Текст книги "Люди и портреты (СИ)"

Автор книги: Юрий Салов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

  Тумасов почувствовал, что их взгляды встретились.

  Он отвернулся и скрылся за дверью.

  Выходя из ванной, он снова бросил взгляд вниз, в окно. Ни Эрика, ни машины уже не было.

  Павел завалился в постель и уснул глубоким сном. Во сне он пытался что-то вспомнить, но никак не мог.

  Глава двадцать шестая

  Он открыл глаза, когда июньское утро было в самом разгаре. Ярко светило солнце. Еще чувствовалась утренняя свежесть, но жара наступала быстро и необратимо. Павел взглянул на часы. Без десяти десять. 'Ничего себе, продрых', подумал он, потягиваясь.

  Татьяны рядом не было. Дверь в мастерскую и гараж был закрыты. Павел совершил легкую утреннюю пробежку, выпил кофе, и только тогда увидел Татьяну, появившуюся откуда-то со стороны дома, принадлежащей брату.

  – А где Эрик?

  – Уехал рано утром. Его сегодня не будет.

  – Какие планы на сегодня?

  – Да никаких.

  – Я только съезжу в город и вернусь.

  – Я может быть, тоже. Так что если вдруг приедешь и меня не будет, не удивляйся.

  – А ты на чем поедешь?

  – На автобусе.

  – По такой жаре километр с лишним пешком до остановки тяжеловато... – протянул Павел. – может тебя лучше подвезти?

  – Не надо, справлюсь. Езжай. – улыбнулась Татьяна.

  Тумасов сел в 'БМВ' и машинально сунул руку в бардачок. Пистолета не оказалось.

  Павел провел рукой под сидением – пистолета не было.

  Куда же он делся?

  Он включил рацию, лежавшую рядом, на пассажирском сидении.

  Тишина. Рация была испорчена.

  Не подавая виду, он завел мотор и помчался в город.

  Неподалеку от дома, в застроенном старыми домами квартале Павел вскоре нашел подходящее место. С улицы, густо обсаженной деревьями, он свернул в тупичок, словно специально прикрытый от посторонних глаз раскидистыми каштанами. Напротив находились какие-то складские помещения.

   Он тщательно осмотрел машину – никаких следов подаренного Хамидом 'ТТ'.

  Дома Павел сразу принял душ и из-за изнуряющей жары переоделся в классические футбольные шорты, открывающие мощные ляжки, и застиранную футболку. Пройдя на кухню, он заварил ароматный чай.

  „А все-таки зря они пистолет украли. – думал Павел, маленькими глотками потребляя обжигающую жидкость. – Тем самым, они выдали себя, признав, что есть что-то такое, чего они опасаются”.

  Вскоре раздался звонок.

  Тумасов осторожно прошел к двери и поднял дверной глазок. На пороге стоял Расул, помощник Хамида.

  Он молча вошел в квартиру и вытащив из барсетки небольшую пузатую коробочку, положил ее на стол.

  – Хозяин просил передать. – равнодушно произнес он.

  Вот оно. Отпечатки.

  – Спасибо. Что-нибудь еще?

  Но Расул ушел по-английски, не попрощавшись и была слышна только дробь его шагов на лестнице.

  Павел открыл коробочку. Там было четыре кружка из какого-то мягкого вещества, вроде пластилина, на каждом из которых был виден четкий отпечаток пальца. Каждый кружок был искусно упакован в полиэтилен от случайной порчи.

  Значит, отпечаток одного из пальцев Татьяны им не удалось переснять, – подумал Павел. – что же, играю четыре против одного. Хорошие шансы.

  Он поехал к Татьяне почти сразу после этого, близость разгадки манила его.

  Когда он приехал в поселок, Татьяны еще не было. Он обошел дом по периметру, внимательно осмотрев его, насколько позволял мощный забор.

  – Как ракушка, – подумал Павел. – с захлопывающимися створками...

  Ход его мыслей нарушил скрип колес. Как оказалось, Татьяна приехала на велосипеде.

  – Привет. – она слезла с двухколесного транспорта. Широкая юбка ей весьма шла. – А я к подруге ездила.

  Она открыла полностью ворота. Павел аккуратно заехал на площадку.

  – Зачем сюда? – удивилась она. – Давай прямо в гараж, не стесняйся, Эрика все равно нет.

  Пока Тумасов загонял 'БМВ' в гараж, Татьяна успела переодеться по примеру Павла в шорты и футболку, на горловине которой висели темные очки.

  – Поможешь мне картину упаковать? – спросила она. – А то брат уехал, а мне нужно для покупателя оформить посылку.

  Гремя ключами, Татьяна открыла мастерскую. На мольберте стоял готовый холст – старик с дыней, полотно, которое Павел видел позавчера.

  – Вместе с подрамником снимаем, – отметила Татьяна. – осторожно.

  Она взяла со стола рулон пищевой пленки, расстелила ее. Вместе с Павлом они сняли картину с мольберта, обернули ее в пленку. Затем она притащила два листа вспененного полиэтилена и положила их вперемежку с толстым картоном в два ряда на красочный слой, создав нечто вроде защитного бутерброда.

  – Закрепляй. – приказала она Павлу, кидая ему широкий рулон скотча.

  С немалым трудом и осторожностью картина наконец была упакована.

  – Хорошо поработали – досрочно освободились. – подмигнула Татьяна Павлу.

  Обедали они в беседке. Жара стояла изнурительная, солнце, хоть уже и не находилось в зените, жарило беспощадно.

  – Это что? – спросил Павел, когда Татьяна принесла дымящуюся тарелку.

  – Мясо с овощами. – уклончиво ответила она.

  – По такой жаре – тяжеловато. – отвечал Павел, наливая холодной воды со льдом из графина.

  – Сейчас вина принесу. – Татьяна вышла из-за стола и вскоре вернулась с кувшином, полным кислого домашнего вина. – Угощайся.

  Павел ел сравнительно мало, вино с холодной водой было в самый раз по такой жаре. Перебрать он не боялся, экстремальность ситуации мобилизовывала.

  Татьяна в темных очках вяло ковыряла вилкой. Павел улавливал фальшь, наигранность, но виду не подавал.

  Так прошло около часа. Они перебрасывались ничего не значащими фразами.

  – Пойдем на кухню, здесь слишком жарко. – предложила Татьяна. – тарелки оставь здесь.

  Они перешли на также изрядно раскаленную летним солнцем кухню. Татьяна включила вентилятор и телевизор. Павел продолжал подливать ей напиток, пока не заметил, что дама начала 'плыть по течению'.

  Татьяна пультом переключила программу. Пошла криминальная хроника. Камера оперативной съемки высветила хорошо знакомый дом Хамида Вахидовича. Роскошный двухэтажный дом. Возле калитки стояли с автоматами наизготовку двое парней в зеленых комбинезонах.

  По дорожке от дома к зашторенному «рафику» шла группа людей. Вернее, парни в масках и пятнистых комбезах с руганью волокли к калитке двоих верзил с закрученными назад руками, подгоняя их пинками и ударами прикладов. А за ними двое плечистых смуглых молодых людей в светлых костюмах вели, придерживая за руки, низкого мужчину лет пятидесяти пяти. На бледном лице мужчины отчетливо выделялась окладистая черная борода. Руки у бородача были как-то неестественно сцеплены перед собой. Бородатый был Гасановым.

  За кадром голос важно верещал по-азербайджански. Произошли аресты ряда 'авторитетов' в рамках антикриминальной операции... Павла прошиб холодный пот. Он остался без помощника.

  Больше Павел ничего не успел разглядеть – на экране уже показывали следующий сюжет о задержании банды наркоторговцев на азербайджано-турецкой границе.

  Стараясь произвести впечатление, что последняя новость не произвела на него никакого впечатления, Павел залпом выпил вино и растянулся на стуле. Татьяна нетвердыми шагами направилась к двери.

  – Ладно, я пойду передохнуть. Ну и жара. – протянула она устало, опершись о стену.

  Тумасов осторожно подошел к дверям спальни и приоткрыл дверь – Татьяна крепко спала. Темные очки съехали на кончик носа, рот был по-детски приоткрыт. Вид у Татьяны был совершенно мирный и очень домашний.

  Павел взял с полки секретера ключи и стараясь ступать как можно тише, направился в мастерскую. Сейчас нужно было действовать быстро. Пройдя по коридору, он открыл дверь в мастерскую и запер замок изнутри. Затем он проделал все процедуры, что и в прошлый раз – с помощью шила вытащил фальшивую электророзетку и решительно нажал на рычажок. Квадрат в стене отодвинулся в сторону, и показалась заветная панель. Павел достал из поясной сумки коробочку со спецсоставом и осторожно освободил образцы от полиэтилена.

  Он приложил первый отпечаток к панели – без результата. Приложил следующий – красное пятнышко сменилось зеленым, раздался знакомый зуммер и прямоугольник в стене, украшенный плитками, со скрежетом давящегося стекла отодвинулся в сторону, освободив вполне просторный вход.

  Включив заранее припасенный фонарик, Тумасов прошел вперед, в темноту, обдавшей его холодом; да, это был ледник. Он задел ногой, судя по звуку, какую-то жестянку, которая упала и покатилась по полу. Павел провел фонариком по стенам – справа от двери обнаружился выключатель.

  Да будет свет. Тумасов прошел вперед по цементированному полу и осмотрелся по сторонам.

  Просторное помещение с низким потолком. Цементирован не только пол, но и похоже, стены, крашеные поверх темно-зеленой краской. Тусклая лампочка, одиноко висящая над потолком.

  Это было то самое помещение из сновидений Павла.

  Повсюду стояли всевозможные емкости. В основном пластиковые. Канистры, банки разной величины, в том числе жестяные, с надписями на разных языках, бидоны. Много емкостей. Павел откупорил одну из канистр, опустил палец, лизнул его – кровь.

  Открыл одну из банок без этикетки– тоже кровь. Открыл стоявший в углу бидончик – тот же результат.

  Ничего себе! Так, а что у нас тут?

  Стеклянные литровые и трехлитровые банки с маринованным мясом на полу и на широких полках, закрепленных с помощью штырей, вмурованных в стену. Лежащее в углу в пузатых деревянных бочках, обильно пересыпанное солью мясо. Разрубленные куски мяса.

  Даже не надо было быть экспертом, чтобы определить – человеческого мяса.

  Если бы у Павла были бы нервы послабее, не доведись ему пройти горячие точки – от Приднестровья до Чечни, приступ обессиливающей тошноты был бы ему обеспечен. Вглядевшись, он обнаружил поодаль на узком длинном деревянном столе разделанную человеческую ногу со срезанным на бедре до кости мясом. Тут же валялся и уродливый резиновый фартук. Все это перемежалось с тяжелыми запахами ацетона, спирта, каких-то лаков.

  „Бежать, – проносились мысли у Павла в голове. – добраться до телефона и позвонить. Да нет, сообщить на ближайшем посту местным гаишникам. Но они этому не поверят. Нет, не так – просто сказать им, что в доме труп. Пусть приезжают и разбираются. Кстати, по-моему, я видел пост автоинспекции рядом с выездом на шоссе. Хотя нет, проще надо. До ближайшего частного дома добраться и позвонить от хозяев. Или отсюда, с Татьяниного телефона? Не стоит, только внимание привлеку. Тем более что у нее может быть мой пистолет. Так что следует тихонько выехать и подальше от этого домика”.

  Он сделал шаг назад и споткнувшись, едва не упал – какая-то жестяная банка опрокинулась с глухим стуком. Непредвиденным препятствием оказался маленький холодильник, незамеченный Павлом. Полумрак в кладовой был связан не только с относительно тусклой лампочкой, не дававшей достаточно света. Просто по сравнению с ярко освещенной мастерской там казалось сумрачно. Тумасов открыл дверцу холодильника. Какие-то реактивы, баночки, скляночки с непонятными названиями. А вот в морозильной камере лежало два серебристых контейнера.

  Тумасов достал оба и открыв, оцепенел.

  В каждом из них, щедро обложенное льдом, лежало человеческое сердце.

  Все предохранители, выручавшие Павла годами в критических ситуациях, отказали. В обычном частном доме в пригороде Баку творились вещи похлеще, чем в крутом фильме ужасов.

  Павел закрыл глаза и сделал несколько глубоких вдохов и выдохов. Полегчало. Открыв глаза, он мог уже нормально оценивать ситуацию. Оглядев контейнеры, Павел подумал – а не взять ли с собой один из контейнеров как вещественное доказательство? „Брось, – решил он через несколько секунд. – ничего здесь лишний раз трогать не стоит, а лучше поскорее выбираться отсюда и сообщить в милицию. Пусть органы разбираются с этой сладкой парочкой”.

  Павел вышел из жуткой кладовой, приложил снова отпечаток к биометрическому замку – дверь поехала назад с тем же звуком скрежета оконного стекла. Он задернул занавес и задвинул розетку назад в стену. Затем Павел направился к выходу из мастерской, напряженно вслушиваясь. Теперь осталось только отпереть гараж, открыть основные ворота и выехать на свободу. Он осторожно открыл дверь мастерской, осмотрелся и выйдя, стал запирать ее на ключ...

  ...И все же нападение было неожиданным. Чья-то сильная рука схватила его сзади за ворот майки. Раздался треск электрошокера. Трах! – в шею Павла словно врезался электропоезд и все поплыло у него перед глазами...

  Глава двадцать седьмая

  Павел очнулся в почти абсолютной темноте. На противоположной стене помещения, в котором он находился, выделялся большой прямоугольник двери, сквозь узкие щели в косяке внутрь едва пробивался свет. Голова его просто раскалывалась от боли. Он висел на холодной каменной стене, его руки сильно затекли. Они были подняты вверх, запястья каждой из них охватывал холодный металл. Напрягшись и попытавшись ощутить онемевшие кисти, Павел понял, что он прикован стальными наручниками к массивной трубе, идущей вдоль стены.

  Первым сильным чувством Тумасова стала злость на самого себя за то, что он так глупо попался. Он подергал закованные руки и понял, что там все серьезно. Тогда пленник постарался пошевелиться всем телом – вроде бы цел, только шеей вращать было тяжело. Он посмотрел себе под ноги.

  Павел с колоссальным трудом разглядел, скорее ощутил, что он подвешен к трубе таким образом, что он стоял фактически на цыпочках, ногами едва касаясь пола. – Блин, профессионально все сделали! – мелькнула мысль.

  Тумасов не знал, сколько прошло времени с тех пор, как его вырубили в гараже. Откуда-то сбоку до него доносился звонкий перестук падающих капель воды. Он расслабил тело, чтобы было легче дышать и попробовал размышлять о причинах произошедшего.

   Здравый смысл и элементарная логика подсказывали ему, что Эрик на самом деле никуда не уехал в город, а оставался в доме все это время. Джип, конечно был заблаговременно куда-то отогнан.

  Поразмыслив, он стал склоняться к тому, что Татьяна и Эрик ожидали, что он сунется в подвал в мастерской.

   „Наверное, я где-то прокололся, когда общался с Татьяной, – лихорадочно думал Павел. – возможно она увидела, как я взял стакан и положил его в пакет. Тогда они и решили разделаться со мной. Интересно, что они будут делать... какой же я осел, что не сказал Гасанову или хотя бы Николаю, куда я иду”.

   От этих невеселых мыслей Павлу стало страшно, он почти запаниковал, но усилием воли сумел взять себя в руки. В этот момент прозвучал зуммер и лениво отворилась дверь напротив.

  Включился свет. Вошли Эрик и Татьяна. Эрик на вытянутых руках нес кресло из мастерской.

   – А вот и наш пленник. – спокойным ровным голосом произнес он, ставя кресло посередине каморки. Татьяна уселась в него, закинув ногу на ногу.

  Сам же Эрик встал сбоку от Тумасова, присев с краю на стол, стоявший в углу. Растерзанная нога была уже убрана.

  – Зачем вам это всё понадобилось? – пробормотал Павел.

  – Кое-кто лезет в совершенно не свои дела! – воскликнул Эрик. – А мы с сестрой этого очень не любим.

   – Что это все значит, – Павел старался говорить ровным тоном. – меня будут искать.

  – Не будут, – бросил Эрик, разворачивая на столе газету. – твоего Гасанова арестовали, – он пробежал глазами абзац в местной газете. – в рамках антикриминальной операции, – добавил он, снова поворачиваясь к Павлу. – так что ты в наших руках, – добавил он, глядя на Татьяну.

  – Ну почему моего... – проронил Павел.

  – А кто два дня назад звонил отсюда? Ты забыл номер стереть из памяти телефона, следопыт.

  – Кто вы такие, черт возьми? Где моя племянница? – собравшись с силами, рявкнул Павел.

  – Племянницы твоей действительно нет в живых, – Эрик отложил газету. – но представь себе, мы не имеем к этому ни малейшего отношения.

  – А кто имеет? Дэн?

  – Ты знаешь, Паша, – Эрик слез со стола и подошел к Павлу. – я предисторию знаю только со слов Дэна, так что сам понимаешь, за достоверность не могу ручаться. Так вот, примерно год назад Дэн с Натальей ехали из города к Дэну на летнюю фазенду. Тут сзади показался грузовик. Это были враги Дэна. Они специально подстерегали его в горах, чтобы устоить катастрофу. Началась погоня. Потом, когда Дэн понял, что уйти от них не сможет, он просто бросил машину на дороге. А сам спустился от них вниз по насыпи. Бандиты развернулись и сбросили машину с твоей племянницей в пропасть.

  – Мразь. – Павел сплюнул.

  – Когда Дэн вернулся на то место с друзьями, они вытащили Наталью из искареженной машины и доставили ко мне.

  – И что дальше?

  – Я тебе скажу так, Паша. Поверь моему опыту хирурга с десятилетним стажем, а я кроме того уже на последних курсах института и ассестировал при операциях, ее состояние было совершенно безнадежно. Да-да, именно без-на-деж-но! – последнее слово Эрик утверждающе растянул по слогам. – Ей оставалось жить менее часа.

  – И что ты предпринял?

  – Я не знаю, когда Дэну в голову пришла эта мысль. Может быть тогда, когда я ему сообщил, что Наталья безнадежна... Здесь большие семьи, сам знаешь. В общем у Дэна была больная сестра, которая очень нуждалась в пересадке печени. Там уже срок шел на дни. И Дэн потребовал, чтобы я пересадил печень Натальи его сестре...

  – Ты конечно, согласился. – процедил Тумасов.

  – Ты меня слишком низко ставишь, Паша. Если бы я считал, что существует хотя бы один процент того, что Наталью можно спасти, я бы не пошел на это. Но в той ситуации... В общем, я решил, что лучше спасти хотя бы одну жизнь.

  – И что было потом?

  – Я убедил Дэна во избежание различных проблем оставить тело у нас в больнице, пообещав лично организовать похороны. Дэн не скупился, оплатил все расходы. Правда захоронить пришлось пустой гроб, все равно Дэн не пришел на похороны.

  – Но почему пустой?

  – Потому что во-первых, там на очереди был человек, которому была нужна новая почка. А это примерно тридцать тысяч долларов. А у твоей племянницы после аварии одна почка была цела-целехонька. К тому же совершенно здоровая.

  Павел по-блатному, с силой, заскрипел зубами.

  – Ну а остальное мы использовали по назначению.

  – Что? – непонимающе вытаращился на них Тумасов.

  – Что слышал, – напомнила о себе Татьяна. – Паш, мы съели твою племянницу. Вернее, то, что от нее осталось.

  Павел прямо осел. Наручники врезались в его запястья.

  – Ты хочешь знать кто мы такие, – продолжала она. – это в двух словах не объяснишь, надо будет вернуться на десятилетия назад.

  – Но у нас времени много. – рассмеялся Эрик и этот смех Тумасову не понравился, он понял, что они уже решили, что делать с ним.

  – Давно это было. – Татьяна откинулась в кресле и полузакрыв глаза, будто вспоминая что-то, продолжала:

   – Голод в Поволжье, двадцать первый – двадцать второй годы. Вымирали целые поселки. Сначала съели весь домашний скот, потом собак, кошек, крыс, змей... Потом стали есть солому, траву, кору, листья... Даже прутьями и опилками пытались питаться. Скоро кончилось и это. А потом...

  ...Кроме массовых самоубийств порой отцы убивали одного из детей, чтобы накормить остальных. Было опасно выходить из дома. Случайные прохожие 'исчезали' и когда из какой-то трубы шел 'мясной дух', все знали, что там едят. Кожаные вещи разварили и съели еще в начале голода. Наши предки жили в Нижегородской области в то время.

  Первое время они еще пробовали есть древесную кору, пить отвар из листьев. Но прекрасно понимали, что долго так не протянут. И когда были они доведены голодом до полубезумного состояния, в ночной час в дверь постучали. У порога стоял огромного роста мужчина. Почти все его лицо покрывала густая черная борода, и только маленькие глазки хищно поблескивали. Его пустили, предупредив, что не смогут накормить.

  Скинув с плеча большой тяжелый мешок, он вошел в горницу. Взгляды всех словно магнитом приковало к мешку. Постоялец исчез утром так же внезапно, как и появился. Но он забыл мешок. Изголодавшиеся люди, в надежде найти что-нибудь из пищи, заглянули в него. В мешке лежало расчлененное тело человека. Через некоторое время все окрестные поселения почувствовали серьезную угрозу, так как стали пропадать люди. А по дороге, возле которой эта деревня стояла, и вовсе люди ездить перестали. Зато жители этой деревни и их дети, то есть наши с Эриком бабушка с дедушкой – выжили.

  Эрик хмыкнул, вертя в руках карандаш.

  – Некоторое время не могли узнать, куда исчезают люди. Лишь случай помог это узнать. Однажды маленький продотряд поздно ночью вышел к деревеньке. Хотели узнать, остались ли живые там. Проходя через двор, в потемках не заметили погребка. Подгнившие доски проломились под ними, и они рухнули в темноту. Когда один из них зажег фонарь и подземелье осветилось, волосы у них на головах стали дыбом.

  Весь погреб был забит человеческим мясом и бочками с кровью.

  – И что потом?

  – Кого-то расстреляли, кому-то, как нашей семье, удалось бежать. Во всяком случае, когда толпа разъяренных жителей из соседних деревень прибыла на место, было поздно. Наши же предки в военное лихолетье перебрались сюда, в Закавказье.

  – Так получается, вы уже каннибалы в четвертом поколении? – у Павла затекли кисти рук, он подался к стене, чтобы улучшилось кровообращение.

  – Что ты в этом понимаешь! – воскликнул Эрик. – Самая лучшая еда. Мы не можем без этого. Не болеем ничем, это эликсир жизни, считай. Уже не хочется притрагиваться ни к чему другому.

  Они все трое переступили черту человеческого понимания жизни, поэтому в голове у Павла вдруг прозвучала одна странная мысль: «Смерть разрушает фарс жизни».

  – А где же вы берете мясо?

  – Да, с этим есть проблемы. Мы сдаем на время курортного сезона половину этого дома. Постояльцев ищем одиноких, солидных, которые приезжают отдыхать дикарями. Не местных, по возможности, чтобы не было проблем с родственниками... Обычно подмешиваем в напитки... человек выпивал и превращался в бревно.

   – Клофелин? – поинтересовался Павел с интересом. – Обычная история.

  – Клофелин оставь своим проституткам, – бросил Эрик. – существуют гораздо более совершенные препараты. Клиента затем мы с помощниками перевозили в больницу, где потрошили на органы – это же валюта – благодаря этому удалось домик обставить, а остальное привозили назад, сюда. Потом мы с сестрой перетаскивали тело в этот подвальчик, разделывали. Мясо засаливаем, маринуем. Нам хватает.

  Павел собирался с мыслями. Слишком много шокирующей информации свалилось на него.

  Та-ак. Та-ак. Нормальненько. Поедание приезжих туристов. И доказательств никаких нет. Да уж, вурдалаки новоявленные. Эрик и Татьяна...

  – Вообще-то проще было бы тебя отшить, чтобы ты не путался под ногами. Тем более, что у тебя, как оказалось, проблемы с законом, – размышлял Эрик, сдвигая руками всевозможные бутылки и банки к стене, оставляя больше пространства. – но потом у Татьяны возникла мысль сделать так, чтобы ты больше никуда не уехал отсюда. Поэтому она начала тебе подыгрывать. Сначала мы к тебе присматривались, проверяли, дейстуешь ли ты один или выполняешь чье-то поручение. А потом, когда выяснилось, что ты просто неравнодушный родственник...

  -А вот меня вам не удастся на запчасти разобрать, – хихикнул Павел, расслабившись, насколько позволяла вынужденная поза. – я в свое время гепатитом переболел и органы мои для пересадки не годятся.

  – Да? – с некоторым сожалением произнес Эрик. – Ну что же, ничего страшного, у тебя будет другой финал. Ты, надеюсь, никаких иллюзий не питаешь? Так что оставляем тебя пока так на некоторое время. Не скучай. Пошли, Тань.

   Они вдвоем ушли в эту дверь, и по чмоканью, с которым она, дверь, закрылась, Павел определил: тяжелая, солидная, серьезная дверь.

  Наступила тишина и темнота. Полная. Абсолютная. Могильная.

  Глава двадцать восьмая

  В подобных ситуациях человек совершенно теряет чувство времени и пространства. Павел не мог понять, сколько времени он так висит. Болели затекшие кисти рук. Слева от себя под потолком он разглядел огонек датчика противопожарной сигнализации, но как этим воспользоваться, Павел не представлял.

  Прошло еще какое-то время и наконец послышался знакомый зуммер. Снова подвал осветился неярким светом. В этот раз Татьяна была одна. И не одна. Она тащила за собой мольберт с натянутым холстом.

  Она поставила мольберт справа, напротив прикованного к трубе Павла и подвинула к своему 'рабочему столу' кресло. Затем она принесла подставку и поставила рядом с мольбертом. Взяв с полки несколько банок она их вскрыла – пок, пок, пок, и вместе с непрозрачной пластиковой емкостью поставила на подставку, чтобы все было под рукой.

  – Какой сегодня день? – спросил Павел, наблюдая за ее приготовлениями.

  – Это неважно, – Татьяна накладывала краски на палитру. – тебе тут не холодно? Ты наверное, есть хочешь?

  – Ну уж во всяком случае, не блюда вашего рациона, – отозвался Павел. – сердца-то вам зачем? Тоже для пересадки?

  – Нет, здесь условия хранения не те. Я ими рисую.

  – Чего?

  – Все дело в том, – тихо начала говорить Татьяна, глядя прямо в глаза Павлу. – что я при написании своих картин использую человеческую кровь и краски на ее основе. А эти дураки еще часто спрашивают, почему красный цвет так доминирует в моих картинах! Это моя слабость. У наших, так сказать, гостей мы достаем сердца, я их вскрываю и рисую портреты этих людей их сердцами!

  – Так ты что, рисуешь картины кровью умерщвленных вами людей?

   – Да, разумеется. Как же иначе? Только на это единственно и годны человеческие сердца. Нет, я должна оговориться: в основном для портретов и то далеко не всегда.

   – И как ты готовишь краску из сердец?

   – Ну просто кровью я бы не смогла писать – она на холсте плохо держится. Поэтому я добавляю смолы, лаки для загустения и закрепления. А уже обескровленные сердца я бальзамирую особым образом – тебе, далекому от химии, процесс ничего не скажет, – и натираю их в краску. Она используется непосредственно при написании деталей картины, но в основном идет на фон. У меня правило – на каждый портрет одно сердце, данного конкретного человека. Я как-то работала над портретом одного фермера из Запорожской области. У него было совсем маленькое, совершенно детское сердце, несмотря на то, что ему стукнуло пятьдесят два года. Хватило на пол-картины. Но я добавила обычной крови и замысел был раскрыт полностью. Портрет отобразил человека и на психологическом уровне, как отображение целой эпохи, можно сказать.

  – То есть студентка, посетитель кафе – это реальные люди, которые гостили у вас в разное время?

  – Какой ты тупой, Паш. Конечно! Потом они послужили нам пищей, а сердцем каждого из них был написан их же портрет! У меня было достаточно времени. Ужасающе много времени, поэтому изображения получились точь-в-точь!

  – А что же остальные картины?

  – Понимаешь, я вовсе не какая-нибудь простая сумасшедшая, которая бессознательно подчиняется той или иной безумной грезе, порыву. Нет, я должна была с величайшим напряжением воли искуственно создавать в себе безумные видения. Я должен была употреблять определенные препараты целые недели и месяцы, чтобы блуждать в безднах своих фантазий и воплощать на холсте свои мысли. Рисуя кровью картину, можно уловить самые затаенные уголки души этих людей, разве это не прекрасно?!

  Она конечно, была безумна. Сколь прекрасна, столь и безумна. Речь ее завораживала, увлекала, обволакивала собственное 'Я' собеседника. Павел забыл о дискомфорте и внимательно слушал эту фанатичную речь.

  – Но я испытала с этим своеобразно приятным ощущением нечто совсем иное. Я почувствовала, что души людей, чью кровь я использовала, овладели моим мозгом. Они крепко засели там, прогнали мою сущность в самый дальний угол и распоряжались в моем мозгу как полновластные хозяева. И у моего маленького "я" осталось силы и власти лишь на то, чтобы изображать на полотне их самих – краской, добытой из их сердец. И у меня это отлично получается! И эти люди возрождают во мне – и со мной – свои души еще раз в моих картинах. Я – художница! Я являюсь прообразом женщины, которой все они обладали и с которой произвели на свет своих и в то же время моих детей – вот эти картины! Пойми, художник-это женщина. Словно женщина, он привлекает к себе идеи и образы, отдается им и служит им, рождая в ужасных муках свои произведения.

  Она налила из пластиковой канистры в стакан темно-красной жидкости и поднесла его Павлу к губам.

  – Пей.

  – Не буду!

  – Ну если хочешь есть, то пей.

  – Не буду, я сказал.

  -А ты представь, что это вино, как в романе. Пей.

  В рот Павлу полилась холодная терпкая жидкость. Вопреки ожидаемому, она не была солоноватой, а скорее кисло-сладкой, вяжущей. Похоже, в жидкость было что-то добавлено. Второй стакан пошел уже легче. В голове у Павла зашумело, пол под ним закачался, запрыгал, ушел из-под ног. И женский силуэт напротив задергался, растекся. Силуэт Татьяны.

  – А все-таки я вам не верю, – пробормотал он, равнодушно глядя на Татьяну. – как же эти звонки мне по ночам, откуда взялась фотография в дверях моей квартиры, наконец кто-то же вызвал 'Скорую', когда в меня стреляли. А вы говорите, что Натальи уже не было в живых.

  – А было ли это все на самом деле? Вспомнинай, Паша, у нас времени много.

  Смешав краски, она стала наносить первые мазки на холст. Павел стал погружаться в бездны своей памяти. Его психика разгонялась прямо на глазах, он поднимал целые пласты из своего подсознания...

  А был ли действительно этот звонок от племянницы? Словно какая-то невидимая сила подтолкнула его к мысли о поездке в Баку к ней.

  – Я тебе помогу, – отвлеклась от рисования Татьяна. – вспомни, когда она в первый раз позвонила?

  – Недели две назад.

  -Вот. Примерно в это время я вскрыла ее сердце для написания ее портрета. Понимаешь, между живыми и мертвыми безусловно существует какая-то связь. Можно сказать, она позвала тебя на помощь... Вспомни хорошенько, тебе наверное, не звонил никто. Ты сам приехал по этому зову.

  Павел погрузился в пучину воспоминаний. А был ли действительно этот звонок? Не померещилось ли ему? Был какой-то толчок, импульс, что он должен проведать свою племянницу.

  Звонков не было.

  Стоп, а кто же сообщил докторам, что он ранен после перестрелки с бандитами Дэна в баре? Он путешествовал по лабиринтам памяти. Так... он с трудом отпирает дверь, поднимает телефонную трубку, набирает номер, падает на диван... А шкаф?

  Не было никакого шкафа. Павел не подпирал им дверь. Он хотел это сделать, но не успел, завалившись от слабости на диван.