Текст книги "Подвиг"

Автор книги: Юрий Коротков

Соавторы: Валерий Тодоровский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

– Вы совершенно правы! – радостно закивал Блоха. – Очень точно! Если бы мы были круглыми, они бы нас, – он показал пальцами ножницы, – подравняли. Но мы – треугольники, у нас острые углы!

– А вы знаете, – снова хитро улыбнулась девушка. – Мне кажется, у нас с вами будет роман.

Блоха покраснел.

– Да не смущайтесь вы так! – засмеялась девушка. Она подняла руку и провела кончиками пальцев по его щеке. – Ведь мы с вами сумасшедшие, правда?.. Значит, можем говорить и делать все, что взбредет в голову… Здесь, – повела она глазами вокруг, – есть свои преимущества. Ведь если бы вы меня встретили на улице – вы бы не решились ко мне подойти?

Блоха смущенно кивнул.

– А здесь все проще. Здесь я даже могу позволить вам – какой ужас! – поцеловать меня при первой же встрече, даже не узнав вашего имени. – Она, смеясь, подставила губы. – Ну, смелее!

Блоха поколебался, нервно поправил очки и поцеловал ее.

– Да вы не умеете целоваться! Неужели у вас не было девушки?

– Нет, почему… – промямлил Блоха.

– Не страшно, я вас научу, – она сама жадно поцеловала его. – Да обнимите же меня, что же вы как деревянный. Смелее! – она скользнула нетерпеливыми пальцами под его пижаму. – У тебя такие мужественные плечи… У нас будет много времени, я тебя всему научу… А тебе нравится моя грудь?

Она распахнула халат, и Блоха остолбенел – под халатом у нее ничего не было.

– Дай руку! Дай сюда руку! Ну смелее же! – она схватила его ладонь и зажала у себя между ног, одновременно пытаясь дрожащими руками стащить с него пижамные брюки.

Блоха наконец увидел, что ее глаза расширились и застыли, рот растянулся в зверином оскале, а все тело бьет крупная дрожь. Он попытался встать, но она с неожиданной силой повалила его на землю, оседлала, содрогаясь в конвульсиях, и с криком вцепилась зубами ему в грудь. Блоха, корчась от боли, пытался за волосы оторвать ее от себя.

Над ними возникли санитары, один, просунув локоть под горло, оттащил ее от Блохи. Она страшно закричала, двое дюжих санитаров, с трудом удерживая, поволокли ее к корпусу.

Блоха поднялся, тяжело дыша, нашарил в траве очки. Провел ладонью по груди, глянул на кровь и покачнулся.

– Да ты еще и маньяк, приятель! – ухмыльнулся третий санитар. – Зачем девушку обидел?

– Я… Она сама… – пролепетал Блоха.

– Пожалте на укольчик! – Санитар взял его за шиворот и повел к больнице.

Блоха лежал на койке, мокрый от пота, часто дыша, мучительно выгибаясь в каждом суставе.

Двое пожилых соседей по палате сидели на подоконнике у зарешеченного окна, один вполголоса читал с крошечного мятого листка:

 
Если ты, говорят, заболел
И лежишь в этих грязных палатах,
То хлопочут, чтоб ты околел,
Люди в белах халатах.
Им не знать беспокойных ночей.
Им неведом закон Гиппократа,
Не похожи они на врачей —
Люди в белых халатах.
Под халатом – мундир МВД,
Под мундиром – клеймо бюрократа.
Дикий страх нагоняют везде
Люди в белых халатах…
 

– Ну, как? – спросил он, волнуясь.

– Сильно, – ответил второй. – Хотя и не Пушкин, прямо скажем.

– Бросьте, Иван Николаевич, – обиделся поэт. – В наше время не до стилистических изысков…

Блоха смутно видел их на фоне четко расчертившей небо решетки.

Они заметили, что он пришел в себя, приподняли и подоткнули под спину подушку, дали воды в пластмассовой чашке.

– Надо быть осторожнее, молодой человек, – сказал поэт. – Вы будете смеяться, но здесь действительно встречаются сумасшедшие…

В кабинете с зарешеченным окном Игорь читал листок с типографским текстом. Не выдержал и улыбнулся.

Сидящий напротив человек с неподвижным лицом и тусклыми глазами сказал безо всякого выражения:

– Это стандартный бланк допуска к секретной документации. Не понимаю, что вы нашли в нем забавного.

– Ну вот написано: избегать любого общения с иностранцами. А если, скажем, ко мне на улице подойдет негр и спросит, сколько времени?

– Вы должны молча пройти мимо.

– А как же дружба народов? – весело спросил Игорь.

– В случае нарушения любого пункта подписки вы будете немедленно исключены из института, невзирая на все заслуги вашего отца.

– Так, может, кровью подписать? – попытался пошутить Игорь.

Человек по-прежнему безо всякого выражения смотрел на него.

– Шутка… – неловко разведя руками, пояснил Игорь.

Достал ручку и расписался.

– Соня! – крикнула мать из комнаты. – Открой, я не причесана!

– Я слышу! – Соня открыла дверь. На пороге стоял Мишка в новом мешковатом костюме, в галстуке, с букетом гвоздик.

– Привет… Можно?

Соня мгновение помедлила, потом решительно взяла цветы и улыбнулась:

– Конечно. Проходи.

Мать, накинув косынку на бигуди, выглянула в коридор.

– Здравствуйте, Инна Михайловна.

– Здравствуй… – мать выразительно глянула на Соню. – У тебя завтра контрольная.

– Я сама знаю, что у меня! – Соня захлопнула дверь своей комнаты. – Ты куда такой парадный? – засмеялась она.

– К тебе. Что, смешно? – Мишка, растопырив руки, оглядел себя.

– Да нет. Просто первый раз тебя в костюме вижу.

– Я тоже. Сегодня купил, с первой получки.

Мишка достал из-под пиджака бутылку шампанского, поставил на стол. Попытался было обнять Соню, но она будто невзначай в то же мгновение потянулась за вазой и выскользнула у него из рук.

– Уже работаешь? Где?

– На заводе. Да все равно – через три недели в армию. Уже повестка на руках…

Он снова потянулся к Соне, она поймала его ладонь, провела пальцами по шраму.

– Как рука?

– Да все нормально, – Мишка наконец решительно отобрал у нее цветы и повернул к себе лицом.

Соня тотчас уперлась ему руками в плечи:

– Не надо.

– Два месяца прошло, – сказал Мишка.

– Ну что ты, на слове меня будешь ловить? Сядь, и поговорим спокойно. Сядь, пожалуйста!

Она силком усадила Мишку в кресло.

– Понимаешь… я готовилась к этому разговору и все равно ничего не придумала… – начала Соня, мучительно стискивая ладони, отводя глаза. – Я сама не понимаю, что со мной случилось там… У меня во сне такое бывало в детстве – и страшно, и стыдно, и просыпаться не хочется… А потом мы вернулись в Москву – и я проснулась… Ну не мучай меня, пожалуйста! Не все можно объяснить словами… Не надо ничего забывать, но это уже не повторится, понимаешь?.. Все стало по-прежнему, как было раньше…

– Выходи за меня замуж, – сказал Мишка.

– Что? – Соня, прерванная на полуслове, изумленно глянула на него.

– Выходи за меня.

– А-а, – понимающе кивнула Соня. – Теперь ты как честный человек должен на мне жениться?

– Просто я тебя люблю, – сказал Мишка.

– Господи, зачем?.. – всплеснула Соня руками. – Почему все надо испортить?.. Ну пожалуйста, давай прекратим, пока не поздно!

– Ты выйдешь за меня замуж? – спросил Мишка.

– Нет!

– Почему?

– Помнишь, я когда-то в детстве сказала, что вышла бы, если бы можно было, за вас троих? Только за всех троих сразу… – усмехнулась Соня.

Мишка молча ждал ответа на свой вопрос.

– Господи, ну как ты себе это представляешь? Через три недели тебе в армию, да? Ладно, предположим, я буду ждать тебя два года. Что потом? Будем рожать детей и солить капусту на зиму? Через год я начну тебя ненавидеть, через два все равно сбегу…

– Понятно, – сказал Мишка и встал.

– Что тебе понятно? – крикнула Соня.

– У тебя теперь другая жизнь… – усмехнулся Мишка. – Куда уж мне. У меня ведь нет папы-академика.

– Ну при чем здесь Игорь? – закричала Соня. – При чем тут его отец? Просто я тебя не люблю! Так понятно? Дождался? А теперь уходи! – она распахнула дверь. – Видеть тебя не хочу!

Мишка молча вышел. Когда за ним закрылась дверь, из комнаты выглянула мать.

– Соня, почему к тебе ходят все, кроме Игоря?

– И ты туда же!.. – Соня ушла к себе. Села на корточки у стены, сжав голову руками. – Господи… какая же я дрянь!..

Мишка шагал по улице, наталкиваясь на прохожих. Оттянул врезавшийся в горло галстук, сорвал его совсем и сунул в карман…

Полковник-военком прочитал заявление, глянул через стол на Мишку в парадном новом костюме.

– Хорошо подумал? А то сгоряча напишут, потом в соплях прибегают.

– Не прибегу, – сказал Мишка.

– Ну что ж, это я оставлю у себя, – военком спрятал заявление в стол. – У тебя когда явка? Через три недели? Вот через три недели и приходи. Догуливай.

– Я не могу ждать, – спокойно сказал Мишка. – Я убью кого-нибудь.

Полковник помедлил, внимательно глядя на него, потом снял телефонную трубку:

– Когда отправляется шестая команда?.. Завтра?.. – он кивнул Мишке. – Если хочешь, можешь переночевать дома.

Мишка отрицательно покачал головой.

Пьяный Игорь в жеваном грязном костюме, спотыкаясь на каждом шагу, брел через ночной двор. Встал, покачиваясь, оглядел темные дома.

– Блоха-а-а!.. – истошно, отчаянно заорал он. – Блоха-а-а!.. Шиша-а-а!..

Эхо полетело между спящими домами.

В Сонином окне зажегся свет, Соня в ночной рубашке выглянула во двор.

Игорь шарахнулся под тень деревьев и, воровато оглядываясь, поплелся к своему дому.

* * *

На узкой дороге под холмом стоял БТР, за ним впритык друг к другу фургоны и бензовозы. Впереди на повороте догорал, чадил копотью опрокинутый кверху громадными колесами второй БТР, валялся остов дотла сгоревшего тягача.

Около БТРа молоденький лейтенант орал в микрофон сорванным голосом:

– «Космос», «Космос», я – «Спутник»! «Космос», я – «Спутник»! «Космос», ответьте «Спутнику»!.. «Космос», когда будут «вертушки»? Мы вызывали «вертушки»!.. Да… Так точно… Я понял… Я понял… Есть!

Он отдал микрофон радисту, суетливо огляделся и крикнул:

– Взво-од! Слушай мою команду! Подъем!

Никто из солдат не шевельнулся, только Шищенко, сидевший у колеса БТРа со спущенной на глаза панамой, неторопливо поднялся и принялся тщательно отряхивать штаны.

– Комбат сказал: первому, кто поднимется на вершину, – орден Красной Звезды! – обратился к нему лейтенант. – Передай остальным: первому, кто поднимется, – орден!

– Засунь его себе в жопу, – посоветовал Мишка.

– Что вы сказали, сержант?.. – опешил лейтенант.

– Ты у него орден так же допросишься, как «вертушку», – ответил Мишка, поднял автомат и пошел, не оглядываясь.

Лейтенант воровато стрельнул глазами по сторонам – не видел ли кто его позора.

– После боя поговорим! – крикнул он в спину Мишке и полез в БТР.

Рыжий боец, до глаз заросший щетиной, с повязанной, как бедуинский платок, тряпкой на голове, закатился мелким смехом, с размаху ударил Мишку по плечу.

– Звезду… в жопу… – едва выговорил он – и согнулся, совсем скис от смеха.

Мишка шагал вдоль колонны, поднимая солдат. Рядом пристроился мальчишка в новой, еще не выгоревшей панаме.

– Миш… Я хотел сказать… Помнишь, я рассказывал, что я с моей девчонкой… Ну, что я с ней – ты помнишь, да?.. Я все наврал! Можешь считать меня последним фуфлом, но я все наврал!..

– Подъем!.. Вставай, пошли!.. – Мишка на ходу толкнул сапогом одного, другого, сразу перешагивая через них. Он шел все быстрее, время от времени скалил сжатые зубы, будто улыбался, и с силой втягивал воздух. Мальчишка едва поспевал за ним и тоже все быстрее говорил:

– Она в последний вечер специально мать в кино отправила… А я испугался. Я никогда этого не делал и испугался, как последний дурак, и два часа говорил, говорил, чтобы мать дождаться, а она только смотрела и ждала и ни слова не сказала, а потом заплакала…

Черный детина, раскурочив штыком консервы, жадно, торопливо жрал тушенку, глотал, почти не жуя, роняя куски на песок.

– Ты чего, проголодался? – спросил Мишка.

– Все равно пропадет. Жалко.

– Пошли.

Детина поднялся и пошел вместе со всеми за ним, зажав автомат под мышкой, доедая на ходу.

– И еще я подумал, что будет нечестно, – задыхаясь, говорил мальчишка. – Понимаешь, нечестно, если я в последний день… а потом два года…

Мишка резко остановился, схватил его за шею и притянул к себе, скалясь, быстро оглядывая его лихорадочно блестящими глазами:

– Слушай, сынок! Это только в первый раз страшно. Понимаешь, надо только встать! А когда встал – сам побежишь, потому что деваться некуда! А когда бежишь, уже не страшно, понял?

Он оттолкнул мальчишку и первый полез на холм. Остальные, разворачиваясь в цепь, вскарабкались следом и залегли под гребнем. Мишка вытащил штык и примкнул к автомату. Черный детина выгреб штыком последний кусок, сунул в рот, бросил пустую банку вниз по камням, а штык вытер об штаны и примкнул к стволу.

– Звезду… в жопу… – заливался, тряс головой в бедуинском платке рыжий. Примкнул штык, постучал себя кулаком по лбу и показал растопыренные пальцы. – Она же острая!!

– Только не ложись! – крикнул Шищенко мальчишке. – Это смерть, понял? Когда бежишь – это может быть, а если ляжешь – наверняка, понял? – Он вздрагивал от напряжения, мучительно изгибался, оглядывался вниз на БТР. – Да что он там телится? Пошел! Давай!

БТР рывком тронулся, разворачивая пушку, вылетел на поворот и открыл огонь.

– Вставай, сынок! – заорал Мишка. – Ура! Ура-а-а!! – Он вскочил на гребень и побежал по широкому голому склону горы.

Сверху застрочил пулемет, духи, засевшие за камнями под вершиной, ударили из автоматов. Мишка уже не видел, как мальчишка, едва поднявшись, получил очередь в грудь и повалился навзничь.

– Только не ложись! – орал Мишка. – Не ложись, сынок! Ура-а-а!! – Он тянул бесконечное «а-а-а!!» оскаленным ртом, коротко вдыхая, карабкался по осыпающимся камням, падал и вставал, стрелял по мелькающим между камнями чалмам и снова бежал.

С вершины, оставляя дымный след, полетела ракета и снесла башню БТРа. Солдаты падали один за другим и безжизненно скользили вниз по склону, а Мишка орал, как заведенный, не умолкая и лез наверх. Пот ручьями лился по лицу, оставляя полосы на маске из густой черной пыли. Рыжий солдат взмахнул руками и повалился на него, цепляясь судорожно скрюченными пальцами. Мишка не глядя оттолкнул его.

Он был уже около вершины. Душман, приподнявшись из-за камня, в упор навел ему в грудь автомат и нажал на спуск. Автомат сухо щелкнул, в следующее мгновение Мишка отбил в сторону ствол, всадил штык в живот и швырнул труп вниз. Тут же ударил магазином в лицо следующего, тот упал, и Мишка с размаху со скрежетом воткнул штык в камни сквозь него, раз, другой, третий, кромсая неподвижное уже тело. Едва он успел разогнуться, как окованный железом приклад раздробил ему челюсть. Мишка упал, выронив автомат, и душман с пронзительным визгом бросился душить его. Они несколько раз перекатились друг через друга, Мишка нащупал и вытащил из сапога финку и снизу воткнул ее. С трудом разжал мертвые руки и поднялся. Кровь с двух сторон лилась из разбитого рта.

– Кто на меня? – заорал он. – Ну, кто еще?!

Он бросился с голыми руками на пулеметчика, тот побежал, бросив пулемет, Мишка догнал его, повалил, вцепился пальцами в лицо и стал бить головой о камни, мотая его из стороны в сторону, будто пытаясь разорвать. Вскочил и оглянулся вокруг бешеными глазами. Убивать больше было некого – он один стоял на вершине, весь залитый кровью, своей и чужой, с кровавыми по локоть руками, – и он заорал в пространство, сотрясаясь всем телом, и орал, покуда не кончилось дыхание.

Наконец он умолк, бессильно опустив плечи, и удивленно, будто проснувшись, огляделся. Склон горы был усеян мертвыми телами. Кое-где еще копошились, сцепившись намертво, солдаты и душманы.

Из-за перевала появилась опоздавшая «вертушка». Опустив тяжелый, ощетинившийся пушками нос, вертолет низко облетел крошечного человечка, стоящего на вершине, и сел на дороге, рядом с горящими БТРами.

Мишка не оглянулся на грохот винтов, он смотрел на раскаленные полдневным солнцем горы. Знойный воздух струился над камнями. Покой и тишина были вокруг.

Игорь Богуславский мчался на белых «Жигулях» по утреннему пустынному проспекту. В машине гремел магнитофон, сзади дремали в обнимку с шампанским две девочки.

Игорь глянул на них в зеркало и резко дернул рулем. Девчонки повалились на сиденье.

– Шуточки у тебя… – капризно сказала одна.

 
Утро красит нежным светом!
Стены древнего Кремля! —
 

нещадно фальшивя, заорал он. —

 
Просыпается с рассветом!
Вся Советская земля!
Могучая! Дремучая!
Никем не победимая!..
 

Не спать, куклы, не спать! День только начинается! Доярка спешит на ферму, рабочий идет к станку, полный трудового энтузиазма!..

Он на полной скорости повернул во двор, отчего девчонки повалились в другую сторону, и затормозил у подъезда.

– Приехали! – Игорь распахнул перед ними дверцу. – Минуточку… – Он присмотрелся: поодаль Блоха сметал мусор громад ной метлой.

Игорь сорвал большой кленовый лист и аккуратно положил посередине дорожки.

– Гражданин подметальщик! – гнусавым голосом пропел он. – Товарищ дворник! Подойдите, пожалуйста!

Блоха положил метлу и подошел.

– Плохо работаете, гражданин дворник! – указал Игорь на листок. – Общественность жалуется.

Девчонки захихикали. Блоха молча поднял лист, сложил и сунул Игорю в нагрудный карман. Они пожали друг другу руки.

– Куда пропал, подметальщик? – спросил Игорь.

– Так у нас с вами разный режим, барин. Вы спите – мы работаем. Вы сорите – мы убираем… Ты куда в такую рань?

– Откуда. У скульптора одного были. Он памятник Альенде наваял. Или Лумумбе, я не понял. Обмывали… Мои уехали?

– Давно.

– Спа-ать! – Игорь сладко потянулся. – Слушай, бросай метлу, пошли с нами? Куклы, ко мне!

Он поднял руки, и девчонки с двух сторон поднырнули под них.

– Оля-Галя!.. – представил он. – А это, девушки, высшее достижение развитого социализма – дворник-интеллектуал, поэт метлы Евгений Блохин. Пойдем, правда!

Блоха помотал головой.

– Работы полно. Начальство бдит.

– Зря… – Игорь отдал девчонкам ключ. – Куклы, должен вас огорчить, вы не произвели впечатления. Брысь!.. А у тебя есть кто-нибудь? – спросил Игорь, когда девчонки ушли в подъезд.

Блоха неопределенно пожал плечами.

– А Соню видишь?

– Нет… А ты?

– Иногда до института подвожу, когда встречаемся… А Мишка тебе пишет?

– Нет. А тебе?

– Тоже…

Они помолчали.

– Ты поступать-то собираешься? – спросил Игорь.

– Куда уж нам, психам! – усмехнулся Блоха.

– Слушай, ну давай я с отцом поговорю – он позвонит…

– Не надо никому звонить! – жестко сказал Блоха. – Я сказал: я через задний проход не полезу! И унижаться ни перед кем не буду!

– Это не унижение, это тактический прием. Кому лучше от твоей дубовой принципиальности?

– Мне лучше! Мне, понимаешь? – Блоха махнул рукой. – Ладно, пока. У меня работа!

Мишка вырвался из тяжелого сна, будто вынырнул, судорожно втянул воздух и сел на кровати, озираясь, пытаясь вспомнить, где находится. Соседи по палате спали, лунный свет лежал квадратами на полу.

Он накинул халат и с трудом встал. Нашарил на соседской тумбочке сигареты и спички. Длинный коридор госпиталя был пуст, только посередине читала под настольной лампой дежурная сестра. Кто-то надрывно стонал в дальней палате.

Мишка с трудом взял сигарету губами – рот был полон железа: зубы стянуты проволокой, какие-то штыри, из скул торчали наружу никелированные спицы, как арматура из сломанного робота. Он чиркнул спичкой, попытался затянуться – и не смог. Плотнее вставил сигарету в угол рта – и снова ничего не вышло. Чуть не плача от бессилия, он склонился над тлеющей сигаретой, пытаясь вдохнуть струящийся вверх дым.

– Ты зачем встал? – заглянула в курилку сестра, девчонка лет семнадцати, тощая и на удивление некрасивая: носатая, с жидкими бесцветными волосами. – Быстро в палату!

– Я курить хочу, – беспомощно сказал Мишка.

– Ладно, давай помогу.

Девчонка взяла сигарету, неумело набрала дыму в рот и выдула ему в подставленные губы.

Мишка глубоко вдохнул и затаил дыхание, блаженно жмурясь. С отвычки его повело, он сильно схватил девчонку за плечо, чтобы не упасть.

Так они курили молча. Девчонка незаметно все теснее прислонялась к нему, все плотнее прижимала губы к его железному рту, закрывая глаза, а потом виновато и счастливо глядя снизу вверх. Похоже, она целовалась впервые в жизни, пусть и безответно. А Мишка в упор разглядывал ее узкое веснушчатое лицо.

– Ты зачем завербовалась? – спросил он.

– Замуж выйти, – просто ответила она. Случайно вдохнула дым и закашлялась, вытирая невольные слезы.

– Тебя как зовут? – спросил он.

– Таня… Возьми меня замуж, – попросила она.

– Возьму, – безразлично ответил Мишка.

Выздоравливающие солдаты в одинаковых темно-синих халатах сидели большими компаниями на скамейках в больничном парке, травили анекдоты, ржали, жадно поглядывали на молоденьких сестер, толкающих инвалидные коляски.

Мишка курил, сидя на траве под деревом. Подошла Таня. Помедлив секунду, она достала из кармана пачку писем.

– Вот… Переслали из части…

Мишка взял письма, отложил в сторону отцовское и стал разглядывать остальные – от Сони и ребят, раскладывая их в руке веером.

– Это от нее? – робко спросила Таня.

Мишка молча поднял на нее глаза, и Таня отошла, спряталась сзади за деревом, глядя издалека, как он перекладывает в руках письма. Наконец Мишка надорвал Сонин конверт, увидел край сложенного листка, концы строк, написанных торопливым летящим почерком. Помедлил, прикурил новую сигарету. Повертел в пальцах спичку, пока не прогорела почти до конца, – и поджег письмо. Когда огонь побежал по строчкам обратного адреса, поднес второе…

Таня осторожно присела рядом, прижалась лицом к его плечу.

– Давай не поедем в Москву? – шепотом сказала она. – Мне почему-то страшно… Поедем ко мне…

Мишка отрицательно покачал головой.

– Отец болеет, – кивнул он на отцовское письмо. Обнял ее. – Все будет нормально.

Соня и Инна Михайловна, окончательно растолстевшая и безуспешно молодящаяся, чинно пили чай на кухне. Напротив, скрестив под стулом длинные ноги, сидел молодой человек со шкиперской бородкой.

– А вообще, Соня, Эдуард Александрович самый молодой завлаб…

– Эдик, – напомнил молодой человек.

– Да, извините… Эдик – самый молодой завлаб в институте. А может быть, и во всем космосе!

– Ну почему, – скромно сказал Эдик. – Самсонов, кажется, мой ровесник…

– У Самсонова двое детей, – отмахнулась Инна Михайловна. – Соня, ты даже представить не можешь, что такое – завлаб в тридцать пять лет! Это в наше-то время, когда старики все теплые места заняли – в маразме уже, а двумя руками за кресло держатся, танком не сдвинешь! И в тридцать пять лет получить лабораторию – это что-то немыслимое…

– Я понимаю, – сказала Соня. – А чем занимается ваша лаборатория?

– Размножением живых организмов в условиях невесомости. Но это, наверное, вам неинтересно…

– Почему же? Очень интересно. А каких организмов?

– Ну, – Эдик закинул ногу на ногу, – сначала были эксперименты на мухах-дрозофилах. Сейчас большая программа – готовим морских свинок. Скоро полетят…

– А человек может размножаться в невесомости? – спросила Соня.

– Со-оня! – укоризненно протянула мать.

– Нет-нет, вполне закономерный вопрос, – успокоил ее Эдик. – Конечный этап программы, конечно, человек. Это секретная программа, но среди своих могу сказать, что скоро будет набираться экспериментальная группа космонавток.

– А как туда попасть?

– Соня!

– Я вам не советую, – улыбнулся Эдик. – Такие, как вы, нужны на Земле. Вы такая хрупкая… А там… Ну, как бы это сказать… Наша наука ведь рассматривает женщину только как аппарат деторождения… Извините, если грубо…

– Ну, хватит о работе! – поторопилась сменить тему Инна Михайловна. – Соня, а ведь Эдуард Александрович…

– Эдик.

– Да, извините… Эдик чудесно поет! И сам пишет песни! У них в институте даже ансамбль есть! Я просто поражаюсь, как у вас на все хватает времени? Вы споете, Эдик? Давайте, я не буду вам мешать. Соня, забирай Эдика в свою комнату – пойте, разговаривайте, а я по-стариковски посмотрю телевизор…

– Может быть, поздно уже… – неуверенно сказал Эдик. – Я вас стесняю, наверное…

– Нет-нет, что вы! – замахала руками Инна Михайловна. – Соня! Что же ты? Приглашай!

– Пойдемте, – улыбнулась Соня.

В комнате она закрыла дверь, вынула из шкафа стопку свежего белья и принялась стелить на диване.

– А-а… – начал озадаченный Эдик.

– Что? Нет-нет, мама в курсе, – успокоила его Соня. – Помогите, пожалуйста…

Эдик помог ей расстелить простыню.

– Но как-то… все-таки…

– Но вы же с серьезными намерениями? Да? Не просто так?

– Да… То есть нет, конечно… Но…

– Только я сразу предупреждаю – я сплю только у стенки, – деловито сказала Соня. – Вот эта подушка ваша, а мое место не занимать, хорошо?

Эдик попытался обнять ее. Соня мягко отстранилась.

– Я сейчас, – шепотом сказала она, погасила свет и вышла.

В коридоре привалилась спиной к стене, кусая губы. В комнате матери на полную громкость вещал телевизор.

Подождав немного, она вошла в комнату и включила свет. Эдик послушно лежал с краю.

– Я только хотела спросить, – сказала Соня. – Эдуард Александрович…

– Эдик.

– Эдуард Александрович, у вас что, с девушками в конторе напряженка? Или авторитет нельзя подрывать? Вы не можете просто подойти на улице к той, которая понравилась? Или времени нет в кино кого-нибудь сводить? Вы здоровенный, неглупый вроде мужик, кандидат наук, завлаб – почему вас водят, как телка на веревке, знакомиться? Как ваших мух-дрозофил, или как их там, в банку к самке сажают! Вам самому-то не противно?! Или у вас проблемы? – Соня задрала одеяло.

Эдик вцепился двумя руками в одеяло, вскочил на диване и сиганул к стулу с аккуратно сложенной одеждой, стал суетливо приплясывать на одной ноге, пытаясь, не выпуская одеяла, попасть в брюки.

– Не знаю, как там в вашей науке, – а я не аппарат для деторождения! Я человек!.. Куда же вы, Эдуард Александрович?

Эдик, красный как рак, судорожно застегиваясь на ходу, промчался по коридору на выход.

– Приятно было познакомиться! Приходите еще! – крикнула Соня вдогонку.

Инна Михайловна вышла из комнаты, растерянно глянула на распахнутую дверь.

– Опять! – в отчаянии закричала она. – Ты опять за свое!

– Оставь меня в покое! – Соня ушла в комнату и упала лицом в подушку. Плечи ее вздрагивали.

– Чего ты ждешь? Чего-то неземного? Не будет! Я всю жизнь прожила одна, я могу сказать: все, что нужно женщине, – это выйти замуж! Все твои завихрения, вся моя наука, все, все яйца выеденного не стоит! Только выйти замуж и рожать детей, а кругом пусть хоть трава не растет!.. Соня… Ну не плачь. Этот не понравился – другого найдем…

Соня обернулась и, уже не сдерживаясь, захохотала во весь голос.

Блоха открыл громадным ключом дверь, вошел в дворницкую – громадную комнату на первом этаже, заставленную снесенной сюда из окрестных домов старой мебелью, – и остолбенел на пороге.

В комнате был разгром, книги и вещи из стола и шкафов вывалены на пол. В потертом бархатном троне с деревянными львами по-хозяйски сидел молодой человек приятной наружности, аккуратно причесанный, в белоснежной сорочке под темным пиджаком. Еще двое копались в книгах и даже не обернулись на Блоху.

– Здравствуйте, Евгений Леонидович, – радушно развел руками молодой человек. – Что же вы, проходите, не стесняйтесь. Извините, я, наверное, ваше место занял, – он вскочил и указал на кресло.

– Вы нарушаете Конституцию, пункт шестой: неприкосновенность жилища, – спокойно сказал Блоха. – Предъявите ордер на обыск или пошли вон отсюда!

– Ну зачем же сразу в амбицию, Евгений Леонидович? – огорченно сказал молодой человек. – Мы к вам просто, по-дружески – так сказать, на огонек… К тому же это не «жилище», а служебное помещение для хранения инвентаря. И ключ мы совершенно официально взяли у вашего начальника…

Блоха сел в кресло и закинул ногу на ногу.

– Собственно, мы к вам по поводу вашей… – молодой человек развернул перед ним листок, – так сказать, прокламации… Странный вы человек, Евгений Леонидович, честное слово! Вот чисто профессионально любопытно: на что вы рассчитывали, когда писали эти… подметные письма и раскидывали? Что граждане прочитают это и выйдут на демонстрацию? А граждане прочитали – и принесли к нам. Вот, – показал он тонкую стопку листовок. – Все принесли. Ну, может, одна-две завалялись где-нибудь в подворотне. А знаете, почему принесли? Потому что – пошлость это. Безвкусица… «Тоталитарный режим», – с выражением прочитал он. – «Партократия»… Господи, «диктатура КГБ»! Вам самому-то неужели это оскомину не набило? А ведь хороших писателей читаете, – кивнул он на книги на столе, – Солженицын, Максимов! С идеями я не всегда согласен, но это же стилисты! Это какой язык!..

Блоха молчал.

– А знаете, для чего вы это написали? – полушепотом сказал молодой человек, приблизив лицо к Блохе. – Пострадать хотите, да? Мучеником стать? Аресты, слежка, пресс-конференции для западных журналистов? Евгений Блохин – совесть советского народа! Что за страна: никто не хочет работать, все хотят страдать!.. А знаете, Евгений Леонидович, мы не дадим вам пострадать. Вы будете работать, – он скомкал листовку и макнул в стакан с водой. – Да-да, вы будете работать, и не просто работать, а работать на нас!

Помощники схватили Блогу с двух сторон. Один зажал руки и придавил к креслу, другой сжал пальцами щеки, открывая ему рот. Молодой человек присел на подлокотник кресла и аккуратно сунул ему в рот размоченную листовку.

Блоха мычал и извивался, пытаясь вырваться или выплюнуть. Очки сползли у него с носа.

– Невкусно, правда? – сочувственно сказал молодой человек. Поднял глаза к потолку и потер кончиками пальцев. – Пресно. Не хватает чего-то… – он макнул в стакан следующую листовку. – Это ведь только сейчас диссиденты пошли в дворники, опошлили древнюю уважаемую профессию. А ведь традиции у русского дворника другие, вспомните классику: дворник – первый помощник властей, понятой при арестах. Дворник все видит – кто к кому пришел, кто когда ушел…

Он вложил Блохе в рот следующую листовку.

– Вот и вы, Евгений Леонидович, присмотритесь. И напишите нам. Все, что покажется вам интересным.

– Не дождетесь… – жалко прохрипел Блоха.

– Да вы запейте, запейте, – молодой человек заботливо влил ему воды в рот. – Дождемся… А если не дождемся – у вас отец есть. Старый больной человек. Давно мы его не тревожили… Или вот еще, – он взял со стола фотографию Блохи вместе с Соней, Игорем и Мишкой на берегу реки около байдарки. – Странная компания! Такие разные люди, а вместе с первого класса… Давно нас эта компания интересует… Ну, Шищенко герой, воин-интернационалист, награжден орденом Красной Звезды – вы в курсе?.. Богуславский – это особая статья. Спивается, правда, парень, жалко… А вот Неверова – непростая девица, ох непростая. Вы представляете ее – ее, такую хрупкую, такую неясную, – в женской камере? Вы вообще представляете, что такое женская камера в следственном изоляторе?

Помощники отпустили Блогу, и он сполз на пол в мокрой рубахе, давясь и судорожно глотая воздух.

– Соня здесь ни при чем…

– При чем, Евгений Леонидович, при чем! Вы как чумной больной – любой человек, находившийся с вами в контакте хоть пять минут, должен быть изолирован. В профилактических целях, для предотвращения эпидемии. Вот мы ее и проверим. А если она действительно ни при чем – отпустим. Отпустим! Мы ведь в правовом государстве живем!.. Ну что ж, будем считать, что договорились, Евгений Леонидович? Книжечки мы заберем с вашего позволения. Приятно было побеседовать… – Он с помощниками направился к двери.