Текст книги "Че Гевара. Последний романтик революции"

Автор книги: Юрий Гавриков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)

Однако в условиях экономического и политического давления со стороны США правительство стало отходить от задач демократической революции (что, кстати говоря, заметил еще студент Эрнесто Гевара, посетив в то время эту страну) и сотрудничать с империализмом. Это вызвало волну новых выступлений трудящихся. Правительство отвечало введением осадного положения, арестами политических деятелей, расстрелами демонстраций. Как уже отмечалось, в августе 1964 года оно разорвало дипломатические отношения с Кубой.

Все эти факторы не остались без внимания Че. Главное, что объективная обстановка на континенте, особенно в Боливии, не вызывала у него никаких сомнений в правильности выбора момента. Это подтверждали даже наблюдения непредвзятых в этих вопросах журналистов. Например, мексиканская газета «Новедадес» писала на следующий день после гибели Че:

«Обстановка брожения и недовольства в некоторых странах Латинской Америки не может быть причиной поведения одного, даже самого решительного человека, как Че. Ее причины – огромная нищета и всеобщая отсталость, неграмотность. Отчаяние из-за отсутствия перспектив достойной жизни. Пока эта ситуация не будет искоренена, на юге от Мехико появится еще не один Эрнесто Че Гевара. Он был лишь глашатаем и знаменосцем отчаяния отверженных» [335]335
  Novedades, Mexico, 1967, 14 oct.


[Закрыть].

Что касается выбора конкретного района, то он имел свои преимущества и недостатки с точки зрения партизанской деятельности. К первым нужно отнести местность (сельва, глубокий каньон, удаленность от больших населенных пунктов, быстро текущие горные речки), близость двух маленьких селений, где можно было запасаться в случае надобности провиантом и различными товарами, не слишком большая удаленность от аргентинской границы.

Ко вторым (о многих из них партизаны не знали или еще не догадывались) относилась труднопроходимость прилегающих полупустынных районов, в которых приходилось действовать и сооружать дополнительные стоянки, крайне неточные карты местности (однажды отряд Че заблудился из-за этого и вместо запланированных 25 пробыл в пути 48 дней). Не сразу установили бойцы и то, что не слишком далеко от них располагались части четвертой дивизии боливийской армии.

Не стоило бы игнорировать (как мы увидим потом) и то, что дорога в купленное партизанами поместье «Каламина» шла мимо дома зажиточного мясника Сиро Альгараньяса, что давало возможность ему наблюдать за передвижением «необычных соседей». Че, в силу своего опыта, сразу насторожился, но, видимо, не до конца. Он пишет в своем Дневнике: «Альгараньяс разговаривал с Антонио (боец из отряда Че. – Ю.Г.), дал ему понять, что он много знает. Он предложил войти в пай с нашими людьми на ранчо и заниматься с ними производством кокаина или же чем-то еще, чем они заняты. Это «чем-то еще» показывает, что этот тип что-то подозревает. Я велел Лоро... пригрозить ему смертью, если он нас предаст».

Но после того как на следующий день после разговора с Альгараньясом на ранчо «Каламина» нагрянула полиция с обыском (после чего заявила, что она в курсе всех дел и с нею надо посчитаться), Гевара понял, что все это «пахнет серьезным». Зона находилась на значительном удалении от шахтерских центров с их наиболее боевитыми силами боливийского рабочего класса. Что касается расположенных в этом районе нефтепромыслов, принадлежавших американской «Боливиан галф ойл компани», вряд ли можно было (вопреки утверждениям некоторых авторов) всерьез рассчитывать на поддержку их высокооплачиваемых работников, составляющих рабочую аристократию.

Европейцы обожают разглагольствовать о латиноамериканской беспечности. И в чем-то они правы. Но как назвать поступок французского журналиста Режи Дебре? Я, право, теряюсь...

Сторонник Кубинской революции и особенно тактики партизанской войны, он не раз посещал Кубу, встречался с Геварой, беседовал с ним и другими кубинскими руководителями. Выпустил книгу «Революция в революции», в которой подверг суровой критике партии латиноамериканских коммунистов за «пацифизм, безволие и недостаточно инициативную политическую деятельность». Одновременно он всячески подчеркивал, что является активным адептом взглядов Че Гевары на революционную тактику.

И вот этот самый «геварист» не нашел ничего лучшего, как поехать легально, под собственной фамилией в Боливию, в отношении которой уже появились первые указания в прессе на то, что Че там. (Хотя это только наше предположение, но, думаем, именно поэтому Дебре и отправился в Ла-Пас.) Начальник департамента печати при президенте аккредитовал его как иностранного журналиста, собирающего материалы для книги о Боливии, и выдал разрешение на свободное передвижение по стране. Этот же чиновник по фамилии Лопес Муньос (по «случайному совпадению» – друг Тани Бунке!) выдал аналогичное разрешение и Геваре.

С конспиративной точки зрения легальный приезд Дебре, известного сторонника Кубинской революции, в Боливию, где уже начал формироваться отряд Гевары, не был «подарком» для партизан. Появление французского журналиста могло навести боливийские спецслужбы и ЦРУ на мысль, что именно в этой стране находится или намерен туда прибыть Че.

Дебре стал разъезжать по районам предполагаемых действий партизан (возникает вопрос, откуда он знал об этой зоне?!), скупал карты и планы этой местности, много фотографировал. Однажды он даже столкнулся с людьми Рикардо, приняв их за боливийцев, стал фотографировать. Рикардо стоило труда ускользнуть от назойливого француза. На несколько месяцев Дебре уезжает в Чили и в феврале 1967 года вновь возвращается в Боливию. 5 марта он уже в лагере Гевары.

На время расстанемся с пронырливым журналистом, чтобы продолжить наш рассказ о партизанских буднях.

Иным словом, как «будни», это не назовешь, так как в отряде шла кропотливая подготовка к сражениям и всестороннее обустройство быта. Довольно полную картину тех дней дают записи в Дневнике Че, небольшие фрагменты из которых мы приведем ниже:

9 ноября. «...Район выбран, кажется, малолюдный. При подобающей дисциплине можно пребывать в нем долгое время».

12 ноября. «...Волосы у меня отрастают, «седина» начинает исчезать, растет борода. Через пару месяцев стану самим собой...»

14 ноября. «Начали рыть туннель для укрытия там всего «компрометирующего».

17 ноября. «Ребята делали покупки в лавке у Альгараньяса. Он снова ставил вопрос о своем участии в «нашем кокаиновом производстве».

19 ноября. «Никаких новостей из Ла-Паса (столицы. – Ю.Г.). Все сидим в укрытии, так как суббота и могут появиться в зоне охотники».

20 ноября. «Папи (Рикардо. – Ю.Г.), в нарушение инструкций, рассказал о моем присутствии в отряде Биготе и Коко...»

Написал в Манилу (на Кубу. – Ю.Г.) о некоторых своих соображениях» (связь с Гаваной осуществлялась через связных с помощью шифрованных писем, позднее была налажена прямая радиосвязь. – Ю.Г.).

27 ноября. «...В 9 утра прибыл джип из Ла-Паса. На нем Коко и Инти, еще трое, чтобы остаться у нас. Сообщили, что «Чино» в Боливии, собирается прислать мне 20 человек (перуанцев. – Ю.Г.) ...Это не здорово, так как борьба тем самым будет интернационализироваться до обсуждения вопроса с Эстанислао (партийный псевдоним Марио Монхе, генсека КПБ. – Ю.Г.). Инти утверждает, что Эстанислао не присоединится к нам...»

2 декабря. «...Коко получил инструкции по установлению тесного контакта с шефом департамента прессы при президенте (Коко вызвался сам, так как этот чиновник – зять Инти). Сеть (связей. – Ю.Г.) пока «в пеленках».

6 декабря. «...С питанием очень туго. С тем, что есть, надо продержаться до пятницы».

11 декабря. «Должна приехать Таня, мы ей «продадим» один из наших джипов... «Чино» выехал на Кубу... Инти высказал мне свои сомнения о прибывшем студенте-медике Карлосе (боливиец. – Ю.Г.) ,который заявляет, что без распоряжения его партии (компартии Боливии. – Ю.Г.) воевать не будет».

12 декабря. «Собрал боливийскую группу, говорил о реалиях войны, сделав акцент на важности единоначалия и дисциплины... Назначил Хоакина своим замом, Роландо и Инти – замполитами, Моро – начальником санитарной службы... Передовое охранение встретилось с одним охотником, его напоили настойкой, и он ушел довольный».

15 декабря. «Ради предусмотрительности восемь человек со мной разместились в лагере номер 2, в трех часах ходьбы от первого...»

20 декабря. «...Придумана система связи, которая меня не удовлетворяет, потому что указывает на явное недоверие к Монхе со стороны его товарищей... На следующей неделе прибудет Таня за моими инструкциями: возможно, направлю ее в Буэнос-Айрес... До часа ночи нельзя было ничего «поймать» из Ла-Паса».

22 декабря. «...Привезли очень тяжелую силовую установку, пока не попробовали работу из-за отсутствия бензина...»

24 декабря. «День посвящен Рождеству... К вечеру собрались все вместе и провели хорошо время».

31 декабря. «Приехал Монхе, изложил свою точку зрения из трех основных требований: 1) Готов подать в отставку в партии, чтобы добиться от нее хотя бы лояльности (к отряду Гевары. – Ю.Г.) и выделения кадров для борьбы. 2) Пока революция будет свершаться на боливийской территории, военно-политическое руководство борьбой должно быть в его руках. 3) Он же будет заниматься связями с другими южноамериканскими партиями, добиваясь, чтобы они встали на позиции поддержки освободительных движений...»

В ответ Гевара заявил, что по первому пункту тот может действовать по своему усмотрению (хотя и назвал ужасно ошибочным его намерение уйти в отставку). Не возражал он и по третьему требованию, добавив, что оно «обречено на провал». Что касается второго пункта, он категорически его отверг. «Военным руководителем движения буду я, – сказал Че, – и не приму никаких двусмысленностей по этому вопросу». По словам Инти Передо, он даже добавил: «Если бы Фидель Кастро начинал свою войну и Аргентине, я бы встал под его знамя и не вспоминал о своей национальности...» [336]336
  Inti Peredo. Mi campania con el Che. Cochabamba, 1972, p. 50.


[Закрыть].

( Прим. авт.: Для правильного понимания такой позиции Э. Гевары надо исходить из его опасения, что в случае руководства отрядом боливийским товарищем и успеха партизан все движение может ограничиться лишь боливийской территорией. Че, как мы знаем, рассматривал Боливию лишь как этап в латиноамериканской революции.)

Затем Монхе выступил перед боливийскими товарищами и предложил им самим выбрать – остаться в отряде или поддержать позицию партии. «Остались все, – записывает Гевара. – И, кажется, это было для Монхе ударом...»

Прервем на некоторое время цитирование дневниковых записей, чтобы закончить освещение вопроса об отношениях Че с боливийской компартией. Прежде всего, они были отражением общей ситуации в латиноамериканском комдвижении тех лет. Э. Гевара говорил по этому поводу весьма однозначно:

«Компартии Латинской Америки имеют неподходящую организационную структуру для условий, в которых сейчас ведется борьба. Они не способны взять власть и нанести удар по империализму» [337]337
  Цит. пo: Ibid., p. 40.


[Закрыть]. Обычно традиционно следовавшее в фарватере политики КПСС, в 60-х годах прошлого столетия комдвижение оказалось перед трудным выбором – продолжать безоговорочную поддержку советских коммунистов или исходить в принятии политических решений из учета положения в своих странах, и частности, на чем особенно настаивали кубинские товарищи, в выборе революционной тактики. Молодая боливийская партия предпочла первое.

Именно в этом (зная об отрицательном отношении к «партизанским идеям» Че Гевары в Москве) нужно искать причину поведения руководства КПБ в отношении Че и его отряда. Поэтому выглядят мало убедительными обиды боливийцев на кубинское руководство за «недостаточную информацию» их по поводу организации в Боливии нового партизанского «очага» (Монхе якобы высказывал даже обиду на Че за то, что он, миновав Ла-Пас, не вышел там на контакт с КПБ. О том, насколько прав был при этом Гевара, в последующие месяцы свидетельствовали неоднократные провалы связных партии и ее секретных явок).

Но Гевара не был, естественно, заинтересован в обострении отношений с компартией. Наоборот, он всячески ищет пути сближения с ней, пресекает в отряде попытки фракционной деятельности со стороны боливийских добровольцев, даже (как мы отмечали выше) пытается избежать чрезмерной интернационализации отряда, за что ратовала КПБ. Более того, он и Монхе были добрыми товарищами на Кубе, где генсек проходил военную подготовку. Он сам предложил тогда Геваре «пакт, скрепленный кровью». Это, правда, не помешало ему в Боливии потребовать от Че деньги на выплату зарплаты своим партийным функционерам, ездившим в отряд в качестве связных(!) [338]338
  Ibid., p. 42.


[Закрыть].

И все-таки нужно отдать должное лидеру КПБ: даже после малопродуктивного для него визита в отряд его партия, по крайней мере, внешне, не отказалась от солидарности с партизанами. В ее заявлении от 30 марта 1967 года, вскоре после первых столкновений отряда Гевары с боливийскими войсками, говорилось:

«...Коммунистическая партия Боливии, которая вела постоянную борьбу против политики предательства национальных интересов, предупреждала, что эта политика повлечет за собой события, которые трудно предвидеть. Сейчас она отмечает, что начавшаяся партизанская борьба – это лишь одно из следствий такой политики...

Компартия, таким образом, заявляет о своей солидарности с борьбой патриотов-партизан. Самое позитивное здесь, несомненно, то, что эта борьба может выявить лучший путь, по которому должны следовать боливийцы, чтобы добиться революционной победы...» [339]339
  Это и последующие заявления КП Боливии цит. по: И. Лаврецкий. Указ. соч., с. 268—269.


[Закрыть]. ( Прим. авт.: По имеющимся сведениям, данное заявление вызвало большое «разочарование» в Гаване, не говоря уже о самом Че Геваре. Оно, и на наш взгляд, подчеркнуто низко оценивало «самое позитивное» в предстоявшей деятельности партизан и как бы ставило партию в роль стороннего наблюдателя, пока будет «выявлен лучший путь» для борьбы.)

Сменивший Монхе на посту лидера компартии Боливии Колье заявил журналистам уже более определенно, что его партия со всей искренностью помогает и солидаризируется с партизанами. «Мы знаем, – сказал генсек, – что они – антиимпериалисты-революционеры и поэтому заслуживают не только нашей помощи, но и уважения». Правда, и в его заявлении прозвучали отдельные нотки отстраненности – «товарищи в горах действуют согласно своим взглядам», «не мы организовали партизанское движение» и т.п.

Но это все заявления. Другое дело, что на деле Че Гевара так и не получил от КПБ ожидаемой помощи. Действовавшая в отряде группа боливийцев под руководством горняцкого лидера Мойсеса Гевары (однофамильца Че, исключенного из КПБ за «сговор с кубинцами») в целом не оправдала возложенных на нее надежд. Первые выстрелы напугали многих боливийских добровольцев. Их трусость выводит Че из себя:

«Ньято и Коко пошли в верхний лагерь со вновь прибывшим отребьем, но вернулись с полпути, так как подонки не хотели идти. Придется их выгнать» – такая, слишком резкая даже для Че, запись появляется в Дневнике 24 марта.

В январе в лагерь приехали боливийская подпольщица Лойола и горняцкий лидер Мойсес. Он пообещал добровольцев Геваре, но только не раньше начала февраля. Че с возмущением указывает причину задержки в Дневнике: «Люди отказываются пойти за Мойсесом, пока не кончится карнавал». (Чтобы понять это, надо знать латиноамериканцев! – Ю.Г.) .

Лойола произвела на Гевару хорошее впечатление своим мужеством и верой в начатое партизанами дело. Он поручил ей организовать в Ла-Пасе и других городах подпольную организацию в поддержку его отряда. Организация должна была снабжать партизан боеприпасами, амуницией, продовольствием, собирать сведения о продвижении армии, заниматься саботажем и диверсиями. Командир снабдил Лойолу подробной инструкцией, озаглавленной «Кадрам, работающим в городах», и она отбыла в столицу. Эти контакты казались многообещающими, но и в дальнейшем приток боливийцев в отряд из города далеко не отвечал надеждам Че. Надеяться на боливийскую компартию больше не приходилось. В мае 1967 года все контакты с Ла-Пасом у партизан были прерваны. Шифровка из «Манилы» 16 мая подтвердила, как записал Че, «полную изоляцию, в которой оказался отряд».

Но это все еще предстояло пережить: на дворе был только март (а мы помним, что полную боевую готовность отряд, по замыслу Че, должен был иметь в сентябре – октябре того же года). А пока идет напряженная и тяжелая работа: строятся укрепления, хранилища для боеприпасов и провианта (заметим – исключительно с помощью лопат, других инструментов и тем более машин нет), на местности выверяются карты, совершаются многочасовые переходы, новички обучаются военному делу. Не забывает команданте и о политико-воспитательной работе. В одной своей беседе с бойцами в феврале он, критикуя леность некоторых кубинских товарищей в строительных работах, говорит:

«За 7 лет Кубинской революции некоторые уже привыкли к услугам личных водителей, отдавать указания и получать все «готовенькое», а теперь предстоит более тяжелая жизнь».

Не пропускает Че и более прозаических нарушений дисциплины. Кто-то опорожнил 20 банок сгущенки. Первая его реакция: «Заслуживает расстрела!» Потом, смягчившись, обещает не покупать больше сгущенки, если вор не будет найден, а молоко будет исчезать [340]340
  Rolando Pombo. Op. cit., p. 24—44.


[Закрыть].

В отряде уже около 50 бойцов. Он разделен на две группы: авангард под командованием Че и 13 человек арьергарда во главе с заместителем Гевары – Хоакином.

Первое, «вынужденное», столкновение с армейским подразделением меняет в корне всю ситуацию. Несмотря на успех операции (семь убитых солдат, в том числе предатель Варгас, указавший путь, 14 взято в плен, много трофеев – 16 винтовок, три миномета, две базуки, три автомата, пулемет с большим количеством боеприпасов), она во многом осложнила положение партизан. Во-первых, «официально» оповестила всех и вся о пребывании отряда на боливийской территории. Во-вторых, означала начало войны, к которой партизаны еще не были подготовлены должным образом. В-третьих, организаторы будущих партизанских баз в Перу и на севере Аргентины, которые должны были начать свои действия вместе с Че в конце года, пока только завершали обсуждение этих вопросов, находясь в отряде Гевары.

Теперь следовало ожидать ответных действий со стороны армии, и они не замедлили последовать. Но это чуть позже, а пока Че идет в длительный тренировочный переход, пожалуй, с самым тяжелым (он не может не подавать пример другим) рюкзаком за спиной. Его авангардный отряд, разделенный на несколько групп, поднимается все выше в горы. Мизерный рацион, жалящие насекомые (укусит и оставляет под кожей микроголовастика, пьющего кровь), тяжелый груз (оружие, радиопередатчик, боеприпасы, продукты, вода – все в рюкзаках), изодранная обувь на потертых ногах, тропические ливни – «агуасерос» – не каждый вынесет такое. Все более часты словесные стычки и споры в отряде. Бойцы истощены и раздражительны (ведь только у единиц имеется опыт Сьерра-Маэстры). Че пытается их утихомирить и призвать к дисциплине. Но что призывать, если даже он сам еле волочит ноги. Об этом свидетельствует Дневник:

«3 февраля. Боль в плечах от рюкзака иногда становится невыносимой.

12 февраля. Устал я смертельно...

23 февраля. Кошмарный день для меня... Под солнцем, которое, казалось, раскаляло камни, мы тронулись в путь. Скоро мне показалось, что я теряю сознание. Это было, когда мы проходили через перевал. С этого момента я уже шел на одном энтузиазме». ( Прим. авт.: И на Кубе, и в Боливии Гевара неважно переносил высокогорье, что типично для аргентинцев, живущих в Буэнос-Айресе, расположенном даже ниже отметки уровня моря. В то же время боливийцы, перуанцы и другие жители горных районов страдали от низинного месторасположения лагеря.)

Через месяц после выхода отряда из лагеря Че отдает приказ возвращаться обратно. Оттуда в начале марта несколько бойцов под командованием Маркоса направились на поиски отряда Гевары, который должен был вернуться к 25 февраля. В пути они столкнулись с работавшим на нефтепромысле Эпифанио Варгасом, расспрашивали у него о дороге. Варгас рассказал о «подозрительных людях» жене, та супруге начальника, a тот – командованию расквартированной поблизости дивизии. Варгaca арестовали и заставили быть проводником армейского патруля. Солдаты пошли по следам, оставленным на мокрой глине группой Маркоса, и засекли местоположение базового лагеря.

Заблудившаяся группа Че никак не могла выйти туда. Дошли лишь 19 марта. За два дня до этого, при переправе через реку, перевернулся плот и утонул боливиец Карлос. Волны вместе с ним унесли 6 рюкзаков, 6 винтовок и почти все патроны (раньше упал в реку другой боливиец – Бенхамин, которого также не удалось спасти в бурном потоке).

Отряд оказался безоружным, люди окончательно выбились из сил, испытывая к тому же состояние безысходности и обреченности, особенно после бессмысленной гибели двух товарищей. Даже еще за 10 дней до этого Гевара пометил в Дневнике:

«7 марта... Люди все более падают духом, осознавая, что... конца пути не видно... Все наши вещи мокрые, а дождь практически не прекращается. Настроение очень плохое. У Мигеля распухли ноги. То же самое у некоторых других...»

На следующий день командир разрешает бойцам съесть отрядную лошадь, так как отеки у товарищей внушают ему, врачу, серьезные опасения. Да и о себе он записывает: «Я чувствую себя очень слабым».

Наконец отряд Че в базовом лагере, но и тут не до отдыха: начались бомбежки с самолетов ВВС, обстрелы с вертолетов. Подводя итоги за март, Гевара записывает:

«Начался этап контрнаступления противника, которое до сих пор характеризуется: а) тенденцией к занятию ключевых пунктов, что должно изолировать нас; б) пропагандистской кампанией против нас, которая ведется в национальных рамках и в международном масштабе; в) отсутствием до сих пор боевой активности армии; г) мобилизацией против нас крестьян.

Ясно, что нам придется сниматься с места раньше, нежели я рассчитывал, и уйти отсюда, оставив группу, над которой будет все время висеть угроза. Кроме того, возможно, еще четыре человека предадут (до этого уже было несколько предательств. – Ю.Г.) .Положение не очень хорошее».

Все перечисленные характеристики «этапа» вряд ли вызывают какие-либо вопросы, но, на первый взгляд, остается непонятным малоактивное поведение армии в боевом отношении. Тому было несколько причин. Во-первых, боливийская армия, как и многие другие на континенте, больше была «приспособлена» для государственных переворотов (186 переворотов в стране за 150 лет. – Ю.Г.) [341]341
  См.: Bolivia: Victoria о muerte (состав. – J. Maestre). Madrid, 1974, p. 10.


[Закрыть], а не боевых действий. Мексиканский журналист Алькасар слышал, как солдаты говорили друг другу и ему: «Партизаны – храбрые «мачос». Одно их присутствие вселяет страх. Они – хорошие вояки и всегда нападают врасплох. А вот мы – никогда» [342]342
  Ibidem.


[Закрыть].

Во-вторых, не слишком полагаясь на своих солдат и офицеров, генерал Баррьентос, в то время президент Боливии, запросил помощи у соседних Аргентины и Бразилии. В-третьих, отсрочивая разгром партизан, можно было побольше выторговать помощи (как военной, так и экономической) у Вашингтона.

Главный вывод, сделанный Че, был правильным – надо уходить с обнаруженного места, создать новый лагерь-базу и вести походную жизнь, осуществляя боевую деятельность по законам партизанской тактики (внезапное нападение на небольшие войсковые подразделения, быстрый отход и т.п.).

Именно в соответствии с такой тактикой в апреле одержаны еще две победы. Общий итог – у противника 10 убитых, 30 пленных, среди них несколько унтер-офицеров и даже майор. Все пленные после соответствующей политбеседы, как и раньше, были отпущены. Вопреки правительственным сообщениям о том, что пленных и раненых партизаны расстреливают. Президент объявляет провинцию Санта-Крус военной зоной. ( Прим. авт.: Не могу не отметить, что в одном из этих боев был убит выстрелом в голову кубинец Рубио – капитан Хесус Суарес, мой старый знакомый. По его приглашению я приезжал на кубинский остров Пинос, где Суарес командовал армейским подразделением. Я рассказывал солдатам о своей родине, мы с капитаном охотились на фазанов… Вечная память кубинскому герою!)

Помимо обычных для партизан проблем, Гевару и без того в весьма сложной обстановке тяготили еще две. Первая – это совершенно несовместимые с его представлениями об интернационализме отношения между боливийцами и кубинцами. Настойчивые попытки сплотить их не давали желаемых результатов. Он делает следующую запись 12 апреля:

«Собрал всех бойцов в полседьмого утра (кроме четверки ненадежных), чтобы почтить память Рубио и подчеркнуть, что первая пролитая кровь – кубинская кровь. Это необходимо было сделать, так как среди бойцов авангарда прослеживается тенденция пренебрежительно относиться к кубинцам. Это проявилось вчера, когда Камба (боливийский доброволец. – Ю.Г.) заявил, что он все меньше доверяет кубинцам... Я вновь призвал к единению как единственной возможности увеличивать наше войско, которое усилило свою огневую мощь и уже закаляется в боях, но не только не растет, а наоборот, в последние дни сокращается».

Вторая проблема, беспокоившая командира, – это пребывание в лагере уже упоминавшегося француза Дебре и аргентинского связного Бустоса. Оба они не скрывали своего желания «обрести свободу». Че решил совершить налет на ближайшее местечко Гутьеррес, раздобыть там автомобиль и на нем отправить обоих визитеров в город Санта-Крус. Но все шоссе было наводнено армейскими патрулями, получившими от крестьян подробную информацию о продвижении партизан. Надо было искать другой выход.

Вначале Дебре заявил о своем намерении остаться в отряде, как бы в роли летописца. Но Че, понимая, что партизанская жизнь – не для изнеженного француза, сказал ему, что он больше пользы принесет во Франции, организуя там пропагандистскую и другую возможную помощь партизанам. «Храбрый» журналист мгновенно согласился, признавшись, что его самым заветным желанием было «жениться и иметь ребенка».

Чтобы все же дать возможность уйти Дебре и Бустосу, Гевара приказывает своему заму Хоакину «провести небольшую боевую операцию в окрестностях, чтобы отвлечь внимание от основной группы», которая уйдет из района Ньянкауасу, а потом вернется в течение трех дней. С Хоакином оставались человек, в их числе четверо лишенных партизанского звания боливийцев, больные Алехандро и Таня, находившаяся в лагере с начала марта.

На следующий день партизанский патруль задержал неподалеку от лагеря англичанина Георга Роса, назвавшегося фоторепортером. Он сказал, что приехал в Боливию из Чили, чтобы написать сенсационный репортаж о партизанах. Особенно его вдохновил на это дневник кубинца Браулио, захваченный в одном из партизанских тайников армейской разведкой. (Такие тайники для хранения документов, запасов продовольствия, патронов, воды и пр. партизаны сооружали и тщательно маскировали на территории всего района своих действий.) К ужасу своему Че услышал от Роса, что в упомянутом дневнике Браулио рассказывал о том, что он выехал 20 ноября 1966 года из Гаваны и через Москву (!), Прагу и Буэнос-Айрес прибыл в Ла-Пас. («Обычная история, – записывает Гевара. – Кажется, главной побудительной причиной действий наших людей стали недисциплинированность и безответственность». Он даже меняет в связи с этим свою кличку Рамон на Фернандо.)

Кто был по-настоящему рад прибытию в отряд Роса, так это Дебре. Он предложил Геваре пообещать англичанину материалы о партизанах при условии, если Рос поможет ему и Бустосу выбраться из окружения. В тот же день все три «визитера» покинули отряд.

Спустя сутки Че услышал по радио, что все трое задержаны боливийскими властями. Гевара делает самокритичную запись:

«Дебре и Бустос стали жертвами собственной спешки, почти отчаянного желания выбраться, а также моего недостаточного сопротивления их планам. Таким образом, прерывается связь с Кубой через Дантона (кличка Дебре. – Ю.Г.), мы лишились разработанной нами схемы борьбы в Аргентине (Бустос)».

Тем временем отряд Гевары продвигался все дальше на север от своего базового лагеря. Прошло уже десять дней. Изредка – стычки с армейскими патрулями. В одной из них погибает молодой кубинец Роландо, бывший связной Че во время повстанческой войны на Кубе. Эрнесто был очень к нему привязан. В его Дневнике появляется грустная запись:

«О смерти Роландо в этой мрачной обстановке можно сказать, если только в будущем эти слова кто-то сможет прочесть: «Ты был маленьким смелым солдатом, но после смерти ты стал великим и вечным, как сталь».

И хотя месячный анализ за май в Дневнике полон оптимизма, Гевару крайне беспокоит отсутствие пополнения отряда. Бойцы прошли через многие небольшие селения, но к ним так и не примкнул ни один из сельских жителей. В душе Че понимает, что это была одна из его ошибок – рассчитывать на массовую поддержку партизан со стороны боливийских крестьян. Приходится констатировать:

«Поддержки от крестьян не получаем, хотя кажется, что при помощи преднамеренного террора нам удалось нейтрализовать среди них наиболее враждебно настроенных к нам». И как всегда, – неисправимый оптимист:

«Со временем они поддержат нас...» Но для этого надо предпринять усилия. И команданте их предпринимает. Рискуя жизнью своей и бойцов, он все чаще заглядывает в населенные пункты: «вежливо и приветливо» разговаривает с жителями, скрупулезно расплачивается за взятые у них продукты, разъясняет совместно с другими, политически подготовленными соратниками цели и задачи партизанской борьбы. В одном из селений Че просит старосту собрать жителей на футбольном поле, где, обращаясь к ним, говорит:

«Братья, вам нечего бояться. Мы – партизаны, а не бандиты. Мы знаем, что армия состряпала против нас целую пропагандистскую грязную кампанию, представляя нас бандитами. Вы видите, что это все – ложь. Мы не крадем, а покупаем. Не совершаем нападения на вас, а лечим, раздаем больным лекарства.

Мы боремся за всех вас, за каждого боливийца. За то, чтобы однажды стало развеваться на вашей родине знамя свободы. Только вооруженная борьба может покончить с этими волками и палачами народа. Наверняка многие из нас падут, но не напрасно. Мы не войдем отсюда победителями в города, не мы станем управлять страной. Мы лишь служим отправной базой для того, чтобы империализм разбился о наше сопротивление, в надежде открыть путь для масс, чтобы вы без страха пошли бы к окончательной победе». ( Прим. авт.: Я не случайно подчеркнул непонятное для крестьян слово «империализм»: большинство слушателей вообще не понимало многого из того, о чем говорил оратор. Это были не просто крестьяне, а крестьяне-индейцы, у которых родным языком был не испанский, а кечуа, аймара и др. Я не был в Боливии, но я видел таких же крестьян в Перу. Жуя свою «коку» – листья кустарника коки, содержащие кокаин, они слушают с ничего не выражающим лицом собеседника, могут даже кивать головой, но почти ничего не понимают, кроме простого бытового разговора. На родине Гевары, в Аргентине, таких индейцев очень мало, а на Кубе – практически нет совсем.)