Текст книги "Ошибочная версия"

Автор книги: Юрий Михайлик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

– Чего вы хотите?

– Ничего. Просто хочу с вами дружить. А чтобы дружить с человеком, я должен быть уверен, что он способен на очень рискованные поступки.

Намек был достаточно ясен. Но еще долгое время Вареник не использовал Селихова, держал его про запас. Он не посвящал адвоката ни в какие свои дела, лишь время от времени просил его совета, но только тогда, когда точно знал то, как должен поступить. Совет Селихова нужен был лишь для проверки решения и для того, чтобы Игорь Львович не забывал. Не забывал, что он зависим.

Отношений своих они не афишировали, мало кто знал, что именно Селихов был единственным человеком, с которым Вареник становился разговорчив. Вареник был откровенен с Селиховым во всем, что не касалось жульнических дел, он излагал ему свою философию, он красовался перед ним, ибо знал – Селихов человек неглупый, ироничный, но его, Вареника, он будет слушать, что бы тот ни сказал. Слушать и принимать. Эта зависимость Селихова радовала Вареника, она давала ему самого лучшего слушателя, униженного, зависимого.

Перед Селиховым Вареник распахивал душу. Адвоката коробил нагловатый мелкий цинизм Вареника. Но одновременно Селихов и завидовал ему. Эту зависть Вареник даже ощущал. Он знал, что умный и острый Селихов прежде всего труслив. А сам Вареник трусом не был. Делец считал, что именно это его качество и позволяет ему с успехом выбираться из дел в самое нужное время: не раньше – ибо это означало бы финансовые потери, и не позже – потому что грозило разоблачением любое промедление.

Вареник был моложе своего юрисконсульта на пять лет. Но в отношениях Селихова и Вареника делец был старшим. Его сметка вызывала удивление Игоря Львовича. Однажды он сказал, то ли издеваясь, то ли восхищаясь:

– В вас гибнет финансовый гений!

Вареник только засмеялся в ответ.

– Вы банальны, уважаемый Игорь Львович! Мне это уже не раз говорили, и все же ошибались. Я знаю эти разговоры – вот на Западе такой человек в два счета стал бы миллионером. Сказки для дураков. Парадокс состоит как раз в том, что на Западе я был бы нищ, как церковная крыса. Я могу стать миллионером только здесь, у нас. Тут другие принципы. И хозяйственные и человеческие. На Западе предполагается, что я способен на все, на любую пакость. Этого от меня ждут. У нас считается, что каждый человек честен и благороден, во всяком случае до тех пор, пока он сам не докажет обратное.

В Селихове в такие минуты жили два человека. И один, способный и преуспевающий адвокат, презрительно улыбался сентенциям наглого вора. А другой, жалкий, маленький трус, отваживался лишь на слабую иронию, ибо Вареник знал про него слишком много. И слушал, улыбался, поощряя признания Вареника.

– Знаете, о чем я мечтал когда-то? Иногда теперь я не верю, что это было, что это был я. Я мечтал накопить тридцать тысяч рублей. Вы спросите: почему именно тридцать тысяч? И как это может их накопить блаженный дурак, инженер с окладом в сто тридцать рублей ежемесячно, плюс квартальная премия – еще сорок процентов. И я не знал, как. Но мечтал. Я хотел положить их в сберегательную кассу и жить на проценты. Три процента годовых. Чтобы стать художником. И теперь, если мне удастся сделать все, что я хочу, я закажу какому-нибудь хорошему скульптору бюст мальчишки, мечтавшего стать художником. И заплачу за этот бюст тридцать тысяч.

– Но это ведь тоже бред, – заметил Селихов. – Если вы хотите быть как все, вряд ли вы осмелитесь приобрести такой дорогой бюст – это ведь вас выдаст. Где же мимикрия?

– Нет, милый мой, это не бред. Это шутка. А шутка стоимостью в тридцать тысяч рублей не может быть пошлой, даже если становится опасной.

Так они поговорили тогда. Сегодня Вареник шутить настроен не был. И вечернего звонка Селихова ожидал в самом черном настроении. Он повернулся к Жене, словно отогнав все, что не связано было с этим единственным моментом, с минутой на берегу моря.

– Что еще у тебя? Кто тебя перепугал?

Оказалось, что сегодня утром на службу к Жене явился какой-то человек. Вызвал на улицу и нагло, в открытую предложил купить у него золотые монеты. Женя, конечно, отказался. А человек этот сослался на Гришу.

– Стоп. Давай точно: как он сказал. Слово в слово.

– Сказал, что Гриша назвал меня на всякий случай. Он Гришу сейчас не застал, а ему срочно нужны деньги. Я ему говорю: не знаю никакого Гришу, никаких монет не покупаю, он ошибся. Он пожал плечами и сказал, что, если я надумаю, он будет ждать меня на углу Пушкинской и Чехова завтра вечером в семь часов. И ушел. Больше я его не видел.

Ситуация становилась просто смешной. Гриша исчез. Зато объявился парень-пианист, этот Крюков. Хаджиев требует товар. И как по писаному появляется какой-то загадочный мужик, предлагающий монеты. Что это может быть? Первая мысль – Крюков. Парень получил предложение и кому-то проболтался. Кому? Допустим, милиции. Но, по словам Жени, он непохож был на моряка загранплавания, слишком простовато одет. Это первое доказательство, что тут пахнет не милицией. Там работать умеют, если бы они затеяли все это, парень был бы похож на моряка. Прислали бы такого – один в один. Или просто взяли активиста из флотских. Так что если человек непохож на того, кем он себя называет, то в данных обстоятельствах это как раз говорит в его пользу. Был и второй, более серьезный аргумент, не позволявший Варенику думать, что парень подослан милицией. Это была уверенность, что такой методикой милиция пользоваться не стала бы. Слишком попахивает провокацией, а там такие приемы строжайше запрещены. Если не милиция – тогда Крюков? Но ведь он не знает, что речь идет о золоте, о золотых монетах. Или Женя разболтал ему?

– Да ни снова я ему про это не говорил. Ни единого слова. Я что, не знаю? – возмутился Женя.

Допустим. Что же тогда? Ход Хаджиева? Бессмысленно. Если морячок продает монеты, то должен знать их цену здесь. Какой смысл Хаджиеву подсовывать Варенику монеты?

Главное, неизвестно, что с Жалейкой. А если это он? Если он скрылся и через партнера хочет сбыть свой товар? Снова глупость – в Ташкенте мог продать его куда дороже.

От одного неверного шага все могло обрушиться.

Ладно, а если это правда? Если морячок действительно возил Грише монеты? Мог ли Жалейка приторговывать сам? Мог. Не только мог, но и должен был бы. Вот в чем дело! Вареник ведь раньше и сам удивлялся, что такой разумный человек, как Григорий Михайлович, удовлетворялся сравнительно скромной долей курьера. Если у него был свой сбытчик, то все становится на место. Нет, Гриша не таскал для других каштаны. Если он столько раз ездил безотказно в такое опасное место, как Ташкент, то он знал, почему это делал. Помимо главного груза, у него был и собственный. Вареник принял эту мысль как естественную. Сам он, во всяком случае, поступил бы именно так. Все верно – вот почему Гриша так возражал, когда однажды Вареник хотел послать Женю. Но возникает другой вопрос. Зачем же тогда Грише было показывать Женю этому мужику, давать выход на другого, переадресовывать поставщика? Стал бы сам Вареник упускать из рук сбытчика? Нет, не стал бы. Что же тогда? Сам мужик разыскал Женю, не застав покупателя. Но каким образом?

Нет, уже не сложнейшую шахматную партию вел Вареник, он давал сеанс одновременной игры, считая сразу два десятка вариантов, все возможные продолжения. И забыть хоть один ход, прозевать ловушку – проиграть не одну партию, а все сразу.

Главная уверенность у Вареника была – мужик не из милиции. Кто и откуда – непонятно. От Хаджиева – вряд ли. От Крюкова – маловероятно. Скорее всего действительно от Гриши. И это почти ничем не грозит. Значит, надо идти на встречу. Назначена она на завтра. В семь часов. А судно уходит в пять. И это еще одно свидетельство, что мужик не от Крюкова. Если бы они были связаны, мужик настаивал бы на встрече до отхода судна.

Что дает встреча с мужиком? Если у него есть монеты, можно запастись товаром… Плюс то, что привезет Крюков. С этим Вареник будет готов на любую игру с Хаджиевым. Но что с Гришей? Вот вопрос вопросов. Давать отбой с Крюковым нельзя. Что есть у этого мужика – неизвестно. Если мало, то утрачивается возможность последней игры с Хаджиевым. Использовать оба направления, не зная, что с Жалейкой? Рисковать вслепую?

– Поехали, – встал Вареник. – Хватит валяться. Позвонишь, как договорились.

Утром Выборный улетел в Ташкент. Вчера вечером было решено, что розыск преступников будет производить Приморское управление милиции, руководителем группы назначили майора, в группу вошли Литвак и Белов Капитану Литваку была поручена разработка всех возможных связей Жалейки с валютчиками в Приморске, Белов занимался линией Сухарева, а майор Выборный улетел в Ташкент. Майор надеялся, что там, у сестры Жалейки, он сможет найти связи погибшего с ташкентскими партнерами. При обсуждении дела эти партнеры выплывали на первый план. Отсутствие фактажа позволяло строить любые теории – гибель Жалейки могла стать результатом сведения счетов между группами валютчиков, случайностью, еще многими и многими причинами можно было ее объяснять. Но поезд (обстоятельства гибели) позволял строить гипотезу. Здешним партнерам Жалейки, по Выборному, легче было бы расправиться с ним в городе. Здесь, в конце концов., можно было бы инсценировать и его гибель в результате несчастного случая. Убийство в поезде – если это убийство – означало в данном случае одно: возникли какие-то обстоятельства, требовавшие срочного устранения Жалейки. Может быть, его убили ташкентские партнеры?.. В Приморске Жалейка находился бы в постоянном контакте со своей группой. В Ташкенте поступал под опеку покупателей, и тем трудно было бы объяснить его гибель или исчезновение. Поезд был своеобразной нейтральной территорией. Кроме того, убийство в поезде обеспечивало определенную информационную пустоту для приморские сообщников золотого курьера. Уехал и уехал.

Выборный распрощался с Беловым. Лейтенанту предстояло провести допрос продавщицы Светланы. (Вечером Выборный должен был звонить в управление).

С первых минут дела Жалейки Игоря не покидало чувство особой ответственности – предстояло большое и сложное дело. Это чувство родилось в тот момент, когда Белов, что называется, с первого прикосновения прямо вышел на пропавшего Жалейку, когда безошибочно угадал по ориентировке транспортников, что их погибший – человек, которого он ищет. А потом всплыл Сухарев. И исчез. И предложение Белова о разговоре с его бывшей квартирной хозяйкой было не только принято майором, но и осуществлять его выпало Игорю.

Разговор был долгий, сбивчивый, сложный, Светлана то принималась обличать Сухарева, то оправдывала его. Ясных и строгих фактов, важных для дела, выяснилось несколько. Да, у Сухарева был приятель Вадим, который несколько лет назад судился за групповую кражу, отбывал наказание. И около года назад появился в Приморске. Сухарев рассказывал Светлане о встрече с ним. А потом пришел как-то и сказал: Вадима опять арестовали. Что-то он там украл или пытался ограбить кого-то – точно Светлана не знала. Фамилию Вадима она тоже не знала. Припомнила лишь, что жил он где-то в пригороде, был женат. Сухарев про него говорил плохо, считал его глупым, вообще к ворам относился с неуважением.

– Он сам не вор. Вы не думайте, что если его там поймали на спекуляции, так он жулик. Нет, он просто заработать хотел, а воровать он никогда не стал бы, – наивно уговаривала Белова Светлана.

Второй момент, всплывший в разговоре, был гораздо интереснее. За день до отъезда Сухарева к нему приходил какой-то мужчина. Описать его толком Светлана не могла.

– Обыкновенный. Лет сорок, не больше. Весь такой обычный. Пиджачок, кажется, коричневый, и карман плохо был пришит. Нагрудный – оторвался, пришит и так скоро, я еще подумала, сам пришивал. Он зашел, они о чем-то поговорили и ушли вместе. А вернулся Валерий через час. А вечером они поссорились. А на другой день с утра он уезжать собрался. Я на работу пошла, плакала там, девчата меня утешали. А пришла домой – уже ни чемодана нет, ни записки, ничего. Столько прожили вместе уехал, слова не написал.

Белову предстояло выяснить еще один вопрос: знала ли Светлана о существовании Жалейки, говорил ли ей Сухарев хоть что-нибудь о своем постоянном клиенте и пассажире. Оказалось, что нет. Хотя вспоминал когда-то, что есть среди его пассажиров люди с большими деньгами…

Разговор уже подходил к концу, когда раздался звонок. Светлана подошла к дверям, открыла их, о чем-то поговорила с мальчишкой лет двенадцати. Потом вернулась в комнату.

– Кто это? – спросил, улыбаясь Белов.

– Да мальчик соседский, Валерия спрашивал. Я сказала, что уехал.

Когда за Беловым захлопнула дверь, Светлана бросилась на кровать и заплакала.

Белов вышел со двора и увидел на улице метрах в сорока от ворот мальчишку и мужчину среднего роста. Белов осторожно прикрыл калитку, помедлил и выглянул. Мальчик остался на месте, а мужчина уходил. Он был уже метрах в пяти. Белов вдруг услышал, как у него стучит сердце. По улице не спеша шел невысокий человек в коричневом пиджаке – мальчик провожал его взглядом. Белов подождал, пока мальчик зашел в соседний дом, потом двинулся следом за мужчиной. Так они прошли до магазина, где работала Светлана. Там у в киоска уходивший стал в очередь за пивом. Немного погодя в очередь пристроился Белов. Мужчину он мог разглядеть подробно – невысок, худощав, светловолос. И коричневый пиджачок. Невысокого отделяли от Игоря трое. Вот он взял кружку пива, отошел в сторону, нагнулся, сдувая пену. Карман пиджака был зашит крупными неровными стежками.

Невысокий поставил кружку на прилавок, огляделся и пошел дальше. Белов был уверен, что ни разу еще не попал в его поле зрения, ни разу не был замечен. Отпустив невысокого шагов на пятьдесят, лейтенант двинулся следом. Когда коричневый свернул за угол, Белов заторопился. Но за углом сразу сбавил шаг – невысокий стоял на автобусной остановке, закуривая. Рядом были мужчина с девочкой, пожилая женщина, двое юношей – длинноволосых, высоких. Все в порядке, можно подойти. Белов остановился, рассматривая витрину магазина. В стекло было отчетливо видно все, что делалось за его спиной. Медленно подкатил автобус номер двенадцатый. Коричневый вошел одним из первых. Белов втиснулся, когда автобус уже отходил. Белов остался на задней площадке, устроился в углу у дверей.

Коричневый сошел через минут тридцать.

Он шел совершенно спокойно, явно не тревожась. Белов проводил его до поворота. Дальше сразу стало трудно. Коричневый шел по тропинке вдоль длинного желтого забора. Улица была пустынна, спрятаться, скрыться здесь было негде. Сразу же обнаружишь себя. Достаточно только коричневому обернуться. Белов замедлил шаги. Его догоняла молодая женщина с девочкой.

– Я устала тебя таскать, – наставительно говорила женщина, – тебе уже пять лет, а все на ручки просишься.

– А я устала… – канючила маленькая.

– Давай я тебя понесу! – предложил Белов.

– А папа меня носит на плечах.

– Давай на плечах. Алле-оп! – Белов подкинул девочку вверх и посадил себе на плечи. Там, впереди коричневый остановился, нагнулся завязывая шнурок ботинка. Когда Белов свернул за угол, впереди уже никого не было, только качались ветки деревьев над калиткой одного из домов. Там за верхушками сада виднелась зеленая крыша.

– Вы не устали? – спросила женщина, догоняя.

– Нет, но я уже пришел.

– Спасибо вам большое.

Белов осторожно опустил девочку землю, погладил ее по голове.

Он пересек улицу, осторожно заглянул через забор. Никого. Калитка не была заперта, Белов мягко открыл ее, стараясь, чтобы не скрипела. Тихо скользнул во двор и остановился за кустами. Тропинка вела к дому, там у крыльца коричневый разговаривал с какой-то женщиной.

Похоже, что он тут не живет, подумал Белов. Иначе зашел бы в дом. Стоит и говорит как гость. Надо выбираться и ждать его снаружи. И надо сообщить в управление. Жаль, раньше не подумал.

Белов пригнулся и начал осторожный поворот – медленный и спокойный. Когда он приподнял голову, то увидел в каком-то метре от себя пыльные черные ботинки, обтрепанные обшлага брюк. Кто-то стоял за ним. Белов хотел выпрямиться, но внезапный тяжелый удар оглушил его. Не охнув, он упал лицом в траву, пыльную и жесткую. Он лежал, судорожно вдыхая пыль, ему казалось, что кто-то чужой водит пальцами по его лицу, а он никак не может отстраниться, повернуть голову, отодвинуться. Последним усилием Белов дотянулся рукой до груди, но больше ничего не было, потому что стоявший над ним мужчина снова опустил руку с зажатым в ней серым булыжником.

– Сволочь! – сказал Белый. – Сволочь!

И ударил Костика по лицу. Костик отшатнулся, прикрыв лицо руками, Белый отошел и сел, тяжело дыша.

– Еще чуть-чуть, и ты все дело завалил бы, паскуда. Черт меня дернул связываться с тобой, с фраером.

Костик молчал.

– Анна! – негромко позвал Белый.

– Что? – отозвался рыдающий голос.

– Дай мешок. Мы его пока в сараюшке укроем. А вечером покажешь место на огороде.

– Нет, – тихо сказала Анна. Руки ее тряслись, губы прыгали.

– Да не реви ты, дурища. Ночью зароем, ни одна душа не узнает. Давай мешок.

– Нет, – снова сказала она. – Хоть убей, не дам я его тут зарывать. Я жить не смогу. – Она спрятала лицо в передник, стараясь унять рыдания.

– Ну тихо, тихо, – почти ласково сказал Белый. – Сказано тебе, не реви. Ну придумаем что-нибудь. Иди к себе.

Потом Костик и Белый молча сидели в комнате. Костик все вытирал лицо, ощупывал подбородок Белый ходил от двери к окну.

– Мелким фраером ты прошел, – повторял он. – Я тебе сколько раз говорил – сразу сюда ехать нельзя. Смотри, чисто сзади или нет. Отрывайся, сквози, а ты все думал, это разговоры. Вот и привел. Он ведь за тобой еще в городе уцепился. Он с тобой в одном автобусе приехал. А ты даже глазом не моргнул. И привел как миленького. Хорошо, что я его раскнокал, прикрыл тебя сзади, а то сейчас бы уже все, хана, повязали бы нас, как дурачков, в один момент… Одного я понять не могу. Где он к тебе пришился? Возле пивной будки он вывернулся и сразу за тобой. Неужели они на парня вышли?

– Нет парня. Сказано – уехали.

– Это они тебе могут такую травлю заправлять – уехал. А если он после того разговора прямо к ним побежал? А если он уехал в КПЗ – в камеру предварительного заключения, чтобы ты его там не достал?

– Он перепугался тогда. Не должен бы.

– Должен – не должен. Вот и перепугался. А они что-то знают, иначе на тебя бы этот не засекся так сразу. Хорошо, что он один был. Слушай! – Белый остановился, словно внезапная мысль осенила его: – А может, это ты напылил? Пискнул кому-то или у тебя другое дело было, а ты молчал?

Костик аж взвился от таких обвинений:

– Да не было у меня никаких дел. Чистый я сижу. Ничего за мной нет. И никому я ни слова не говорил, что я – баклан какой?

– Крутишь, гад. А почему он так прямо на тебя и вышел?

– Не знаю, – потупился Костик.

– И я не знаю. Но почему-то вышел! Засек тебя. Но ты теперь поимей в виду – мы с тобой навек повязаны. Этого мента нам не простят. Это все. До вышки.

– Слушай, Белый, – робко сказал Костик, – может, надо смываться?

– Я тебе смоюсь! – прикрикнул Белый. – Нет, милый, теперь уже смываться некуда. Теперь уже до конца.

– А Анна? Не продаст? – Костик мотнул головой в сторону двери.

– Я с ней поговорю сегодня вечерком. Пока мы здесь – не продаст. Побоится. А потом пусть ищут

Белый вновь обретал всегдашнюю уверенность в себе.

– А знаешь, Костик, это все. даже хорошо получилось. А то я все сомневался: как это ты со мной на расстрельное дело пошел? У меня петелька завязана, мне все равно. Но ты-то чистенький, свой срок отсидел, тружусь, в кино хожу, телевизор смотрю, на собраниях выступаю. Как игрушечка, полный порядок. И ты в такое дело с легким сердцем ахнулся? Вот теперь будет полный порядок. Теперь тебе обратного хода тоже нет, раз на нас кровь висит.

– А на мне почему? Я ж его не трогал.

– Ты скажи, что я. А я скажу, что ты. Это за мной он сюда пришел. А ты его сзади по кумполу и шарахнул. Ну, иди, беги, признавайся. – Белый подтолкнул Костика, словно в самом деле посылал его в милицию. Костик чуть отодвинулся. – А-а-а, не хочешь! Знаешь, что будет! И никто тебя, бедняжечку, не пожалеет. Мне за того хмыря в поезде все равно уже полагается. И я его на себя приму. А вот этого – нет. Они народ башковитый, смекнут, если я одну смерть принимаю, а от второй отмазываюсь, значит, я правду говорю. Мое со мной, а чужого мне не надо. Все равно ж расстрел! Усек? Вот так, миленький. – Белый снова остановился, положил руку на плечо Костику, тот съежился под этой рукой. – И запомни. Игрушки кончились. Теперь – до конца. И вались спать. А я пойду с Анной побеседую. Ночью надо будет что-нибудь придумать с этим. – Он мотнул головой в сторону сарая.

Вечером раздался звонок Селихова.

Они вновь встретились на бульваре, снова сидели на скамейке над морем, глядели на залитое вечерними огнями побережье, на разноцветные огоньки сигнальных буев, ограждающих вход в порт.

Селихов рассказывал Варенику, как в разговоре с одним из работников милиции он услышал об убийстве в поезде, о пропавшем пенсионере. Выяснить фамилию уже не составляло труда.

– Вы уверены, что милиция не знает убийц?

– Ищут, сказали.

– Что при нем нашли?

– Ничего. Никаких документов.

– Как же они так быстро установили личность?

– Этого я вам сказать не могу.

– Ну что ж, и на том спасибо. – Вареник встал. Следом поднялся и Игорь Львович. – Извините, что потревожил вас в позднее время. Возьмите вот это.

Вареник сунул Селихову плотный небольшой сверток.

– Зачем? – деланно удивился Селихов.

– Бросьте. У меня даром не работают.

– Нет, – сказал Селихов. – Я не возьму. Вы превращаете приятельскую услугу бог весть во что. Так я и сам подумаю, что работаю на неведомых мне гангстеров.

– Перестаньте паясничать, – вдруг зло и жестко оборвал Селихова Вареник. – Вы отлично знали, что делали. И речь не шла о приятельских услугах. Сделали дело, получите свое. Все, кто имеет дело со мной, всегда получают свое.

Селихов понял, что это угроза. И молча взял сверток.

Вареник, не прощаясь, ушел.

Теперь все оказывалось и проще и сложнее. Проще – ибо Жалейка не был арестован. Проще – Григорий Михайлович не мог назвать имена и адреса. Сложнее – ибо по его следу могли прийти. След горячий. Убийство. У Вареника не было сомнений относительно того, кто убил Жалейку. Ясно – Хаджиев. Если в поезде – именно он. Недаром Хаджиев звонил, уточнял, когда выезжает Григорий Михайлович. Обещал встретить. Вот и встретил. Теперь картина была ясной. Все дело надлежало кончать, сворачивать, и не потому, что Гриша погиб, а потому, что партнер, решившийся на такие подлые штуки, уже никуда не годится. Оставалось посчитаться с Хаджиевым. И здесь парень на пароходе и этот мужик, пришедший к жене, становились неожиданно полезны. Двойной куш, от этого Хаджиев отказаться не сможет, лопнет, а не сможет. И приедет как миленький. Остальное надо готовить здесь.

Снова Вареник обрел привычное хладнокровие. Неопределенность кончилась. Если удастся игра с Хаджиевым, все останется на своих местах – спокойная жизнь, дом, порядок, собственное имя. Нужно будет еще только развязаться с Женей, но это особенных трудностей не составит. Вареник знал, что Женя его боится и потом, после окончания деловых отношений, будет обходить десятой дорогой. Но все это в случае удачи. И тут требовался расчет тонкий, на микроны. Хаджиев тоже не мальчик, раз пошел на такое.

Женя получил от вареника точные и краткие инструкции.

– С Крюковым встречаешься утром перед отходом судна. Передаешь ему деньги. Объяснишь все про Сайда. Тщательно проинструктируешь. Теперь этот мужик. Ты идешь на встречу с ним один. Идешь, нечего на меня так смотреть. Берешь у него одну – только одну монету. На пробу. Больше чем по пятьдесят не бери. Так Гриша платил, так мы платим.

В это утро в управлении стояла пронзительная тишина. Горькая, яростная, прерываемая только резкими телефонными звонками. Даже шаги в коридорах звучали тише, хоть и были поспешными, торопливыми.

У начальника управления шло оперативное совещание. Первым докладывал старший инспектор ГАИ лейтенант Вародьев.

Он выехал на линию в пять часов утра. Шофер встречного грузовика сообщил ему, что в восьми километрах от чугунолитейного завода в лесополосе у дороги лежит мертвый человек. Инспектор немедленно сообщил оперативному дежурному по городу и выехал на место происшествия вместе с водителем. Вародьев был первым работником милиции прибывшим на место. При убитом не оказалось документов, но Вародьев знал лейтенанта Белова в лицо.

Затем докладывал оперативный дежурный, капитан Коломиец. Он прибыл на место происшествия в пять часов сорок минут – через десять минут после автоинспектора – вместе с оперативной группой.

Дежурный показал собравшимся, карту-схему местности. Чугунолитейный завод находился далеко за городской чертой, в десяти километрах от контрольно-пропускного пункта. Еще восемь километров по трассе – и здесь, у лесопосадки, отделяющей от дороги баштан, найден убитый. Сторож баштана видел, как перед рассветом возле посадки останавливался грузовик, но марку машины назвать не мог.

Труп Белова был обнаружен водителем автомашины 19–27 ПРИ Федором Солощенко. Он направлялся в Приморск из райцентра Залесье, увидел мешок в лесопосадке, остановил машину, осмотрел и развязал мешок…

После начальника лаборатории докладывал полковник Чернобыльский.

– Лейтенант Белов участвовал в следствии по делу пропавшего гражданина Жалейки Григория Михайловича. Одна из версий следствия привела группу майора Выборного к проводнику Сухареву, уволившемуся с железной дороги за несколько дней до отхода поезда, в котором уезжал Жалейка. Сухарев уехал в неизвестном направлении. Лейтенант Белов по заданию руководства посетил квартирную хозяйку и близкую знакомую Сухарева продавщицу Светлану Степаненко, провел с ней беседу. Затем ушел. С этого момента никаких связей с управлением не поддерживал. Степаненко пересказала содержание беседы с Беловым и сообщила также, что в конце беседы в квартиру звонил соседский мальчик, интересовавшийся местонахождением Сухарева. Мальчик, Анатолий Устинов, был допрошен и пояснил, что его попросил зайти к Сухареву и вызвать его на улицу неизвестный гражданин. Узнав, что Сухарев уехал, Устинов вышел на улицу и сообщил гражданину, что Валерия Сухарева нет, что он в отъезде. После этого неизвестный ушел. Лейтенанта Белова мальчик не видел, больше ничего, по сути дела, показать не мог Приметы неизвестного, сообщенные Устиновым, совпадают с приметами человека, посетившего Сухарева за день до его отъезда. В беседе Степаненко и Белова есть несколько моментов, которые не могли не заинтересовать лейтенанта. Момент первый – Сухарев намекал Светлане Степаненко, что с ним постоянно, ездят некоторые пассажиры, перевозящие значительные средства. Он не называл Жалейки, который, по предположениям группы майора Выборного, является “золотым курьером”, членом преступной группы, но не исключено, что имел в веду именно его. Другой момент – встреча Сухарева с Вадимом Толкаченко, отбывающим сейчас наказание за участие в грабеже. Это пока единственный известный нам контакт Сухарева с преступным миром, если не считать его встречи с неизвестным, приметами которого мы не располагаем.

– Дана ли ориентировка по розыску Сухарева?

– Дана сегодня.

– Какие известия от майора Выборного?

– Я разговаривал с ним сегодня утром. У него есть данные по связям Жалейки в Ташкенте. Идет разработка.

– Что-нибудь конкретное? – заинтересовался начальник управления.

– Точно пока сказать не могу, он не стал сообщать подробности, потому что узнал о гибели Белова и завтра утром вылетает.

– Есть еще мнения, желающие высказаться?

Тяжело поднялся полковник Горохов.

– Разрешите мне? Сегодня дело обстоит так, что при исполнении служебных обязанностей убит наш сотрудник. Как это могло произойти? Результатом чего стало?.. Есть ответ на эти вопросы? Есть. Это результат легкомыслия и безответственности. Молодому сотруднику было поручено весьма серьезное ело, которое оказалось ему не по силам. А руководитель группы в это время пребывает в Ташкенте, разрабатывая версию, основанную на предположениях. Я считаю, что майор Выборный от дела должен быть отстранен, а действия группы и ее руководителя пусть рассматривает инспекция по личному составу. Дело же Жалейки, как я высказывался и раньше, необходимо передать Киеву или Москве. Только прежде мы могли передать его с чистым сердцем, а сегодня… – Он махнул рукой и сел.

Начальник управления обвел главами собравшихся, выясняя, не хочет ли кто-нибудь высказаться. Все молчали. Чернобыльский поднял было руку, но начальник остановил его и встал.

– Прежде всего разрешите мне представить следователя прокуратуры по особо важным делам Владимира Матвеевича Кузнецова, большинство из вас его знают. Владимиру Матвеевичу поручено прокуратурой следствие по делу об убийстве Белова.

Вставший при первых словах представления невысокий лысоватый человек коротко поклонился и сел.

– Далее… До прибытия майора Выборного из Ташкента никаких комиссий не создавать. Республиканское и союзное министерства информированы о происшедшем, если сочтут нужным затребовать дело, сделают это. Сейчас наш долг – и служебный и человеческий – предпринять все для быстрейшего обнаружения и задержания убийц нашего товарища. Час назад звонил секретарь обкома, интересовался, не нужна ли нам помощь.

Начальник управления замолчал, склонившись над столом, протер очки, потом продолжал ровным, спокойным голосом:

– Сегодня в девять утра мною дано распоряжение в службах и подразделениях ввести повышенную готовность. Усилить патрулирование в ночное время, ввести особый режим на контрольно-пропускных пунктах, взять под тщательное наблюдение вокзалы, все выезды из города, места скопления людей. Непосредственный контроль за ходом расследования возлагается на начальника уголовного розыска полковника Чернобыльского.

…Этого не могли заметить непосвященные. На оживленной, залитой солнцем, людной летней улице встречаются два милиционера, два человека, несущих службу. Они знают друг друга много лет, вместе проводили и трудные дни, и долгие ночи дежурств. Вот они идут навстречу друг другу. Они знакомы, как только могут быть знакомы люди, связанные не только службой, не только делом, – жизнью связанные. И знают один о другом все – где живет, как, что с детьми, чем и когда они болеют. Но сегодня эти двое сходятся без улыбки. Четкое, сухое приветствие по всей форме. Краткий обмен несколькими фразами, произнесенными без улыбки. И расходятся снова – каждый несет свою службу.