Текст книги "Глобализация и спираль истории"

Автор книги: Юрий Кузовков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 30 страниц)

Что касается региональной модели развития как альтернативы глобализации, то все исторические примеры показывают стабильность экономического развития стран, развивавшихся по такой модели, обособленно от внешнего рынка. Такое развитие никогда не бывает слишком быстрым: даже США потребовалось целое столетие (1860-е – 1960-е годы) жесткого протекционизма, чтобы вывести страну в бесспорные лидеры мировой экономики. До этого для достижения той же цели Англии потребовалось полтора столетия протекционизма (конец XVII в. – середина XIX в.), а Германии, где эта задача была намного сложнее ввиду политической раздробленности и отсутствия единого емкого внутреннего рынка – два с половиной столетия протекционизма (середина XVII в. – начало XX в.). Но во всех трех приведенных примерах развитие шло неуклонно, без серьезных спадов и кризисов, опережая все страны, развивавшиеся в рамках глобальной рыночной экономики.

Еще одна особенность глобализации в экономической сфере состоит в том, что резко возрастает потребность в мобильной рабочей силе, а также в недееспособной рабочей силе, то есть к такой, по отношению к которой у работодателя не возникает никаких обязательств. Это вытекает из усиления конкуренции и нестабильности: предприниматели вынуждены искать способы, как уменьшить риски, связанные с резкими изменениями экономической ситуации. При этом понятно, что, чем меньше «лишних» инвестиций и обязательств, тем бизнес более устойчив к резким изменениям конъюнктуры. Например, если брать на работу только нелегальных иммигрантов, то для производства не требуется ни сооружения производственного помещения, отвечающего современным требованиям, ни обеспечения рабочих нормальным жильем: достаточно арендовать какой-нибудь сырой подвал для работы и бараки или вагончики для проживания иммигрантов. В случае кризиса, обвала рынка или внезапно нахлынувшей конкурирующей импортной продукции такой бизнес можно немедленно свернуть, не понеся ни копейки финансовых потерь: аренду расторгнуть, а рабочих-иммигрантов выгнать на улицу.

Конечно, можно утверждать, что всегда были и будут нечистоплотные предприниматели, занимающиеся таким бизнесом. Но глобализация очень усиливает стимулы к этому, как уже было сказано, ввиду резко возросшей нестабильности. Кроме экономической логики, этот тезис легко подтвердить целым рядом исторических примеров. Данное явление: эксплуатация, – появлялось во все эпохи глобализации, которые выше были обозначены, причем, появлялось в массовом масштабе. В прошлом наиболее частым случаем эксплуатации являлось рабовладение. Как известно, рабство как таковое существовало в самые разные эпохи, но чаще в виде домашнего рабства. А вот использование рабов в массовом масштабе и преимущественно для коммерческих целей (в сельском хозяйстве, производстве, сфере услуг), то есть для получения прибыли, мы видим во все эпохи глобализации. Примеры хорошо известны: восточное Средиземноморье в середине II тысячелетия до н. э., Ассирия и Вавилон в первой половине I тысячелетия до н. э., эллинистический мир в V–III вв. до н. э., Древний Рим с III в. до н. э. по I в. н. э., Китай со II в. до н. э. по II в. н. э., Средиземноморье в VI–VII вв., Киевская Русь-Византия-арабский мир в X–XI вв., Южная Европа в XIV–XV вв. ([160] р.178), колонии западноевропейских государств в Африке, Азии и Америке в XVIII–XIX вв., США до 1860-х годов. Даже в последние десятилетия (после начала современной глобализации) мы видим всплеск коммерческого рабовладения в виде международных сетей сексуального рабства. Как видим, все эти периоды расцвета рабовладения совпадают с теми периодами или эпохами, когда соответствующие страны оказывались в зоне влияния глобальной экономики. Причем, не вызывает сомнения, что рабовладение позволяет бизнесу достичь всех тех же целей, что и нелегальная иммиграция, а именно: минимизировать инвестиции в целях собственного выживания в условиях высокой конкуренции и нестабильности. Для организации процесса работы и содержания рабов требуется так же мало инвестиций, как и в отношении нелегальных иммигрантов. Единственной серьезной инвестицией является покупка самого раба, поэтому, как уже говорилось, как только источники поступления дешевых или бесплатных рабов иссякали, то прекращалось и массовое рабовладение (см. Комментарии к главе II).

Но и в те периоды глобализации, когда по тем или иным причинам массовое использование рабов оказывалось невозможным или невыгодным, предприниматели находили ему замену в лице какой-либо другой недееспособной рабочей силы. В современном мире такой заменой является нелегальная иммиграция, а положение нелегальных иммигрантов, работающих на подпольных производствах, часто ничем не отличается от положения рабов. И массовый характер этого явления сегодня вряд ли имеет смысл отрицать: по оценкам, число нелегальных иммигрантов и в США, и в Западной Европе, и в России исчисляется десятками миллионов человек. В предыдущую эпоху глобализации (конец XIX в. – начало XX в.) таким явлением массового использования недееспособной рабочей силы стало привлечение в массовых масштабах к производству детей и женщин, в том числе на тяжелую и вредную работу с ненормированным рабочим днем, достигавшим, как правило, 13–14 часов в день.

В средние века в условиях глобализации происходили похожие явления. В частности, начиная примерно с ХII-ХIII в. в Англии и Италии, и несколько позже – в других странах Западной Европы происходила ярко выраженная тенденция переноса промышленных производств из города в сельскую местность ([ИЗ] рр.48–49). При этом всю работу выполняли крестьяне, работая у себя дома, а роль предпринимателя состояла лишь в том, что он размещал заказ, предоставлял сырье и забирал готовую продукцию, не делая никаких инвестиций и не неся никаких потерь, в случае если бизнес не состоялся. Кроме того, если в городах существовали гильдии ремесленников, которые защищали интересы работников отрасли, то есть играли в средние века роль профсоюзов, то в сельской местности интересы крестьян не были ничем защищены. Поэтому они легко могли стать жертвой обмана или просто объектом самой дикой эксплуатации, что и имело место в действительности. Не случайно первые массовые восстания пролетариата в Западной Европе были именно восстаниями такого сельского пролетариата. В 1343 г. тысячи чесальщиков, красильщиков и прядильщиков шерсти, работавших в селах в окрестностях Флоренции, организовали массовые выступления под лозунгами «Смерть жирным горожанам!». В последующие годы серия восстаний сельского пролетариата прокатилась по всей северной Италии ([7] с. 16).

Порочность указанной практики вынесения производства в сельскую местность хорошо видна на примере России, где аналогичные явления возникли в конце XIX в., в период бурного развития капитализма, и где они хорошо известны по многочисленным описаниям. В качестве так называемых кустарей в России работало 7–8 миллионов крестьян ([191] р.539) – число, сопоставимое с общим трудоспособным населением таких стран, как Англия или Италия в конце XIX в. Кустари изготавливали самые разные изделия, даже, например, такие, как самовары. Работа по изготовлению самовара делилась на 6 стадий; каждый кустарь выполнял только одну из них и передавал полуфабрикат предпринимателю, который оплачивал его труд и отвозил полуфабрикаты следующему кустарю. Работали кустари обычно в своих избах, создавая антисанитарные условия и для жизни, и для работы. Ни длительность рабочего дня, ни техника безопасности, ни привлечение к работе детей ничем не регулировались и не ограничивались. При этом кустари имели весьма слабое представление о стоимости своего труда, у них не было никакой организации, способной защитить их интересы, и поэтому они полностью зависели от предпринимателя и в основной массе работали буквально за гроши: их средний заработок был в несколько раз ниже средней зарплаты российских фабричных рабочих. Разумеется, предпринимателям была очень выгодна такая организация работы: им не надо было строить фабричное помещение, жилье для размещения рабочих, выполнять требования трудового законодательства и т. д. В случае кризиса или затоваривания они могли быстро свернуть все кустарные производства, бросив крестьян на произвол судьбы, еще и не заплатив им напоследок.

Указанное явление было очень широко распространено и в Западной Европе вплоть до середины-конца XVII в., а в некоторых странах и до конца XIX в. Некоторые авторы считают, что причиной его были «отсталые феодальные» цеховые правила и ограничения, тормозившие развитие новых «прогрессивных капиталистических» отношений в городах, поэтому, дескать, произошел массовый вынос промышленности в сельскую местность. Другие авторы – не разделяют этого мнения, указывая на иные причины ([ИЗ] рр.51–52). Но характерно, что с наступлением эпохи протекционизма, в тех странах, которые последовательно проводили политику защиты экономики от внешней конкуренции (Англия, Пруссия), указанное явление стало тут же исчезать ([ИЗ] рр.5О, 59, 76), а промышленность сразу начала возвращаться в города, где стали сооружаться нормальные фабрики и заводы. И совсем не удивительно, что именно эти страны стали в дальнейшем главными индустриальными центрами Европы: как ни организуй производство кустарным способом, никакого качественного рывка не получишь. При этом английские капиталисты вполне конструктивно стали сотрудничать с «феодальными» цеховыми союзами ремесленников, которые им почему-то вдруг перестали мешать, хотя до этого якобы все время мешали. А в тех странах, где не было протекционистской системы, это явление (кустарничество) если и начинало исчезать, то намного более медленными темпами. Например, в одном из крупнейших центров французской текстильной промышленности – городе Эльбёф в Нормандии в конце XVIII в. на шерстяных мануфактурах работало 5000 человек, и еще 10000 надомных рабочих-кустарей трудилось на них в сельской местности ([162] рр.86, 95). В Италии в XIX веке огромная масса женщин – надомных работниц была занята в текстильной промышленности – в основном в качестве прядильщиц. Но как только Италия ввела высокие импортные пошлины в 1878 г., их число резко сократилось, а число «нормальных» рабочих, занятых на мануфактурах и защищенных трудовым законодательством, увеличилось с 52000 в 1876 г. до 135000 человек в 1900 г. ([120] рр.294–295)

В целом, и экономическая логика, и множество приведенных выше примеров свидетельствуют о том, что глобализация резко увеличивает спрос на мобильную рабочую силу и рабочую силу с ограниченной дееспособностью, даже если речь идет о незаконных формах ее привлечения, таких как нелегальная иммиграция и сексуальное рабство в современном мире. Поэтому задача регулирования и ограничения злоупотреблений в этой области со стороны государства и общества в условиях глобализации резко усложняется или становится невыполнимой. Фактически речь идет о возникновении массовой эксплуатации, где в качестве эксплуатируемых выступает группа людей с ограниченной дееспособностью (рабы, кустари, дети, нелегальные иммигранты), права которых не защищены обществом.

Рассмотренные выше экономические последствия глобализации не оставляют сомнений также и в том, что она приводит к усилению имущественного неравенства между разными слоями населения. Как известно, слово «пролетариат» возникло в античности: пролетарии, в основном наемные рабочие или безработные, а также рабы, составляли основную массу миллионного населения Рима и других крупных городов античности. Так называемые «восстания рабов», как уже не раз отмечали историки ([186] р.226), не были восстаниями только рабов: значительную часть восставших составляли свободные пролетарии. И в дальнейшем эта категория, то есть наиболее бедные, эксплуатируемые слои населения, возникала всякий раз в условиях глобализации. Как видим, чесальщики и красильщики шерсти в Италии в XIV веке были ни чем иным, как сельским пролетариатом. Массы городской и сельской бедноты, активно участвовавшие во Французской революции 1789 г. и в Русской революции 1917 г., также были пролетариями. А сегодня таким пролетариатом являются иммигранты в Европе и Америке, о чем пишут современные авторы. Но пролетариат не всегда существует как класс или большая группа людей: когда глобализация прекращается, пролетариат исчезает, как он исчез в 1950-е годы в Западной Европе и США. Таким образом, теория К.Маркса о том, что пролетариат возник как особый класс в XIX веке со вступлением капитализма в промышленную стадию и что он будет существовать всегда, пока существует капитализм, не только изначально противоречила историческим фактам, но была опровергнута дальнейшим ходом истории уже в течение столетия после создания этой теории. Как видим, пролетариат – не продукт капитализма как такового, а продукт глобализации, во все исторические периоды он являлся и является ее неизменным спутником[182]182
  Более подробно эти вопросы рассматриваются во второй книге трилогии: [31].


[Закрыть].

Возможно, даже после всех приведенных выше примеров, показывающих, что пролетариат и недееспособная рабочая сила появлялись в массовых масштабах именно в эпоху глобализации, найдутся желающие утверждать, что все это является совпадением, и что тезис о пролетариате как спутнике глобализации отражает лишь мое субъективное мнение. Поэтому, чтобы такого желания не возникало, я готов привести целый ряд хорошо известных историкам цифр и экономических показателей, которые подтверждают, что с развитием процесса глобализации усиливается имущественное неравенство и ухудшается уровень жизни и условия оплаты труда простых граждан. Вот лишь некоторые из них. В Древней Греции средняя заработная плата неквалифицированного свободного наемного рабочего выросла с 1 драхмы в день в V в. до н. э. до 1,5 драхмы в день в IV в. до н. э. Но за этот же период цена хлеба выросла в 2,5 раза, поэтому реальная заработная плата сократилась за первое столетие античной глобализации почти в 2 раза ([126] рр.337–338, 285). Известно, что и на первом, и на втором этапе западноевропейской глобализации во II тысячелетии произошло резкое снижение реальных доходов основной массы населения Англии. Так, с 1208 г. по 1225 г. реальная заработная плата в Англии снизилась на 25 %, и еще на 25 % – с 1225 по 1348 гг. ([174] рр.48, 74) К концу XV в. (конец первого этапа глобализации) она опять восстановилась примерно на прежнем уровне, но затем опять начала снижаться: с 1501 г. по 1601 г. средняя реальная заработная плата английских плотников упала в 2,5 раза. И, наконец, с началом эпохи протекционизма в Англии она опять начала расти, увеличившись в 2 раза в 1721–1745 гг. по сравнению с 1601 г. ([210] р.80) Соответственно, в XVIII – начале XIX вв. в Англии мы уже не встречаем больше тех описаний беспросветной нищеты массы населения, которой характеризовались два предыдущих столетия – столетия глобализации. Но в тот же самый период мы видим, что в некогда процветавшей Голландии царит такая же нищета и деградация масс населения, которая была ранее в Англии[183]183
  Как уже говорилось, половина населения Амстердама в этот период находилась за чертой бедности.


[Закрыть].

Приведенные выше данные об изменениях имущественного неравенства при переходе от глобальной к региональной модели развития и обратно можно иллюстрировать Графиком 4. На нем видно, что поляризация доходов населения была намного больше в Англии в 1688 г., после полутора столетий глобализации, чем в 1962 г, после трех десятилетий протекционизма. Можно с уверенностью сказать, что к началу XXI века линия, показывающая распределение доходов в стране, опять очень заметно сместилась вправо, к тому положению, которое существовало в 1688 г., поскольку, с учетом массы въехавших в Великобританию иммигрантов, в стране опять произошла очень сильная поляризация доходов между разными социальными слоями. Примеры можно продолжать до бесконечности, включая и последнее столетие. Хорошо известно, какое сильное расслоение общества и пауперизация масс населения существовали в большинстве западноевропейских стран в 1920-е годы, в конце предыдущего периода глобализации, и еще больших размеров они достигли во время Великой депрессии 1930-х годов. Что касается современности, то, например, известный американский экономист Д.Стиглиц отмечает, что вступление Мексики в 1994–1995 гг. в ВТО и зону свободной торговли с США привело к беспрецедентному падению реальных доходов и средней зарплаты мексиканцев и способствовало усилению бедности в этой и без того небогатой стране. При этом никакого существенного повышения занятости не произошло, наоборот, в первые XXI годы века занятость в промышленности снизилась на 200 000 человек, увеличив армию безработных и поток нелегальной эмиграции в США ([197] рр.64–65). Помимо Мексики, он приводит целый ряд других примеров, когда участие стран в свободной торговле и глобализации принесло им резкое усиление массовой бедности и безработицы.

График 4. Распределение доходов в Великобритании в 1688 и 1962 гг. (левая шкала – % доходов, нижняя шкала – % населения)

Источник: [97] р. 15

Итак, промежуточный вывод, который можно сделать на основе изложенных выше фактов, состоит в следующем. Глобализация всегда означает резкое усиление международной конкуренции, и вследствие этого вызывает целый ряд (преимущественно негативных) явлений в экономике и социальной сфере. К ним относятся: быстрый рост одних стран и территорий на фоне стагнации или упадка других, нестабильность экономической и деловой конъюнктуры, массовые миграции населения, широкое использование недееспособной рабочей силы и ее эксплуатация, рост имущественного расслоения, образование пролетариата и усиление социальной напряженности и социальных конфликтов.

Какой может быть реакция населения на указанные явления? Даже если не принимать во внимание социальные последствия, такие как массовая безработица и рост социальной напряженности, а исходить только из резко возросшей конкуренции и экономической нестабильности, то реакция будет совершенно предсказуемой. В сущности, она будет такой же, какой будет и реакция предпринимателей, о чем выше говорилось: население будет стремиться повысить свою индивидуальную

конкурентоспособность. Мы видим, что во все исторические периоды в условиях глобализации предприниматели всегда начинали использовать в широких масштабах недееспособную рабочую силу: рабов, сельских кустарей, детей, нелегальных иммигрантов, что позволяло также резко уменьшить инвестиции в основные фонды (фабричные здания, жилье для рабочих и т. д.), а в целом, таким образом, позволяло свести к минимуму свои инвестиции и обязательства. Это было нужно для того, чтобы при резких изменениях ситуации, что в условиях глобальной экономики является нормой, без проблем и финансовых потерь быстро свернуть производство и открыть его затем где-нибудь в другом месте. Но такие же резкие изменения ситуации и рост конкуренции становятся обычным явлением и в жизни больших масс населения. Приток иммигрантов и конкуренция со стороны недееспособной рабочей силы приводит к росту безработицы среди обычных граждан и к ухудшению условий оплаты их труда. И если население мыслит рационально, а жизнь в условиях глобализации его постоянно этому учит (не научишься, пойдешь ко дну), то оно постепенно начинает все больше следовать данной логике. С точки зрения этой рациональной логики любые постоянные длительные обязательства индивида, особенно по воспитанию детей, являются для него обузой. Если завтра он окажется без работы и захочет найти новый род деятельности или поменять место жительства для улучшения своего положения, то любые такие обязательства будут этому мешать. Поэтому все большее число людей перестают вообще себя связывать узами брака или, даже связав, предпочитают не заводить детей. Или, в крайнем случае, завести одного ребенка, чтобы сохранить относительную мобильность.

Этот феномен отмечают многие современные демографы и социологи, которые отмечают все увеличивающуюся пропорцию неженатых и бездетных мужчин, не желающих заводить семью. Существует даже социологическая теория (выдвинутая Жаком Аттали, одним из идеологов современной глобализации), согласно которой абсолютное большинство современных людей, следуя рациональной логике, в скором времени превратится в «кочевников» – людей без национальности, без родины и без постоянных привязанностей, готовых при неблагоприятном изменении ситуации в любой момент полностью изменить свою жизнь: поменять род занятий, место жительства, страну пребывания, круг общения и т. д. Разумеется, такие «кочевники» совсем не склонны заводить семью и детей, которые являются для них лишь обузой.

Итак, проведенный выше анализ позволяет понять и сформулировать причину падения рождаемости в условиях глобализации. Она состоит в том, что глобализация способствует распространению в обществе особой психологии «кочевников» – людей, стремящихся не связывать себя никакими постоянными и длительными обязательствами. Разумеется, заведение детей и обременение себя обязанностями по их воспитанию совсем не вписывается в эту психологию. Причем, по мере продолжения и углубления глобализация число людей с такой психологией растет, они постепенно превращаются в большинство, что приводит к неуклонному снижению рождаемости[184]184
  Исторические примеры подтверждают этот вывод. Выше приводились данные об огромном числе неженатых мужчин в Западной Европе в эпоху глобализации. Вот еще пример: в Московской Руси, столкнувшейся с глобализацией в начале XVII в., пропорция бобылей по отношению ко всем крестьянам в ряде губерний достигала 50 % – беспрецедентный случай в истории России. См. [30] п.8.3


[Закрыть].

Впрочем, для того чтобы объяснить падение рождаемости в условиях глобализации, нам не обязательно погружаться в психологию тех или иных групп населения. Приведенных выше фактов достаточно для того, чтобы дать этому феномену самое простое объяснение. Как было показано выше, глобализация всегда усиливает экономическую нестабильность, безработицу, кризисные явления в экономике и подрывает у людей уверенность в завтрашнем дне. Совершенно естественно, что в таких условиях они откладывают решение о том, чтобы завести ребенка, до более благоприятного периода в своей жизни, поскольку не уверены в том, будут ли в состоянии его воспитывать в нынешней ситуации. Но такого благоприятного периода (какого бы они желали) никогда не наступает, потому что чем далее развивается глобализация, тем более усиливается экономическая нестабильность и растет безработица. Разумеется, чем дольше они откладывают свое решение, тем меньше вероятности, что они вообще когда-нибудь заведут ребенка.