного килограмма достаточно, чтобы убить 200 – 250 тысяч человек, для создания смертоносной концентрации на площади только центральной части Москвы понадобились бы десятки тонн табуна.

Но в общем, это был тот редкий (если не единственный) случай, ко– гда бахвальство Гитлера имело основания. В его распоряжении действи– тельно находилось отравляющее вещество невиданной силы. В реальных условиях, при воздействии через органы дыхания, смертельная доза па– ров табуна примерно в 4 раза меньше, чем у иприта, и в 8 раз меньше, чем у фосгена, – сильнейших ОВ Первой Мировой войны. А зарин эффек– тивнее еще в 4-5 раз.

Особое коварство новых ядов заключается в том, что они не имеют ни цвета, ни запаха, их поражающее действие является внезапным. Оказав– шийся в отравленной зоне человек незаметно для себя за несколько ми– нут, а то и за несколько вдохов, может получить смертельную дозу.

И за количеством дело бы не стало: до конца войны один только се– кретный завод в Дихерифурте изготовил около 12 тысяч тонн табуна. Им были наполнены сотни тысяч снарядов и авиабомб, которые хранились на складах. Осваивалось и производство зарина. Американский генерал хи– мической службы Дж. Ротшильд пишет, что массовое применение немцами табуна, например при высадке союзников в Нормандии в 1944 г., несом– ненно, отбросило бы союзные войска обратно за Ла-Манш.

И если этого не случилось, то отнюдь не вследствие нацистской гу– манности. Гитлеровцев удержало то единственное, что только и может удержать убийц: страх перед возмездием. Неотвратимым, немедленным и жестоким.

Уничтожая миллионы людей в концлагерях и на оккупированных землях, фашисты предпочитали не задумываться о возможной расплате. Но с хими– ческим оружием размышлений было не миновать. Союзники – СССР, США, Великобритания – не раз предупреждали, что на первое же применение Германией отравляющих веществ ответят массированными химическими уда– рами по ее собственной территории.

Так, президент Рузвельт в специальном выступлении по радио 5 июня 1942 года заявил: применение Германией или Японией ОВ против любой из стран-союзниц будет рассматриваться, как начало химической войны про– тив Соединенных Штатов. В условиях, когда уже методически, из ночи в ночь, армады английских и американских тяжелых бомбардировщиков раз– рушали немецкие города, а химическая промышленность США по своим мощ– ностям (не говоря об источниках сырья) намного превосходила герман– скую, такие предупреждения звучали отрезвляюще даже для нацистской клики. Во всяком случае, на понятном для нее языке.

Союзники, располагая большими запасами "классических" отравляющих веществ – иприта, фосгена, люизита, не имели сверхэффективных нерв– но-паралитических ОВ и ничего не знали об их наличии у немцев. Но германское командование не было в этом уверено. Его разведка, изучив вместе со специалистами-химиками всю доступную научную литературу на английском языке и не отыскав никаких упоминаний о токсичных фосфоро– органических соединениях, склонялась к выводу, что союзники разрабо– тали такие вещества, и публикации о них пресекаются военной цензурой.

Впрочем, у нацистского руководства хватило здравомыслия, чтобы со– образить: если союзники и не имеют нервно-паралитических ОВ, то Гер– мании тем более нельзя использовать их первой, это грозит обернуться самоубийством. Применить – означало раскрыть тайну, собственными ру– ками вручить противнику новое сверхоружие и еще выдать карт-бланш на его применение против себя.

Химические формулы боевой фосфороорганики достаточно просты. По собранным в очаге поражения пробам английские, американские или со– ветские химики в считанные дни разобрались бы с составом нового ОВ. Производство табуна не представляет никаких трудностей (синтез зарина несколько сложнее), на разработку и освоение промышленной технологии ушли бы, самое большее, несколько месяцев.

А после этого, – в условиях господства союзников в воздухе и при снятии последних моральных ограничений (мы ведь п р е д у п р е ж – д а л и!), – население Германии, скученное в своих городах, было бы обречено. Немецкий народ и без того страшной ценой расплачивался за безумие той банды, которой отдал власть над собой. Под фугасными и зажигательными бомбами "ланкастеров", "фортрессов", "либерейторов" погибали сотни тысяч. Применение с воздуха нервно-паралитических от– равляющих веществ означало бы уже тотальное уничтожение.

В общем-то, высшим нацистским бонзам и на немецкий народ, в конеч– ном счете, было наплевать. Собственные семьи они, наверняка, укрыли бы в комфортабельных газоубежищах или спрятали где-нибудь в горах. Но массовая гибель населения Германии привела бы к быстрому проигрышу всей войны и к капитуляции. За таким исходом вставал призрак расплаты и для самих главарей рейха.

А на финише войны, когда дело катилось к разгрому, применить табун было еще страшней: спасти не спасет, а ярость победителей распалит, и на суде, уже неизбежном, не просто добавит еще одно тяжелейшее обви– нение, но лишит последнего оправдания, что "мы хоть воевали по между– народным правилам, только разрешенными средствами".

И германский фашизм, в отличие от своей предшественницы, кайзе– ровской военщины, так и не осмелился первым применить химическое ору– жие. Не использовал нервно-паралитические вещества, свой единственный выигрыш в научном состязании с Западом и Советским Союзом. И это было единственное разумное решение, принятое за все время существования безумного режима. Другие примеры нам, во всяком случае, не известны.

Что же касается фундаментальной науки, не связанной впрямую с соз– данием вооружений, то ее судьба при фашизме была совсем печальной. До Первой Мировой войны немецкая фундаментальная наука на большинстве направлений была с а м о й п е р е д о в о й. Даже в двадцатые го– ды, в побежденной и обнищавшей Германии, она быстро восстанавливала свое мировое лидерство. Двенадцать лет нацистского господства ее про– сто разрушили.

Как ни старался фашистский режим создавать видимость передового государства со всеми его атрибутами, включая процветающую науку, ре– зультат не мог быть иным. Фундаментальные исследования в сильнейшей степени ускоряют полет гуманной пули. А вся смертоносная сущность фа– шизма состоит как раз в отчаянном сопротивлении ее движению к Цели. Не случайно даже совершенно аполитичное, популяризаторское, безобид– ное Германское общество космических путешествий, основанное в 1927 году, распалось сразу после прихода Гитлера к власти. Космические проблемы по самой сути своей всечеловечны и потому несовместимы с лю– бым национализмом, а с нацизмом – подавно.

После такой катастрофы возрождение было очень долгим. И в пятиде– сятые, и в шестидесятые годы научная "продукция" университетов ФРГ большей частью была второразрядной по сравнению с результатами амери– канских, английских, французских исследований. Только в семидеся– тые-восьмидесятые немецкая наука начала постепенно возвращать былой авторитет. Но даже в конце девяностых, более чем полвека спустя после окончания Второй Мировой войны, Германия, как пишет Николай Шмелев, так и не смогла полностью восстановить ущерб в фундаментальных нау– ках, нанесенный эмиграцией лучших интеллектуальных сил и разгулом фа– шистского мракобесия.

Агрессивность фашизма (если говорить о тех его формах, в которых он проявил себя в Европе) не обязательно ищет выхода в завоеванииях. В меньших странах она может обернуться стремлением к изоляционизму. Примеры известны – Португалия, Испания. В 1946 году Франко, уязвлен– ный волной возмущения, поднявшейся в мире после очередных расстрелов испанских борцов-антифашистов, заявил: «Если мы не можем жить, глядя во внешний мир, мы будем жить, глядя вовнутрь!»

Застойный фашизм франкистского типа, конечно, способен просущест– вовать дольше, чем буйный гитлеровский. Он разлагается постепенно и спокойнее сходит со сцены, умирая вместе со своим лидером. Но в инте– ресующей нас научной области он оставляет после себя такую же пусты– ню. Публикации самого последнего времени свидетельствуют: даже в кон– це девяностых, через двадцать с лишним лет после смерти Франко и на– чала демократических преобразований, испанская наука пребывает в пла– чевном состоянии. Талантливые ученые уезжают из страны в США, Англию, Францию и Германию, поскольку дома лишены возможности проводить серь– езные исследования.

И дело не только в сравнительной бедности испанских университетов. По-видимому, становление самой атмосферы научного поиска и творчества происходит гораздо труднее, чем становление политических и экономи– ческих свобод.

В высказывании академика Емельянова, приведенном выше, мы не слу– чайно выделили упоминание именно о духовной импотенции фашизма. Ах, как возлюбили это слово – духовность – фашисты, уже не германские, не испанские, а наши собственные, нынешние! Кажется, ни о чем другом не кричат они так часто и так яростно, как о своей духовности. Агрессив– ность распаляется именно подсознательным чувством духовного бесплодия и служит заменителем. Явление – известное в психиатрии. Так мань– як-импотент Чикатило совершал «половой акт» ножом, вонзая и вонзая его в тела своих жертв.

Но безумие фашизма, как всякое безумие, не отрицает хитрости. Бо– лее того, прямо ее подразумевает. (Недаром у французов есть поговор– ка: "Хитер, как сумасшедший".) Наделенный болезненной хитростью и звериным чутьем, фашизм отлично сознает, кто его главный враг. В от– личие от "жидомасонского" и всяких иных "мировых заговоров", это враг реальный, действительно всепроникающий и неистребимый. Имя врага – Знание.

Еще в 1988 году "Память", прародительница всех нынешних фашистских партий и группировок, организовала – не где-нибудь, в Новосибирском Академгородке! – конференцию о компьютеризации. Среди выступавших "патриотов" были и сотрудники местных НИИ с кандидатскими и доктор– скими степенями. Речь шла о "закабалении России через техническую по– литику", о том, что сегодня "спасение Руси заключается в отмене школьной компьютеризации". Ораторы обличали внешних и внутренних вра– гов, которые "навязывают стране губительную для нее компьютеризацию" и тем самым мешают ей двигаться в будущее своим, особым путем. Вина за эту запланированную диверсию возлагалась, разумеется, на "жидома– сонов".

Казалось бы, шабаш под лозунгом "Бей компьютеры, спасай Россию!" может представлять интерес только для психиатров. Но, если вдуматься, мы вслед за шекспировским персонажем увидим в этом безумии свою си– стему. И очень стройную систему, пронизанную неизбежной логикой. Еще до появления в России Интернета фашистские идеологи безошибочно раз– глядели в компьютере – даже простеньком, персональном, школьном – олицетворение своего опаснейшего врага.

Да что кибернетика и компьютеры! Любое конкретное Знание – проти– воядие от фашизма, ведь единственный расчет у его главарей – на дре– мучесть той массы, которую они хотят оболванить, чтобы на ее плечах прорваться к власти. На полную дремучесть. И, как показывает наша действительность, этот расчет далеко не безнадежен.

Покойный Леонид Мартынов писал: чтобы беда "не поглотила ваши до– мики, остерегайтесь быть невеждами в политике и в экономике". Бог с ними, с политикой да с экономикой, сложны. Но хоть бы точные науки за курс средней школы знали.

Вот еще пример, тоже достаточно давний, но впрямую относящийся к нашей теме и поучительности своей не утративший. В феврале 1990 года в Ленинграде (тогда еще Ленинграде) состоялись "Российские встречи" – один из тех черносотенных шабашей, к которым страна, увы, начинала уже привыкать. Необычным было лишь то, что проходил он в самом феше– небельном городском дворце спорта – "Юбилейном" (почти не скрывалось: мероприятие организует обком КПСС), да то, что особо яростный напор шел на тогдашнее "антинациональное", "русофобское", "сионизированное" ленинградское телевидение, которое-де замалчивает эпохальное событие. В мае ЛенТВ дрогнуло и показало запись одной-единственной "встречи", самой безобидной, посвященной чисто экологическим проблемам.

Выступал некий эколог, один из виднейших ученых в коричневом дви– жении, разумеется – профессор и доктор наук, знаменитый борец за спа– сение Волги и природы вообще. У него было жирное лицо с узкими глаз– ками. Зычный голос с кликушескими интонациями, взвинчивающий аудито– рию: "В волжской воде мы обнаружили миллион(!) различных(!) вредных веществ!!" (Ну ладно, – подумалось мне, – может быть, человек просто оговорился в запале. Куда там!) "А в вашей невской воде, – кричал эколог, – мы обнаружили поменьше вредных веществ, но тоже много… – запнулся на долю секунды, явно второпях придумывая цифру, и выкрик– нул: – пятьсот тысяч!!" Аудитория (много молодых лиц) внимала ему с горящими глазами и разинутыми ртами…

Черт возьми, большинство этих ребят получили советское среднее образование и даже из хилого школьного курса химии должны были бы ус– воить, что неорганических веществ на свете всего-то около ста тысяч, а больше и быть не может, таблица Менделеева мала. Органические ве– щества, конечно, многочисленнее – их миллиона три-четыре. Но, – возь– мите школьный учебник любого года издания, – это громадное общее ко– личество подразделяется на ограниченное число к л а с с о в соеди– нений, и внутри каждого класса вещества-гомологи предельно близки по свойствам, так что различить, скажем, ундециловый спирт с одиннад– цатью атомами углерода в цепочке от додецилового с двенадцатью – чрезвычайно трудно (а это еще очень простой случай). То есть, для че– ловека, который помнит хоть самые общие положения школьного курса, и то должно быть ясно: слова "эколога" – бред.

Ну ладно, химия – предмет сложный, так хоть арифметику (третий класс) должны были бы знать! Простейший подсчет на клочке бумаги, на коленке, убьет наповал: даже если у "эколога" с его лабораторией есть некий чудесный метод анализа – по минуте на вещество – и то, чтобы идентифицировать миллион различных(!) веществ, им потребуется, ничем иным не занимаясь, прокорпеть только над волжской водой почти семнад– цать тысяч рабочих часов, более двух тысяч рабочих дней, шесть лет работы без праздников и выходных. Над невской водой – еще три года и т.д.

Дремучесть, дремучесть! Вот на что они рассчитывают, когда лгут толпе, и, выходит, не так уж плохо знают свою паству. Если абсурдные цифры "эколога", которые у нормального человека со средним образова– нием должны усмешку вызывать, проглатываются с горящими глазами, то уж бредни позамысловатее и подичее, вроде "жидомасонского заговора", "сионистской диктатуры" и т.п., должны проходить, как маслом смазан– ные.

А "эколог" продолжал завывать: "Устье для реки то же самое, что печень для человека! А это устье перегораживают плотиной! Давайте предложим тем, кто это построил, разрезать себе печень и вставить ту– да пластину! И посмотрим, как они будут жить!!…" Сидящий на переднем плане с каменной физиономией вожак ленинградской "Памяти", в прошлом никому не ведомый кинорежиссер, демонстративно поднял руки для апло– дисментов. Аудитория накалена: возбужденные лица, вытянутые шеи. Ка– жется, сейчас завоют в унисон оратору, как волки. Неужели так просто овладеть толпой? Неужели так мало для этого нужно? Да, дело сделано. Распалены до того, что ткни сейчас "ученый" пальцем, да выкрикни ко– манду – бросятся по его мановению на кого угодно и разорвут.

Я выключил телевизор. Только и подумалось: бедная, бедная Волга! Погубители твои, советские гидростроители да промышленные ведомства, не так были для тебя страшны, как эти самозванные спасатели. Что ж, какова идеология, такова и наука.

Впрочем, шулерство старого "эколога" выглядит почти безобидным в сравнении с яростными устремлениями новых течений в русском фашизме. Молодые нацистские идеологи отбрасывают последнее притворство. В от– личие от претендующих на респектабельность отечественных наследников Альфреда Розенберга, разыгрывающих роли писателей и ученых, младофа– шисты не собираются изображать из себя ни защитников природы, ни спа– сителей отечественной науки. А в отличие от старых черносотенцев из "Памяти", которых они презирают и называют "бородачами" и "лапотника– ми", не только не боятся достижений научно-технического прогресса, но уверены, что сумеют использовать их для утверждения своего господ– ства.

Д.П.Петров в статье "Станет ли земля снова плоской", опубликован– ной в журнале "Свободная мысль" (N6,1998), приводит характерное вы– сказывание одного из таких мыслителей. Среди обычного мистического бреда о "мифологии силы и воли", о "чистоте крови", о "нормальном ус– тройстве общества, основанного на расистской идеологии", вдруг проры– вается: "Модель русского нового порядка – царство Иоанна Грозного. Православный фундаментализм плюс современные технологии. Государь за сверхмощным компьютером". И т.п.

Не следует удивляться ни храбрости молодых нацистов (даже компью– теров не страшатся, подавай им сверхмощный!), ни тому, что мракобе– сы, идеал которых кровавая опричнина, тянутся к современным техноло– гиям. Фашисты остаются фашистами, и самые последние достижения на– уки им представляются лишь особо эффективным м е х а н и ч е с к и м устройством, чем-то вроде сказочного меча-кладенца, который можно за– хватить в свои руки и вознести над презираемой ими человеческой мас– сой, чтобы привести ее к ужасу и покорности.

И здесь мы подходим к тому, что на рубеже нового, XXI века стано– вится самой страшной угрозой.

Собственно, одних проявлений фашизма, о которых мы говорили выше, хватило бы для смертельной угрозы России и всему человечеству. Но, к сожалению, ими дело не ограничивается. Вспомним подлинно научное, предельно краткое и вместе с тем исчерпывающее определение всех раз– новидностей мирового зла, которое дал Антуан де Сент-Экзюпери в 1941 году: «Я буду сражаться против всякого, кто провозглашает превосход– ство какого-то одного обычая над другими обычаями, одного народа над другими народами или одной идеи над другими идеями».

Носители всевозможных отсталых, безумных, античеловеческих идей и обычаев существовали в организме цивилизации всегда, как разнообраз– ные болезнетворные микробы. Но многие из этих "зародышей" не пред– ставляли большой опасности до тех пор, пока именно ненавистный им на– учно-технический прогресс не создал немыслимые прежде возможности для реализации их смертоносных устремлений.

Выбранный нами образ представит более наглядную картину: гуманная пуля, превысив в полете к Цели некую критическую скорость, сама вы– звала резкое увеличение сопротивления своему движению. Явление, из– вестное в аэродинамике, где преодоление звукового барьера порождает перед летящим телом "скачок уплотнения".

Герцен боялся когда-то появления "Чингиз-хана с телеграфом и кон– грэвовыми ракетами". (Были в середине XIX века такие изобретенные ан– гличанином Конгрэвом ужасные ракеты на дымном порохе, пролетавшие чуть не целую милю.) Нынешние чингиз-ханы пользуются спутниковыми те– лефонами, сделанными в развитых странах, а что касается всяческих "конгрэвовых ракет", их потихоньку воруют или клепают сами.

Научно-технический прогресс необыкновенно упростил для чингиз-ха– нов эту задачу. Не нужно мобилизовывать все силы нации, развертывать мощный научно-производственный комплекс, вступать в соревнование с ненавистными демократическими обществами. Не нужно даже имитировать заботу о развитии науки и культуры, как это делали европейские фа– шистские режимы.

Вся нация решительно загоняется во мрак средневековых догм и обы– чаев. Академик Никита Моисеев в начале 90-х писал об Иране до и после "великой исламской революции" 1979 года: "Еще недавно в этой стране были первоклассные университеты и исследовательские центры, кипела интеллектуальная и культурная жизнь. И за несколько лет страна верну– лась к образу мысли и стандартам поведения девятого века".

Создаются только сравнительно небольшие группы специалистов, раз– деляющих идеологию режима или просто купленных за хорошие деньги. Ис– пользуя открытую научно-техническую информацию, закупая в развитых странах так называемое "оборудование двойного назначения", технологи– ческие установки, материалы, при минимуме собственных исследователь– ских работ можно наладить производство оружия массового уничтожения. Тот же Иран уже испытывает ракеты средней дальности, способные доле– теть до Москвы, а разрабатывает межконтинентальные баллистические ра– кеты и ядерные боеголовки.

Не отстают и международные террористические организации. Только в первой половине 1999 года, еще в мирное время, до вторжения боевиков в Дагестан, до взрывов домов в Москве и начала второй чеченской вой– ны, наша пресса ("Аргументы и факты" и др.) несколько раз с тревогой сообщала о том, что агенты из Чечни назойливо кружат вокруг двух рос– сийских НИИ, связанных с разработкой бактериологического оружия, а спонсор исламских террористов миллиардер Усама бен Ладен предлагает любые деньги за ядерную боеголовку или хотя бы за материалы для ее изготовления.

А процесс – развивается. Сопротивление полету нашей гуманной пули с ростом ее скорости начинают оказывать все более и более мелкие час– тицы враждебной среды. Человеку с психическим складом Гитлера теперь не обязательно провозглашать идею исключительности целой нации, не обязательно завоевывать власть в государстве. Достаточно провозгла– сить идею исключительности небольшой группы своих приверженцев и установить абсолютную власть над ней. (Приверженцы всегда найдутся, в соответствии с правилом Марка Твена: "Нет такого осла, которому не стал бы поклоняться еще больший осел".) Так рождаются террористичес– кие группировки и тоталитарные секты. Вследствие огромной избыточной мощи порожденных наукой – даже устаревших – средств уничтожения, от них может исходить не меньшая опасность, чем от целых фашистских го– сударств.