Текст книги "Вариант 19"

Автор книги: Юрий Валин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 24 страниц)

Снова пришлось согнуться. Под руки попалось что-то круглое, припорошенное белой пылью. Страшась увидеть знакомый прищур, Катя тронула, – голова повернулась, открыла ухоженную с проседью бородку. А – главнокомандующий. То есть, простите, ваше превосходительство, – генерал-лейтенант. Катя вытерла о юбку руку, испачканную, сочащейся из оборванной шеи генеральской кровью. Следующее тело оказалось завалено рухнувшими балками и крышкой стола. Судя по размеру щегольских, припудренных известкой сапог – не Прот. Катя наткнулась на стену, испещренную сотней свежих оспин, кашляя, перебралась через мешанину обломков мебели, двинулась налево. Проклятый подол цеплялся за все подряд. Массивное кресло валялось на боку, из разодранной обивки торчали пучки конского волоса. Катя наступила на что-то скользкое.

– Твою, мать! Дерьмо сплошное!

– Жив я еще, – отозвался Прот откуда-то снизу и судорожно закашлялся.

Мальчик лежал придавленный креслом и досками, присыпанный пылью, как и все кругом.

– Чего разлегся? Удобно?

– Мне руку оторвало, – пробормотал Прот. – Катя, вы целы? А Вита где?

– Да подожди ты! – Катя, упав на колени, уперлась плечом, и приподняла кресло вместе с широким пластом штукатурки и расщепленной дранки. Прот застонал.

– Тихо, тихо! Рука на месте. Плечо немного подранено.

Судя по пятну крови, рука пострадала порядком. Сейчас вытащить, повязку-жгут наложить…

В углу кто-то страшно застонал:

– Ой, боже мой, ноги, ноги… Товарищ предсовнаркома… Лев Давидович, вы живы?

Катя подхватила мальчика:

– Держись. Сейчас вытащу на свежий воздух. Проплюемся.

Прот застонал – его левая рука болталась плетью.

– Ой, больно! Почему я сразу не умер?

– Блин! Потому, что жить будешь. Херня твоя хиромантия, вовсе и не угадал. Руку, балбес, придерживай.

Пыль медленно оседала. Из-под груды обрушившегося потолка неторопливо сочились ручейки крови. Вокруг валялись изуродованные тела, изломанная мебель. Казалось, в комнату угодил заряд шрапнели. Катя переступила через обрубок человеческого тела, – конечности оторваны, лишь витой аксельбант чудно светился на уцелевшем клочке кителя. В углу продолжали хрипло стонать. Катя приостановилась, поудобнее перехватывая мальчика (тощий, а весу немерянно). За просторными провалами окон – рамы напрочь выбило, всё голубело июльское небо. Сквозь вату, забившую уши, постукивали выстрелы. И было еще что-то, отчего Катя остолбенела: прямо по голубому небосводу летели темные фигуры. О, крепко тебя контузило?

Катя опомнилась. Конечно, не летели, – гуськом плыли наискось, прицепившись к протянутому через двор проводу. Этакий импровизированный фуникулер. Тьфу, прямо черепашки-ниндзя какие-то. А "фуникулер", между прочим, прямо сюда их несет.

Катя, не разбирая дороги, кинулась к двери. Чуть не приложила мальчишку головой о разбитый проём. Прот охнул. Катя споткнулась о труп, запуталась в вешалке. Черт, не проберешься, а "черепашки" не конфетками угощать будут.

Кто-то поддержал за локоть.

– Катерина Еорьевна, он живой? Ой, та що ж такое? – Витка закашлялась.

– Так. Не перхай. Бери Прота. И валите отсюда изо всех сил.

– Та я же не удержу!

– Удержишь. Деваться тебе некуда. Пошли вон отсюда!

– Я сам, сам! – забормотал мальчик.

Неловко обхватив друг друга, подбитый пророк и девчонка поковыляли к распахнутой двери на лестницу. Катя присела, начала шарить по скользкой коже на боку у мертвеца, – где кобура? Черт, пустая.

Поздно. В окно зала влетела первая фигура, выругалась, оступившись, отцепила карабин страховки, замерла с револьвером наготове. Следом въехала вторая тень, задела сапогами рухнувшую балку, тоже выругалась:

– От бисови качели! Не станешь.

Катя распласталась на полу, голова на ноге трупа, – может, за мертвую примут?

"Летуны" въезжали в окно как на конвейере, споро разбегались по углам, вскидывая готовое к стрельбе оружие. Двое втянули в окно нагруженного человека, – на спине тренога, еще что-то громоздкое. Пулемет?

– Швидше! По плану, по плану. Да втихомирте вы його!

В углу сухо треснул револьверный выстрел, – жуткие стоны оборвались.

– Свету маловато, – озабоченно сказал возящийся у стены тип.

– Ничого, подсветимо. Не возися. На лестнице хто?

– Йдемо, пан сотник.

На спину Кате наступил тяжелый сапог. Двое пришельцев с карабинами шмыгнули к двери на лестницу. Засели, выставив оружие, – от девушки их отделял лишь перевернутый стол.

Влипла, – ни туда, ни сюда. Хорошо еще, ребята успели выбраться. Догадается Витка плечо пацану чем-то перетянуть?

– Швидше, швидше! – торопили в зале. – Где головний жид?

– Так хто ж тут розбере? – ответили со смешком. – Гляньте, пан сотник, – от этих одна требуха залишилась.

– Плохо. Могут не повирити.

– Я готов, пан сотник, – сказал человек у стены.

Катя сообразила, что на треноге торчит не, что иное как кинокамера.

– Зараз. Того поближче пидсуньте. И лицем, лицем сюди. Так, це у нас товариш нарком, – пид ноги його. Спочатку фото, потим знимемо загальний план. И обличчя, обличчя ретельнише. Та бачу, що облич не залишилось. Олександр Петрович, постарайтесь. Це у нас, мабуть, сам Бронштейн. Бис його знає, по маузеру лише можна впизнати. Деникин у нас де? Швидше!

– Пид столом, мабуть, – сказал длинноусый человек с карабином за плечами и фотокамерой в руках. – Доставати будемо?

– Якщо залишиться час. Хлопци, ставайте. Спочатку вас. И швидше, зараз червони очухаються.

У разрушенного стола, торопливо поправляя папахи со шлыками, выстроились трое парней. Двое держали карабины, третий картинно расправил желто-голубое полотнище.

– Морди по-героичнее, – приказал человек рядом с кинооператором.

Катя стиснула зубы. Знакомый голос, знакомый. Как же до него дотянутся?

На улице чаще застучали выстрелы. Бухнула граната.

– Швидше! Готови? Деникина не знайшли?

– Нема. Ось сестриця околела. Не заминить?

– В загальнийий план пиде. Тильки подил ий задерить пикантнише. 'Москали та их шльондри' – добре. Але спершу хлопцив. Почали!

Сверкнул магний. Человек, стоящий над Катей, отвернулся, выругался.

– О! Як блискавка. Аж очи виела.

Катя вскинулась на локте, ударила ногой в колено. Человек с проклятием начал падать, девушка, обхватив его сзади, перехватила карабин. С одной руки выстрелила – хлопец, гордо позирующий камере, дернулся, – из головы полетели брызги. Вот это был бы кадр.

Тело в объятиях Кати вздрогнуло – в ответ стреляли мгновенно. Ладно, пока бейте своих, чтоб чужие боялись.

Падая за косяк, Катя опять зацепилась за вешалку. Вот же проклятый предмет интерьера, – растопырится, хуже спирали Бруно. Ничего, карабин в руках, жить можно. Пока…

Как и ожидала, от двери, что вела на лестницу, сунулся один, Катя выстрелила ему в грудь. Второй, гад, не поднялся, наугад пальнул из-за стола. Плохо. Сейчас с двух сторон зажмут. Вон, пан Кула как орет. Придется самой навстречу выходить…

Катя метнула себя в дверной проем. Пули прошли поверх головы. Удачно сшибла плечом человека. Выстрелом свалила фигуру у стены. Зря – это оператор, – он им самим мешал. Только не стоять…

Стреляли почти все, только, считай, в пустое место. Черт, влетевший в залу (баба? ведьма? но в юбке определенно) бешено метнулся прямо к хлопцам. Один отлетел, скорчившись – стволом между ног перепало. Другие отшатнулись, мешая друг другу. А она – вот она, рядом, волчком крутится в тесноте, за одежду цепляет, на трупы, на балки хлопцев опрокидывает. Челюсти да шеи под прикладом, что мелькает быстрее шашки, хрустят.

…шансов нет. Их здесь шестеро, седьмой за спиной у двери. Затвор передернуть некогда. Сколько ни вертись… Пуля обожгла бок. Он. Вот гадина, в стороне остался. Но своих еще жалеет. Хорошо, что хлопцы его не профи. На, сука, в кадык…

Треск, хруст, мат, выстрелы вслепую. Со стороны бьет парабеллум, пытаясь найти в круговерти гибкое тело, вьющееся неуловимой тенью….

Пульсирующий, кинжальный огонь от дверей, Катя прочувствовала раньше всех. Однако привыкаешь к автоматическому оружию. Инстинктивно рухнула на пол. Рядом с мгновенным опозданием, уже не по своей воле, валились другие. Катя, наконец, передернула затвор, ткнула ствол в бок кому-то воющему. Не вой, сука усатая.

Треск очередей оборвался.

Катя приподняла голову, столкнула с ног хрипящего пробитыми легкими гайдамака.

– Все, Степан? Накрылась твоя франция?

– Чего накрылась? – пробормотал кожаный пулеметчик, возясь с затвором. – Патроны тю-тю. Не задел? Я сразу не допер, чё здесь делается.

– А потом уже какой смысл был останавливаться, – согласилась Катя. – Хорошо, что у тебя магазин короткий.

– Где товарищи? – в комнату ввалились трое с наганами. Первый, "кожаный" держался за окровавленную руку.

– Кажется, здесь все – того, – объяснил Степан, продолжая возиться с пулеметом. – Беляков мы положили. Девка тут их мочила, так что…

– Это петлюровцы наскочили, – сказала Катя, озираясь.

Трупы лежали вперемежку. Изуродованная голова предсовнаркома, узнаваемая лишь по пышной копне волос, торчала из под сапог ряженого театрального казака.

– Товарищ Троцкий, – с ужасом прошептал "кожаный". – Как же это?!

– Где?! Где этот?! – заорала Катя. – У стены был, с "люггером". Вот говноедово племя! Куда он, б… делся? Куда, мать вашу?!

– Ты що? – Степан попятился. – Один вроде наверх скакнул, на крышу. Да куда он денется?

– Ананюга поёбышев! Сучара мордатая, я тебя… – плюясь ругательствами, Катя искала оружие. Без особого почтения вырвала из кобуры самый главный маузер Советской республики.

– Кто ушел-то? – прохрипел, приседая на корточки, раненый "кожаный".

– Да вроде главный петлюра, – в замешательстве пояснил Степан. – Это… ты что?

Катя яростным рывком содрала с себя фартук и юбку, сунула маузер за ворот блузки, подпрыгнула, хватаясь за уцелевшую в проломе потолка балку.

– Ты, мы щас вместе, обожди, – подскочил молодой боец.

Ноги в чулках и новых туфлях, дрыгнули, – девушка исчезла на развороченном чердаке, крикнула:

– Он по крыше попробует уйти. Гаркнете, чтобы меня наши не подстрелили.

Не матерись. Некогда. Завернувшиеся длинными лепестками листы жести норовили зацепить, расцарапать ноги. Туфли (полное дерьмо!) оскальзывались. Жакетка, даже расстегнутая, стесняла движения. Крышу Катя уже перебежала. Видела двух раскинувшихся за мешками с песком красноармейцев. Покурили ребята – с того дома снайпер шутя снял.

Где он?! Где?!

С соседней крыши гостиницы, – здание на два этажа выше, наблюдали за метаниями полуголой девки. Когда на крышу выглянула, пальнули пару раз сгоряча, пока не заорала доходчиво, кулаком грозя. Сейчас любуются, уроды.

Где он?

Так. Сигануть головой вниз он не мог. Не из таких. Съехать обратно тем же манером черепашек-ниндзя не получится – угол натянутого провода не позволит. На гостиницу перебраться не мог. Но пути отхода наверняка продумал. И не под пулями пойдет…. Тогда торец дома. Чего, идиотка, время теряла?

Крюк у края крыши не поленились, надежно приклепали. Вниз тянулся узкий шнур, подкрашен под цвет кирпича, сразу не разглядишь. Вот суки. Какая у него фора? Минута. От силы две.

Отползая от края крыши и сбрасывая жакет, Катя увидела его – перебегал соседний двор. Сейчас-сейчас, – ага, нырнул в окно полуподвала.

С крыши гостиницы заулюлюкал кто-то политически несознательный. Подожди, стервец, живо на Соловки прогуляешься – товарища Троцкого злодейски подорвали, а ты баб освистываешь?

Жакетом предохранять руки – дело сомнительное. Катя свесилась за карниз с замирающим сердцем – не хрущевка какая-нибудь. Брякнешься – похоронят вместе со Львом революции. Интересно, может, и кремлевской стены удостоят?

Руки удержали. Девушка неловко заскользила вниз. Ступни шнур поймали, но притормаживать дамскими туфлями было трудновато. Шнур, понятно, до земли не доходил, последние пару метров пришлось пролететь и довольно чувствительно приземлиться на утоптанную землю.

Под домом лежал раненый – фуражка откатилась в сторону, ручеек крови тянулся по растрескавшейся цементной отмостке. На губах лопаются розовые пузыри.

Стоило выпрямиться и сделать шаг, как со стороны улицы хлестнул плотный залп. Пули свистнули у головы, Катя сделала с места прыжок в стиле тушканчика – олимпийского чемпиона. Укрылась за стеной сарая, перемахнула через забор. Перебежала под деревьями – в ствол немедленно стукнула пуля. Да, что ж такое?! Нашли козу отпущения.

Зигзагом проскочила дворик. Повезло – выстрелы бахали кругом, но как-то неопределенно. Может, есть еще в кого пострелять, кроме несчастной девушки? Сержант манером того же призового тушканчика влетела в темную подворотню. Впереди арку перегораживали запертые на ржавый замок ворота. Херово, он-то как-то здесь прошел? Или не здесь? Ага, под воротами щель.

Надо думать, пану Куле было легче – размер груди чуть иной. Маузер чудом живот Кате не проткнул, хорошо еще, под блузкой оружие надежно держится. Черт, и бок болит. Видно, зацепило там, в бывшей переговорной. Блузка красным набрякла. Перевязать бы…

Вот он, тот двор. Вот оно, окно. Как даст сейчас беглец в лоб из двух стволов. Катя перекатилась к стене – окно молчало. Пыльный переплет аккуратно выставлен в приямок, все тихо, мирно. Даже за спиной постреливают как-то неуверенно. Точно – без вас, товарищ сержант, всякий азарт у людей мигом пропадает.

Катя ввалилась в подвал, откатилась в сторону. Выставила маузер… Тихо, прохладно, сквознячок приятный, грибами попахивает. Нет его здесь. Ушел.

Стараясь не топать туфлями (ну просто чудовищно неподходящие шузы, как специально подсунули), прошла в коридор. Задела головой пустой электрический патрон – лампочка давно вывернута. Пусто, ни лампочек, ни света, ни пана Кулы. А был здесь, был, вон как порохом попахивает.

Катя дернулась, разглядев в углу темное. Нет, не он. Шмотки его. Шаровары, ремни с подсумками и ножом, две кобуры, папаха. Скинул шкурку предводитель идейных гайдамаков. Трогать шмотье не будем, мог и сюрприз оставить. Хотя на устройство сюрпризов ему бы время требовалось. И на переодевание. Где-то рядом хлопец. Вот досада. Чтоб ему триострый герб да в анус вонючий….

Куда делся? Если переоделся, скорее всего, не в щель решил заползать. Легализовался, с документами у него наверняка полный порядок. Рядом, он рядышком. Бабуин павиановый. Будет сегодня удача или как лбом в стену?

Проход нашелся, Катя запрыгала по ступенькам, совершенно не удивилась тому, что дверь отперта. Подъезд, лестница с отодранными на топливо перилами, проходной двор… Катя успела увидеть выглядывающие из-за двери головы. Метнулась туда.

– Господа, господа!

Дверь моментально захлопнулась, слышно было как ее торопливо закладывают чем-то массивным.

– Господа, откройте на секундочку.

– Отойдите! – голос дрожащий. – Мы уполномочены домовым советом самообороны. Имеем полное право стрелять.

– Да ради бога. Только не в одинокую безоружную женщину, – маузер Катя по-детски спрятала за спину. – Вы мне только скажите. Мы здесь с братом потерялись. Не видели, куда он побежал? Он такой молодой, симпатичный. Вот прямо сейчас здесь был.

– Поручик? Чернявый такой невысокий?

– Он! Пусечка мой! – в восторге пискнула Катя. – Куда он, дурачок, побежал?

– Да он прямо на Кузнечну выскочил и направо свернул, – охотно объяснили из-за двери. – Буквально минуту назад. Догоняйте, барышня, догоняйте.

Катя вылетела на улицу. Улица Кузнечная оказалась просторной, цивилизованной. Бежать одно удовольствие, если бы еще бок так не пекло. Катя проскочила мимо тумбы со свеженькими приказами Главнокомандующего, подробно разъясняющими истинный смысл переговоров с большевиками. Улица была пуста. Свернул, гад.

Катя выскочила на перекресток. Дальше, где переулок выходил на параллельную Рыбную улицу, у развернутой поперек проезда телеги, стоял патруль под командой прапорщика-алексеевца. Клево! Встревоженный прапорщик беседовал с улыбчивым взъерошенным поручиком-артиллеристом.

– Караул! – взвыла Катя. – Держите его! Серьги мои унес, негодяй!

Прапорщик оторопело уставился на несущееся к патрулю создание, резво перебирающее красивыми ножками в черных, почти целых чулочках. Существо было жутко растрепанное, с закопченным лицом, в блузке с расплывшимся на боку кровавым пятном. Рядовые неуверенно качнули штыками. Катя понимала, что особого доверия сейчас не внушает. Какие уж тут серьги.

Но теперь у пана Кулы не выдержали нервы – он коротко ударил прапорщика в печень, без труда вышиб винтовку из рук солдата, перекатился через телегу и кинулся прочь. Двое патрульных вскинули винтовки, – беглец на ходу обернулся, в руке его был парабеллум. Часто захлопали выстрелы, – бил пан Кула точно, – один из солдат выронил винтовку и повалился на булыжник, остальные присели за телегу. В следующий миг через телегу с воплем "Контрразведку сюда!" перелетела бешеная девка.

Пан Кула бежал зигзагами, опасаясь пули в спину. Катя стрелять не собиралась – живой нужен. По правде говоря, контрразведка при намечающейся доверительной беседе лишней будет. Про нее вспомнила исключительно чтобы самой пулю между лопаток не схлопотать.

Беглец обернулся. 'Нет, шалишь, выцеливать нас не нужно' – Катя с разбегу покатилась по булыжнику. Одна пуля свистнула над головой, вторая чиркнула по камню. Катя выстрелила из маузера. Пан Кула пригнулся и рванул дальше.

Падение порядком вышибло из Кати дух, – бок жгло так, что хоть ори. Неужели проникающее? Ладно, потом.

Пан Кула выиграл метров тридцать, пока Катя разлеживалась. Умеет бегать, подлец. Улица пуста, впереди площадь. Ничего, мы тебе еще фору дадим. Катя скинула туфли. Прощайте, чулочки.

Камни были еще теплые, нагретые за день. Курорт. Осталось поднажать.

Выскочили на площадь. Пан Кула перебежал через трамвайные рельсы – прогрессивный транспорт в городе давно уже не ходил. От набережной раздалось что-то вроде "стоять, стрелять будем!". Да идите на хер, пробежаться людям не даете. Пан Кула обернулся, выстрелил. Катя вильнула в сторону, пули не услышала. Нервничать начинаем? Рука-то уже не та. И фору ты уже профукал.

Тут, совершенно несвоевременно, ударил пулемет с набережной. И беглец, и Катя синхронно покатились по мостовой. Нет уж, под огнем "максима" по площади бегать дураков нет. Пулемет умолк, от набережной снова закричали, что-то приказывая. Катя толком ничего не разобрала, – то ли вата из ушей после взрыва не до конца рассосалась, то ли дикция у командира пулеметчиков вовсе поганая. Зато пан Кула и не думал прислушиваться – рванул к парапету, нырнул за ступеньки аптеки. Пулемет вновь резанул по мостовой, Катя ткнулась подбородком в булыжник, пытаясь не упустить из виду ступеньки, прицелилась – нет, в любом случае не уйдешь, пане пацюк.

Пули перестали щелкать по мостовой, Катя подняла голову и заорала, размахивая маузером:

– Контрразведка, вашу мать! Все под суд пойдете, долбоебы тупорылые!

Опять упустила, – пан Кула выкатился из-за ступенек, ужом скользнул за угол.

Катя вскочила, ожидая каждое мгновение пулеметной строчки в спину, кинулась прямо к входу в аптеку, с разбегу сиганула со ступенек, за угол, вскинула маузер на затаившееся пятно, – нет, не раздвоился беглец, – просто китель кинул. Ловкий ты, только сейчас ты просто зайчик. С зубками, но зайчик, зайчик. Опыта тебе не хватает.

Катя на бегу подцепила китель. 'Что тут у нас тяжеленькое? На ощупь – документы, на хер эту "липу". Обоймы…. А здесь? Кругляшик? Ну да, любимые в продвинутых кругах спецслужб гранаты Миллса. Тяжело с ними бегать, да?'

Упала за дерево Катя очень вовремя – пан Кула решил дать бой, засев за углом солидного каменного забора. Шпарил гад с двух рук, – парабеллумы гавкали не хуже пулемета, Катя, скорчившись за тонковатым стволом каштана, чувствовала, как в дерево стучат пули. Только эта пальба скорее психологический выкрутас, с перепугу. Не ждал, гайдамакский атаман, что так плотно на хвост сядут, да?

Катя бабахнула в угол забора из маузера, опять же исключительно в воспитательных целях. Теперь была уверенна, что поговорить удастся. Зайчик кинулся прочь, Катя следом. Мешала граната в руке, вот фигня, и сунуть бомбу некуда, и расстаться жалко.

Пан Кула неожиданно свернул в подворотню. Странно, судя по всему, двор не проходной. Зайчик выстрелил в сторону преследовательницы и, не скрываясь, нырнул в полуподвал. Задолбал, честное слово. Что за крысиные ухватки?

К двери Катя приблизилась не торопясь. Морщась, пощупала бок. Вроде царапина, но болит зверски. И крови многовато. Надо бы быстрей побеседовать, да собственным здоровьем заняться.

Дощатые полусгнившие ступени, сплошь поросшие мхом, низкий свод. Натуральный склеп. Витка согласится: петлюровцы – суть упыри богомерзкие. Может, он уже в гроб залез и крышкой прикрылся?

Катя подняла половинку кирпича, швырнула вниз в гостеприимно приоткрытую дверь. Дверь беззвучно, – петли смазаны, – качнулась, и тут же затрещала, разносимая выстрелами изнутри. Катя, успевшая прижаться к стене, стряхнула с плеча щепки. Вот блин, – не с одного ствола бьют и даже не с двух.

Расстрел ни в чем неповинной двери прекратился. Нервишки подводят. Катя отправила вниз еще один кирпич, – на этот раз в ответ торопливо хлопнул единственный выстрел, винтовочный.

– Сопротивление бесполезно, – громко сказала Катя. – Хорош баловать. Обещаю сохранить жизнь. Вылазьте.

– Ще не вмерла Украина, – ответил вздрагивающий юный голос. – Спробуй сунься.

'Нехорошо, сопляк какой-то идейный. А где же наш прыткий зайчик? Уходит какой-нибудь норой? Уже ушел?'

– Хватит пальбы бессмысленной, – сказала Катя. – Сейчас здесь вся контрразведка будет. Давайте без перегибов. Первым выходит Горбатый, – в смысле – пан Кула.

– Ти, жидовка чекистська, не шуткуй. Ти ж никому нас не сдашь. До тебе куди бильше питань буде. Давай так поговоримо, – откуда-то из глубины подвала отозвался напряженный голос пана Кула. – Коллеги ведь, чому нам договор не заключить?

'Да пошел ты. Чудом ведь башку взрывом не оторвало, а теперь договор с тобой заключай?'

Катя швырнула очередной кирпич в ощетинившуюся пулевыми пробоинами дверь:

– Вылазь, гад!

– А верно не убьешь? – насмешливо отозвался Кула.

Катя выдернула кольцо, сосчитала до двух и аккуратно закинула увесистое тело "миллсы" за дверь.

Грохнуло, мелькнул язык оранжевого пламени тротила. Это вам не смесь с каким-нибудь модерновым гексогеном. Катя попыталась врезаться в дверь здоровым боком, – не очень-то получилось, – с матом влетела в узкий проход. Проскочила по чему-то раскинувшемуся телу с обрезом в руке. Навстречу с опозданием хлопнул пистолетный выстрел. Катя упала на колени, ответила из маузера, стараясь бить поверх вспышки выстрела. В тесноте "львиный" маузер грохотал как пушка.

В гулкой тишине слышно было как осыпаются разбитые пулями кирпичи. Из глубины подвала простонали:

– Сдаюся. Не стреляй, сука.