Текст книги "Полвека охоты на тигров"

Автор книги: Юрий Янковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

Решили отправить «виновника торжества» во Владивосток, а не в Адеминскую волость, где у него были свои и скоро бы его освободили. Катер уходил на другой день, и до его отхода пленника посадили в подвал под кухней, где была прочная западня.

Совершенно случайно вся эта история кончила курьезно и сильно обогатила легенды о наших расправах с браконьерами.

Вечером, когда прислуга кормила пленника, видимо, плохо забили гвоздь в западне. Помимо того она боялась спать в кухне и, никому ничего не сказав, отправилась ночевать к соседке.

Пак ночью выбрался из подвала в кухню и решил удрать через окно, которое, как и все окна нижнего этажа усадьбы в Сидеми, было забрано толстыми железными решетками, чтобы никто не мог проникнуть во внутрь дома. Стремясь пролезть сквозь решетки, Пак снял куртку и положил ее на окне. Но не помогло и это. Тогда он поднялся по лестнице на второй этаж и удрал, спустившись по столбу, поддерживающему балкон, оставив в нашем распоряжении только забытую куртку.

Утром я отправил в волость нарочного, с просьбой арестовать Пака, но мне сообщили, что он домой не возвращался. Я объявил, что выдам сто рублей премии тому, кто укажет, где он находится, но был уверен в том, что он бежал за границу, которая отстояла от его фанзы в 10 верстах.

Осмотрев отобранный винчестер, я признал в нем бывший мой, проданный корейцу-охотнику из деревни Адеми год тому назад. Как потом выяснилось, охотник дал его Паку при условии выдачи ему половины стоимости добычи.

Я в сущности был доволен таким оборотом дела, ибо бегство за границу было большим наказанием, чем ему мог дать суд, но все же этим дело не кончилось.

Через три дня после случившегося ко мне приехали три брата Пака. Посидев некоторое время молча, по-восточному, они дипломатично начали беседу о своем брате-браконьере. Я вначале был уверен, что им просто неудобно передо мной за поступок брата и они решили выразить свое соболезнование по поводу случившегося, но поговорив с ними, убедился, что мои предположения ошибочны.

Тогда я обратился к ним с просьбой помочь мне разыскать их исчезнувшего брата, пообещав за это сто рублей.

Они ничего не ответили, но задали вопрос, где был в заключении их брат. Я сказал им, что он сидел в подвале и при этом показал оставленную им тужурку. Братья переглянулись между собой и вышли. Казалось, вопрос был исчерпан.

Однако прошло около двух часов, и братья снова явились ко мне. Они стали расспрашивать об исчезновении брата более подробно. Вначале я не мог понять, в чем дело, но затем убедился – они не верили в бегство Пака. Когда они, волнуясь, вначале попросили, а затем потребовали, чтобы я показал подвал, в котором содержался их брат, мне стало ясно, что они убеждены в том, что их брат убит и закопан в подвале.

Думаю, что до них дошел уже искаженный слух о том, что я грозился отрубить Паку голову и закопать. Загадочное же его исчезновение, по мнению братьев, являлось только подтверждением моих намерений.

Учтя эффект этих слухов, я категорически отказался впустить их в подвал, сделав вид, что это мне по какой-то причине нежелательно и тем самым еще более укрепил их подозрения. Братья подняли скандал, но я был неумолим, и кончилось тем, что они высказали мне в глаза свои подозрения и заявили, что сообщат об этом властям.

Цель была достигнута, и слухи о расправе с браконьером быстро разнеслись по окрестностям.

Вскоре я узнал, что через три дня после визита ко мне братьев Пак вернулся домой, взял свои вещи и бежал снова за границу, вернувшись окончательно домой только через год. Я, конечно, сделал вид, что об этом ничего не знаю, ибо и так он был достаточно наказан.

Так родятся легенды… Распускаемые нарочито слухи о привязывании к деревьям раздетых догола браконьеров для кормления комаров и всевозможных других истязаниях служили мне самыми лучшими и дешевыми помощниками при исключительно тяжелой и рискованной охране оленей.

Но, конечно, с самыми смелыми браконьерами, в случае, когда их захватить было невозможно, приходилось применять меры более действующие на нервы – это аккуратное обстреливание их из засады, притом так, чтобы пули ложились от них на расстоянии, скажем одного-двух аршин. Браконьер, конечно, не предполагает, что вы не хотите в него нарочно попадать, а думает обратное и спешит удрать. Зато в большинстве случаев, вторично он избегает нанести визит, да еще другим не советует.

Когда-нибудь в другой раз я расскажу о более рискованных случаях при ловле браконьеров.

Макар и кабаны

Это произошло в период с 15 по 22 декабря 1933 года. Зимы в то время мы проводили еще не у себя, в корейском имении Новине, а в городе Сейсин.

Нужно сказать, что декабрь самый благоприятный месяц для охоты на кабанов, так как с ним совпадает сезон кабаньих свадеб (иначе говоря, по-охотничьи – «гона»). Кабаны, особенно самцы (секачи), буквально дуреют и, увлекшись ухаживанием, зачастую не обращают внимания на выстрелы, что значительно облегчает охоту.

Правда, в этот период раненый кабан опаснее при преследовании, чем обычно, но тут только от охотника требуется большая бдительность. Кроме того, в желудевые годы в декабре в лесу еще остается много желудей и поэтому кабаны, в поисках их, собираются в дубняках, что опять-таки позволяет легче их отыскивать.

В 8 часов утра мы сели на поезд, отходивший из Сейсина на север, а в 10.30 утра уже высадились на станции Сохио, откуда к вечеру нужно было добраться до местечка Унгидон, в фанзу корейца Макара, расположенную в 20 верстах от линии железной дороги.

Для охотника, побывавшего хотя бы раз в Унгидоне, название этого местечка никогда не изгладится из памяти. Это буквально «Кабанье Эльдорадо». Мы бывали там зимой ежегодно, и эта поездка была уже по счету десятой. В течение десяти лет были изучены все любимейшие места пребывания кабанов, и я как-то в шутку, направляясь туда, говорил охотникам:

– Если хотите иметь полный успех – начинайте думать по-кабаньи…

В этом нет никакого преувеличения. Несмотря на свою неуклюжесть, кабан не только быстр и ловок в движениях, но и очень умен. Когда стадо спугнуто, оно так умело может скрываться и прятать следы, что неопытный охотник по плохому снегу в них не разберется и может потерять след стада даже в 25 голов, спрятавшихся где-нибудь поблизости. Вот тут-то и нужно думать по-кабаньи!..

Тропа, идущая от станции по глубокому оврагу, переваливает через горный массив около 2.000 футов высоты и далее спускается по крутым узким падям и оврагам, заросшим исключительно старым и молодым дубняком, охота в котором является особенно трудной, так как молодой дубняк имеет неприятную для охотника особенность – он всю зиму не роняет засохших листьев, что дает зверю возможность легко скрыться от преследования.

Нас было трое охотников: я и два моих сына – Валерий и Арсений. К 12 часам дня мы, выбрались по тропе на перевал и закусили, а тем временем к нам подошли носильщики с поваром и зверовыми собаками.

Собак мы отправили в табор, а сами, по принятому обычаю, разошлись на разведку в разные стороны, чтобы вечером, собравшись у костра, быть в курсе того, на что можно рассчитывать в ближайшие дни охоты. Если бы разведка оказалась неудовлетворительной, на следующий день пришлось бы идти в противоположную сторону.

Пробродив до трех часов, я не обнаружил ничего интересного. До бивуака осталось не более трех верст, день клонился к вечеру, и без тренинга ноги чувствовали пройденные горы. Все же я продолжал свою разведку, так как вправо от тропы, идущей прямо к табору, поднималась Рысья падь, с горой того же названия – мое любимое место кабаньей охоты.

Соблазн был большой: зайти туда или нет? Может быть, в сумерках кабаны выйдут попастись? И я, не обращая внимания на усталость, полез вверх. Воображение, как всегда в лесу, рисовало картину какой-нибудь неожиданной интересной встречи.

Снег был старый, месячный, и только остатки его лежали по глубоким ключам, да по северным склонам гор. Все пади и косогоры были покрыты сухими, опавшими со старых дубов листьями, издававшими под ногами идущего сильный шум.

Под вечер ветер стих. Охота становилась еще более трудной. Стали попадаться свежие рытвины и следы только что прошедших кабанов. Я очень медленно поднимался по лесной тропинке, идущей по сплошному молодому дубняку, ступая на носки и выбирая для этого места, где было меньше листьев. Я ежеминутно останавливался и прислушивался к шороху, так как, когда кабаны пасутся на желудях, их можно услышать шагов за 200.

Так я прошел с полверсты, пока наконец не услышал знакомый, столь желанный шорох. Я остановился, прислушиваясь. Сомнений не было: где-то поблизости рылись кабаны, но из-за чащи ничего не было видно. Простояв некоторое время, я, наконец, заметил несколько силуэтов в густой заросли за оврагом.

Стрелять по кабану не наверняка (если имеется хотя бы маленькая возможность избежать этого) нельзя, ибо раненый кабан не скоро ложится, а иногда уходит, не останавливаясь, очень далеко, а если и ложится, то в густой чаще, откуда, заслышав приближение охотника, удирает или, что случается гораздо реже, нападает на него и при том неожиданно и стремительно, сопровождая нападение диким ревом, как и все звери вообще. Кроме того, каждый легкомысленный промах по крупному зверю тяжело переживается охотником, ибо иногда от выстрела до выстрела приходится проходить сотни верст и терять недели времени.

Стадо передвигалось медленно, кормясь параллельно моему курсу. Наконец, в прогалине между кустами я выбрал самого крупного кабана. Расстояние до него было шагов 150. Я выцелил в шею позади уха и спустил курок. Кабан рюхнул и исчез. В тот же момент, мимо того места, где он стоял, по густой заросли пронеслось еще несколько зверей. Я успел сделать еще два выстрела, безо всякой надежды на успех, и затем все стихло.

Я постоял с минуту, прислушиваясь и присматриваясь, не объявится ли где-нибудь хотя бы один из разбежавшихся кабанов, или зашумит стреляный мною, но было все тихо. Я уже начал спускаться в овраг, чтобы выяснить, не лежит ли в нем стреляный мною зверь, так как царившая там тишина была подозрительной, но в этот момент, влево от себя, в чаще, услышал шорох и характерное кабанье «фффууу…». Я прислушался. Ясно было, что из-за горы вышел секач, шедший вверх по моему ключу.

Я тихо стал подниматься по своей тропинке ему навстречу, тщательно всматриваясь в чащу, но ничего не было видно. Слышно было только, что и кабан по временам останавливался и прислушивался к моему шороху, стараясь выяснить, кто к нему приближается. Мы осторожно шли оба на сближение и, так как крались навстречу друг другу шагов сто, то момент для охотника был исключительно захватывающий.

Наконец, я заметил шагах в пятидесяти от себя в густой заросли силуэт кабана, но сделать верный выстрел в него при таких условиях было нельзя. Однако это могла быть последняя возможность увидеть зверя и поэтому я, выцелив по предполагаемой передней лопатке, выстрелил. Зверь рванулся вверх по пади. Его не было видно, и только слышался треск ломаемых в густой чаще сучьев и шум листьев.

Зная хорошо расположение ключей, я бросился по тропинке вверх, надеясь увидеть еще какого-нибудь секача, переваливающего через хребетик, тем более, что выше было редколесье. Пробежав немного, я и увидел зверя. Он поднимался на холм, хромая на переднюю ногу, и остановился от меня шагах в четырехстах. Я выстрелил, но не попал. Зверь перевалил через гору и я стал вновь забегать, надеясь увидеть его еще раз.

Действительно, кабан показался вновь в самой вершине оврага, но расстояние было уже около 600 шагов. Видно, рана и высокий подъем в гору давали себя чувствовать. Шел он тихо, а затем остановился в чистом крутом солнопеке. На верный выстрел рассчитывать было трудно, но это был последний шанс добить зверя.

Тщательно выцелив, я выстрелил и видел что пуля взрыла землю под его животом. Зверь продолжал стоять, как видно, не зная, куда ему бежать. Я выстрелил вторично и – о радость – замертво поверженный кабан покатился вниз.

Несмотря на усталость и наступающую темноту необходимо было взобраться на гору шагов шестьсот, чтобы выпотрошить зверя.

Поднявшись шагов сто, я неожиданно услышал позади себя визг кабанов. Я остановился и стал прислушиваться. Визг повторился и я увидел силуэты вышедших из-за перевала двух крупных кабанов. До них от меня было шагов 300, но так как уже стемнело, верный выстрел на такое расстояние сделать было невозможно. К тому же я вспомнил, что при мне нет запаса патронов, так как, покидая станцию, я не рассчитывал на хорошую охоту. Осмотрев свою «десятизарядку», я с грустью убедился, что осталось только два патрона.

Однако раздумывать было некогда и я почти на виду, стал спускаться к зверям, стараясь подойти возможно ближе. Кабаны были так заняты флиртом, что не замечали моего присутствия и это дало мне возможность приблизиться к ним на расстояние ста шагов. Я выбрал момент и стал тщательно целить, чтобы не сделать промаха, так как на каждого зверя у меня было только по одному патрону.

С первого выстрела под ухо секач сразу повалился даже не дрогнув. Чушка отскочила шагов на 10 и, видимо, с удивлением смотрела, не понимая в чем дело. В момент моего второго выстрела она шагнула и пуля прострелив зад, заставила ее сесть. Патроны были кончены.

Я тронулся к своим трофеям. Хотя и очень медленно, чушка все же привстала и начала лязгать на меня зубами. Не имея патронов, я посматривал на ближайшие деревья, чтобы в случае нападения влезть на одно из них. Положение получалось трагикомичное. Мне необходимо было выпотрошить секача, но подруга его охраняла. Ждать было некогда, ибо быстро темнело. Наконец чушка не выдержала и, волоча зад, скрылась за гору. Я быстро подошел и выпотрошил свою добычу.

Теперь предстояла еще более трудная задача: почти в полной темноте взобраться на гору, отыскать убитого секача и выпотрошить его, не имея при этом ни одного патрона. Оставлять невыпотрешенного жирного кабана нельзя, но я даже не был уверен в том, что он мертв. Хотя он и покатился, но все же мог быть только раненым и напасть на меня, а стрелять в него я не мог из-за отсутствия патронов.

Дело, казалось, принимало рискованный оборот, но все же, несмотря на полные сумерки, я двинулся на поиски зверя. Удачная охота заставляла забывать об усталости и ноги буквально несли меня на высокую гору.

Не без труда разыскал я свой трофей. Поверженный вепрь лежал на косогоре, зацепившись за дуб. Первой пулей я прострелил ему ногу, вторая же прошла недалеко от сердца – это был поистине прекрасный выстрел!

С трудом впотьмах я выпотрошил зверя и, не закрывая хворостом, пошел домой. Все равно необходимо было вернуться сюда завтра рано утром, отыскать раненую чушку и осмотреть место, где я сделал первый выстрел по кабану и откуда убежал, преследуя другого.

Выбираться в полной темноте по россыпям, крутекам и чаще, при полном отсутствии снега, было нелегко. Мои компаньоны на таборе на этот раз долго ждали меня к ужину.

Разведка Валерия и Арсения дала слабые результаты. Поэтому Валерий с утра отправился на запад, осматривать новые районы охоты, а Арсений пошел со мной – помочь следить чушку. С собой мы захватили наших носильщиков и повара Чигони – вытаскивать убитого зверя.

Утром, по выходе из охотничьей фанзы, мы обнаружили массу кабаньих следов и изрытых площадей. Видно было, что в последние дни сбором желудей здесь занималось несколько табунов, благо, что урожай был настолько блестящим, что желуди лежали повсюду толстым слоем.

Не доходя немного до того места, где я накануне встретил стадо кабанов, мы заметили новое небольшое стадо этих зверей. Первый выстрел я сделал с расстояния в 200 шагов. Чушка, явно раненая, метнулась через гору и исчезла с горизонта, а остальные звери бросились в разные стороны по чаще. Один из кабанов ринулся в нашу сторону и, когда он несся мимо нас шагах в 30 под гору, со скоростью экспресса, мы с Арсением дали залп. Кабан, перевернувшись через голову, покатился под гору.

Начавшийся день сулил удачу! К сожалению, вторую чушку, тоже раненую, мы не могли выследить, так как вся местность была сильно притоптана свежими следами. Хочу здесь отметить, что для настоящего охотника-любителя и стрелка главным удовольствием является убить зверя метким и красивым выстрелом, на бегу или на очень далекое расстояние и обязательно наповал.

Выпотрошив свою добычу, мы пошли дальше на розыски, указав по пути носильщикам на двух вчерашних секачей. Принялись за слежку тяжело раненой вечером чушки. Снега не было и приходилось следить с чрезвычайным напряжением. Но и здесь улыбнулось мне счастье. Хотя 200 саженей мы прошли в два часа, но обнаружили раненую накануне чушку – она была еще теплой.

Отсюда мы направились осмотреть то место, где я накануне сделал первый выстрел. Каково же было мое приятное удивление, когда мы увидели лежащего замертво колоссального вепря – пуля попала ему в шею сзади уха и он, видимо, так быстро грохнулся, что я не успел заметить.

Этот экземпляр весил 11 пудов и пошел на чучело для Стокгольмского музея. Его купил у нас гостивший в Новине известный охотник, ученый и исследователь Бергман. Он прожил у нас год и часто участвовал с нами в охоте.

Был уже полдень и мы, пройдя немного, стали присматривать место для обеда. Наконец, остановились и стали собирать хворост для костра. В этот момент выскочили и бросились наутек две козочки, но мы удачным залпом уложили их с расстояния 200 шагов.

Из почек козы мы сделали шашлык – традиционное блюдо на охоте. День был теплый и мы, согреваясь на солнце, с удовольствием пили чай и не торопились идти дальше. Наши наличные трофеи уже гарантировали успех охоты, даже если бы мы в этот день больше ничего не взяли бы. Мы предполагали пробыть на охоте неделю и впереди у нас было еще 5 дней.

После обеда мы разошлись. Арсений пошел налево, в сторону бивуака, а я решил сделать более глубокий обход и пошел вправо.

Перевалив два холма, я заметил впереди пасущегося козла и, скрав его очень удачно, взял с первой пули. Это был поистине счастливый день!

Но этим, как оказалось в дальнейшем, счастье не кончилось! Спрятав козла, я стал взбираться на основной хребет, по которому собирался вернуться к бивуаку, так как день заканчивался и солнце было уже близко к закату. Лишь только я поднялся на гору, как заметил в ближайшем овраге новое стадо пасущихся кабанов.

Место было удобным. Я сделал небольшой полукруг и, выйдя на бугор, оказался в ста шагах от стада, которое паслось на соседнем косогоре, правда заросшем, но удобном для обстрела.

Надо указать на одну особенность кабанов. После первого выстрела они обязательно бросаются наутек в ту сторону, в которую каждый из них смотрел, а затем уже на бегу собираются снова в стадо. Если же тревога происходила в густом кустарнике, то через несколько прыжков кабаны останавливаются и прислушиваются, кто из них куда бежит. Этим моментом конечно, охотник и пользуется, чтобы стрелять по стоячему кабану. Кроме того, для первого выстрела нужно пользоваться моментом, когда пасущиеся звери стоят головами к охотнику. Тогда они с перепугу часто набегают на него и дают ему возможность легко заполучить трофей.

Осмотрев местность, я убедился, что кабаны (их было всего штук 15) разбрелись в разные стороны. Я наметил одну чушку и выстрелил в нее. Несомненно, раненая, она бросилась влево, а я тем временем выстрелил в молодую чушку, бежавшую вправо. Она покатилась под гору.

Всюду стоял шум и треск, но стадо успело уже скрыться. Лишь против меня по косогору лез кверху крупный секач. Я выстрелил в него с расстояния в 200 шагов. Зверь был ранен и стал сползать вниз. Вторая пуля в голову успокоила его на месте.

Казалось, все уже было кончено, но в это время, вправо, на косогоре, я заметил в густом кустарнике три крупных силуэта. Расстояние до них было шагов 400. Я сделал три последовательных выстрела. С третьей пули один кабан покатился вниз, а два других скрылись вправо за холмом, в том направлении, где я стоял. Местность, куда скрылись кабаны, была очень пересеченной и заросшей, благодаря чему они должны были задержаться, и поэтому я, не теряя ни минуты, бросился забегать по своему хребту наперерез.

Пробежав шагов 300, я вновь увидел убежавшую от меня пару. Они тихо стояли, пользуясь сумерками, в густой чаще, думая, что опасность уже миновала. В этот момент я услышал выстрел Арсения и понял, что часть кабанов, убежавших от меня, наскочила на него и он, в свою очередь, тоже «не зевает».

Выделив по секачу, я выстрелил. Он свалился и поехал по косогору, а чушка пустилась удирать по ключу, параллельно моему холму, спускавшемуся в падь. Окончательно одуревший и ободренный диким успехом, я решил попытать счастье увидеть еще раз эту чушку, когда она будет подыматься на противоположную мне гору. Я пустился бежать вниз и, как оказалось, не напрасно. Вскоре я увидел ее подымающейся по совершенно чистому месту горы, шагах в 600 от меня. Хотя здравый смысл говорил за то, что стрелять на такое расстояние не следует, но бывают особенные моменты удачи, когда хочется дерзнуть.

Усевшись, я выделил с колена и выстрелил. Пуля взрыла землю под зверем. Косогор был крутой. Чушка подскочила и встала почти на то же самое место. После второго выстрела получилась такая же картина. Наконец, после третьего она упала и медленно поползла вниз.

Солнце уже село и мне, буквально, пришлось спускаться в черную пропасть на противоположную от бивуака сторону хребта, чтобы выпотрошить убитую чушку. Причем от нее до первой убитой чушки было не менее версты, а в промежутке были разбросаны остальные убитые кабаны. Необходимо было успеть всех выпотрошить, а я не знал даже, где они лежали. Конечно, среди них могли быть и только раненые.

Спустившись в овраг, я выпотрошил свою последнюю жертву и оставил ее, не закрывая, с тем, чтобы на завтра придти пораньше утром. Стал снова подыматься чтобы отыскать вторую. Было настолько уже темно, что я с трудом нашел ее и, вспоров живот, оставил невыпотрошенной. Из остальных я с трудом нашел еще одного кабана, а двух так и не разыскал, оставив поиски на следующий день. Пробираясь домой приходилось ощупью и в этот вечер мои компаньоны ждали меня еще значительно дольше, чем накануне.

Вечер прошел в приподнятом настроении и мы все делились впечатлениями дня. Оказывается, на Арсения набежали от меня четыре секача, из которых он одного убил, а второго ранил, но взять его не удалось.

Решили, что Арсений будет следить раненого накануне им кабана, а мне пришлось озаботиться подвозом дичи к бивуаку. Рабочим, не успевшим вывезти вчерашнюю дичь, прибавилось много новой работы. Кореец Иван рассказал нам, с каким трудом ему с четырьмя помощниками удалось извлечь гиганта-секача из крутого оврага, глубиною в несколько сажен и при том сохранить несломанными клыки, которые отличаются большой хрупкостью и при перевозе для их сохранения приходиться морду зверя обматывать мешками с соломой.

Взяв рабочих, я с утра отправился на розыски выпотрошенных накануне кабанов. Вскоре к трем выпотрошенным прибавились еще один секач и чушка, так что всего из последнего стада я взял пять штук. Не мог выследить только одну, которую я стрелял первой, хотя позднее и оказалось, что она была смертельно ранена и отбежала в обратную сторону за густо заросшим склон, шагов на 300. Я нашел ее спустя 5 дней сильно объеденную тигром.

Общий результат двухдневной охоты оказался рекордным: мы взяли с Арсением 11 кабанов и 2 козы. Только одна чушка была молодая, остальные были исключительно крупными – общий вес 11 зверей был около 100 пудов!

Но этим наша охота не закончилась. Поджидая снега мы продолжали бродить по чернотропу. Погода стояла на редкость приятная и в меру холодная, вполне дающая возможность замораживать убитого зверя и предохранять его от порчи.

Фанза Макара стояла под горой в очень глухой, заросшей старым лесом, долине, с получистыми солнопеками. По окрестным горам было много пашен, всегда привлекавших к себе внимание кабанов. По неписаному закону тайги посторонние охотники сюда не заглядывали, уступив этот район нам. Кроме того, он находился всего лишь в 15 верстах от границы Маньчжу-Го, на хороших переходных путях зверя, забирающегося в Корею из Маньчжурии.

Сейчас, когда я пишу эти строки, прошло со времени описываемых событий ровно десять лет. За эти прошедшие годы ни одну чудную неделю мы провели в Унгидоне и теперь, как только выпадет снег и мое бренное тело почему-либо не может вырваться туда, душа моя часто уносится в Унгидонские горы.

На четвертый день охоты, спускаясь поздно вечером к фанзе Макара, я услышал страшный рев зверей. Было темно и вначале я не мог понять, в чем дело, но, подойдя ближе, убедился, что подо мной в овраге происходит страшная драка секачей. Темнота помешала начать охоту и ее пришлось отложить на следующий день.

Вернувшись, я рассказал своим спутникам о слышанном и мы разработали утренний план охоты.

Я должен несколько отвлечься от темы и сказать, что тот, кто не переживал охотничьей горячки в тайге, тот не может понять всех переживании таежного охотника. Даже те, которые, как я, живут в таежном районе и то не испытывают того, что переживаешь в тот момент когда находишься на бивуаке и слушаешь рассказы своих компаньонов о том, что они встретили того или иного зверя, или напали на его след.

Вообще же, вечера на охоте проходят всегда очень оживленно. Особенно, если в ней принимает участие несколько человек. По возвращении с охоты проходит подобие скаутской «беседы у костра»: каждый по очереди обязан рассказать подробно всем остальным участникам охоты свои похождения за день, часто делясь при этом своими собственными впечатлениями и переживаниями. В итоге – рождаются интересные рассказы и при том поучительные не только для молодых, но и для бывалых охотников. Практически же выясняются охотничьи возможности и составляются планы на следующий день.

Серьезная охота является подлинной наукой. В ней все должно быть учтено, принято во внимание и к сведению на будущее. Кроме того, каждый новый день охоты дает новые познания, а каждый новый, хотя бы и варьированный эпизод – прибавляет опыт и увеличивает охотничьи навыки. Обыкновенно, порядок рассказов бывает таков: начинает рассказывать или младший участник охоты или охотник, пришедший на бивуак последним, а затем в таком же порядке, по старшинству или возвращению, остальные. На этот же раз нам выдался исключительно удачный вечер.

Как я уже упоминал, хозяин фанзы Макар давал нам приют в течение десяти лет. Это был настоящий тип корейского горного хуторянина, прасола, бродяги и контрабандиста в прошлом, а отчасти и в настоящем. Когда мы пришли в описываемое время на охоту, Макара дома не оказалось, а из расспросов его жены и старика-тестя, в прошлом охотника еще времен фитильных ружей, а ныне имеющего за плечами 75 лет, мы толком ничего не могли добиться, почему не выполнены кое-какие наши поручения по перестройке фанзы, как бывало из года в год, и на что были оставлены деньги. Да и вообще все незатейливое хозяйство было запущено.

Макар и прежде часто уходил через границу, до которой от его фанзы было всего 10 верст, да и охранялась она в те времена довольно слабо. Границей являлась река Тюмень-ула, довольно порожистая и бурная, но замерзающая зимой. Иногда, при преследовании раненого зверя, ее приходилось переходить, почти не встречая стражи. Это было очень удобно, в особенности для корейцев, из которых состояло и приграничное население Маньчжурии. К тому же, они не имели и паспортов.

Но вот неожиданно, когда мы сидели и разговаривали, открылась дверь и появился Макар. Вид у него был довольно растерянный. Поздоровавшись, он долго не отвечал на наши расспросы, почему не выполнил данных ему поручений, потом что-то начал мямлить. Только посидев некоторое время в фанзе, он поведал нам свою трагедию.

Весною он и трое его горных соседей решили подработать, для чего вырубили в вершине глухой пади площадь леса и посеяли мак, мечтая о сборе опиума, который давал большой доход при продаже маньчжурам. Корейские же власти строго следят как за посадкой мака, так и за торговлей опиума и строго наказывают провинившихся. Полиция проследила «плантаторов», трех участников арестовали, а Макару удалось бежать через границу, где он и скитался четыре месяца, изредка приходя домой по ночам, а иногда и днем, с целью помочь семье собрать урожай.

Оказывается, накануне старик-тесть уговорил соседа сходить и передать Макару о нашем приезде, чтобы он вернулся и выпросил у нас сумму, необходимую для уплаты штрафа и, таким образом, освободиться от положения находящегося, в бегах.

Макар долго рассказывал нам о своих мытарствах в прошлом и рисовал картины безотрадного будущего, если только мы не пойдем ему навстречу. Он давал обещание работать по доставке нам из тайги убитого зверя, что он организовывал всегда очень быстро и талантливо и что нас очень устраивало, но я очень боялся, чтобы он не удрал с деньгами за границу, так как заем ему пришлось бы отрабатывать несколько лет. Уговоры продолжались два-три дня, причем, чтобы не попасть в руки полиции, Макар просиживал дни у костра в лесу, а ночи проводил в неотопляемой кладовой. В итоге его просьбам пришлось уступить и деньги дать. Макар сдержал свое слово и выплатил долг частями в течение пяти лет.

Наши разговоры в вечер появления Макара затянулись почти до полуночи, что редко бывает в тайге после утомительного дня лазания по горам. Дважды кипятила нам жена Макара чай, который вечерами, после таежного трудового охотничьего дня, кажется блаженством. Наконец, наметив план охоты по кабанам на следующий день, мы улеглись спать.

Утро оказалось ясное и не особенно морозное. Вообще в Северной Корее декабрь почти весь стоит не очень холодным, но дни становятся такими короткими, что приходится дорожить каждой минутой. Ввиду больших переходов, на зверовой охоте уходить с бивуака приходится на рассвете, а возвращаться неизбежно поздно. Порой приходится брести в кромешной тьме два-три, а то и пять часов.

Не успели мы подняться с пол версты, как напали на след вчерашнего стада. Весь лист был перекопан в поисках желудей. Кроме того, сильно были вытоптаны и полянки, на которых особенно яростно дрались секачи за свое первенство в стаде.

Снега не было совершенно, так как склон был южный. По нашим предположениям стадо насчитывало голов 15. Побродив около часа по следам, мы выяснили их направление и, пройдя до кромки глубокой и сильно заросшей пади, убедились, что следы спускаются в лежащие внизу заросли. Так как место было теплым и уютным, можно было предположить, что кабаны предаются дневному отдыху. Идти по густым зарослям не было смысла, так как: во-первых, была плохая видимость, во-вторых – это создало бы шум и вспугнуло стадо. Мы решили разделиться: Валерий должен был остаться на следу и ждать пока мы обойдем падь с противоположной стороны и тогда уже начинать слежку.