Текст книги "Вариант 19"

Автор книги: Юрий Валин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

Как сдирал вонючую одежду, как ужинали, – не помнил. Спал на ящиках Пробирного Управления. Было неудобно, босые ноги все время высовывались из-под короткой шинели.

Глава 10

"Эх, яблочко,

Да цвета зрелого..

Любила красного,

Любила белого".

(«Яблочко». Вариант).

«Мы должны взять буржуазию в клещи, но как?»

(Л.Д.Троцкий. Из доклада

Совету Народных Комиссаров).

– Недостача, однако, – сказала Катя.

Один из ящиков оказался вскрыт. Ряды симпатичных столбиков пятнадцатирублевок, завернутых в белую пергаментную бумагу, слегка поредели. Обидно. Похоже, не просто золотишко, а нумизматическая редкость. Десять остальных ящиков наполняли неподъемные слитки. В двенадцатом оказалась несуразная смесь ювелирных побрякушек, монет и золотого лома – в основном содранных окладов икон. Сия разнообразная коллекция и привлекала внимание: кладоискатели столпились вокруг ящика, оживленно переговариваясь. Прот, присев на корточки, копался в сокровищах.

Катя задумчиво потыкала пальцем увесистую колбаску – из обертки выглянул новенький лучезарный лик Николая II. Что ж ты, твое величество, недосмотрел? И империю сообща профукали, и добрую четверть твоих близнецов из ящика увели.

– Это ваш шпион забрал, – сказал Прот, не отрываясь от своих изысканий. – Ему деньги сразу были нужны.

– Да, я догадываюсь, – Катя закрутила пергамин фунтиком, закрывая облик несчастного императора. – Только, Прот, говорить "ваш шпион" невежливо. Во-первых, он не мой, во-вторых, обобщать не нужно. Это ихние – шпионы. А наши, в частности, я – благородные разведчики.

– Извините, – пробормотал мальчик, – я плохо разбираюсь… – он замолчал и поспешно отодвинулся от ящика. Из сжатого кулака свисала оборванная цепочка. Прот сел на хвою и замер. Товарищи внимания не обратили. Пашка пытался надеть на палец чудовищных размеров "гайку" с ненатурально зеленым камнем. Вита прикладывала к ушам массивные серьги с рубинами. Герман снисходительно улыбался. Зря, между прочим, – рубины смуглой девчонке шли.

Катя присела рядом с мальчиком:

– Нашел, да?

Прот вздрогнул.

– Ну, что ты, в самом деле? – мягко сказала Катя. – Никто у тебя забирать и не думает. Свои же все.

– Я, просто… боялся, что не найду, – пробормотал мальчик и раскрыл ладонь.

Брать крест Катя не стала, рассмотрела так. Убрала с глаз непослушную челку и с некоторым удивлением сказала:

– Знаешь, а наследство твое довольно ценное. Хорошей работы. Я в этом мало понимаю, но, по-моему, крест византийский, с терновым венцом. Да…. Жаль, мама тебе ничего рассказать не успела. Ну, чего ж теперь поделать. А цепочку можно поменять.

– Нет! – Прот испуганно замотал головой. – Пусть эта остается.

– Понятно, пусть остается. Ее запаять можно. А пока подбери себе другую, там этого добра навалом. Надеть-то, наверное, сразу захочешь?

У ящика хихикали уже втроем – Пашка вертел хрупкую диадему, и удивлялся узколобости выродившегося дворянства.

– Эй, искусствоведы-антропологи, – призвала к порядку Катя, – сильно не засиживаетесь, дел полно. Для начала отсчитывайте и забирайте свое кровное, потом будем излишки прятать. Лично мне здесь уже надоело торчать. Весь лес провонялся.

– Да, – согласилась Вита, – вигляд у вас, Катерина Еорьевна, не краше чем вчора вечером. Давайте я стирку устрою.

– Некогда. Мы здесь рискуем каких-нибудь гостей дождаться. Собираемся и убираемся. Делите пирог.

– А по сколько брать? – Пашка окинул ящики оценивающим взглядом.

– Говорили же уже – сколько унесете. Только ты уж не надорвись во славу мировой революции. Не передумал финансовую помощь угнетенным пролетариям оказывать?

– Мировая революция – дело стоящее, – твердо сказал парень. – Я никого силком не агитирую, поскольку дело личной сознательности. Вы, Екатерина Георгиевна, финансы своему руководству предназначаете, я – своему. По-честному?

– По-честному, – согласилась Катя. – Только по-глупому. У меня свои резоны, а ты бы о своей будущей личной жизни подумал. Ну, дело твое. Герман Олегович, вы что на меня так уставились? Мне оружие снять? Всё пули в затылок опасаетесь?

Уши у прапорщика немедленно заалели:

– Никак нет, госпожа командирша. Пули я не боюсь. К тому же считаю сие золото бесчестно уворованным у Российской Империи, и присваивать его не имею ни малейшего желания.

– Весьма гордо прозвучало, – скривилась Катя. – Кому изволите свою долю презентовать? Российской империи уже нет. Царь убит, министерство финансов разбежалось. Кого в правопреемники назначите? Генерала Деникина? Адмирала Колчака? Имеется еще Врангель, Родзянко. Да, гражданин Керенский где-то за бугром шляется.

– Достойных личностей не вижу. Поэтому долю свою брать просто не буду, – Герман демонстративно отвернулся.

– Вы, братцы, уж извините, один глупее другого, – с досадой сказала Катя. – Кто-нибудь разумный, с нормальными человеческими идеями, у нас есть?

– Я с нормальными, – сказала Вита и с вызовом сверкнула глазами в сторону парней. – Вы меня хочь корыстной жидовкой называйте, хочь как. Я в семье последня осталася. Мне жить потребно, дом иметь, белье чистое. Да, вот такая я. А вам, Герман Легович, стыдно должно быть. Що ваша мама сказала бы, если бы узнала, що вы голый-босый вмирати собрались? У Пашки хоть семья есть и сказка дурацка. А вы за що бедствовать собралися?

– Вита, только учить меня не нужно, – с некоторой даже угрозой пробурчал прапорщик.

– А кому ж ще вас учити? Тут все при делах-заботах. Только вы да я, як огризки. Що, мне и слова вам не сказати?

– Слово можно, – буркнул Герман. – А тысячу ни к чему. Я твою мысль вполне уловил. Желание твое спокойствие и достаток обрести ни в коей мере не осуждаю. Но уж как-нибудь самостоятельно решу, как мне самому поступать.

– Та разве я спокою хочу?! Мне за вас обидно.

Катя наблюдала с интересом. Оказывается, Витка свой жгучий глаз на прапора положила. Ну и правильно. Олегович у нас с придурью, но человек честный и надежный. Вот если бы он еще собачьи взгляды в спину лично вам, Екатерина Георгиевна, перестал бросать, совсем было бы чудно. Натуральный щенок, разве, что не поскуливает. Зато огрызается. Хоть бы намек сделал: так и так, мадмуазель Катенька, сгораю от страсти, не дайте погибнуть младому офицеру. Тьфу, ну, что ж он такой закомплексованный? Может, Витка его отвлечет?

Витка отвлекала:

…– Вы подумайте, що дальше делать будете? Война закончится, опять в ваши лупы да линзы дивиться станите? Кому то потребно?

– Вита, перестань, – негромко сказал Прот. – Герман Олегович, человек взрослый, сам знает, как поступить.

Кажется, Герман посмотрел на мальчика с благодарностью. Напористая Витка прапорщика порядком смущала.

– Действительно, – сказал Пашка, – що вы завелись? Подумаешь, золото. Что мы, кощеи, над ним чахнуть? Заработаем себе на хлеб, если що. Впрочем, недолго этот металл мозги народу смущать будет…

– Только про золотые сортиры не надо! – в один голос завопили прапорщик и девчонка.

Золото поделили быстро. Катя посоветовала брать в основном монеты. Прот и Вита забрали себе долю – показалось, что империалов в ящике почти не уменьшилось. Золото действительно тяжелый металл. Больше тысячи 12-граммовых монет, – не то что спрятать – нести трудно. Чахлый Прот благоразумно себя ограничил.

– Эх, я говорил, гимнастикой нужно заниматься, – расстроено сказал Пашка, – берете-то всего каплю.

Своей долей юный большевик избрал три слитка и теперь примеривался, как будет тащить более чем двухпудовый вес.

– Я буду экономен, – пообещал Прот и принялся, кряхтя, увязывать колбаски монет в узелки.

Катя покачала головой:

– Вы, крохоборы, подождите потеть. Дальше-то что? Тебя, товарищ Пашка, с твоими гирями первый пост за задницу возьмет. Даже если к красным выйдешь – сильно ты уверен, что они кристально честными и идейными большевиками окажутся? Прот, а ты куда такой груженый плестись собрался? Раз ты золотом набит, так уже и не нужен никому? Скорее уж наоборот.

– Так мы ж разве не вместе пойдем? – удивился Пашка.

– Если вместе, так у нас бричка есть. Какого черта корячитесь? – пробормотала Катя. – И вообще, нам побыстрее остатки сокровищ нужно упрятать и обсудить, как дальше жить.

Тяжеленные ящики захоронили недалеко от речушки. Копали неглубоко, песок поддавался с легкостью. Куда больше времени заняла маскировка места. С травой и кустами Катя возилась сама. Местечко выглядело спокойным – с двух сторон в болотцах квакали лягушки, до узкоколейки не меньше версты. Ориентир – две возвышенности, поросшие сосняком. За девяносто лет здесь мало что должно измениться. В сороковых активные бои шли восточнее.

Пересадив куст бузины, Катя окончательно ликвидировала следы раскопа и огляделась. Сойдет. Зная место, при желании обнаружить тайник можно, но такого желания у личного состава возникнуть не должно. Хорошие вообще-то ребята. К тому же в лесу ориентируются отвратительно, да и сейчас умаялись до полного отупения. Да и хлопот с собственными богатствами молодежи надолго хватит. Катя усмехнулась. Уже в последний момент дамские цацки неудержимо поманили Виту. Девчонка есть девчонка, нахватала ювелирного шика как сорока, застеснялась, вывалила обратно, потом отобрала побрякушки заново. Чего стесняться? Катя знавала куда более опытных женщин, неравнодушных к драгоценностям. Сама предводительница на прощание слегка облегчила ящик с монетами. Объяснила, что раз господин прапорщик брезгует, не пропадать же добру. Личный состав покосился с легким изумлением, но возражать не стал. Все были по горло сыты возней с благородным металлом. Жрать хотелось куда больше, чем пересчитывать блестящие империалы.

Оглядев в последний раз бузинные плантации, Катя закинула лопату на плечо и направилась к лагерю. Обессиленный народ сгрудился вокруг костерка. На огне уже побулькивал чугунок. Катя пересилила желание плюхнуться на землю.

– Витка, найди мне что-нибудь переодеться, – Катя направилась к речушке.

Лягушек ловить все-таки не пришлось. Катя поохотилась за стайкой крошечных рыбешек – для них кофточка, используемая в качестве бредня, была в самый раз. "Нацедила" с полтора десятка особей с полпальца величиной. Для запаха хватит. Хотя с запахами вообще беда. Кофточка еще туда-сюда, а галифе, похоже, погибли безвозвратно – трупной вонью даже от мокрой ткани ощутимо несло.

– О, тюлька! – вяло обрадовался Пашка. – А у нас, Екатерина Георгиевна, соль кончилась.

"Тюльку" засыпали к немногочисленным грибам и дикому чесноку. Катя переоделась и, наконец, села, стараясь не морщиться от ноющей боли в ногах. Марку нужно до конца держать. Впрочем, личный состав выглядел утомленным до последней крайности. Только Прот сонно уставился на мокрую, прилипшую к телу кофточку командирши. Катя решила мелкого пророка не одергивать. Сидеть в юбке было неудобно, да и кобура при женственной форме одежды выглядела как-то нелепо. Катя с надеждой посмотрела на висящие на ветвях в отдалении душистые галифе – может, все-таки проветрятся?

– Ладно, чего скисли? Планы по вложению капиталов покоя не дают? Давайте снедать, осетры наши уже разварились.

После трапезы слегка взбодрившийся отряд, вольготно развалился вокруг затухающего костра. Лишь Прот со вздохом ухватил карабин за ремень, собираясь отправиться на пост.

– Стоп, – сердито сказала ерзающая Катя – принять приличную позу в юбке у костра было нелегко. – Отставить пока внешнюю охрану. Нужно решение принимать. Передохнем и в сумерках уходим. Здесь торчать резона нет. Вполне возможно, наши друзья заявятся. Полагаю, фига вместо золота их не сильно обрадует. Так что, давайте – куда кто из вас направляется?

– Я не знаю, – быстро сказал Герман. – Мне идти некуда.

Катя сумрачно посмотрела на удовлетворенно расслабившегося прапорщика. Вот мудак интеллигентный, все считает, что духовные терзания избавляют от необходимости принимать практические решения. И кто его всю жизнь в задницу пихать будет?

– Я за кордон хочу, – побормотала Вита. – Мне здесь спокою все равно не буде. Как думаете, Катерина Еорьевна, та можно мне за кордон выбратися?

– Отчего же нельзя? Если с умом, то получится, – Катя легла поудобнее. – Ты определенно решила?

– Так що мне здесь думати? Я ж все помню. Всё гайдамаков ждать буду, – девочка погладила потертую рукоять нагана. – Всех мне не перестукать, так?

– Там, "за бугром", собственные гайдамаки имеются, – пробормотала Катя. – Не надейся, что на всю жизнь от гадов отделаешься. На каждого из нас свои "гайдамаки" найдутся. Даже если к антисемитизму отношения не имеющие, один хер – гайдамаки.

– А то я не розумею, – Вита вздохнула. – Так все одно, за кордоном легче все сначала начати. И шукати нас меньше будут. Так?

– Это правильно, – согласилась Катя. – Я бы советовала поблизости не останавливаться, подальше сваливать. За океан. Это если в будущее наперед смотреть.

Прот покосился на командиршу, потом спросил у Виты:

– А мне с тобой можно? Мне чем дальше отсюда, тем спокойнее будет. Я сильно в тягость не буду.

– Яка тягость? – возмутилась Витка. – Не выдумывай! Вечно сомневаетеся. Побегли разом. Не так страшнюче буде. Герман Легович, давайте з нами. Вы языки знаете, человек образованный. Сообща пробьемися. А, Герман Легович?

Прапорщик смущенно заерзал:

– Ну, я не знаю…

– Що тут знать?! – удивилась Витка. – Вас здесь шукати ще долго могут. Зачем голову подставляти? Пашенька, ты б с нами тэж? Ты не думай, мы тебя тэж ой как зовем. Правда, Протка? Только ты ведь не поедешь, так?

– Да я бы с вами хоть куда, – Пашка вздохнул. – Да меня маманя ждет. Как же я уйду? Да и охота лично посмотреть, как революция на ноги встанет. Ты, Герман, що не говори, а коммунизм крепкий мир построит. Я очень верю.

Парни угрюмо молчали. Витка посматривала на прапорщика, тоже молчала, лишь красивая бровь вздрагивала от сдерживаемого нетерпения.

"Между прочим, умная она девчонка", – с одобрением подумала Катя. "Прямолинейно не прет. Мне бы так приноровиться".

Катя перехватила взгляд Прота. Мальчик смотрел на предводительницу грустно. Маленький полусумасшедший старичок. Катя ободряюще подмигнула – не горюй, Нострадамус, прорвемся. Прот с трудом, но улыбнулся в ответ.

– Герман, що молчишь? – сердито сказал Пашка. – Мало мы с тобой дискутировали? Ты ж упорный, не дай бог. Война у тебя в печенках сидит или как? Сам говорил. Уезжайте, чего там. Здесь тебя к ногтю прижмут, как пить дать. Ты человек храбрый, но тут уж глупость будет, ежели под ногами у власти путаться. Ладно бы у тебя крепкая идея была. А то и белые, и наши на тебя зуб имеют. Що впустую пропадать? Попадешь в ЧК, там разные человеки сидят. Могут в заварухе и не разобраться. Езжайте. Ты ребятам устроиться поможешь. Пока они еще языки выучат.

– Они выучат, – ядовито пробормотал Герман. – Вита дом построит, возможно, кафе или закусочную откроет. Потом налетит вихрь мировой революции, и прахом все пустит? Так, Паш, да?

– То еще не скоро будет, – без смущения сказал Пашка. – Для того, чтоб через океан революцию перебрасывать, еще красный флот построить нужно. Нет, не скоро. К тому времени и тамошний пролетариат поймет, что к чему. Разберутся. Но, думаю, там всё помягче будет. Покультурнее. Мы первые, нам труднее. Езжайте. Вы же не из трусости буржуазной тикаете. Так получилось. Здесь-то жизни тебе не будет.

– Паша прав, – тихо сказала Катя. – Война, потом еще чистки будут. Новое общество себя заново выстраивать начнет, четко на своих и чужих делить. Не впишитесь вы, Герман Олегович.

– А кто я такой там буду? Мне не пятнадцать лет. Я англичанином или немцем никогда не стану.

Катя фыркнула:

– Немцем даже не пытайтесь. Беспокойно получится. Глупости глаголить изволите, ваше благородие. Русским вы останетесь. Я годами слова по-русски не слыхала, да все равно русской дурой оставалась. Тут уж ничего не поделаешь. А если вы за свою страну беспокоитесь, так родине и со стороны помочь можно. Представятся возможности, не сомневайтесь.

– Убедительно говорите, – прапорщик глянул исподлобья. – Ладно, попробуем эмигрировать. Каким путем предлагается драпать?

– На юг вам нужно подаваться, – сказал Пашка. – Фронт сейчас трудно перейти. Да и потом как? Из Москвы и Питера нынче до Франций с Англиями путь неблизкий. А на юге Антанта пригрелась, она с буржуями в дружбе. Порты нараспашку. Уж только не знаю, сойдете вы за буржуев или как. Герман у нас и то… обтрепанный. Может, через Одессу попробовать? Там вроде наши удержались, но, видать, ненадолго. Отойдут, белая гвардия город займет. Временно, конечно. Но в этот момент вполне можете проскочить. Беляки на радостях союзничков погостить пригласят. Пароходы пойдут. Помозгуйте насчет Одессы.

– Вы подождите пароходы выбирать, – сказала Катя. – Прямо завтра вы что делать собираетесь? На вокзал за билетами идти? А ориентировка на Прота? Да и Герману Олеговичу высовываться не рекомендуется.

– А если на брице своим ходом? – жалобно сказала Вита. – Мне на поезд тоже не хочется.

– Если своим ходом, да партизанскими тропами, тут или на серьезный бой нарветесь, или до зимы кочевать будете, – пробормотала Катя. – Через всю Украину, да по незнакомым местам? Утопия.

– Вы, Катерина Еорьевна, прямо скажите, що нам делать, – потребовала Вита. – Що вы с нами как с несмышлеными диточками?

– Екатерина Георгиевна подумывает в город отправиться, – сказал Прот, глядя в костер. – Вместе со мной. И в городе откровенно выяснить, какая нужда во мне, калеченном, возникла, что за мной целыми полками по лесам и болотам гоняются. Ну и со своими делами ей нужно разобраться.

– Глупости! – резко сказал Герман. – Бессмысленный риск. Вы и до города не доберетесь, в контрразведке окажетесь. Глупость несусветная.

– Нет, не глупость, – пробормотал Прот. – Так мы с ней только вдвоем рискуем. Вы, Герман Олегович, извините, но за вами, как за мной, убогим, гоняться не станут. Нужен я всем. Видимо, использовать мой проклятый дар хотят. Делать нечего, поедемте, Екатерина Георгиевна. Узнаем все на месте. Вряд ли меня сразу удавят. Да если и так…. Хоть погулял напоследок.

Катя молчала. Смотреть на Прота было больно. Мучается мальчик. В лесу у костра ему куда уютнее сидеть, чем в страшный город возвращаться. Трудно сказать, что от него белым и жовто-блакитным нужно, но в любом случае от бдительного присмотра парнишке не отвертеться. Хорошо еще, если сердобольных монашек приставят. А то и просто под замок. Только куда ему деваться? В лесах долго не высидишь.

– Это как же?! – возмутился обдумавший предложение Пашка. – Значит, мы Протку отсылаем с перепугу? Так не пойдет! Что мы, дристуны какие? Не, то гадостно выходит. Давайте в обход. Лесами, потихоньку-полегоньку. Выскочим. И на север можно уйти. Пролетарская власть за пацанами не гоняется.

– Знову за свою пролетарию уцепился, – осуждающе заметила Вита. – Нам бы подаль от любой влады ныне держаться. То даже така жидовка, як я, поняла. Только не получится. До городу, так до городу. Тут глупо – не глупо, не вгадаешь. Разведку проведем. Не бойся, Протка. Справимся. Катерина Еорьевна прикроет, да мы и сами соображаем. Разберемся, в чем дело, та ноги сделаем. Ты им там говори, що нужно, не жмотничай – нехай подавятся. Пока обдумают – нас и нету.

– Ты-то с какой стати в город?! – возмутился Герман. – Девиц там еще не видывали. Глупость какая!

– Та вы не волнуйтесь, Герман Легович, – девушка улыбнулась так, что прапорщик мигом залился краской. – Мы повернемося. И втроем достовернее буде. Дви чернички, мальчик богомольный, блаженненький. Как положено. Жидовки выкрещенные в монастырях встречаются. Мне в Темчинской обители рассказывали. Все по закону…

– По закону, это хорошо, – поспешно прервала девчонку Катя. – Только попроще нужно быть. Если Прот решится, то мы с ним вдвоем управимся.

– Как – вдвоем?! – Вита подскочила, опрокинув пустой чугунок. – Дэ ж правда?! Герман Легович идти не может – его шукают офицеры. Пашеньку тоже пускать не можна – он подозрительный. Так как же Прота одного видправляты? Мало ли що? У вас служба, я ничего не говорю – сегодня туточки воюете, завтра там. А кто Прота обратно доведет? Нам ще за кордон пробиваться. Що ж мы его нынче одного пустим?!

– Ты мне не дури, – пробурчала Катя. – Тоже, проводница нашлась. Я Прота в безопасное место в любом случае выведу. Если нам, конечно, башки в городе сразу не поотрывают. И без тебя мы в этом деле прекрасно обойдемся.

– Не обойдетеся! Я, Катерина Еорьевна, вас дуже уважаю, но вы мне не начальник. Я девушка вильна, и нет такого закона, чтобы меня в город не пускать. Просто пойду за вами и все. Так честно буде. И втроем лучше. Вы, Катерина Еорьевна, что не одягните, на черничку мало будете схожи. Со мной лучше, сами подумайте. На меня коситься будут, на вас, на Протку – глядишь и проскочим.

– Куда вы проскочите? – не выдержал прапорщик. – Да вас на первом же посту арестуют. Понятно, кто-то отобьется, а кого-то как куропаток постреляют.

– Помовчите, – строго сказала Вита. – Здесь не только вы умный. Екатерина Еорьевна, вы счас без снисхождений рассудите. И не матюгайтеся. Я полезная буду чи ни?

***

Состав снова замедлял ход. Катя поморщилась – копотью в разбитое окно несло жутко. Ехали уже вторые сутки. Прот дремал, уткнувшись головой в тощий живот девушки. Вита тоже посапывала, обняв перекошенные плечи мальчишки. В вагоне к странной троице уже привыкли. Истомленные пассажиры с тоской и нетерпением ждали окончания пути.

А начиналось всё не слишком гладко. С парнями и лошадьми расстались верстах в шести от Змиёва. Здесь с опушки просматривалась насыпь железной дороги. Договорились, что Герман и Пашка будут ждать здесь неделю. Вита выдала подробные инструкции, как хранить ее и Прота сокровища. Парни ухмылялись, но обещали исполнить в точности. Расстались деловито. Похоже, сомневалась в скорой встрече одна предводительница.

В Змиёве на рынке наскоро запаслись продуктами и отправились на крошечный вокзальчик. Здесь было людно – поезда, ни на юг, в сторону Екатеринослава, ни на север, не ходили уже дня четыре. На двух поддельных монашек и на мальчика никто особого внимания не обращал. Зато сама Катя нервничала – как всегда без оружия чувствовала себя голой. Ни пистолетов, ни гранат – непристойность ужасная. К тому же в монастырских обносках было чертовски душно. Низко повязанный платок не снять – Катя чувствовала, что у нее впервые в жизни потеют уши. Несколько утешила колбаса со свежим хлебом. Остальные члены разведгруппы тоже уплетали обед с далеко не монашеской сдержанностью. Катя уже прикидывала, как раздобыть кипятка для вновь приобретенного чайника, да где устраиваться ночевать, как на вокзале поднялся гвалт – подходил поезд. Вроде бы даже тот, что и нужен.

Посадка навеяла ассоциации с незабвенным штурмом Фермопил, с той только разницей, что обороняющиеся имели численное преимущество. Орали на разные голоса, у вагонов кипел бурный водоворот, временами выплевывающий неудачливых пассажиров и раздерганный багаж. Хрупкий Прот смотрел с ужасом, Вита тоже слегка перепугалась. Тянуть их в толчею было бессмысленно, и Катя двинулась занимать плацдарм в одиночестве. Прорваться через толчею умелому человеку труда не составило, хотя юбка трещала по швам. Бормоча "сигнал уже дадеден", Катя взобралась на ступеньки, ненавязчиво подсекла ноги застрявшему в проходе здоровенному селянину с панически кудахтающим мешком, и через поверженного птицевода пролезла в вагон. Хам пробовал что-то вякать, но Катя вполголоса посулила попутчику, что бог всенепременно накажет за несанкционированное распространение птичьего гриппа. Тон произвел должное впечатление. Катя пропихалась вглубь вагона, оттеснила от окна развеселую парочку, махнула своим. Мешок и клюку, собственноручно вырезанную новоиспеченной монашкой, пассажиры приняли без особых эмоций, но когда Катя начала втаскивать в окно Прота, поднялся гвалт. Девушка сквозь зубы призывала к христианскому смирению, и отпихивала локтями особо наглые руки. Полузадушенный Прот плюхнулся на чьи-то мешки. Катя начала повторять фокус с Витой, тут пассажиры совсем осатанели, и пришлось от христианских призывов перейти к адресным посылам. Из уст богомольной девицы отдельные выражения звучали вдвойне убедительнее, и народ слегка шарахнулся от зловещего блеска зеленых глаз. Когда разведгруппа оказалась в полном составе, Катя принялась креститься и благодарить старожилов вагона за доброту и снисхождение к пилигримам. Бог знает, чем бы это закончилось, если бы не разгоревшаяся за окнами драка. Под шумок Катя слегка переместила багаж, освободив для своих одно сидячее место. Поезд, наконец, тронулся. Катя с облегчением глотнула из бутылки теплой водички. Как же, рановато обрадовалась. Выбравшись за город, поезд прополз верст пять и прочно встал. Судя по реакции пассажиров, так и должно было быть.

Пришлось обживаться. На длительных остановках наиболее шустрые пассажиры успевали развести костер и вскипятить воды. Катя со своей слабосильной командой на подобные изыски идти не решалась. Потихоньку жевали колбасу, запивали колодезной водичкой, благо Вита успела наполнить и чайник, и бутыль. На девчонку внимания мало кто обращал. Со скрытыми волосами, в темной одежде, Вита не слишком выделялась в разномастном обществе, переполнявшем вагон. На саму Катю поглядывали куда чаще. Скромней нужно было в вагон врываться, богомолка невоздержанная. Впрочем, народ куда больше волновал вопрос, когда поезд, наконец, доползет до города.

Рыхлая тетка всё донимала Прота расспросами. Мальчик улыбался, нес какую-то благообразную чушь, поминутно крестясь. Голос тоненький, улыбка слабоумная – лет на десять младше выглядит. Ну и адово терпение у пацана.

Катя сидела рядом с Витой, придерживая под рукой мешок и чайник. Из окна пахло дымом и лесом. Поезд медленно полз, листва шуршала по крыше вагона.

– Катерина Еорьевна, – прошептала Вита, – а вы, звиняйте, из каких сами будете? Из дворян?

– Каких еще дворян? Не выдумывай. Отец, покойник, у меня из этих – из Пашкиных сотоварищей. Правда, сам смог недурное образование получить. Мама… ну, там вроде действительно голубая кровь имеется. Да не важно. Если родословную высчитывать, то я дворянка в первом поколении.

– Это как так?

– Титул я сама получила, – неохотно объяснила Катя. – Только, что с него толку? Все равно звание у меня, хоть и командное, но младшее. Так что романтических историй не придумывай. Принцессы-королевны из меня не получилось.

– Так вы же по матери…

Катя поморщилась:

– Я, можно сказать, отношений с мамой не поддерживаю.

– Отреклися? – с ужасом прошептала девчонка.

– Да, что за дурь? Она второй раз замуж вышла. У нее своя семья, у меня своя. Не пересекаемся.

– Катерина Еорьевна, а вы когда замужем были, счастливо жили?

– Фу, ну, что у тебя за вопросы детские? Разве так просто скажешь? Человек он был очень хороший. Ну, а насчет счастья… Сложно я замуж выходила. Дружили мы очень с мужем. Когда его убили, я… – Катя скрипнула зубами.

– Ой, извините, Катерина Еорьевна.

– Да пустой разговор. Ты что-нибудь поинтереснее спроси.

– Так я и спрашиваю. Вот вы глянете – мужчины валются. Як же так можно научиться?

– Да не всегда они валятся, – пробормотала Катя. – Хотя недурно было бы. Кучу боеприпасов сэкономила бы. Если ты про вагон, так я мужику просто ноги запутала. Если про женское очарование в принципе – не завидуй. У тебя ох как получается. Что ты глазки отводишь?

– Та кому я порчена потребна? – прошептала Вита.

– Тьфу, опять ты на утешения напрашиваешься? Чтобы я больше такого не слышала. Скотов мы кончили, ты жива-здорова. Забудь. О будущем думать нужно. О том, как нам в городе отвертеться. Прот по своей части попробует мозги крутить, остальное на нас ляжет. Что там с обстановкой? Что на фронте? Отстали мы от жизни.

– Ну и що? До фронта мы не доедимо, – рассеянно сказала Витка.

– Хрен его знает. Вот ты разбираешь, о чем те трое болтают? Я и половину не понимаю. Что за диалект невнятный?

– Так то поляки, – объяснила девушка. – Повертаются с Лозовой. Болтают о переговорах. Генерал Деникин вроде с комиссарами зустречается. Сам Тигр Революции прибудет. Та ще шестьдесят бронепаровозов. Будут Россию делить. Все, что на юге – новому царю отойдет. Все, что севернее – Советам останется. Брешут, наверное. Белые хвалились, що в августе Москву возьмут. Пуанкаре приедет, царя привезет.

Катя замотала головой:

– Ты мне сейчас мозг разрушишь. Какой Пуанкаре? На хер он здесь нужен? Какие шестьдесят паровозов? Откуда у революции тигры взялись?

– Пуанкаре – главный француз. У них во Франции человек есть, что у нас царем писля войны станет. Ну, они так хочут, вот и обещают привезти. Паровозы – броневые, с гарматами. На переговоры прибудут. С ними главные советские. И тот – председатель Совнаркока, що вместо Ленина сейчас. Троицкий, что ли? Они его Тигром и именуют.

– Виточка, – вкрадчиво поинтересовалась Катя, – а ты ничего не путаешь? Может, не Троицкий, а Троцкий? И не тигр, а лев?

– Може и так, – без особого смущения признала Вита. – Разве их всех упомнишь? Тигры, левы, орли. Кобели кровавы. Що те, що другие. Вы, Катерина Еорьевна, внимания на болтовню не обращайте. Брехня сплошная. Они еще болтают, що червона кавалерия под Бел-Городом на Деникина вдарила. Брехня, не иначе. Наш Пашка знал бы.

Катя вздохнула:

– Переводчик из тебя сильно… литературный. А что за переговоры? Они где будут проходить?

– Як где? В городе. Здесь же и кордон пройдет. О том весь поезд и розмовляе.

Кате казалось, что вагон в основном говорит о взлетевших ценах на табак, о тифе, о разобранном под Люботином железнодорожном полотне. Хотя кто их знает – большинство путешественников розмовляло с таким диковинным акцентом, что приходилось напряженно вслушиваться. Катя чувствовала себя слишком уставшей для расшифровок сплетен.

– Ладно, Вита, посторожи, чтобы нас не обобрали, а я вздремну с часок.

***

Поезд опять стоял. Навалились сумерки, накрыли серым дымным покрывалом. Вита смотрела в окно – раскачивались ветви, дождь шуршал короткими, шепотливыми порывами, изредка доносились печальные вздохи паровоза. В вагоне еще было душно, пассажиры дремали. У самой Виты затекло плечо, Екатерина Георгиевна привалилась, крепкая, отяжелевшая во сне. С другой стороны посапывал Протка, тщедушный, как сухая щепка. Вита осторожно поправила ворот его заношенного лапсердака – надует в шею, много ли ему нужно, фарисею захудалому?

По крыше все так же, набегами, постукивал дождь. Опять корчма вспоминалась. Так и не успели обжиться всерьез. За четыре года Остроуховка клятая так и не стала новым домом. Упрям был отец. Из-под Мостов вовремя ушел, даже заведение не в убыток успел продать. Война лишь начиналась, германца задавить за три месяца обещали. Только не получилось. И на новом месте у Якова Лернера не гладко дело пошло. Концы с концами корчма сводила. Правда, корчму мигом в шинок переименовали, и меню подправить по местным вкусам пришлось. Мама и "полеву" научилась лучше здешних хозяек делать, и пампушки воздушные печь. Самогон отец гнал – слеза кристальная. Посетители пили, жрали, платили исправно. Да только с такими нехорошими усмешками, что отец холодным потом обливался. Нет, уезд действительно был спокойный. Слухи о погромах лишь издалека доходили. Только те слухи и до завсегдатаев, и до проезжих гостей докатывались. Вот и усмехались – почекай, Яшка, дери пока втридорога, прийде час и сам кровцой расплатишься, жидовская морда.