Текст книги "Глобализация и спираль истории"

Автор книги: Юрий Кузовков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 30 страниц)

Не могут серьезно помочь в поисках причин демографического кризиса и особые черты, приписываемые античному обществу, как, например, наличие рабов. Как выше уже говорилось, число рабов в Римской империи вряд ли, даже после великих завоеваний Рима, превышало несколько процентов от всего населения. После восстания Спартака (73–71 гг. до н. э.) не было ни одного крупного восстания рабов. Зато было несколько разрушительных гражданских войн (в течение I в. до н. э. – I в.н. э.), в которых рабы не принимали участия. Да и в самой армии Спартака, кроме рабов, было много свободных пролетариев, недовольных своим положением, которые примкнули к его восстанию ([186] р.226). Собственно говоря, и до этого большую роль в других восстаниях рабов в Риме, как правило, играли пролетарии, о чем писали, например, Аппиан и Саллюст([186] р.206). Как выше уже отмечалось, кроме Италии, рабы в Римской империи в сколько-нибудь заметных количествах были еще лишь в Испании, в других же провинциях о них вообще почти нет никаких упоминаний (см. главу I). Поэтому нет никаких оснований говорить о рабстве как о социальном явлении, которое бы могло вызвать перманентный демографический кризис в Римской империи.

Некоторые историки видят причины демографического и экономического упадка Римской империи в падении нравов римского общества и в слишком далеко зашедшей коррупции (см. главу II). Но с этим слишком много неясного. Ибо, прежде всего, непонятно, откуда могли взяться падение нравов и коррупция – их причины надо сначала объяснить. Во-вторых, непонятно, почему они должны были приводить к падению рождаемости – это также надо доказать, чего пока никто не сделал. В-третьих, нет фактов, доказывающих, что в античности или в Римской империи падение нравов и коррупция были распространены намного больше, чем в другие эпохи. В действительности в эпоху античности мы не видим ничего такого в этой области, чего бы не было, например, в современную эпоху. Если взять, к примеру, Римскую республику, то там были очень строгие нравы. Известно, что Катон (II в. до н. э.) заставил прогнать из римского сената уважаемого человека только за то, что тот позволил себе поцеловать свою жену в присутствии своей дочери ([46] с. 173). Гомосексуализм между римскими гражданами в ту эпоху был запрещен, застигнутые за этим занятием подлежали наказанию; известно даже о нескольких случаях смертной казни виновных в гомосексуализме ([46] с. 184).

В период Римской империи нравы стали намного более свободными, но вряд ли более свободными, чем мы видим в современном обществе на Западе или в России в

начале XXI века. Целый ряд небылиц, сочиненных про античность, не подтверждаются фактами. Например, не подтверждаются имеющейся информацией утверждения о распространенности в Риме массовых сексуальных оргий с участием десятков тысяч людей. Известно о двух случаях распущенного сексуального публичного поведения за несколько столетий, вызвавших большой скандал ([158] р.122), остальные носили закрытый и камерный характер. Римский историк Тацит описывал праздник, устроенный Тигеллином, одним из высших чиновников при Нероне (I в.н. э.), который можно трактовать как своего рода оргию ([56] XV, 37). Но участие в нем ограничивалось представителями высшей римской знати. Вполне вероятно, что нечто подобное происходило и в клубах Диониса (Вакха), существовавших, как правило, под патронажем очень богатых людей, откуда, по-видимому, происходит слово «вакханалия». Но клубы Диониса обычно включали очень небольшое число членов, и все они давали клятву о неразглашении того, что происходило на закрытых сессиях, откуда даже появилась греческая пословица «Молчалива, как вакханка» ([158] рр.101–102). Впрочем, аналоги таких закрытых клубов, без сомнения, имеются и в наши дни, и, возможно, существовали в любые эпохи. Соответственно, если и происходили сексуальные оргии в таких клубах с участием самое большее нескольких десятков человек, то, как утверждает Р.Меркельбах, ничего подобного не было во время мистерий и праздников Диониса, в которых принимали участие десятки или даже сотни тысяч людей и которые представляли собой вполне невинные по современным меркам народные гуляния ([158] р.122).

Подтверждением того, что массовые оргии в Риме – не более чем выдумка более поздних авторов, является и тот факт, что ранним христианским общинам в Риме молва приписывала тайные сексуальные оргии. Спрашивается, какой смысл было приписывать христианам совершение чего-либо тайно, если бы в Риме все это происходило открыто, с участием множества людей?

Действительно свидетельствовать о массовом падении нравов в Римской империи могут широко распространившиеся, особенно с конца I в.н. э., гладиаторские бои и массовые убийства людей на арене, совершавшиеся на потеху публике, а также широкое распространение проституции, в том числе храмовой (в храмах Афродиты и Венеры). Но все равно, по размаху проституции Рим вряд ли превзошел современное общество. А зрелища насилия и убийств сегодня так широко культивируются современным кинематографом и телевидением, что по степени воздействия на публику они, пожалуй, уже превосходят то, что было в античности. Конечно, массовые детоубийства (избавления от новорожденных) среди греков и римлян в античности (см. главу VI) также являются несомненным признаком всеобщего падения морали и нравов. Но и сегодня, например, в России мы видим множество брошенных детей. К тому же, по мнению демографов, в древние времена это заменяло те способы контрацепции, которые были придуманы современной цивилизацией.

Что касается коррупции, то и здесь Рим вряд ли превзошел то, что мы видим в наши дни. Есть также много других исторических примеров не меньшей коррупции, о чем выше уже говорилось. Не является чем-то из ряда вон выходящим и нищета античных пролетариев – подобные примеры массовой бедности встречались и в другие эпохи, в том числе встречаются они во множестве и в современном мире.

В целом мы не видим в социальной жизни античного общества ничего такого, чего бы не было в другие эпохи, включая современную. А те социальные явления, которые могут в какой-то мере объяснить перманентный демографический кризис (например, всеобщее падение нравов и массовые убийства новорожденных), невозможно объяснить лишь на основе внешнего наблюдения социальной жизни. Они требуют более глубокого изучения основы существования античного общества – прежде всего, его экономической основы. Итак, поскольку внешние проявления социальной жизни в эпоху античности не дают никакого ключа к объяснению демографического кризиса, то, возможно, этот ключ будет найден при рассмотрении экономики и экономической жизни античного общества, к которому мы переходим в следующей главе.

Глава УIII. Краткая экономическая история античности (в сравнении с историей «европейской мировой экономики»)

Общепризнанно, что главная причина многих социальных явлений лежит в сфере экономики, будь то войны (стремление к обогащению, переделу рынков, захвату источников сырья), революции (стремление к переделу собственности), массовые протесты (недовольство экономическими условиями жизни) или другие социальные явления. Поэтому и анализ данного социального явления – затяжного демографического кризиса – как представляется, невозможен без понимания экономических условий и законов, определявших жизнь людей в эпоху античности.

Что же представляли собой эти экономические условия и законы? Для того чтобы это понять, необходимо сначала кратко остановиться на том, как происходило становление античной экономики. В первой части говорилось о Западной Европе, которая в период раннего средневековья перешла к натуральному хозяйству. Каждая крестьянская семья в этот период сама выращивала все необходимые ей сельскохозяйственные продукты, шила одежду, осуществляла строительство и ремонт своего дома и подсобных помещений и т. д. И лишь небольшую часть необходимых ей товаров и услуг (например, отдельные гончарные и металлические изделия) она выменивала на

сельскохозяйственные продукты. Такая ситуация, по мнению экономических историков, продолжалась приблизительно до середины XII в., когда вместе с ростом плотности населения в Западной Европе начался переход от полунатурального хозяйства к иной экономической модели, которую И.Валлерстайн назвал «европейской мировой экономикой» ([210] рр.18, 15), и которую я далее буду называть глобальной рыночной экономикой. Нечто подобное происходило за две тысячи лет до этого, на заре античности. Так, в VIII в. до н. э. в Греции еще преобладало натуральное хозяйство, и живший в то время там Гесиод писал о том, как важно иметь хорошего соседа, взявшего на себя выполнение отдельных видов работ, которые каждому крестьянскому хозяйству приходилось выполнять самостоятельно ([160] S.101). Кроме того, так же как в ряде стран Западной Европы в средние века, в некоторых областях Греции в ранней античности существовало крепостное право[119]119
  В Фессалии, Спарте и на Крите, что является общепризнанным фактом ([77] р.425). Кроме того, на Балканах и в Испании до прихода туда римлян также, по-видимому, существовало крепостное право ([48] с.199, 383).


[Закрыть], которое полностью исчезло лишь спустя несколько столетий – явно феодальный признак, свидетельствующий обычно, как уже говорилось, о редком населении. Но, очевидно, вместе с ростом плотности населения, достигшей к V в. до н. э. в ряде областей Греции, по оценкам французского историка Г.Глоца, более 80 чел./кв. км. ([125] II, р.396), в течение VII–V вв. до н. э. произошел переход от натурального хозяйства к рыночной экономике, когда крестьяне уже значительную часть своей продукции продавали на рынке, и на вырученные деньги покупали необходимые им промышленные товары, одежду и услуги. Это сопровождалось быстрым ростом городов и городского населения: ремесленников, строителей, торговцев. И это дало большой выигрыш крестьянам: они освободились от утомительных побочных работ: пошива одежды, строительства и т. д., поскольку могли теперь все покупать на рынке.

Нечто подобное происходило в течение XII–XIV вв. и в Западной Европе. Здесь центрами формирующейся глобальной рыночной экономики выступали северная Италия и Фландрия, имевшие в то время самую высокую плотность населения в Европе. Так, плотность населения Флоренции с прилегавшей сельской местностью, в XIII–XIV вв., по оценкам Р.Лопеза, составляла порядка 80 чел./кв. км. ([83] р.306) Такая же плотность

населения (80 чел./кв. км) была, по оценкам П.Шоню, в герцогстве Милан и в Нидерландах ([96] р.254). По мнению историков, именно бурный демографический рост в

предшествовавшие столетия и стал причиной взрыва экономической активности в этих странах Западной Европы в конце эпохи средневековья ([83] р.293).

Первая эпоха западноевропейской глобализации. Примерная территория распространения глобализации (интенсивной международной торговли) в XII–XV вв. (выделена темным цветом)

Здесь, наверное, уместен вопрос: каким образом Западная Европа, столь мало населенная в раннем средневековье, имела к началу XIV в. уже достаточно густое население. В главах III и VI указывалось, что, по имеющимся данным, к IV в. н. э. плотность населения в Галлии упала до приблизительно 2 чел./кв. км., и, очевидно, еще более снизилась в течение V–VIII вв. А в начале XIV века средняя плотность населения во Франции составляла, по оценкам французских историков, уже более 35 чел./кв. км. ([95] р.23) Но не случайно Х-ХIII века во Франции и в других странах континентальной Западной Европы считаются периодом демографического взрыва ([149] рр.120, 118). Как только население Западной Европы смогло преодолеть демографический кризис, продолжавшийся и в античности, и в раннем средневековье, то население начало очень быстро расти, и первые признаки этого роста появились в IX веке. Конечно, у нас нет никаких сколько-либо достоверных данных относительно темпов роста населения в Западной Европе в IX–XIII вв. Но что такое демографический взрыв, мы можем понять, например, из демографической истории Финляндии XVII–XX вв., о которой имеются достаточно точные данные. В начале XVII в. Финляндия находилась в составе Швеции и была для нее примерно тем же, чем сегодня является Аляска для США – малонаселенной второстепенной провинцией с холодным климатом. Население Финляндии в 1620 г. составляло 150 тыс. человек, то есть лишь 7 % от всего населения Швеции (2 млн.). Однако к 1815 г. население Финляндии выросло уже до 1,1 млн., а к 1929 г. – до 3,6 млн. чел ([96] р.268; [152] р.225). Сегодня по количеству населения Финляндия лишь ненамного уступает Швеции. Таким образом, за три столетия быстрого роста (с 1620 г. по 1929 г.) население Финляндии, часть территории которой находится за северным полярным кругом[120]120
  И практически вся ее территория лежит к северу от 60-й параллели, которую, например, П.Шоню считал своего рода границей для нормального физического существования в XVII–XVIII вв. ([96] р.265)


[Закрыть], выросло в 24 раза. Соответственно, если речь идет о 4 или 5 столетиях демографического взрыва во Франции, Италии и Испании в IX–XIII вв., где климат намного более благоприятный и должен был способствовать более низкой смертности и большей продолжительности жизни, то рост населения в 20 или даже в 30–40 раз за это время вполне допустим.

Примерно такие же явления, судя по имеющейся информации, происходили и в Греции в первой половине I тысячелетия до н. э. Их результатом стала перенаселенность Греции – ее первые признаки появились уже в середине VIII в. до н. э., когда началась массовая эмиграция греков в колонии ([77] р.157). Другим результатом, как уже было сказано, стало быстрое развитие товарно-денежных отношений. Что касается приведенной выше цифры плотности населения (80 чел./кв. км.), одинаковой для античной Греции и для Северной Италии и Нидерландов позднего средневековья – это, конечно, совпадение, все три цифры взяты из разных источников и представляют собой совершенно независимо сделанные оценки. Но это совпадение лишний раз показывает, какую роль играла концентрация населения в развитии рыночных отношений: рост населения был и в других странах, но именно этим, наиболее густонаселенным, было суждено стать на первом этапе центрами формирующейся глобальной рыночной экономики[121]121
  Не случайно и то, что в последующем центр античной экономики переместился в Рим. По данным римских цензов, плотность населения в Римской республике в начале V в. составляла 120 чел./кв. км. ([79] р. 136)


[Закрыть]. Это также говорит о том, как много общего между этими явлениями, происходившими с интервалом в два тысячелетия.

Мысль о том, что экономическое развитие Западной Европы во II тысячелетии в значительной степени повторяло те процессы, которые происходили в античности, уже много раз высказывалась различными авторами, среди которых, например, такие известные историки и экономисты как Ф.Лот, Э.Майер, Т.Моммзен, Р.Пёльман, М.Ростовцев, Д.Хикс, И.Валлерстайн. Э.Майер, в частности, полагал, что в эпоху античности человечество прошло капиталистическую стадию развития, а ей предшествовал феодализм – в эпоху, описанную Гомером в «Илиаде» и «Одиссее» (конец II – начало I тысячелетия до н. э.). Т.Моммзен писал о капиталистах в Древнем Риме, Р.Пёльман – об античном пролетариате, социализме и коммунизме ([151] рр.72–73; [160] S.99-130; [182]). М.Ростовцев считал, что различие между современной капиталистической экономикой и капиталистической экономикой античности – чисто количественное, но не качественное, и писал, что по уровню развития капитализма и рыночных отношений античность сопоставима с Европой XIX–XX вв. ([219] S.334–335; [48] с.21) Д.Хикс писал о рыночной экономике в античности и проводил параллель между расцветом Афинского государства в V–IV вв. до н. э., с одной стороны, и расцветом Венеции, Голландии и Англии в XIII–XVIII вв. н. э., с другой стороны ([135] рр.61–63, 143–145). И.Валлерстайн писал, что до образования «европейской мировой экономики» во II тысячелетии н. э., в Римской империи в эпоху античности также существовала «мировая экономика» ([210] р. 16).

Вместе с тем, несмотря на очевидные параллели между экономическим развитием Средиземноморья в античности и Европы во II тысячелетии н. э., никто пока не проводил их серьезного сравнительного анализа, хотя, без сомнения, подобный анализ помог бы выявить такие закономерности, которые по-другому понять невозможно. Но имеет ли смысл сравнение экономик этих двух столь различных эпох? Ведь многие современные авторы указывают на коренное отличие экономики Западной Европы во II тысячелетии, где произошла научно-техническая или промышленная революция, от античной экономики. Тем не менее, такое сравнение имеет смысл, поскольку основные экономические законы сохраняют свое действие независимо от технологического уровня, на котором находится то или иное общество. Главное, что объединяет современную эпоху с античностью – это наличие в античности высокоразвитой рыночной экономики, которое совершенно неоспоримо, об этом говорят все имеющиеся факты. Например, известно о существовании в Риме 264 видов различных профессий ([203] p.xvi), что свидетельствует о необычайно высоком уровне специализации. Ведь для существования любой профессии нужен устойчивый денежный спрос на соответствующие товары и услуги. Полагаю, и сегодня в целом ряде стран третьего мира не найдется такого числа профессий, какое мы видим в Риме. Можно привести, например, еще такой факт: как отмечает А.Джонс, со ссылками на древние источники, даже бедняки в Римской империи не изготавливали себе одежду сами, а покупали готовую ([131] р.848). В отличие от Римской империи, в современном мире еще и в XX веке можно было найти целые страны и регионы, где в сельской местности люди сами себе изготавливали одежду.

Что касается научно-технического прогресса, то он происходил и в античности. Так, к V–IV вв. до н. э. в 3 раза, по сравнению с предшествующей эпохой, выросла скорость движения торговых судов, что было связано с усовершенствованиями в судостроении и мореплавании[122]122
  Она достигала в то время 6–7 узлов (около 11–13 км. в час), а в эпоху, описанную Гомером в «Одиссее», была не более чем 2–3 узла. т. е. 4–5 км./ч. ([126] р.350)


[Закрыть]. В античную эпоху появилось множество изобретений, включая передовые в то время технологии амелиорации и орошения, растениеводства и животноводства, использование стекла для окон, первые машины для сбора урожая, водяные мельницы, использование цемента в строительстве и высокопрочного углеродистого железа для производства вооружений, и даже появились такие изобретения как водяные помпы и паровые машины[123]123
  Машины для сбора урожая применялись в Карфагене, и намного позднее (I–II вв. н. э.) в Галлии. Углеродистые процессы в металлургии, применяемые для повышения прочности железа, использовались Карфагеном и были утрачены, впоследствии вновь открыты уже в современную эпоху. Паровые машины были изобретены в I в.н. э. в Александрии, но не нашли широкого применения, и в дальнейшем это изобретение также было утеряно вплоть до его открытия вновь в XIX в.


[Закрыть]. Беда некоторых из них, сделанных уже в конце расцвета античного общества, состояла в том, что они не нашли широкого применения: уже со II в. до н. э. в эллинистическом мире (а в Италии – с I в. н.э) начался затяжной демографический и экономический спад, а в условиях спада, как правило, никто не заинтересован в инвестировании, тем более в такую рискованную сферу, как технические изобретения.

Две водяные мельницы. Картина Я.Рейсдала.

Ветряные мельницы в Испании fwww. rposter. ги)

Конечно, большинство этих изобретений не были совсем утрачены в период поздней античности и раннего средневековья, а были лишь на какое-то время забыты. В дальнейшем, уже в начале II тысячелетия, античные водяные мельницы стали характерной частью средневекового пейзажа. А затем это римское изобретение было приспособлено и в ряде других видов деятельности – в частности, водяной привод стал использоваться в металлургии и в текстильной промышленности, где вода приводила в движение молоты для ковки железа и для валки сукна. Нашли применение и водяные помпы – при осушении болот в Голландии в XIV в. Одновременно с античными нашло широкое применение в Западной Европе и персидское изобретение – ветряная мельница, а также арабское изобретение – треугольный парус. Большой толчок экономическому развитию Западной Европы дали китайские изобретения: порох и огнестрельные орудия, компас, бумага и книгопечатание. Внедрение этих (прежде всего, китайских) изобретений в Европе в XIII–XV вв. и означало, по мнению некоторых западноевропейских авторов, первую промышленную революцию ([212] р. ЗЗ).

Древний китайский компас (современная реконструкция). Источник: http://geo.web.ru Компас был изобретен китайцами почти 2500 лет назад, но освоен европейцами лишь 700 лет назад.

Китайские фейерверки (современное фото)

Порох бы изобретен китайцами приблизительно во II в. н. э., но в течение многих веков использовался исключительно в мирных целях: для фейерверков, в медицине (для прижигания ран), для борьбы с насекомыми и т. д.

Если же посмотреть, а какой, собственно, вклад в научно-технический прогресс внесла сама Европа в период с X по XVII вв., кроме того, что она улучшала и приспосабливала античные изобретения и изобретения, сделанные на Востоке, то этот вклад окажется совсем небольшим, и практически весь он относится к XVII в.: изобретение машины для вязки шерстяных чулок, некоторые усовершенствования в стекловарении и открытие кокса, применение которого в металлургии начнется уже в XVIII в.[124]124
  Кроме этого, можно еще упомянуть изобретение очков, механических часов и парашюта, применение которому найдут лишь с появлением воздушных шаров в XVIII в. Но эти изобретения не имели такого революционного значения для экономического развития, как, скажем, изобретение бетона, водяного колеса, ветряных лопастей, пороха, компаса и книгопечатания.


[Закрыть] Действительно большой поток новых изобретений в Западной Европе начался в XVIII в., и с ним в первую очередь связана Промышленная революция, произошедшая или, скорее, начавшаяся в Англии в этот период и продолжающаяся до настоящего времени.

Китайские изобретения: ракеты и книгопечатание. Источник: www. rimv. ruРакеты были впервые применены китайцами во время боевых действий в XI в. и позднее активно использовались армиями Чингисхана и его преемников. В XIII в. в Китае было впервые применено некое подобие ружья, стреляющего металлическими шариками. Книгопечатание появилось в Китае, по-видимому, в районе VIII в., хотя бумага была изобретена еще во II в.н. э. и с тех пор широко использовалась.

Но это означает, в частности, что с точки зрения применяемых технологий экономика Европы вплоть до середины или конца XVIII в. мало отличалась от экономики античности. Что же касается, например, эффективности сельскохозяйственного производства или размеров и эффективности промышленного производства и транспорта, то различий и вовсе не было в пользу Европы, они также появились лишь в XVIII в. или даже еще позднее. Например, такой средней урожайности пшеницы, какая была в римской Африке и Египте: сам-20 с учетом двух урожаев в году или 15–16 центнеров с гектара (см. выше), – наиболее передовые европейские страны смогли достичь лишь во второй половине XIX столетия[125]125
  Кто-то может сказать, что эта разница объясняется в основном уникальными климатическими условиями Северной Африки, то есть досталась античной экономике «даром». Но и античные, арабские и китайские изобретения (см. выше) также достались «даром» Западной Европе, тем не менее, некоторые авторы указывают на технологическое преимущество Западной Европы в XIII–XVII вв. перед античностью как на свидетельство отсталости последней и отсутствие способностей к инновациям.


[Закрыть]. Так, еще в начале XIX в. средняя урожайность пшеницы составляла сам-11 в Англии и Голландии и всего лишь сам-6 во Франции, в Италии и Испании ([86] р.81). Вплоть до XVI в. в металлургии Западной Европы использовались такие же небольшие малопроизводительные печи, какие были в античности. Лишь со второй половины XVI в. в Англии и других странах начали строить более крупные печи, без принципиального изменения самого металлургического производства ([112] р.95) – эти изменения начались, как уже было сказано, лишь в XVIII в. При этом металлургические центры Западной Европы в XVI–XVII вв. по объемам производства еще, по-видимому, были вполне сравнимы с металлургическими центрами Галлии I–II вв. н. э., представлявшими собой целые города из металлургических печей.

Самым крупным предприятием на территории Германии и Австрии в XVIII в. была шерстяная мануфактура в г. Линц, где работало более 1000 человек; в одном из крупнейших центров французской промышленности XVIII в. – городе Эльбёф в Нормандии на шерстяных мануфактурах работало 5000 человек ([162] рр.86, 95). А в одном из крупнейших центров античной промышленности – в г. Лезу на юге Галлии во II в. н. э. на керамических производствах работало не менее 6000-10000 человек ([ПО] р.548). Средняя грузоподъемность торговых судов в Римской империи составляла порядка 300–400 тонн, крупных торговых судов – порядка 1000–1500, а отдельных торговых судов в античности достигала 4000–5000 тонн ([184] рр.17, 123; [186] р.159; [126] р.440). А максимальный тоннаж торговых судов в Западной Европе вплоть до XVIII в. не превышал 1000 тонн. Именно такой была максимальная грузоподъемность генуэзских судов в XV в., для голландских судов XVII в. она не превышала 900 тонн ([145] р.231; [118] р.316; [112] рр.244–245). Но даже в XVIII в. по грузоподъемности торговых судов Западная Европа еще не опережала античность, это произошло, по-видимому, лишь в XIX в.: так, средний тоннаж французского торгового флота (второго по размерам после английского) в 1780-е годы составлял около 150 т. ([162] р. 108)

Западноевропейские суда XIII–XVII вв. Источники: www. epochtimes, сот, иа, http://korap.nt Ганзейское военно-торговое судно – когг (слева) – типовое судно, использовавшееся для перевозок торговых грузов в Балтийском море в XIII–XV вв. Длина – порядка 20 м, грузоподъемность измеряется даже не сотнями, а всего лишь десятками тонн. Галеон-пинасс XVII века (справа) – самый распространенный тип крупных военно-торговых судов той эпохи, наряду с галерами, каравеллами и каракками (в то время практически не было различия между военными и торговыми судами – все эти суда являлись и военными, и торговыми одновременно). Длина самых крупных трехмачтовых кораблей составляла порядка 40 м, максимальная грузоподъемность -1000 т, хотя есть мнения, что тоннаж отдельных экземпляров галеонов (пинасе) мог достигать 1500 т. а некоторых каракк – 2000 т.( http://flaco . ucoz. ru/blos/korabli i korahlestroenie 15kh_l 8kh vekov/2009-11-30-51)Вместе с тем, максимальная грузоподъемность судов в античности достигала 4000–5000 т.

Римские императорские галеры (реконструкция и остов) Источник: http:, korabli.ucoz.ru Остовы двух этих галер эпохи императора Калигулы (37–41 гг. н. э.) были подняты со дна озера Неми в Италии в 1920-е годы. Длина кораблей составляла около 70 м. ширина – 20 м. Галеры имели водопровод с горячей и холодной водой и систему отопления, для чего использовались свинцовые и керамические трубы, были снабжены насосами для откачки воды и имели вращающиеся платформы, для чего применялись шарикоподшипники. http://korabli.ucoz.ru/news/samie_bolshie_korabli_mira/2009-05-01-233 Водоизмещение и грузоподъемность каждой из этих двух античных галер в разы превышали водоизмещение и грузоподъемность самых крупных западноевропейских судов XVII века.

Что же касается наземного транспорта, то никакого серьезного прогресса по сравнению с античностью не было вплоть до XIX в.: как и в древности, преобладал гужевой или вьючный транспорт. При этом Вольтер в середине XVIII в. писал, что из всех наций лишь у Франции и Бельгии есть дороги, которые достойны сравнения с римскими дорогами в античности ([113] р.249).

Таким образом, по эффективности сельского хозяйства, концентрации промышленности, уровню развития транспорта и объемам торговли[126]126
  Грузоподъемность торговых судов прежде всего связана с объемами торговли – см. график 1


[Закрыть] отрыв Западной Европы от античности произошел лишь в XIX в., и лишь по производительности труда промышленности и скорости морского транспорта – по-видимому, несколько ранее (в XVIII в. или в XVII в.), за счет накопленных Европой к тому времени технологий. Так или иначе, но никаких серьезных качественных различий между античной и европейской экономикой мы не видим вплоть до XIX в., поэтому сравнение этих двух экономик не просто возможно, а удивительным является то, что никто его до сих пор обстоятельно не делал.

Следует отметить, что во всех приведенных выше примерах речь идет о рыночной (капиталистической) экономике: известно, что и промышленные центры Галлии, и римские торговые суда находились в частной собственности ([184] рр.71, 88–90; [110] рр.556–562), и их появление было результатом, прежде всего, частной инициативы, как и развитие промышленности и торговли в Западной Европе во II тысячелетии. Поэтому предположения о том, что это своего рода «потемкинские деревни», созданные римскими императорами специально для того, чтобы морочить голову окружающим (см. похожие предположения, высказываемые в отношении античных городов – глава IV), следует сразу отмести как безосновательные.

Итак, уже было сказано о том, что в XII в. в Западной Европе, а до этого, в V в. до н. э. в восточном Средиземноморье начала формироваться глобальная рыночная экономика. Чем отличается глобальная экономика от обычной? В обычной экономике, существовавшей в Западной Европе до середины XII в., торговля произведенными товарами в основном ограничивалась сравнительно небольшим регионом, например, отдельно взятой страной или даже одной или несколькими соседними провинциями. Торговля осуществлялась в основном через местные ярмарки, где крестьяне обменивали произведенную ими продукцию (зерно, мясо или вино) на промышленные товары, а ремесленники совершали обратный обмен. Наряду с этим, существовала торговля между странами, которой занимались купцы. Они, как правило, на свой страх и риск закупали товары на местной ярмарке или непосредственно у производителей и везли его морскими и речными путями в другую страну, иногда преодолевая тысячи километров, в расчете перепродать с большой выгодой. Затем на вырученные деньги они приобретали товары местного производства и везли их обратно, также в расчете их перепродать значительно дороже. Вывозились обычно те товары, которые в данной стране были дешевы и в избытке, а ввозились те, которые были в ней дороги и в дефиците, поэтому такая торговля, существовавшая в небольших объемах, по сути способствовала лишь избавлению от произведенного избыточного товара и устранению создавшегося дефицита, не оказывая значительного влияния на внутреннюю торговлю и цены внутреннего рынка. Очевидно, что-то подобное происходило и в VI в. до н. э. в античной Греции, когда в торговле впервые стали использовать монеты из электрона (смеси золота и серебра), то есть деньги приобрели привычную для нас сегодня форму. Греция в тот период ввозила в небольших количествах лес и металлы, которых ей недоставало, и еще почти не ввозила зерно, которым обеспечивала себя сама, а вывозила шкуры и скот ([77] р.427; [188] рр.91–93).

Несмотря на небольшие объемы внешней торговли, а скорее всего, именно вследствие этого, она была, хотя и рискованным, но очень прибыльным бизнесом. За одну торговую экспедицию купец мог увеличить первоначальный капитал, помещенный в товары, в 2–3 раза, а иногда и больше. На это указывает, например, процент по так называемым морским ссудам, то есть ссудам, предоставлявшимся греческим купцам под осуществление определенной торговой экспедиции, который обычно был на уровне 30 %, но иногда, по наиболее рискованным предприятиям, достигал 100 % за экспедицию ([126] р.292). Конечно, этот процент отражал высокий риск (в случае кораблекрушения или утраты товара ссуда не возвращалась), но также и прибыльность торговых операций. Аналогичные морские ссуды существовали и в Западной Европе, и процент по ним достигал таких же размеров. Так, процент по морским ссудам, выданным под торговые экспедиции итальянских купцов в Сирию и Александрию в XII в., достигал 40–50 % за экспедицию ([84] р.53). А прибыль, которую могли получать купцы от заморской торговли, хорошо характеризуют следующие цифры. В 1560-е годы, когда португальские купцы освоили торговый путь в Индию вокруг Африки, они покупали в Калькутте перец по цене 5 крузадо за легкий центнер и продавали его в Лиссабоне по цене 64 крузадо, выигрывая в цене почти в 13 раз! ([ИЗ] р.17)