Текст книги "Гуманная пуля"

Автор книги: Захар Оскотский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Любому другому такие филиппики стоили бы головы. Павлова защищала всемирная слава. Да вольнодумствующий гений по-своему был и полезен режиму: его безнаказанность свидетельствовала перед всем миром о на– учных и гражданских свободах, якобы существующих в стране. Примеча– тельно и то, что роль диссидента досталась именно ученому-естествен– нику. Философу, экономисту, историку, не говоря уже о писателе, не простили бы и сотой доли. Сразу уничтожили бы. А Павлов даже мог по– зволить себе не принять главу правительства, председателя Совнаркома Молотова, пришедшего не в тот час, когда они условились встретиться.

Правда, не стоит, наверное, и впадать в крайность, представляя ве– ликого физиолога только яростным врагом системы, как это делают неко– торые современные авторы. В перестроечные годы появились публикации, показывающие, что при всей оппозиционности Иван Петрович Павлов, если не сжился, то по-своему сработался с советским строем. Так, весьма теплое отношение было у него к С.М.Кирову. Его он выделял из осталь– ной советской верхушки, доверял ему, принимал в любое время. Киров же, в свою очередь, всячески подчеркивал, что не вмешивается в твор– ческие дела ученых (Сб. "Репрессированная наука" под ред. М.Г.Ярошев– ского, вып. II, СПб, 1994).

А вот что писал Павлов в президиум Академии наук СССР в ответ на требование представить научный план возглавляемого им института: "Мы работаем без плана, увлекаемые, так сказать, током самого исследова– ния… И это не только не мешает делу, а вернее сказать, способствует тому, что новый материал накапливается неудержимо" ("Вопросы истории естествознания и техники", N4, 1989). Прекрасно сказано, однако такой метод работы возможен лишь при условии неограниченного государствен– ного финансирования и, что еще важнее в условиях дефицитной экономи– ки, привилегированного снабжения. Видно, что и то, и другое И.П.Пав– лов, в отличие от дореволюционных времен, уже воспринимал, как само собой разумеющееся.

А атмосфера в науке, как и во всей стране, год за годом сгущалась. Ортодоксальные мракобесы и просто воинствующие бездари, жаждавшие карьеры, яростно обвиняли своих научных противников в идеализме и ме– тафизике, в непонимании законов диалектики и прочем, что по тем вре– менам означало обвинение в политической неблагонадежности. Разраста– лись репрессии. И все же, до середины тридцатых годов научно-техни– ческий прогресс в СССР шел на удивление успешно. Не только осваива– лись готовые западные технологии и научные методы в ходе индустриали– зации, но было множество собственных достижений. Прежде всего, конеч– но, в оборонных отраслях, наиболее щедро финансируемых.

Так, работы по радиолокации, проводившиеся в Ленинграде П.К.Ощеп– ковым, поначалу опережали английские. Специальное КБ по радиолокации было создано еще в конце 1933 года, первые успешные эксперименты по радиообнаружению самолетов проведены в январе 1934 года, а к началу 1935 года был изготовлен опытный образец зенитного радиолокатора.

В начале тридцатых годов советские ученые и конструкторы лидирова– ли и в создании нового, перспективнейшего класса летательных аппара– тов – вертолетов. Особенно выделялись машины, создававшиеся под руко– водством профессора А.М.Черемухина. Он лично их и испытывал. В авгус– те 1932 года Черемухин на вертолете 1-ЭА достиг высоты более 600 м, что явилось по тем временам феноменальным достижением, но из-за се– кретности не было зарегистрировано, как мировой рекорд. (До этого вертолеты поднимались на считанные десятки метров.)

Вообще, если согласиться с мнением, что самым наглядным показате– лем научно-технического развития страны является авиация, то Совет– ский Союз 1935-36 года придется признать едва ли не ведущей державой: наша военная авиация (пассажирская пребывала в зачаточном состоянии) была в это время передовой. Истребитель И-16, созданный под руковод– ством Поликарпова (после его освобождения) и бомбардировщик СБ, соз– данный под руководством Туполева (до его ареста) составили эпоху в мировом авиастроении. Это были первые выпускавшиеся массовой серией самолеты, выполненные по схеме гладкого моноплана с убирающимся шас– си, развивавшие скорость свыше 400 км/час.

Очень успешно развивалась физика. Именно в тридцатые годы заявили о себе многие талантливые, тогда еще совсем молодые теоретики и экс– периментаторы, которым в близком будущем суждено было стать создате– лями отечественного атомного оружия.

В полную мощь развернулась геологическая наука. Были исследованы громадные территории, до того почти неизученные. Открыты многочислен– ные месторождения, обеспечившие развитие страны на десятки лет впе– ред.

В сфере медицины в тридцатые годы работали свыше 50 научно-иссле– довательских институтов. Наша медицинская наука отвечала мировому уровню, многие ученые заслужили всемирную известность. Самых впечат– ляющих успехов добилась эпидемиология, искоренившая массовые инфекци– онные болезни, бывшие в прежнее время бичом населения.

Наука не могла противостоять впрямую теряющему рассудок режиму. Но реально получалось так, что в раздавленном обществе, среди всеобщей рабской покорности, только она одна – своими средствами – и сопротив– лялась безумию, спасая страну. В свою очередь, финансовое и матери– альное обеспечение науки было одним из немногих разумных действий тогдашнего режима вообще, а среди них, несомненно, важнейшим.

Кстати, оплата труда научно-технической интеллигенции была в трид– цатые годы самой низкой за всю советскую историю. Ученых относили к категории "служащих", что означало мизерную зарплату и скудные нормы снабжения по карточкам (до их отмены в конце 1934 года). Творческую энергию интеллигенции питали любовь к науке, патриотизм, а во многих случаях – и неутраченная еще вера в идеалы социализма. Казалось, что беззакония и дикости – нечто временное, преходящее, что такое явное безумие просто не может долго продлиться.

По свидетельству современников, даже честная бедность служила своеобразным стимулом для творческой работы. Занятия наукой и тех– никой означали пусть не материальный, но духовный прорыв из убогого, бесправного быта в высокий мир, где знания и мысль становятся решаю– щей силой. И с 1926 по 1937 год число научных работников и инженеров в Советском Союзе возросло в 5 – 6 раз.

А потом – пламенем термоядерной вспышки полыхнул всеуничтожающий взрыв Большого террора. До той поры, а также в более позднее, после– военное время безумие сталинского режима имело некие определенные (хотя и безумные) цели, и в действиях его прослеживалась некая (хотя и безумная) логика. Большой террор был пароксизмом безумия в чистом виде, вне всякой осмысленности.

Игорь Ефимов в одной из своих статей утверждает, что Большой тер– рор породила ненависть посредственности, воплощением и выразителем стремлений которой был Сталин, к таланту. Поэтому, мол, истребляли прежде всего специалистов. Нет сомнений, в той мясорубке зависть и ненависть "низковольтных" (по выражению Ефимова) к "высоковольтным", худших к лучшим, справляли свое страшное торжество. Но в целом, гипо– теза Ефимова – еще одна попытка увидеть хоть какую-то, пусть чудовищ– ную логику там, где никакой логики быть не могло.

И не только в том дело, что для расчистки дороги перед бездарью и приведения настоящих специалистов в состояние ужаса и покорности не требовалось такого массового истребления последних. Расстрельные спи– ски по нашему городу 1937 – 1938 г.г., публиковавшиеся в ленинград– ских газетах в конце 80-х – начале 90-х, показывают, что среди погиб– ших соотношение интеллигенции и рабочих, в том числе самых неквалифи– цированных – землекопов, грузчиков, возчиков, сторожей, – было при– мерно таким, как в действительности того времени.

Другое дело, что погибали – независимо от образования и таланта – прежде всего самые порядочные, не способные на доносы и подлость. И другое дело, что, хоть каждая человеческая жизнь бесценна, истреб– ление именно специалистов, тем более накануне войны, имело последст– вия, несравнимые с их чисто арифметическим числом. Да и само число – даже в общей массе загубленных – было огромным. Ведь инженеры и уче– ные целых отраслей, важнейших, оборонных, подчистую пошли в пыточные кабинеты, в расстрельные подвалы, в лагеря. Полностью были разгром– лены авиационные, кораблестроительные, ракетные НИИ и КБ. (Вертолет– чик Черемухин угодил в одну тюрьму с Туполевым. Конструкцию вертолета первым довел до серийного производства русский эмигрант Сикорский в США.)

Да что оборонные отрасли! Невиннейшая научная организация, где ни– какого вредительства и выдумать невозможно, Пулковская обсерватория, гордость нашей науки, "астрономическая столица мира", как ее называли еще с ХIХ века, подверглась такому погрому, что за 1937-38-й годы не выпустила ни одного отчета о научной работе. Их место заняли отчеты об инвентаризации книг и рукописей библиотеки и архива обсерватории (вычищались труды репрессированных ученых).

Пожалуй, некую сумасшедшую логику можно усмотреть лишь в том, что раньше других отраслей начала страдать и в итоге, даже на общем фоне, сильнее всех пострадала – биология. Мысль о вредительстве с помощью невидимых глазу микробов показалась сотрудникам ОГПУ-НКВД наиболее удачной для фабрикации дел, поэтому в среде микробиологов массовые репрессии шли уже с 1930 года.

К тому же, разрушив сельское хозяйство, режим требовал от биологи– ческой науки быстрого повышения урожайности, выведения сверхэффектив– ных сортов и пород. Для карьеристов, интриганов, лжеученых вроде Лы– сенко это открывало широкие возможности (хотя и такие погибали), для честных исследователей – означало, по меньшей мере, крушение их дела, а чаще – мученическую смерть.

Кто знает, если бы Иван Петрович Павлов не умер в 1936 году, смог бы он уцелеть в адском пламени последовавших лет, защитила бы его ми– ровая слава? Гениальному и тоже всемирно признанному Николаю Иванови– чу Вавилову Сталин во время последней аудиенции в ноябре 1939 года презрительно бросил: "Ну что, гражданин Вавилов, так и будете зани– маться цветочками, лепесточками, василечками и другими ботаническими финтифлюшками? А кто будет заниматься повышением урожайности сельско– хозяйственных культур?" "Вождь" мог бы и Павлову что-нибудь столь же ядовитое процедить насчет его собачек, а потом отдать ежовским или бериевским палачам.

За последнее десятилетие о сталинском терроре сказано и написано столько, что, кажется, никакие, факты не способны больше поразить чи– тателя. Но мы всегда будем поражаться подвижничеству и патриотизму ученых, которые посреди пожара, будучи день за днем и год за годом на волосок от гибели, с непреклонным упорством трудились для своего на– рода.

Николай Вавилов погиб в тюрьме от голода, а вся страна в годы вой– ны сажала картошку сорта "лорх", по имени одного из немногих неарес– тованных вавиловских сотрудников – профессора А.Г.Лорха.

Не кто иной, как Владимир Иванович Вернадский, до революции – один из видных деятелей кадетской партии, сам потерявший в годы террора многих друзей и учеников, резко критически относившийся, как показы– вают дневники, писавшиеся им для себя, и к событиям, и к правите– лям, – не кто иной, как он, первым из наших ученых, в июле 1940 г. направил Молотову письмо с призывом срочно начать работы по использо– ванию атомной энергии урана. Вернадский тревожился, что наша страна может отстать в ядерной гонке. Он предвидел, чем это грозит.

Великий ученый и авиаконструктор, он же бесправный зэк, Андрей Ни– колаевич Туполев в 1940 году так обращался к своим сотрудникам, со– бранным из лагерей в "шарашку" (по воспоминаниям его помощника Леони– да Кербера):

"Нас не информируют, нам приказывают, однако только осел

может не видеть, что дело идет к войне. Не менее ясно, что

никто, кроме нас, спроектировать нужный стране бомбардиров-

щик не может. Мы любим свою родину не менее других и, на-

верное, больше, чем те, кто нас собрал сюда. Условия труд-

ные, а если отрешиться от личных огорчений и взглянуть ши-

ре – трагические. И, понимая все это, я ставлю перед вами

задачу, которую никто, кроме вас, не выполнит… Давайте

сожмем зубы и решим эту задачу. Времени у нас в обрез, но

надо успеть. В этом залог освобождения, нельзя нам в войну

оставаться арестантами, нельзя воевать в цепях".

И тюремное КБ Туполева создало самолет Ту-2, лучший фронтовой бом– бардировщик Второй Мировой войны. Равных ему не было ни у немцев, ни у наших союзников. Только из-за самодурства Сталина, который в 1942 году, вопреки доводам и просьбам специалистов, остановил по своему капризу начавшееся уже развертывание массового производства Ту-2, фронт до конца войны почти не получал этих превосходных самолетов.

Выдающийся микробиолог Лев Александрович Зильбер (старший брат пи– сателя Вениамина Каверина) в лагере на Печоре сумел разработать спо– соб получения особых дрожжей из ягеля – оленьего мха. Эти дрожжи были концентратом витаминов и в несколько дней спасали от смерти больных пеллагрой зэков. Зильбер, человек неуемной энергии и редкого мужест– ва, добился у начальства, чтобы его опыт борьбы с пеллагрой был широ– ко распространен в лагерях Крайнего Севера.

Несмотря на пытки, Зильбер не подписал на следствии никаких приз– наний своей "вины". А мысль его работала непрерывно в самых страшных условиях заключения. Именно в тюрьме и в лагере в 1940-1944 годах он сформулировал основополагающие идеи вирусно-генетической теории рака. Записал микроскопическими буквами на добытой с трудом папиросной бу– маге, прятал от соглядатаев. И драгоценную многостраничную рукопись, уместившуюся на нескольких десятках квадратных сантиметров и сверну– тую до размеров пуговицы, сумел передать при свидании – под неусыпным наблюдением охраны – близкому другу и сотруднице З.В.Ермольевой (со– здательнице отечественного пенициллина). Просил, если его не освобо– дят, напечатать рукопись под псевдонимом. Такой сюжет не придумал бы и Дюма.

И никакому воображению не представить, сколько могли бы сделать все эти люди, и погибшие, как Вавилов, и выжившие, как Туполев и Зильбер, и даже не бывшие в заключении, как Вернадский, – сколько могли бы они сделать, если бы жили и работали в нормальных условиях. Россия была бы сейчас богатейшей и могущественнейшей страной мира, а ускорение, которое наша наука придала бы гуманной пуле, наверное, позволило бы ей пройти сквозь многие преграды на пути к Цели.

Избиение Сталиным научно-технической интеллигенции подорвало обо– ронную мощь страны. Если в середине тридцатых годов наша военная тех– ника была передовой и темпы ее обновления не уступали западным, то в конце тридцатых, когда все крупные страны в предвидении новой мировой войны стремительно перевооружались, в СССР исследовательские и конст– рукторские работы были почти парализованы. Достаточно сказать, что в 1937-1940 годах в производство не поступил ни один новый тип самоле– тов. До самого конца 1940 года авиапромышленность выпускала отставшие от времени истребители И-16 и И-153. (Как сдержанно отмечает в своей книге, написанной в застойные времена, известный авиаконструктор и историк авиации В.Б.Шавров, «из-за отсутствия других, лучших объектов для загрузки серийных заводов».)

И все-таки, подвижничеством советской научно-технической интелли– генции новые, вполне современные образцы самолетов, танков, орудий, боеприпасов к началу войны были созданы.

Мы восхищаемся мужеством солдат, идущих в атаку под вражеским ог– нем, несмотря на то, что в их цепи то слева, то справа падают убитые и раненые. Так что сказать о мужестве наших ученых и инженеров в предвоенные годы? Сталинщина косила их пострашнее пулеметов. А им на– до было не просто идти под огнем, но творить! Высвобождать все ресур– сы мозга, включая интуицию и фантазию, чтобы в битве умов победить своих противников, вроде Вилли Мессершмитта. В тех-то условиях…

Они даже не имели естественного права на ошибку в своих поисках. Вот только один пример. В НПО, где работал автор этой книги, и в 70-е, и в 80-е годы еще вспоминали, как в 1940 году с предприятия (тогда завода Наркомата боеприпасов) органы НКВД "увели" 11 человек, которых больше никто и никогда не видел. При модернизации капсюлей к патронам авиационных пулеметов была допущена ошибка, приводившая к осечкам при стрельбе, а в некоторых случаях – даже к выходу пулеметов из строя. Ошибка исправимая (она и была быстро исправлена). В застой– ные времена за более серьезные просчеты расплачивались даже не выго– вором, а замечанием в директивном письме или сеансом мата в кабинете замминистра. Но тогда – погибли безвестно и страшно одиннадцать чело– век, одиннадцать чьих-то сыновей, мужей, отцов, одиннадцать необходи– мых стране специалистов. Те, кто принимал какое-то участие в неудач– ной работе, и те, кто не имел к ней никакого отношения.

Вот в таких условиях трудились накануне войны и честно выполнили свой долг все эти люди, и заключенные, и "вольные". Начиная от все– мирно известных авиаконструкторов, таких, как Туполев и Ильюшин, и кончая теми, чьи имена вспомнят сейчас только считанные специалисты, например, конструктором зенитных орудий Логиновым или химиком Леди– ным, отработавшим в 1940 году на основе гексогена мощные взрывчатые составы для снаряжения боеприпасов.

(Задумаемся над печальной особенностью нашей общей памяти и психо– логии: имена всевозможных подонков советского и дореволюционного вре– мени кочуют из публикации в публикацию. Обычно предаются проклятию, иногда поднимаются на щит – национал-патриотической прессой. Но так или иначе, держатся на слуху. А имена людей, которым страна обязана самим своим существованием, даже не то что забыты, просто никого не интересуют. Чего ждать от молодежи, взрастающей в таком информацион– ном поле?)

Да, эти люди выполнили свой долг. И не их вина, что созданные ими прекрасные образцы вооружений летом 1941 года промышленность толь– ко-только начала осваивать. Не их вина, что Красная Армия, сама обезглавленная и подставленная Сталиным под внезапный удар, вступила в механизированную войну, оснащенная безнадежно устаревшей техникой.

Пропаганда застойных лет вовсю эксплуатировала тему подвига со– ветских солдат и офицеров, остановивших в начальный период войны вра– жеское нашествие. Конечно, они были героями. Но в чем конкретно за– ключался их героизм? Героизм летчиков, которые на истребителях И-16 с их скоростью 450 километров, фанерными фюзеляжами, незащищенными бен– зобаками, без радиостанций, вступали в бой с «мессершмиттами» (ско– рость на сотню километров больше, живучая цельнометаллическая конст– рукция, надежная радиосвязь между собою и с землей)? Героизм танкис– тов, которые на легких танках БТ с 13-миллиметровой броней сходились с немецкими средними Т-III и Т-IV, закованными в 30-миллиметровые бронепанцири? Наконец, героизм красноармейцев, которые пытались оста– новить те же немецкие танки единственным оружием – бутылками с горю– чей смесью, потому что никаких других противотанковых средств просто не было?

Что – конкретно – могли они сделать при всем своем героизме? Толь– ко одно: постараться подороже продать свою жизнь. То есть, все равно погибая, попытаться (если повезет) причинить противнику хоть какой-то ущерб. В советской литературе бытовало ироническое отношение к япон– ским камикадзе. Конечно, одурманенные пропагандой, они погибали за неправое дело. Тысячами. Наши камикадзе, за правое дело, погибали миллионами.

Полтора года длился так называемый "начальный период" войны. Пол– тора года, пока военные заводы, эвакуированные в Сибирь и на Урал (если бы к войне подготовились и нашествие не проникло в глубь стра– ны, их бы не пришлось перевозить!) укоренялись на новых местах, ино– гда просто в чистом поле, пока осваивали выпуск новых образцов техни– ки, Красная Армия терпела страшные поражения и отступала. В конце 1942 – начале 1943 года перестройка промышленности завершилась, на фронт пошел мощный поток современных вооружений и боеприпасов, и в ходе войны, по официальной советской терминологии, произошел "корен– ной перелом".

Совершенно прав петербургский ученый и публицист Ю.П.Петров, когда утверждает, что главный вклад в этот "перелом" внесла научно-техни– ческая интеллигенция (факт, который в советское время не то чтобы за– малчивали, но и не слишком акцентировали, предпочитая воспевать тру– довой героизм рабочего класса).

Война заставила считаться с интеллигенцией. Война показала, что научная и инженерная мысль является решающим фактором победы. Так, например, когда понадобилось резко увеличить выпуск винтовок, на ору– жейных заводах подняли из архивов и пересмотрели все отклоненные прежде изобретения и рационализаторские предложения. Большинство внедрили, и за короткий срок выпуск винтовок возрос вдвое.

Несмотря на усиливавшийся износ оборудования, которое в военное время невозможно было заменить, несмотря на низкую квалификацию ос– новной массы рабочих (женщин, подростков), поток технических решений обеспечивал непрерывное снижение трудоемкости, а значит, рост произ– водства. Так, на изготовление одной 76-мм дивизионной пушки ЗИС-3 конструкции В.Грабина в 1942 году затрачивалось 1029 станкочасов, в 1943 году – 909, в 1944 году – всего 475. Для соединения броневых де– талей взамен трудоемкой клепки под руководством академика Е.О.Патона были отработаны самые прогрессивные в мире методы электросварки. По– добных примеров можно привести множество.

Причем, во второй половине войны Красная Армия не только получала оружия намного больше, чем немецкая. Оружие это, как правило, было совершеннее вражеского. Наша научно-техническая интеллигенция (после всех сталинских кровопусканий!) и здесь одержала победу над нацист– скими специалистами. Бронированные штурмовики Ил-2 и Ил-10 Ильюшина с мощными моторами Микулина, истребители Ла-5ФН и Ла-7 Лавочкина с не– превзойденными по надежности моторами Швецова, средние танки Т-34 Ко– шкина, Морозова, Кучеренко, тяжелые танки ИС-2 Котина и Духова были лучшими боевыми машинами своего класса не только на советско-герман– ском фронте, но и во всей Второй Мировой войне.

"Производительность труда" наших инженеров и ученых в годы войны кажется невероятной. Так, например, основу огневой мощи сухопутных войск Красной Армии составляли гаубицы и пушки калибров 122 и 152 мм, созданные в КБ великого артиллерийского конструктора Федора Федорови– ча Петрова. Аналогичные немецкие (а также американские и английские) артсистемы уступали его орудиям настолько, что и сравнивать их не– серьезно. В разгар войны КБ Петрова непрерывно разрабатывало и испы– тывало новые образцы, модернизировало прежние, осуществляло авторский контроль за серийным производством на заводах. И при этом громадном объеме работ численность КБ вместе с чертежниками и копировщицами ("ксероксов" не было, каждый из бесчисленных чертежей надо было для светового размножения вручную скопировать тушью на кальку), вместе со всем обслуживающим персоналом – не превышала 60-70 человек. Таких ре– зультатов, конечно, не добиться только принуждением и угрозой репрес– сий. Такую энергию дают сознание правого дела и подлинный патриотизм.

Советские инженеры и ученые выковали Победу. А то, что даже в кон– це войны, когда наша армия получала больше техники, чем вражеская, да притом лучшего качества, ее потери все равно были выше немецких, мож– но объяснить только тем, что советские полководцы, за редкими исклю– чениями, просто не умели и не хотели беречь солдатские жизни. То есть, по-настоящему так и не научились воевать.

7 августа 1945 года, на следующее утро после взрыва атомной бомбы над Хиросимой, одна из американских газет поместила под своим заго– ловком вместо даты выхода: «Второй день Первого года Первого века Атомной эры».

Действительно, началась новая эра. Достижение политических целей сталинского режима, – а целью становилось, ни больше, ни меньше, ми– ровое господство, – теперь целиком зависело от науки. Требовалось создать атомное оружие, реактивную авиацию, ракетную технику.

И Сталин принимает решение, во-первых, поощрить ученых, значитель– но повысив им оклады. Обстоятельство, которому, казалось, можно толь– ко радоваться. Все и радовались, благодарили и славили вождя. Встре– вожился один-единственный человек – мудрый и бесстрашный Петр Капица. В марте 1946 года, сразу после того, как вышло постановление о новой системе оплаты, он направил Сталину письмо с возражениями против ус– тановленных методов оценки научного труда – в зависимости от должнос– ти и ученой степени, а не от эффективности работы. Капица предвидел опасные последствия и был совершенно прав, но на его предупреждения не обратили внимания (хорошо еще, сам за них не пострадал).

А во-вторых, – и это главное, – остро, как никогда, нуждаясь в на– уке, сталинщина не могла допустить, чтобы научный мир ощутил себя са– мостоятельной силой. Нужно было раздавить интеллект еще сильней, чем прежде, и в то же время добиться от него невиданной продуктивности в создании новых видов оружия.

То есть, Сталин попытался решить задачу, которая оказалась не под силу Гитлеру: окончательно разрушить двуединую природу научно-техни– ческого прогресса, уничтожить вместе с гуманной компонентой свободу творчества, сохранив и усилив эффективность одной только смертоносной составляющей.

Методы решения были чудовищно примитивны, они порождались больным сознанием. Но, в отличие от пароксизма 1937 года, в послевоенном бе– зумии сталинской научной политики была "своя система", была последо– вательность, и это обеспечило временный успех.

После короткого (конец 1945 – начало 1946 года) оживления междуна– родных контактов советской науки, связи с зарубежными научными круга– ми были решительно оборваны. Одна за другой пошли по нарастающей гро– мовые кампании "борьбы с раболепием и низкопоклонством перед западной наукой", "утверждения приоритета отечественной науки и техники", "борьбы с безродным космополитизмом".

Самой, так сказать, технологически простой была кампания борьбы с "космополитами", то есть, с учеными еврейского происхождения, которых шельмовали, повсеместно выгоняли с работы (даже академика Абрама Фе– доровича Иоффе выгнали из Физико-технического института, который он создал и которым руководил свыше 30 лет), часто репрессировали. Объ– ект преследований был очевиден и замаскироваться никак не мог: "пятый пункт" в анкете – собственный или одного из родителей – сразу выдавал преступника.

При всей простоте, кампания по борьбе с космополитами была, пожа– луй, и самой эффективной с точки зрения целей, поставленных режимом: научный мир, сплоченный недавними военными испытаниями, ожидавший после Победы каких-то перемен к лучшему, был расколот вдребезги и на него нагнали хорошего страха.

Другие кампании требовали организации и режиссуры. Впрочем, по– скольку безумие, в отличие от нормального мышления, тяготеет к шабло– нам, к единому шаблону все быстро и свелось.

В каждой отрасли науки выбиралась подлежащая разгрому "лженаучная" и "упадническая" (полное уже совпадение с нацистской терминологией) концепция, созданная, конечно, американскими реакционерами. Обнаружи– вались ее злонамеренные последователи в рядах советских ученых. Им противопоставлялась абсолютно правильная, философски выдержанная кон– цепция отечественного классика, давно покойного и потому бессловес– ного и беззащитного. Правильную теорию отстаивал и развивал современ– ный деятель, носитель "прогрессивных" идей, имеющий сплоченный штаб погромщиков и пользующийся поддержкой власти.

Освещение кампаний обеспечивалось всей мощью пропагандистского ап– парата – газет, радиовещания, огромной сети политпросвещения. Извест– ные узкому кругу специалистов научные тонкости, – будь то вопросы химических связей, локализации нервных функций, отношения между лек– сикой и грамматикой, – требовалось знать всему народу. Такого размаха "научной популяризации" не было еще в истории человечества. Делалось это сознательно, для отвлечения людей от тягот послевоенной жизни, или просто в порядке общего сумасшествия, – наверное, и тогда невоз– можно было понять, а уж теперь тем более.

Так или иначе, пропаганда вдалбливала миллионам людей, кто "прав", кто "неправ" в научных спорах. И положение заклейменных "неправых" становилось трагическим. Им приходилось либо униженно каяться, либо становиться жертвами репрессий. Зачастую от изгнания с работы и арес– та не спасало и покаяние.

Наиболее известен разгром генетики, на примере которого четко про– слеживаются все компоненты схемы. Реакционная теория – "менделизм – вейсманизм – морганизм", по фамилиям основоположников этой науки. По– койный отечественный классик – известный садовод И.В.Мичурин, скон– чавшийся в 1935 году. (Практиком он был, действительно, выдающимся, но никаких теоретических трудов не оставил, если не считать знамени– того изречения, украшавшего еще и в семидесятые годы все школьные ка– бинеты биологии: "Мы не можем ждать милостей от природы, взять их у нее – наша задача".) Современный лидер "прогрессивной мичуринской би– ологии", конечно, Трофим Лысенко.

Кульминацией кампании стали в 1948 году погромная августовская сессия Академии сельскохозяйственных наук и приказ министра высшего образования Кафтанова, согласно которому все генетики и все сочувст– вующие одним махом были уволены из всех вузов.

Итогом кампании, помимо бесчисленных человеческих трагедий, стала полная катастрофа отечественной биологии. В школах и вузах вместо би– ологических наук в головы молодого поколения вбивалась чудовищная смесь измышлений под названием "мичуринская биология". Как строжайшая тайна, скрывались огромные успехи западной науки, которая стремитель– но приближалась к раскрытию молекулярных механизмов двух самых карди– нальных биологических процессов: наследственной передачи признаков и синтеза белка.

В 1953 году Уотсон и Крик расшифровали молекулярную структуру ДНК, тем самым раскрыв путь к выяснению структуры генов, к вскрытию меха– низмов их самовоспроизведения и их предопределяющего влияния на син– тез белков. Гуманная пуля пронизала преграду, за которой впервые, – пусть еще в невероятной дали, но уже реально, – стала различима ее Цель. А Лысенко и его команда продолжали остервенело отрицать само существование генов и вообще каких бы то ни было специальных матери– альных основ наследственности.