Текст книги "Габриель Гарсия Маркес. Путь к славе"

Автор книги: Юрий Папоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

– Козел Мак Грегор! Он, конечно, взбесился. Но, карахо, если бы журнал обвинили в том, что он стелется перед Штатами, он бы тут же свалил всю вину на нас. А теперь ему самому придется держать ответ. Вот он и брызжет слюной! Я послал его куда следует!

– Я пошлю его туда же. Коньо, он еще не знает, с кем имеет дело!

– Перебьемся, Габо. Походим наконец по театрам, в кино, по книжным магазинам, почитаем книги, покупаемся в море…

– А я насочиняю рассказов… Будет в портфеле еще одна книга.

Вместе с ними журнал в знак солидарности покинули почти все сотрудники редакции, и Мендоса после месячного отдыха принялся всех устраивать на новую работу.

За лето и осень 1958 года Гарсия Маркес написал рассказы «Один из тех дней» (опубликован в январе 1959 года в журнале «Атлантико», Барранкилья), «У нас в городке воров нет», «Вдова Монтьель», «Искусственные розы» и «Незабываемый день в жизни Бальтасара». Все эти рассказы вошли в сборник «Похороны Великой Мамы».

В это же время писатель принимал активное участие в деятельности местного литературного кружка «Сардио», в который входили такие венесуэльские писатели, как Сальвадор Гармендия, Адриано Гонсалес Леон, Рамон Паломарес, Луис Гарсия Моралес, Франсиско Перес Пердомо. Группа «Сардио» собиралась для литературных дискуссий в кафе «Ирунья».

Однако теперь, когда писателю приходилось обеспечивать не только себя, но и жену, он все время торопил Плинио Мендосу с поисками работы.

Мендоса, переговорив с владельцем мощного газетного картеля Каприлесом, в одном из журналов которого Гарсия Маркес сотрудничал еще в бытность в Париже, получил согласие хозяина. Надо было поднимать престиж журнала «Венесуэла графика», весьма поверхностного и легковесного, за что его называли в народе «Венесуэла порнографика». И потому Каприлес не возражал против того, чтобы принять на работу в качестве шефа-редактора Гарсия Маркеса. Главный редактор журнала, практичный франтоватый каталонец, над рабочим столом которого висел плакат: «Самая быстрая мысль – это ножницы», быстро рассудил, что, поскольку Гарсия Маркес не страдает привычкой всегда подписывать свои материалы, ему это будет только выгодно, и принял Гарсия Маркеса с распростертыми объятиями. Габриелю же не приходилось выбирать – надо было зарабатывать на жизнь.

Сам Мендоса устроился писать передовицы в новой газете Каприлеса «Мундо» («Мир»),

– Это немыслимо! Колоссально! Неужели это не сон! Партизанские отряды победили огромную армию диктатора. – Плинио захлебывался от восторга.

– Я думаю, время диктаторов кончилось! Хуан Доминго Перон в пятьдесят пятом, Мануэль Одрия в пятьдесят шестом, затем наш горилла Густаво Рохас Пинилья в пятьдесят седьмом, вслед за ними, здесь, Маркос Перес Хименес и теперь сержант, назначивший себя генералом, Фульхенсио Батиста! – Габриель даже порозовел, что бывало с ним крайне редко. – Вот что нужно Латинской Америке!

Они сидели на балконе квартиры Гарсия Маркеса, пили ром за победу революции Фиделя Кастро и смотрели, как внизу под несмолкаемые гудки ехали по улице автомобили, украшенные кубинскими флажками.

– Это тебе не буржуазия, не олигархи спихнули диктатора и сами пришли к власти. Это народ, студенты!

– Именно это меня и радует. Во главе революции, карахо, стоят люди с университетскими дипломами. Они не будут молиться на диктатуру пролетариата, они создадут новый строй! А ты помнишь, Плинио, как Николас Гильен в Париже говорил нам, ухмыляясь, что, мол, есть на Кубе один молодой адвокат, совершенно сумасшедший?

– Теперь небось Николас у этого сумасшедшего будет просить пост министра культуры.

– Коньо, Плинио, друг ты мой, нам надо придумать, как махануть на Кубу! Я ведь знаком с Фиделем.

Случай скоро представился. В Каракас на военном самолете прибыл представитель Фиделя Кастро, чтобы отвезти венесуэльских журналистов в Гавану на процесс «Правосудие Свободы». Победитель Батисты собирался публично судить приспешников диктатора, объявленных им военными преступниками, чьи руки по локоть в крови. 18 января 1959 года, когда завредакцией журнала «Венесуэла графика» приводил в порядок свой рабочий стол, собираясь идти домой, в редакции появился один из соратников Фиделя Кастро по «Движению 26 июля», силы которого и вынудили Батисту бежать из Гаваны в Доминиканскую Республику, где правил диктатор Трухильо.

Кубинцу не надо было дважды объяснять причину своего прихода. Гарсия Маркес в ответ лишь сказал: «Минутку, я только позвоню своему приятелю». Услышав голос Плинио, Габриель прокричал в трубку: «Карахо, Плинио, засовывай в чемодан пару рубашек и дуй ко мне. Сегодня мы улетаем на Кубу. Нас приглашает Фидель!»

Летели на стареньком двухмоторном самолете, который трясся, как в лихорадке. Коллеги пили, смеялись и шутили, что они трясутся, как на лошадках ярмарочной карусели, но Гарсия Маркесу было не до смеха. Время, когда он перестал бояться самолетов, еще не пришло, и он сидел зеленый от страха. Плинио пытался было как-то отвлечь друга, но тот, увидев, что за окном еще и разыгралась гроза, ответил: «Вот женишься, тогда узнаешь, что это за штука!»

В Гаване всех латиноамериканских журналистов поселили в роскошных номерах шикарного отеля «Ривьера», где прежде снимали номера американские миллионеры и самые богатые туристы из Европы.

Возможно, как считает Плинио Мендоса, будущий лауреат Нобелевской премии именно там впервые ощутил, что такое власть денег, и понял, что человек может жить и в иных условиях, нежели те, которые были ему до сих пор знакомы.

Суд состоялся на стадионе. Судили полковника Coca Бланко, на совести которого были расстрелы крестьян, оказывавших помощь повстанцам Кастро.

Гарсия Маркес, Плинио Мендоса и многие другие иностранные журналисты по просьбе жены и дочерей осужденного подписали прошение о пересмотре решения суда. Никто не сомневался в виновности подсудимого, и смертный приговор, скорее всего, был справедливым, по по ходу судебного процесса неопытным трибуналом были допущены отступления от закона. Жажда революционного возмездия превратила судебный прогресс в карнавальное шествие смерти.

Суд и приговор трибунала произвели на обоих колумбийских журналистов неизгладимое впечатление. Гарсия Маркес никогда не упоминал об этом прямо, однако есть косвенные свидетельства того, что все произошедшее на стадионе вызывало у него содрогание» (28, 380).

Здесь уместно вспомнить, что первый вариант романа «Осень патриарха» представляет собой нескончаемый монолог диктатора во время публичного суда над ним, который происходит на стадионе. И вместе с тем в статье Гарсия Маркеса «На ум не приходит ни один заголовок», опубликованной в кубинском журнале «Каса де лас Америкас» в январе 1977 года, писатель рассказывает о своем первом визите в Гавану, но даже не упоминает о процессе над Coca Бланко.

Сальдивар пишет в своей книге: «Вопреки неизгладимому впечатлению, которое произвел на них этот „римский цирк“, оба журналиста через четыре дня вернулись в Каракас в прекрасном расположении духа, готовые внести свой скромный вклад в дело кубинской революции, объявившей своей целью установление справедливости, мира, демократии, равенства, права на образование, права на бесплатное медицинское обслуживание, и, в качестве главной цели, создание „нового человека“ Латинской Америки».

– Всякая революция – это праксис [32]32
  Действие или сумма действий, направленных на переделывание мира.


[Закрыть], а там, где идет ломка, льется кровь, – произнес Гарсия Маркес. Они возвращались в Каракас на американском авиалайнере.

– Куба хоть и маленькая страна, остров, но Фидель – деятельный и образованный человек. Примеру Кубы могут последовать и другие страны Латинской Америки, – заметил Плинио.

– Остров-то остров, но под боком у янки.

– Я тоже думал: как на все это посмотрит Госдепартамент США? – Плинио, по примеру Габриеля, выпил рюмку рома.

– В том-то и дело! Помнишь человека в белом халате в президентском дворце? Мы слушали выступление Фиделя. Этот человек был врач.

– Тот, что сказал мне: «Бедная Куба теперь в руках этого паяца!»

– Он самый. А мне он на ухо сообщил, что Фидель победил Батисту на деньги ЦРУ. Американцам, мол, надоел Батиста, его надо было сменить, потому они и перестали его поддерживать. Но ведь революция Фиделя – подлинно народная!

– Для янки демократия – это, так сказать, для внутреннего пользования, вне своей страны – они всегда агрессоры, грабители. Они всегда и везде поддерживали только реакционные режимы.

– Вот и я говорю, так просто это не кончится. У них на Кубе вложены огромные капиталы. Коньо, а ведь по всему видно – Фидель наложит на них лапу. И правильно сделает!

– Меня радует, что у него нет никакой идеологии и что он не собирается идти по пути стран Восточной Европы. Фиделя не связывают догмы, но он клятвенно обещает вытащить свою страну из ямы наших всеобщих бед: любая страна Латинской Америки – это бедность, невежество, высокая смертность, коррупция, привилегии для богатых, несправедливость, засилье военщины.

– В общем, я за него!

– И я – руками и ногами!

В конце февраля Плинио вернулся на родину, а Гарсия Маркес остался работать в журнале «Венесуэла графика» и по ночам, следуя своему железному расписанию, редактировал повесть «Полковнику никто не пишет» и рассказы, из которых уже складывалась отдельная книга.

По возвращении из Гаваны Габриель получил сразу два письма от своего верного друга Альваро Мутиса, который жил тогда в Мексике. Мутис писал, что Мексика не только живописна и полна исторических достопримечательностей, это страна, где бьет ключом культурная жизнь и где Гарсия Маркес сможет наконец развернуться в области кино и осуществить свою давнюю мечту. Габриель загорелся было идеей переезда, но тут оказалось, что сам Альваро Мутис за левые взгляды попал в мексиканскую тюрьму.

– Я тебе говорю, куате [33]33
  Дружище ( исп.).


[Закрыть], уже не первый раз, меня послал сам Фидель – организовать во всех странах Латинской Америки революционные агентства Пренса Латина. – Мексиканец выговорил все это с трудом – после вчерашней попойки у него пересохло во рту и дрожали руки.

Плинио попросил бармена побыстрее приготовить двойную порцию джина с тоником и лимоном.

– А чем будут заниматься агентства Пренса Латина? – спросил Плинио, как говорится, для поддержания разговора, поскольку не верил ни единому слову еще не протрезвевшего мексиканца.

– Карамба! Как ты не понимаешь, надо разнести вдрызг империалистическую монополию на новости. Для этого я и прилетел. Надо завербовать лучших колумбийских журналистов. Они смогут! А мне сказали, куате, что ты и есть один из них. И ты будешь заведовать агентством. – Мексиканец полез во внутренний карман пиджака и вынул пачку долларов. – Вот, куате, – он сделал большой глоток джина, – здесь десять тысяч. Это тебе на первое время. Открывай офис!

Плинио не сразу нашелся что сказать:

– Послушай, у меня есть друг, он еще лучший журналист, чем я, но он в Венесуэле…

– Ты будешь отвечать за агентство, а он будет редактором!

– Но получать зарплату мы будем одинаковую.

– Это твое дело. Звони ему прямо сейчас.

Плинио так и поступил, и через три дня, в конце апреля, Габриель и Мерседес уже в аэропорту Боготы «Дорадо» узнали, зачем Плинио вызвал Габриеля. Лицо Габриеля расплылось в улыбке.

– Кохонудо! [34]34
  Сленговое восклицание, выражающее одобрение в превосходной степени ( исп.).


[Закрыть]– сказал он и обнял друга.

На деньги, которыми они располагали, друзья сняли солидно обставленный офис в самом центре города, на 7-й каррере, между 17-й и 18-й улицами, напротив престижного кафе «Тампа». И к ним повалили все, кто жил мечтой о революции в Колумбии. Тайная полиция взяла их на заметку.

Работа была несложной: получать по телетайпу новости из Гаваны и отправлять туда информацию о событиях в Колумбии. Помимо информации о текущих событиях, Гарсия Маркес отправил на Кубу в сокращенном виде репортажи, относившиеся ко времени, когда он работал в газете «Эспектадор». Однако скоро из Гаваны потребовали отчет о количестве кубинских новостей, появившихся в колумбийской прессе. Друзьям пришлось засучить рукава, поскольку местные редакции газет и журналов, по мере того как кубинская революция все больше «забирала влево», все меньше были заинтересованы в публикации новостей с Острова.

«В то время Гарсия Маркес чувствовал себя вполне счастливым: он был молод, но уже известен как блестящей журналист и самобытный писатель, у него была хорошая работа и вполне приличный заработок», – пишет о тех временах Сальдивар (28, 382).

Кроме того, он впервые в жизни жил в дорогой, благоустроенной квартире, а рядом была Мерседес – кроткая красавица жена. 24 августа 1959 года она родила Габриелю первого сына, Родриго Гарсия Барча.

Примерно в это же время на первом фестивале колумбийской книги роман «Палая листва» обратил на себя внимание читающей публики, и Гарсия Маркес, подписывая экземпляры читателям, впервые остро почувствовал, что такое авторская гордость.

В это время Гарсия Маркес много занимался изучением политической истории своей страны и революционной Кубы.

– Габо, я вижу, ты в последнее время даже не дотрагиваешься до художественной литературы – Диккенс, Флобер, Фолкнер, Грэм Грин, Вулф так и стоят на полке. – Мерседес, уложив сына спать, вошла в кабинет мужа.

– Мой милый «священный крокодил», я всегда знал, что ты у меня умница. Ты не поверишь, не далее как вчера я вдруг подумал, что мое увлечение политикой в конечном счете может, не дай бог, повлиять на мои литературные взгляды. Вернее, на мою концепцию: мистическая реальность и мистика реальная, как жизнь.

– И я боюсь, что жизнь, которую ты сейчас ведешь, может, как бы это тебе сказать…

– Исказить мою литературную позицию.

Габриель поднялся с кресла и поцеловал жену.

– На днях я закончил писать последний рассказ для сборника, который называется «Похороны Великой Мамы». И так же будет называться весь сборник. У меня уже готовы рукописи трех книг. Им не страшны мои политические увлечения.

– Ты как-то говорил мне, что мечтаешь оставить Пренса Латина, вернуться в Барранкилью и там открыть свою киношколу.

– О да! Карахо, это было бы прекрасно! Что-то вроде Экспериментального кинематографического центра в Риме. Когда я в последний раз был в Барранкилье, мы с Альваро Сепеда много говорили об этом, и сейчас он занимается организацией Федерации киноклубов Колумбии. Мы решили, что это будет началом.

Однако в той поездке писателя в Барранкилью, в сентябре 1959 года, вопросы о создании федерации и киношколы оказались не главными. Там неожиданно решился наконец вопрос с изданием повести «Полковнику никто не пишет».

Еще в конце 1957 года столичный колумбийский журнал «Мито» («Миф») опубликовал повесть «Полковнику никто не пишет», но публикация не вызвала интереса у издателей. А вот кое-кому из читателей повесть понравилась; среди них был Альберто Агирре, известный адвокат, страстный кинолюбитель, владелец книжного магазина, иногда выступавший и в роли издателя.

– Что с тобой? – спросил Агирре Гарсия Маркеса. Габриелю только что принесли телеграмму, он прочитал ее и побледнел.

Они сидели вдвоем в кафе лучшего отеля города «Прадо» и завтракали.

– Моя жена Мерседес сообщает из Боготы, что владелец дома, где мы живем, грозится отключить свет, воду и газ. Коньо, требует шестьсот песо, а у меня их нет. Не знаю, что делать.

Агирре задержал взгляд на бледном, худом лице Габриеля и сказал так, словно в этом не было ничего необычного:

– Габо, я хочу издать твоего «Полковника».

– Да ты что, Альберто? Ты что, сумасшедший? – спросил в изумлении Габриель. – Ты же прекрасно знаешь, в Колумбии книг не покупают. Ты вспомни, что было с «Палой листвой». В первый день купили пять книг. Все покупатели – мои друзья. И больше не покупал никто.

– А я говорю тебе, что твоя повесть мне очень понравилась. А раз так, я не только издам «Полковника», но и выплачу тебе аванс. Я тебе буду должен восемьсот, а сейчас выпишу чек на двести песо.

Гарсия Маркес даже вскочил со стула. Друзья ударили по рукам.

ГЛАВА VI
«Похороны Великой Мамы».
«Недобрый час».
Куба. Нью-Йорк. Мексика
(1960–1965)

– Габо, че [35]35
  Междометие, употребляемое как обращение ( исп.).


[Закрыть], мы очень внимательно читали твои материалы из Боготы. Ты настоящий профессионал. Кубинской революции нужны люди, которые если что делают, то делают это от всей души и со знанием дела! – воскликнул аргентинец Хорхе Рикардо Масетти, основатель и генеральный директор агентства Пренса Латина. – Работа Плинио нас тоже устраивает. Из всех агентств, которые были открыты, ваше единственное, которое действует как надо.

Они сидели в гостиной Гарсия Маркеса. Это было в сентябре 1960 года. Масетти по пути в Бразилию на два дня остановился в Боготе.

– Что из этого следует, Масетти? – Габриель переглянулся с Плинио.

Масетти перехватил этот взгляд.

– Революции нужны толковые люди. Для одного агентства вас двоих многовато. Решайте, кто из вас поедет в Гавану, чтобы затем возглавить какое-нибудь кубинское агентство, скажем, в Монреале.

– Я и так много лет жил за границей. Пусть летит Габо, – сказал Плинио.

– Ты что скажешь, че? Я был бы очень рад!

Гарсия Маркес немного подумал.

– Хорошо! Полечу я. Пока один. Когда получу назначение, заберу семью.

– Вылетаешь через пару дней, че. Я дам указания. Тебя встретит мой заместитель Родольфо Валш.

– Я с ним знаком! Он отличный писатель. Можно сказать, я учился писать рассказы по его книге полицейских повестей «Вариации в красных тонах».

Гарсия Маркес пробыл в Гаване три месяца. Жил он в Доме Медика, на авениде Рампа, где размещалось агентство Пренса Латина, и тесно сдружился с аргентинцами Валшем и Масетти. Они повсюду были вместе – на работе, в кафе «Вакамба», в ресторанах «Сибелес» и «Маракас», где они обычно обедали. Как и всем жителям Гаваны в то время, спать Габриелю и его новым друзьям удавалось по три-четыре часа в сутки. С Масетти и Валшем его объединяло не только восторженное отношение к народной революции, которой руководили образованные лидеры, но и схожие литературные вкусы, понимание жизни, культурный уровень.

Гавана переживала революционный подъем. Люди буквально жили на улицах, скандировали революционные лозунги, пели, танцевали, но, как заметил Гарсия Маркес, мало кто работал. По опыту своей журналистской деятельности он отмечал, что в каждом коллективе всем заправляла небольшая группа людей, членов компартии Кубы. Габриель чутьем улавливал, что от них веяло сектантством, узостью взглядов, невежеством, бюрократическим отношением к делу и неприязнью к тем, кто был, по их мнению, слишком образован, кто имел собственную точку зрения и обладал смелостью высказывать ее вслух.

– Хорхе, я восхищен! Я в полном восторге. Цели и задачи Пренса Латина – колоссальны! – Гарсия Маркес осунулся еще больше, но выглядел очень довольным.

– Потому Фидель и не жалеет на нас денег, че. Меня радует, что ты быстро вошел в дело. Знаешь, Габо, затея с Монреалем отменяется. Мы планируем отправить тебя в Нью-Йорк. Но там будет больше работы, че. Впрочем, мы знаем, тебе это по плечу. Я с удовольствием оставил бы тебя здесь. С тобой работать одно удовольствие. Но нужно открывать агентство в США. Фидель торопит, а лучшей кандидатуры, чем ты, че, у нас нет.

– Ну что ж, Нью-Йорк так Нью-Йорк. Только в Канаде мне было бы проще. По-французски я говорю, а мой английский, карахо, никуда не годится.

– Вот там и доведешь его до кондиции. Надо ехать туда. Переориентируй свои планы.

– Ладно! Уже целую неделю собираюсь тебе сказать, Хорхе. В прошлый раз ты послал меня посмотреть, как устанавливают новые телетайпы в агентстве. Инженеры и техники, толковые ребята, обучили меня всему, что надо, и сами все делали добросовестно, но вокруг все время вертелись без дела какие-то люди. Не знаю, кто их послал. Оказалось, это члены компартии. Они, видишь ли, осуществляли революционный надзор. Коньо, это же обидно для специалистов!

– Я давно за ними наблюдаю. Перестраховщики. Никто из них в агентстве не останется! Все уедут в Майами. Они небось сами уже думают, как бы собрать чемоданы. – Масетти был в раздражении. – Сейчас они с революцией, но они здесь не нужны. Они уедут! Мне уже жаловались на них. Дождутся, что я их всех уволю.

– И за мной приглядывают. Может быть, потому, что я колумбиец?

– Нет! Потому что они так воспитаны своей партией. Я в Аргентине был близок со многими из них.

– А я думал, – Габриель улыбнулся, – если что и погубит революцию, так это нерациональный расход электричества.

Работая по четырнадцать, а то и по шестнадцать часов в сутки, Габриель не мог выкроить и тридцати минут на собственное творчество, но и не думать о литературе он тоже не мог. Никому из коллег в Пренса Латина он не говорил о том, что он писатель. Причина стала известна позже. Единственным исключением были те немногие часы, когда он бывал в доме Родольфо Валша и отводил душу, беседуя с ним и его женой, тоже писательницей. Валш, который прочитал «Палую листву» и еще не изданную повесть «Полковнику никто не пишет», признал в Габриеле большого писателя. Они обсуждали любимые книги, манеру и стиль писателей, которых оба почитали.

Была и еще одна радость. В Гаване жил и работал мастер кубинских теленовелл Феликс Б. Кайгнет, о котором Гарсия Маркес слышал еще в Каракасе и Боготе. Теперь он познакомился с мастером лично, и общение с ним, по сути дела тайное, приносило Гарсия Маркесу не меныие радости, чем работа на революцию.

Однажды в четыре часа утра Гарсия Маркес вошел в рабочий кабинет Валша. Там был и Масетти. Оба были настолько поглощены работой над каким-то текстом, что не заметили Габриеля. Как раз в этот момент Валш закричал: «Все! Теперь расшифровано полностью!» И они с Масетти бросились обнимать друг друга, пританцовывая от радости.

Еще утром на телетайп агентства поступил какой-то странный, явно зашифрованный текст. Валш, у которого был при себе криптографический справочник, занялся текстом и провозился с ним весь день и большую часть ночи. Оказалось, это была телеграмма представителя ЦРУ в Гватемале, в которой тот подробно сообщал Вашингтону о ходе военной подготовки наемников и говорилось, что в апреле 1961 года, ко дню вторжения на Кубу, отряды солдат будут готовы для высадки в заливе Кочинос.

Масетти, доверявший Габриелю, тут же сообщил о причине их радости. У Масетти сразу же созрел план действий: он решил, что в ближайшие дни Родольфо отправится в Гватемалу и там – под видом аргентинского священника, продавца библий – проникнет в расположение лагеря наемников и соберет необходимый материал. Габриель тут же заявил, что он готов выполнить это задание и сделает это лучше Родольфо, поскольку в свое время обучался в церковной школе.

Масетти немедленно связался по телефону с Фиделем, сообщил ему, что располагает сведениями исключительной важности, забрал бумаги и уехал.

На следующий день Масетти явился грустный и рассказал Габриелю, что Фидель их очень хвалил, но плана Масетти не принял, сказав, что этим займутся специально подготовленные люди из внешней разведки революции.

– Еще раз прошу извинить меня, маэстро, что в прошлый раз приволок вам такую кипу страниц. – Габриель был смущен. – Это моя первая работа. Я думал сотворить из этого роман о своем детстве и юности, потом…

– Фолкнер, Толстой, Горький и многие другие писали об этом. И у них получалось неплохо. – Кайгнет курил огромную сигару, то и дело обмакивая незажженный краешек в чашечку с кофе.

– Потом я выкроил из этой рукописи романы «Палая листва», «Полковнику никто не пишет», «Недобрый час» и с десяток рассказов для сборника. Последние три книги еще не напечатаны. «Полковник», правда, скоро выйдет в Боготе.

– Конечно, чико [36]36
  Мальчик, ребенок ( исп.). На Кубе – фамильярное обращение к человеку любого возраста.


[Закрыть], ты поступил смело. Но, как известно, смелость города берет. Не извиняйся. Мне было интересно читать. Ты – настоящий писатель, не сомневайся! Поначалу тебе будет трудно найти общий язык с издателями, но потом твоя особенная манера пробьет себе дорогу. Ты будешь иметь успех.

Гарсия Маркес покраснел и спросил, нельзя ли выпить рюмку рома.

Маэстро налил рома. Габриель выпил, и маэстро продолжил:

– Хорошо пишешь, чико, но еще маловато мастерства, сноровки. Я открою тебе пару секретов. Текст, который ты сочиняешь, читатель должен не только читать, но и слышать, даже улавливать запахи. Чтобы держать читателя в постоянном напряжении, в повествовании обязательно должно что-то происходить, почти в каждом абзаце.

– Улавливаю, маэстро. – Габриель поглядел в пустую рюмку, и Кайгнет тут же поднялся, взял рюмку и подошел к бару.

– Муха ли пролетела и села кому-нибудь на лоб, воробей зачирикал или птица запела, часы пробили или чашка разбилась. Читателям правится, когда все время что-нибудь происходит, им не нужны пространные описания и подробные исследования. И другой совет: инверсия в тексте не всегда оправданна. Читатель не должен наталкиваться на неудобные фразы и выражения, которые мы или не замечаем, или считаем своей находкой. Не стоит нарушать испанский синтаксис. Дополнения должны идти от меньшего к большему. Например, не следует писать «в доме Марии, вчера». Лучше сказать «вчера, в доме Марии». На первый взгляд это кажется пустяком, но на деле читатель быстро устает и уже не читает, а лишь пробегает глазами.

– Маэстро, эти простые на первый взгляд замечания мне во многом помогут. Спасибо! Скоро, то есть как только выдастся свободное время, я начну писать роман о латиноамериканском диктаторе.

«Несколько месяцев, которые Гарсия Маркес провел на Кубе, были для него временем лихорадочного эмоционального подъема; он досадовал лишь на то, что сектанты от коммунизма под предводительством Анибаля Эскаланте присваивали себе завоевания революции, в которой они играли довольно незначительную роль. Но ничего нельзя было поделать, это была настоящая узурпация, ибо в тот момент Куба, подталкиваемая готовящейся агрессией США, устремилась в материнские объятия Советского Союза», – пишет Дассо Сальдивар (28, 395).

Гарсия Маркес хорошо знал эту публику и по своей стране – всех этих салонных революционеров, коммунистов при галстуках, подручных Москвы, пропагандировавших склеротический советский марксизм без учета национальных особенностей каждой страны.

Надо сказать, что и эта публика хорошо знала Габриеля Гарсия Маркеса и рассматривала его как заумного интеллектуала, «не нашего человека, даже не попутчика». Эрудиция всегда вызывала у них неприязнь, граничившую с классовой ненавистью.

В конце декабря 1960 года Гарсия Маркес прилетел в Боготу, чтобы забрать семью и отправиться на новое место работы в качестве руководителя агентства Пренса Латина в Нью-Йорке. А в середине декабря он на три дня слетал в Мехико, чтобы повидать своего друга и благодетеля Альваро Мутиса, которого к тому времени выпустили из тюрьмы.

– Плинио, дорогой, карахо, то были незабываемые дни! Работы навалом. Для себя не написал ни строчки. И все равно каждый день я был с моими героями. Они для меня реальные люди, которые живут в моем сознании своей жизнью.

– А что там произошло с коммунистами в Пренса Латина? Это правда, что Масетти их выгнал – кого уволил, кого отправил в агентства стран соцлагеря?

– Уволить-то он их уволил, но они через Министерство труда, которое у них в руках, делают все, чтобы вернуться в агентство.

– Но они там были явно не у дел, я сам видел. Пишут они все из рук вон плохо. И вообще они балласт для революции. Ухитрились даже здесь, у меня в агентстве, завести своего шпиона. – Плинио говорил с возмущением.

– Масетти показывал мне их опусы. Один смех. Узость взглядов, грамматические ошибки. Однако главная их беда, Плинио, не низкий уровень культуры и недостаток образования, а полная неспособность самостоятельно мыслить, как подобает настоящим марксистам, сообразуясь с реальными условиями нашего континента.

– И полная неспособность, карахо, к каким бы то ни было революционным действиям в истинном понимании. – Плинио говорил как рассерженный учитель, который ставит в дневнике двойку. – Фидель это видит, но, боюсь, его это устраивает. Своего мнения у них нет, они умеют только беспрекословно подчиняться.

– Не говори так о Фиделе. Это настоящий вождь! И он не позволит разводить партократию, как в странах социализма. Я верю в Фиделя Кастро и Че Гевару как в революционных вождей, которые способны найти иной путь, чем тот, который указывает Москва для создания счастливой жизни на Кубе и в других странах нашей Америки. Они для меня, как Прометей и Атлас!

Прошло два десятилетия, и вот как оба друга, Плинио Мендоса и Гарсия Маркес, вспоминали то время:

«– Теперь перейдем к другому нашему совместному опыту – Кубе. Мы оба работали тогда в агентстве Пренса Латина. Ты ушел оттуда вместе со мной, когда компартия стала осуществлять повсеместный контроль. Ты считаешь, наше решение было правильным? Или думаешь, мы просто недостаточно разобрались в обстановке?

–  Я считаю, что мы поступили правильно. Если бы мы остались в Пренса Латина, с нашими-то взглядами нас бы все равно оттуда попросили да еще непременно приклеили бы ярлык контрреволюционеров, прислужников империализма и тому подобное. Я тогда просто отошел от них и продолжал писать книги и киносценарии, но уже в Мексике. Наблюдая вблизи и с огромным вниманием процессы, происходившие на Кубе, я пришел к выводу, что после первоначального этапа революционного подъема революция затем пошла по трудному и часто противоречивому пути, но мне кажется, этот путь открывает потенциальную возможность для создания более справедливого и демократического социального порядка.

– Ты в этом уверен? Одинаковые методы дают одинаковый результат. Если Куба избирает как модель советскую систему (единая партия, демократический централизм, органы безопасности, которые осуществляют железный контроль над населением, профсоюзы, которыми манипулирует власть), то это заставляет думать, что установление „социального порядка, более справедливого и демократического“, так же сомнительно, как и существование его в Советском Союзе. Ты, Габо, этого не боишься?

–  Анализируя ситуацию, ты допускаешь ошибку в исходной точке: ты основываешься на том, что Куба является сателлитом Советского Союза, а я так не считаю. Достаточно поговорить с Фиделем Кастро, чтобы убедиться: он ничьим приказам не подчиняется. Кубинской революции вот уже двадцать лет, а ситуация все равно неустойчивая из-за враждебности со стороны Соединенных Штатов, которые не могут позволить себе иметь такой заразительный пример всего в девяноста милях от Флориды. И это не по вине Советского Союза, без помощи которого – каковы бы ни были его мотивы и побуждения – кубинская революция сегодня существовать бы не могла. Пока сохраняется враждебное отношение США, ситуацию на Кубе можно рассматривать только как нечто временное, и эта оборонительная позиция вынуждает кубинцев пренебрегать сохранением своих исторических и культурных традиций. Когда это изменится, мы вновь вернемся к этому разговору.