Текст книги "О чем молчат фигуры"
Автор книги: Юрий Авербах
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)
Проблемы ФИДЕ
Отгремели бури, связанные с матчем на первенство мира, но обстановка в ФИДЕ не стала спокойней. Возникла новая проблема: где проводить очередную Олимпиаду. Единственной кандидатурой оказался Израиль: других стран, желающих взять на себя проведение этого дорогостоящего мероприятия, не оказалось.
Конечно, Израиль был далеко не лучшим местом для Олимпиады. Во-первых, туда не могли поехать команды арабских стран, фактически находящихся в состоянии войны с еврейским государством. Во-вторых, крайне сомнительным было участие нашей страны и других стран соцлагеря: после арабо-израильской войны 1967 года все контакты с Израилем были прерваны, с тех пор ни один наш спортсмен там не выступал. И все же, не имея выбора, руководство ФИДЕ приняло решение провести Олимпиаду в Хайфе. Она была намечена на осень 1976 года. В мае того же года я отправился в Амстердам на празднование 75-летия Макса Эйве. В разгар торжества, когда все сидели за праздничным столом, кто-то из местных журналистов сообщил, что ТАСС только что передал официальное заявление Шахматной федерации СССР. Мы протестовали против выбора Хайфы и объявили, что участвовать в Олимпиаде не будем. Я оказался в глупом положении: президент федерации не знал о готовящемся заявлении или, еще хуже, скрывал это. Конечно, я знал, что вопрос о нашем участии решается где-то наверху, на уровне секретаря ЦК по идеологии, но само решение свалилось как снег на голову. Руководство Спорткомитета не удосужилось меня хотя бы предупредить. Впрочем, подобное поведение было для спортивных властей типичным. Когда Спорткомитет изредка устраивал совещания президентов федераций разных видов спорта, они все как один жаловались, что их никогда не предупреждают ни о готовящихся от имени федерации действиях, ни о заявлениях. В противовес Олимпиаде в Хайфе, Ливия, за год до этого принятая в ФИДЕ, немедленно заявила о своей готовности провести контр-олимпиаду в Триполи!
– Мы решили бороться с Израилем и на шахматной доске! – заявили представители Ливийской шахматной федерации.
Сказано – сделано! На ливийские нефтедоллары в Триполи поехали в основном шахматисты малых стран и слабых федераций, которые из-за нехватки средств редко выезжали на Олимпиады. А некоторые федерации как, например, Италии и Филиппин, сформировали даже две команды. Одна – более сильная, играла в Хайфе, другая – в Триполи.
Между прочим, в Спорткомитете всерьез обсуждался вопрос: не послать ли нам команду на «контр-олимпиаду». Команду собирались формировать по национальному признаку, возглавить ее должен был Александр Котов. К счастью, разум возобладал.
В Хайфе победили американцы, а в Триполи – шахматисты Сальвадора. Там и мечтать не могли о таком успехе и по этому случаю выпустили специальную шахматную марку.
Во время Олимпиады прошел очередной конгресс ФИДЕ. Наша федерация в нем не участвовала, и в ее отсутствие приняли решение восстановить в правах члена Шахматную федерацию ЮАР. Она была давним членом ФИДЕ, ее команда неоднократно участвовала в Олимпиадах. Однако на конгрессе в Ницце по нашему предложению при активной поддержке федераций черной Африки членство ЮАР и Родезии было приостановлено. В уставе ФИДЕ черным по белому записано, что она не признает никакой дискриминации, в том числе по расовому признаку, а в этих странах, как известно, процветал режим апартеида.
На Спорткомитет это решение подействовало, как красный цвет на быка! Перед нашими представителями в международных спортивных федерациях ставилась задача изгонять ЮАР, а тут, видите ли, их вздумали восстанавливать!
Нам была дана команда немедленно выступить с заявлением по этому поводу и потребовать созыва чрезвычайного конгресса. Нас поддержало необходимое число федерации, и летом 1977 года конгресс состоялся.
По иронии судьбы в Ницце было принято решение проводить конгрессы раз в два года, но так получилось, что в промежутках прошли два чрезвычайных конгресса. Поэтому позднее ФИДЕ стала проводить их каждый год.
Накануне чрезвычайного конгресса в ЮАР вылетела делегация ФИДЕ в составе президента ФИДЕ Эйве и вице-президента Ф. Кампоманеса, чтобы на месте убедиться, играют ли черные и белые вместе или раздельно.
У нас подготовка к конгрессу пала на мои плечи. Задача, которую поставил Спорткомитет, была предельно ясна – гнать ЮАР в шею! Эту же мысль мне высказали в Комитете солидарности со странами Азии и Африки. А намечавшийся расклад сил был примерно таков: 20–23 страны за изгнание, такое же примерно число против, и десяток стран с неопределенной позицией. Становилось очевидно, что все будут решать как раз эти страны: кому они отдадут свои голоса, те и победят. Поразмыслив, я пришел к выводу, что бороться за полное исключение опасно: колеблющиеся страны легко могли поддержать ЮАР. И здесь мне очень помогло посещение отдела международных организаций Министерства иностранных дел. Там мне объяснили, что у нас должна быть гибкая позиция. Апартеид – это проблема черной Африки. Ни в коем случае мы не должны выступать инициаторами, лезть на рожон. Впереди должны быть африканцы, а наша задача их активно поддерживать.
Конгресс проходил в Люцерне. Наша делегация состояла из Родионова, Карпова, Батуринского и меня. Не буду подробно рассказывать о конгрессе, отмечу только, что рекомендованная МИДом тактика принесла полный успех. За резолюцию, снова приостанавливающую членство ЮАР в ФИДЕ впредь до искоренения апартеида, проголосовало 28 федераций, против были 23. Это означало, что все колеблющиеся перешли на нашу сторону. Правда, Батуринский, помня о позиции Спорткомитета, все время меня подталкивал:
– А что, если все-таки попробовать выгнать ЮАР?
Но я твердо стоял на своем.
Когда конгресс закончился, Карпов провел сеанс одновременной игры для делегатов. Среди его участников были и представители ЮАР. Затем швейцарцы устроили прощальный банкет. На него был приглашен Корчной, который специально прибыл в Люцерн и на конгрессе демонстративно держался вместе с делегатами ЮАР.
Узнав, что на банкет приглашен Корчной, Батуринский взорвался:
– Раз они его пригласили, мы туда не пойдем!
– Но ведь это невежливо, – пытался я возражать, но Виктор Давыдович упрямо стоял на своем.
Тогда я отправился к Карпову и быстро убедил его, что на банкете необходимо присутствовать. Затем он встретился с Батуринским. Не знаю, как протекал их разговор, но Батуринский сдался, и на банкет мы пошли. Правда, покинули его до прихода запоздавшего Корчного.
Корчной выходит на Карпова
В 1976 году на межзональном турнире в Биле Петросяну снова удалось пробиться в претенденты. Произошло это не без приключений.
В предпоследнем туре в партии с Хюбнером он получил совершенно безнадежную позицию, к тому же оказался в цейтноте. Как рассказывали очевидцы, возглавлявший нашу делегацию Батуринский в расстроенных чувствах покинул турнирный зал, считая поражение экс-чемпиона мира неизбежным. Прошло несколько минут, и в зале раздались аплодисменты. «Ну все, Тигран сдался», – вероятно, подумал Виктор Давыдович, возвращаясь в зал. Действительно, партия закончилась, и на демонстрационной доске вывесили табличку: Хюбнер 0 – Петросян 1. Батуринский не поверил своим глазам, но все было правильно. В цейтноте противника немецкий шахматист вознамерился дать мат, но получил его сам!
Жеребьевка претендентов проходила в Москве, и Петросяну не повезло: уже в четвертьфинале выпало играть с Корчным!
Более неприятного противника трудно было найти. Во-первых, как я уже говорил, Тигран, как правило, неудачно играл с теми шахматистами, с которыми у него были плохие отношения, а после матча в Одессе они с Корчным стали смертельными врагами. Во-вторых, теперь Виктор был уже не соратником По команде, а отщепенцем, невозвращенцем. Система требовала, чтобы он был сокрушен. Это налагало на Петросяна особую ответственность, неблагоприятно сказывалось на его состоянии, заставляло излишне нервничать.
Матч с Корчным должен был состояться в Италии, в курортном местечке Чокко, в Тоскане, сравнительно недалеко от Флоренции. Тигран снова предложил мне возглавить его делегацию, в которую кроме него и жены входили тренеры Геллер и Зайцев.
Чокко оказался расположенным на высоком холме. Курортный сезон еще не начался. В отеле, где мы поселились, народу почти не было. Корчной прибыл в Чокко со своей будущей женой Петрой Лееверик и тренером мастером Яковом Муреем, только что эмигрировавшим из СССР в Израиль. Их сопровождала небольшая группа голландских журналистов, явно ожидавших скандала. Отношения между двумя группами были откровенно враждебными. Никто ни с кем не здоровался, не разговаривал. В ресторане мы располагались в противоположных концах зала. Во время переговоров по регламенту Корчной попытался еще более взвинтить обстановку, потребовав установки пулезащитного стекла, но главный судья Божидар Кажич утихомирил его. Мы договорились, что в зрительном зале члены делегаций будут сидеть в разных местах. Оговорили также специальное условие, что во время игры участники должны общаться только через арбитра.
При всем при этом нам все время приходилось встречаться чуть ли не нос к носу. Однажды, когда мы оказались с Муреем одни в лифте, я его откровенно спросил:
– Яша, почему ты не здороваешься?
– Корчной запретил! – последовал ответ.
Несмотря на взаимную неприязнь, к разочарованию журналистов, никаких инцидентов не было. Враги, сидевшие напротив друг друга за шахматной доской, ничем не выражали свои эмоции. Игра носила спокойный характер, и первые четыре встречи завершились вничью. В пятой победил Корчной, но в шестой Петросян немедленно отыгрался. Седьмая партия завершилась вничью, а восьмую выиграл Корчной. Затем последовали две ничьи, Тиграну позарез нужна была победа. И вот в одиннадцатой партии у него появились шансы сравнять счет: его позиция была намного лучше, причем у противника оставалось 10 минут на 13 ходов, а у Петросяна – сорок!
В этот момент Корчной сделал тонкий психологический ход. Он подозвал главного судью и через него предложил ничью. И тут мы увидели, что Петросян сразу занервничал, начал ерзать на стуле, озираться по сторонам. Минута проходила за минутой, а он все не делал хода. В один момент, когда Тигран к нам обернулся, Геллер показал ему кулак, давая понять, что мирное предложение ни в коем случае принимать нельзя. Тем не менее после получасового раздумья, когда время на часах противников сравнялось, он согласился на ничью.
– Тигран, что ты делаешь? – пытался я его укорять по дороге в отель. – У тебя появился шанс сравнять счет, и ты сам его упустил!
Ответ Петросяна меня поразил.
– Тебе хорошо говорить, – стал он оправдываться, – у тебя пенсия не за горами. А мне ее ждать еще целых двенадцать лет!
Его слова показывали, что он устал от борьбы на высшем уровне и ждет не дождется, когда можно будет уйти на покой. В самом деле, ему было уже 48 лет. Прошло четверть века с тех пор, как он впервые принял участие в соревнованиях претендентов, шесть лет носил шахматную корону. Все эти годы ему приходилось сражаться в полную силу. И он устал от этого вечного напряжения.
Между тем Тигран продолжал:
– Борьба еще не окончена. Я намерен в предстоящей последней партии выложиться полностью.
Этот замысел ясно говорил о психологическом состоянии Петросяна. Ему становилось все труднее мобилизовывать себя, все труднее настраиваться на борьбу. Он предпочитал, чтобы сама возникшая ситуация заставила бы его бороться.
Здравый смысл подсказывал, что откладывать генеральное сражение до последней партии по меньшей мере рискованно. К сожалению, так и случилось. В этой встрече Корчной прочно завладел инициативой. Настоящей битвы не получилось. Партия была отложена в трудной для Петросяна позиции. Анализ показал, что спастись вряд ли удастся. Однако утром, перед доигрыванием, последовало мирное предложение. Поскольку ничья приносила Виктору победу в матче, он мог позволить себе быть великодушным.
В Чокко я еще раз убедился, как неприязнь, испытываемая противниками друг к другу, по-разному влияла на их боевой настрой, на игру. Петросяну она явно мешала, заставляла нервничать, мешала полностью сосредоточиться. У Корчного все было наоборот. Злость на противника его подстегивала, становилась своеобразным допингом, способствующим боевому настрою.
Бедный Тигран! К сожалению, его заветная мечта дожить до пенсии так и не осуществилась. Он ушел из жизни в возрасте пятидесяти пяти лет от болезни, которая подтачивала его многие годы. И не исключено, что ее причиной могло быть то самое сужение сосудов, которое впервые проявилось во время матча с Корчным в Одессе, о чем я уже говорил…
Выиграв у Петросяна с минимальным счетом 6,5:5,5, Виктор в полуфинале весьма убедительно победил Полугаевского – 8,5:4,5 (+5—1 = 7), а в финале экс-чемпиона мира Спасского – 10,5:7,5 (+7—4 = 7).
Финальный матч Корчной – Спасский был в самом разгаре, когда в Каракасе состоялось заседание ЦК ФИДЕ. Поскольку чрезвычайный конгресс был посвящен только вопросу об ЮАР, в Каракасе были рассмотрены многие другие вопросы, в том числе такой важный, как регламент предстоящего в 1978 году матча на первенство мира.
В Каракас я прилетел на день раньше остальных наших членов ЦК – Родионова, Карпова и Гаприндашвили. И первым, кого увидел в отеле, был Эдмондсон. Он с ходу спросил:
– Где Карпов?
– Он приедет только завтра. А в чем дело?
– Я бы хотел встретиться с ним до начала заседаний.
На следующий день, прямо на аэродроме, я сообщил Карпову о просьбе американца. И в тот же вечер в моем присутствии встреча состоялась.
Эдмондсон сразу же взял быка за рога:
– Какой регламент вы предпочитаете?
На федерации мы обсуждали этот вопрос. Наше предложение было: матч не должен превышать 24–30 партий, победитель должен набрать более 50 процентов очков, при ничейном счете чемпион сохраняет свое звание.
Однако неожиданно Карпов заявил:
– Я бы согласился на игру до шести побед, а при счете 5:5 матч продолжается до первого выигрыша. Но в этом случае мне хотелось бы иметь матч-реванш.
– Отлично! – воскликнул Эдмондсон. – Я помогу убедить членов ЦК принять ваши условия. Как – мое дело.
Будучи свидетелем этого разговора и того, что произошло на заседании ЦК, могу подтвердить, что все было разыграно, как по нотам.
Когда началось обсуждение регламента матча, Эйве высказал мнение, что сохранение звания чемпиона мира при ничейном его исходе – слишком большое преимущество. Поэтому он предложил давать чемпиону только право играть белыми в первой партии. Такое предложение президента ФИДЕ меня немало удивило. Аналогичной была реакция и других членов ЦК. Короче говоря, его никто не поддержал. И только потом я понял смысл предложения Эйве! Ведь Карпов получил звание чемпиона без игры, победив в финальном матче претендентов. И встречаться ему придется с таким же победителем финального матча претендентов, только нового цикла. А это значит, что он не должен иметь перед ним никаких преимуществ.
Далее события развивались весьма любопытно. Слово взял венесуэлец Рафаэль Тудела – инициатор проведения заседаний ЦК в Каракасе, считавшийся одним из самых авторитетных деятелей ФИДЕ.
– Я слышал, – сказал он, – что Анатолий Карпов не возражает против матча на условиях, разработанных нами для его поединка с Фишером: играть до шести побед. А спорный вопрос о счете 5:5 можно решить так: игра продолжается до первой победы. Однако поскольку чемпион мира идет на уступки, я предлагаю предоставить ему право на матч-реванш. Надо только спросить господина Карпова, согласен ли он на эти условия?
Анатолий Евгеньевич милостиво согласился, предложение было поддержано кем-то из членов ЦК, поставлено на голосование и принято большинством голосов. Эдмондсон только лукаво улыбался…
Потом я долго думал, зачем все это было ему нужно, и пришел к такому выводу. Опытный дипломат, хорошо знавший тайные пружины ФИДЕ и умело ими пользовавшийся, американец хотел наладить отношения с новым чемпионом. Ведь еще совсем недавно он нападал на Карпова, резко критиковал его в западной печати, называл его «бумажным» чемпионом.
К тому времени связь Эдмондсона с Фишером полностью прервалась, его позиции в американской федерации пошатнулись. Нужно было срочно менять ориентацию. То, что он достиг своей цели, показывает только один факт: с одобрения Карпова Эдмондсон был назначен членом апелляционного жюри на предстоящий матч.
Анатолий Евгеньевич мог быть доволен итогами заседаний в Каракасе: он получил, что хотел. Ему предстояло играть (это выяснилось немного позже, когда закончился финальный матч претендентов Корчной – Спасский) с человеком, который был ровно на двадцать лет старше, и Карпов, видимо, полагал, что в длительном состязании будет иметь над ним перевес. Но не ошибался ли он в своих рассуждениях? Ведь уже предыдущий поединок с Корчным, где он вел со счетом 3:0, а победил с минимальным перевесом 3:2, показал, что Карпов не стайер. А матч в Багио, где он заметно сдал на финише, только подтвердил это. Что же касается первого матча с Каспаровым, то игра до шести побед вообще закончилась для него катастрофой.
В Каракасе каждый раз, когда Карпов и Гаприндашвили покидали отель, к ним в машину подсаживался человек с бычьей шеей и квадратным туловищем.
– Это телохранитель, – объяснил мне Тудела. – Чемпионов нужно охранять. Такова сегодня наша жизнь!
Не знаю, по этой ли причине, но после Каракаса Карпов стал выезжать на Запад с личным телохранителем.
В свободное время Анатолий с увлечением играл с ним в карты. Вел себя телохранитель вполне достойно и корректно, помогал, если нужны были его знания испанского языка, но в наши шахматные дела не вмешивался.
В преддверии матча с Корчным Карпов стал собирать под свои знамена лично преданных ему людей и начал с президента. Мне позвонил Александр Рошаль – доверенное лицо чемпиона мира:
– Толя поручил мне передать, что на перевыборном пленуме президентом федерации будет избран Севастьянов, – сообщил он. И добавил: – А вы останетесь первым вице-президентом!
Эта новость не была для меня неожиданностью. Еще в начале 1976 года в «Правде» появилось программное интервью чемпиона мира. Констатируя, что наша молодежь играет нестабильно, он возложил всю вину за это на федерацию. Досталось и лично мне. Карпов критиковал меня за то, что я, по его мнению, недостаточно упорно боролся на конгрессе ФИДЕ в Ницце против введения «швейцарки» в Олимпиадах и после голосования будто бы заявил:
– Ничего, выигрывали по круговой системе, будем выигрывать и по «швейцарке».
Не помню, чтобы я говорил подобные слова, но, кстати, так и произошло. За одним исключением сборная команда СССР выиграла все Олимпиады, а игрались они по швейцарской системе.
Вскоре после публикации в «Правде» Ивонин как бы невзначай поинтересовался:
– Вы намерены реагировать на выступление чемпиона мира?
«Правда» была директивным органом, поэтому я ответил:
– Собираемся обсудить его на федерации.
И вот в присутствии Карпова состоялось заседание президиума федерации. Выступавшие в лучших традициях того времени отмечали наши достижения в работе с молодежью, признавали недостатки, намечали меры для их устранения. По ходу заседания кто-то задал Карпову вопрос:
– Вы можете назвать человека, которому Авербах сказал эти слова по поводу «швейцарки»?
– Я сам не слышал, но мне передали! – не смущаясь, ответил Анатолий Евгеньевич.
Критика в главной газете страны наводила на мысль, что мое президентство скоро кончится. Так и оказалось…
Космонавт, дважды Герой Советского Союза Виталий Иванович Севастьянов был земляком и давнишним приятелем Карпова. Он присутствовал на его свадьбе с первой женой Ириной. В шахматных кругах прославился еще в 1970 году, когда вместе с Адрианом Николаевым сыграл историческую партию Космос – Земля, в которой честь земли защищали начальник Центра подготовки космонавтов генерал Каманин и космонавт Горбатко. А в 1972 году Севастьянов был главным судьей Всесоюзной шахматной олимпиады. Нет ничего удивительного, что накануне ответственного матча Карпов решил поставить во главе федерации верного ему человека. Так в свое время поступали и Ботвинник, и Петросян.
Кстати, с точки зрения связей наверху новый президент был фигурой удачной. К тому же Виталий Иванович любил быть на виду. Он вел на телевидении передачу о космосе, входил в художественный совет Малого театра, открывал собачьи выставки. Шахматная федерация стала для него еще одной и весьма престижной ступенькой наверх.
Ныне он известный общественный деятель, депутат Государственной Думы.
