Текст книги "О чем молчат фигуры"
Автор книги: Юрий Авербах
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)
Ботвинник обыгрывает Берию
Матч-турнир на первенство мира по шахматам закончился убедительной победой наших шахматистов. Чемпионом мира стал Михаил Ботвинник, второе место занял представитель молодого поколения наших шахмат Василий Смыслов. Многолетняя работа по развитию шахматного искусства в СССР наконец-то принесла свои плоды.
С начала 30-х годов Михаил Ботвинник был признанным лидером советских шахмат, одним из создателей нашей шахматной школы. Его выдающиеся шахматные успехи и у нас в стране, и за рубежом принесли ему огромный авторитет и популярность. Им восхищались, ему следовали, ему подражали. О влиянии Ботвинника на мое поколение стоит рассказать особо.
С детства я изучал его партии, учился на них. Память до сих пор сохранила, как в 1936 году в пионерском лагере мы стояли, затаив дыхание, у репродуктора в ожидании новостей из английского городка Ноттингема, где наш чемпион Ботвинник сражался с сильнейшими шахматистами буржуазного мира. И побеждал их!
Помню, как в 1943 году, будучи кандидатом в мастера, я впервые сел с Ботвинником за шахматную доску в чемпионате Москвы. Написал на бланке «Ботвинник» и не поверил себе, настолько не поверил, что когда он отвернулся, ущипнул себя за руку. Неужели это не сон? Неужели я наяву играю один на один с самим Ботвинником?
Теперь, когда его шахматный путь стал достоянием истории, можно беспристрастно и объективно оценить место Ботвинника в мировых шахматах. Несомненно, что с конца тридцатых годов по 1948 год, когда он стал чемпионом мира де-юре, Ботвинник был сильнейшим в мире де-факто. Как мне кажется, наиболее убедительно его превосходство проявилось на сильном по составу XIV чемпионате СССР в 1945 году. Он победил, сделав всего четыре ничьи, не проиграв ни одной партии. Этот своеобразный рекорд не был никем побит!
Должны быть отмечены заслуги Ботвинника в развитии и углублении теории шахмат. Многие его партии стали классикой, на них сейчас учатся поколения молодых шахматистов.
В свое время Ботвинником была разработана специальная система подготовки шахматиста к соревнованиям, которая была взята на вооружение всеми советскими мастерами. Важное место в ней занимала психологическая подготовка, умение нащупать слабые места в творчестве соперников и умение это использовать.
Завладев шахматной короной, Ботвинник занялся подготовкой докторской диссертации (по специальности он был инженерэлектротехник), а затем успешно ее защитил. Конечно, это прибавило ему респектабельности, но на три года вывело из игры. Перед началом его матча с Давидом Бронштейном в 1951 году большинство экспертов полагало, что Ботвинник легко сокрушит претендента. Однако на самом деле лишь на финише ему удалось сравнять счет и сохранить звание чемпиона. Да и следующий матч за мировое первенство с Василием Смысловым, также закончившийся вничью, отчетливо показал, что Ботвинник утратил былое превосходство над конкурентами, стал, по его же собственным словам, только «первым среди равных». Перерыва в игре богиня шахмат Каисса не простила: его догнали представители более молодых поколений.
Коньком системы подготовки Ботвинника были тренировочные партии. Он играл их с Вячеславом Рагозиным, Ильей Каном, Семеном Фурманом. В период с 1955 по 1957 год его спарринг-партнером был я. В то время, близко общаясь с чемпионом мира, я пытался понять его характер, его сущность. Поначалу, как собеседник, он меня просто очаровал. Его взгляды, его суждения были нестандартны, оригинальны, иногда даже парадоксальны. Он рассуждал здраво, логично, стремился ухватить самую суть явлений. Я слушал его не прерывая, но однажды попытался в чем-то возразить. И тотчас натолкнулся на стену. Мои доводы его не интересовали: создавалось впечатление, что он считал свои суждения истиной в последней инстанции.
Стремление Михаила Моисеевича на все иметь собственное мнение могло навлечь на него крупные неприятности. Так в 1954 году, когда началась «оттепель», он отправил секретарю ЦК КПСС по идеологии письмо, в котором высказал свои взгляды на вопрос – возможна ли социалистическая революция на Западе без третьей мировой войны.
Точка зрения Ботвинника была резко раскритикована партийным бонзой в записке «Об ошибках М. М. Ботвинника», хранящейся в архивах ЦК КПСС. Весьма примечателен последний абзац этого уникального документа: «„Заметки“ Ботвинника представляют интерес как проявление буржуазной идеологии лейбористского типа и боязни капиталистического окружения. Полагаю, что следует вызвать М. Ботвинника в Отдел пропаганды и агитации ЦК и разъяснить ему антимарксистский характер его заметок. Если же он будет настаивать на своих некоммунистических взглядах, то он не может, мне кажется, оставаться членом партии».
Видимо, беседа в ЦК состоялась. Ботвинник понял, что нужно брать ход назад. Об этом говорит хранящееся в архиве покаянное письмо чемпиона мира, в котором он благодарит за внимание и терпеливое разъяснение своих ошибок. На этом история закончилась.
Когда Ботвинник проиграл матч Петросяну и был отменен матч-реванш, он решил отказаться от попыток вернуть звание чемпиона мира и занялся работой с молодыми шахматистами. Через его руки прошли все перспективные юноши, начиная с Карпова и Каспарова. В первую очередь он их учил самостоятельно работать над шахматами.
Примерно в то же время Ботвинник занялся проблемой «искусственного интеллекта», взялся за создание компьютерной шахматной программы «Пионер», которая должна была «думать» так, как думает человек, а точнее сказать, как мыслит он сам. Проблема эта исполинской трудности: ведь мы еще плохо знаем, как действует наш мозг. Ботвинник работал над программой около тридцати лет, но так и не смог выполнить свой честолюбивый замысел.
Приходит на память один вечер, когда у Ботвинника на даче мы с женой встречали Новый год. Он был в ударе, выпил целый бокал шампанского, хотя обычно к алкоголю не притрагивался, соблюдая строжайший режим.
Затем начались танцы. Михаил Моисеевич лихо отплясывал танец своей юности чарльстон, бойко выделывая сложнейшие па. Я был немало удивлен и сказал, что никогда не подозревал у него такого таланта. Слова эти он воспринял как должное и без ложной скромности тут же похвастался, что однажды ему довелось танцевать с Галиной Улановой, и даже она, сама великая Уланова, уступала ему в танце!
Да, прав был Илья Кан, когда-то сказавший мне, что Ботвинник считает себя авторитетом буквально во всем.
Не могу не отметить, что хотя в Ботвиннике было немало хорошего, поражало его недоверие к людям, мнительность, подозрительность. Не исключено, что в борьбе за шахматной доской эти качества могут оказаться полезными, заставляя опасаться замыслов противника, всегда быть начеку, настороже. Однако в повседневной жизни, в общении с людьми…
Приведу один, но очень характерный пример: однажды в воскресенье моя жена приехала на дачу к Ботвинникам и привезла с собой свежий торт из кафе «Националь», в те годы славившегося отменным качеством кондитерских изделий. Надо было видеть, с каким удовольствием вкушали этот торт все сидевшие за столом. Кроме самого хозяина. Он к нему даже не прикоснулся. И лишь вечером, когда остатки торта снова появились на столе, Ботвинник позволил себе его отведать, убедившись, что все, кто ел торт ранее, в полном порядке.
О подозрительности и мнительности Ботвинника ходили легенды, в которых сейчас уже невозможно отличить, где правда, а где вымысел. Вот одна из таких историй, озвученная Марком Таймановым, которую я приведу в несколько сокращенном виде:
«С горечью и обидой делился со мной однажды Сало Флор – верный друг и секундант Ботвинника – по поводу поразившего его эпизода, который случился во время матча на первенство мира Ботвинник – Бронштейн».
Напомним читателям, что 23-я партия этого матча, в которой чемпион мира играл белыми, была отложена в лучшем для него положении, и Ботвинник записал свой секретный ход. Выигрывая эту встречу, он сравнивал счет в матче, и в последней 24-й партии ему было достаточно ничьей, чтобы сохранить чемпионский титул.
А теперь снова предоставим слово Тайманову:
«…Чемпион мира в хорошем настроении покинул Зал им. Чайковского. Его встретил радостный Флор, и они, как обычно, пешком отправились домой к Ботвиннику. По дороге секундант приводил по памяти варианты, которые должны принести желанную победу. Поужинав, сели за доску и вместе проанализировали позицию из отложенной партии.
К ночи Флор удалился домой для скрупулезной шлифовки анализа, договорившись, что утром они расставят все точки над „i“. Так и случилось. С учетом очевидного „секретного“ хода, который был должен накануне записать Ботвинник, сомнений в его победе уже не оставалось.
В игровой день они вместе прогулялись, пообедали и отправились на доигрывание этой, по существу, решающей партии.
Эмоциональный Флор не скрывал своей радости по поводу ожидавшейся развязки, а Ботвинник охотно ему поддакивал. Наконец они пришли к турнирному помещению. Сало пожелал ему „ни пуха, ни пера“, и только здесь, у входа в зал, Ботвинник неожиданно признался. Тихо, чтобы никто не мог услышать, он шепнул Флору:
– Соломончик! Я записал другой ход!
Флор чуть не плакал и долго не мог забыть обиду, нанесенную другом».
В этой истории, красочно расписанной Марком Евгеньевичем, есть одна небольшая неувязка – секундантом Ботвинника на матче с Бронштейном был не Флор, а Вячеслав Рагозин, которому чемпион мира безусловно доверял. Где же был он – официальный секундант? Обычно именно Рагозин сопровождал Ботвинника по дороге на игру и обратно домой, именно Рагозин обычно принимал участие в домашнем анализе. И отсутствие Рагозина заставляет усомниться в правдивости всей этой истории. Либо Флор что-то перепутал, либо Тайманов…
Несомненно, главным качеством Ботвинника была его исключительная целеустремленность. Еще юношей он поставил перед собой высокую цель – стать чемпионом мира по шахматам и последовательно шел к ней, отсекая все лишнее, что мешало движению. Эта целеустремленность отличала не только Ботвинника-шахматиста, но и не в меньшей мере Ботвинника-человека. Если он ставил перед собой цель, не было силы, способной его остановить.
Вот история, рассказанная мне заместителем председателя Спорткомитета Дмитрием Постниковым, в конце сороковых и пятидесятых годах курировавшего шахматы:
«Став чемпионом мира, Ботвинник решил построить дачу. И не где-нибудь, а в одном из самых престижных мест Подмосковья – на Николиной горе. Стоит добавить, что там проживали самые сливки общества – поэт С. Михалков, писатель Ф. Панферов, академик П. Капица, авиаконструктор В. Мясищев. Николина гора находится вблизи Москвы-реки, в районе водоохранной зоны столицы и контролировалась Министерством внутренних дел. Написав на имя министра внутренних дел Л. Берия письмо, Ботвинник обратился к тогдашнему председателю Спорткомитета Аполлонову с просьбой о поддержке. Через некоторое время Аполлонов приказал Постникову вызвать Ботвинника и сообщить, что Берия ему отказал. Постников пригласил Михаила Моисеевича и передал ему слова председателя Спорткомитета.
– Разрешите воспользоваться вашей „вертушкой“, – неожиданно попросил Ботвинник и, получив согласие, быстро набрал номер. Было очевидно, что он готов к такому повороту событий и отступать не намерен.
В трубке послышался голос:
– У телефона Маленков. С кем я говорю?
– Здравствуйте, Георгий Максимилианович! Говорит чемпион мира Ботвинник. Прошу принять меня по небольшому вопросу.
В то время (конец 40-х годов) Г. Маленков был одним из ближайших сподвижников Сталина.
– Откуда вы звоните?
– Из Спорткомитета.
– Через двадцать минут жду вас на Старой площади. Пропуск вам будет заказан. (На Старой площади располагался Центральный комитет партии.)
Попрощавшись с Постниковым, Ботвинник поспешил на Старую площадь. А через неделю в Спорткомитет пришла телефонограмма. Ее содержание:
„По поводу заявления тов. Ботвинника М. М.
Министру лесного хозяйства тов. Орлову. Выделить столько-то кубометров леса для тов. Ботвинника М. М.
Министру путей сообщения тов. Бещеву. Обеспечить доставку леса до поселка Николина гора.
Председателю Моссовета тов. Попову. Выделить участок земли на Николиной горе для дачи тов. Ботвинника М. М.
Главному архитектурному управлению Моссовета. Представить тов. Ботвиннику М. М. стандартный проект дачи.
Все расходы за счет тов. Ботвинника М. М.“
Но главное, конечно, было в подписи – И. Сталин.
Так Ботвиннику удалось обыграть всемогущего Берию!»
Это – рассказ свидетеля. А теперь небольшой отрывок из байки Е. Гика.
«…Ботвинник после победы в крупнейшем довоенном турнире в Ноттингеме получил дачный участок, причем на соответствующей бумаге стояла подпись самого Берии». На трех строчках сочинитель умудрился сделать рекордное число ошибок. Во-первых, крупнейшим довоенным турниром был матч-турнир радиокомпании АВРО, проходивший в 1938 году в Голландии, во-вторых, в 1936 году, когда проходил турнир в Ноттингеме, и до начала второй мировой войны Ботвинник жил в Ленинграде. В-третьих, только в 1938 году Берия заменил Ежова на посту народного комиссара внутренних дел. Здесь все от начала до конца – вымысел.
Я – шахматный профессионал
Вообще-то я не собирался становиться шахматистом-профессионалом. Ни тогда, когда выиграл первенство страны среди мальчиков до 16 лет, ни тогда, когда, пройдя сито отборочных соревнований, попал в финал чемпионата Москвы среди взрослых, ни тогда, когда завоевал звание мастера. Окончив среднюю школу, я поступил в МВТУ имени Баумана, получил специальность инженера-механика и начал работать в качестве младшего научного сотрудника в «ящике». Однако чем выше я поднимался по ступеням шахматной квалификации, тем все труднее и труднее становилось сочетать сначала учебу, а затем работу с регулярным участием в соревнованиях. Им, как правило, я отдавал свой оплачиваемый отпуск, но, кроме этого, иногда брал отпуск без сохранения содержания.
Став мастером, я регулярно подтверждал это звание: выиграл первенство Прибалтики, разделил первое-второе места в мастерском турнире памяти Рюмина, победил в полуфинале чемпионата страны 1947 года и вышел в финал, где, правда, сыграл средне. К подобным турнирам высокого класса, какими были тогда первенства СССР, надо тщательно готовиться, а у меня на это времени катастрофически не хватало.
К тому же у меня была интересная работа, я поступил в заочную аспирантуру, успешно сдал кандидатский минимум, начал работать над диссертацией. Короче говоря, оказался на распутье.
Становилось все более очевидным, что попытка сидеть на двух стульях ни к чему хорошему не ведет. Нужно было делать выбор.
Да и освобождаться от работы для участия в соревнованиях становилось все труднее и труднее. Не говоря уже о том, что первая же зарубежная поездка вызвала новые проблемы. Ведь я работал в «ящике». В шахматном отделе Спорткомитета меня считали молодым, перспективным шахматистом. Я был чемпионом Москвы, участником чемпионата страны. И, видимо, не случайно, в конце 1949 года мне предложили перейти на стипендию и бросить работу.
Об этом как-то я рассказал моему руководителю «в ящике» профессору Константину Константиновичу Ушакову. Выслушав меня, он неожиданно предложил: «Если хотите, могу отпустить вас года на два. Попробуйте добиться крупных успехов. Если не получится, возьму вас снова на работу».
Такой поворот определил мою дальнейшую судьбу. Хотя жена и родители были против моего перехода в шахматные профессионалы, я все-таки решил рискнуть, хотя, как выяснилось позже, сильно потерял в заработке.
План действий был предельно ясен – за отпущенные годы стать гроссмейстером. В то время это звание можно было получить, либо выиграв первенство страны, либо став претендентом на мировое первенство. Что и говорить, задача неимоверной трудности. И все же я решил рискнуть.
Как раз в то время гроссмейстер Андрэ Лилиенталь пригласил меня помочь ему готовиться к турниру претендентов и быть его секундантом на турнире. Он должен был состояться в Будапеште летом 1950 года. Приглашение отвечало моим планам начать серьезно работать над шахматами, а заодно и познакомиться с обстановкой подобных соревнований.
На том турнире я впервые воочию увидел, как в шахматы вторгается политика.
В 1948 году конгресс ФИДЕ постановил, что число участников турнира претендентов составит 14 человек. Однако М. Эйве и Р. Файн отказались от игры, сославшись на занятость, а Госдепартамент США не выдал С. Решевскому выездную визу в коммунистическую Венгрию. Таким образом, число участников стало нечетным, и были все основания полагать, что первый кандидат на участие югослав П. Трифунович станет двенадцатым. Однако незадолго до этого сильно обострились отношения между СССР и Югославией. Броз Тито перестал подчиняться диктату Сталина, и в наших газетах было опубликовано пространное заявление Коминформа с резкими выпадами в адрес югославских руководителей.
Казалось бы, какое отношение все это имеет к турниру претендентов? Выяснилось, что имеет…
Дело было в том, что спорт (а вместе с ним и шахматы) курировал Отдел пропаганды и агитации ЦК партии, особенно чуткий к тому, куда и откуда дуют политические ветры. Все спортивные контакты с югославами были немедленно прерваны. А тут, видите ли, югославский шахматист собирается играть в турнире против советских гроссмейстеров!
Этого наши «пропагандисты и агитаторы» никак не могли допустить и придумали, как говорил незабвенный Остап Бендер, «потерю качества при выигрыше темпа»: пожертвовали имевшим право на участие в турнире и готовившимся к борьбе И. Бондаревским. Официально было объявлено, что он внезапно заболел, и соревнование началось при десяти участниках. Однако, решив несколько загладить свою вину перед Бондаревским, двумя неделями позже Спорткомитет все же отправил его в Будапешт, но уже в качестве зрителя.
Когда Игорь Захарович появился в турнирном зале, то один из участников соревнования, Мигель Найдорф, подошел к нему, ткнул его слегка рукой в бок и удивленно произнес:
– Сообщили, что ты серьезно болен, а я вижу, что ты здоров как бык!
Бондаревский лишь криво улыбнулся.
Мой первый опыт секундантства оказался не слишком удачным. Как правило, дебют Лилиенталь разыгрывал неплохо, но напряженной пятичасовой борьбы не выдерживал и допускал серьезные ошибки. Я как мог старался его поддержать, но игра у него явно не шла. Отложенных партий у Лилиенталя было мало, и я мог похвалиться лишь одним успешным анализом. Партия моего подопечного с С. Флором была прервана в безнадежном положении для Лилиенталя. Я показал Андрэ, как построить ничейную крепость, но эту идею можно было осуществить только в том случае, если она была Флору неизвестна. Тот оказался не в курсе дела. Партия была спасена.
Перейдя в профессионалы, я начал выступать в соревнованиях, не беспокоясь о том, отпустят меня с работы или не отпустят. Второй раз стал чемпионом Москвы, опередив Петросяна, Лилиенталя и Симагина, победил в полуфинале очередного, XVIII первенства СССР, опередив Корчного. Однако в самом чемпионате на финише меня постигла неудача. Слишком напряженно, слишком усердно играл я в первой половине турнира и в конце выдохся, набрал в последних четырех партиях всего пол-очка. В итоге оказался на 13-м месте. Этот результат почти точно соответствовал моему первому выступлению в первенстве страны, но с одной существенной разницей – теперь-то я был профессионалом!
Пришлось серьезно задуматься над тем, как физически и психологически готовиться к соревнованиям, чтобы держаться на должном уровне до конца. Однако цель, которую я себе поставил – стать гроссмейстером, была по-прежнему далека.
В марте 1951 года начался матч на первенство мира Ботвинник – Бронштейн. Руководителем пресс-центра матча назначили Бондаревского, меня – его заместителем. Выяснилось, что подобные обязанности тоже вменяются стипендиатам.
На этом матче началась моя журналистская биография. Как-то в пресс-центр зашел незнакомый мне человек и предложил написать обзор первой половины соревнования. Я выполнил заказ и, лишь отдавая материал, спросил:
– А как называется ваша газета?
– «Совхозная правда».
Хотя у нас была куча всяких «правд», газеты с подобным названием мне видеть не приходилось. Через несколько дней в газетном киоске на Арбатской площади я поинтересовался, бывает ли у них «Совхозная правда». Услышав этот вопрос, киоскер даже высунулся из будки и оглядел меня с нескрываемым любопытством. Видимо, я был первым, спросившим эту газету.
– Бывает, – ответил он, – но редко. – И через паузу добавил: – Идет в основном на оклейку стен!
Если я не ошибаюсь, матч Ботвинник – Бронштейн был первым соревнованием на первенство мира, который транслировался по телевидению. Пару раз и мне пришлось выступить на Шаболовке с демонстрацией партий матча. Скажем прямо, что технику того времени иначе, как допотопной, назвать нельзя: картонная доска была утыкана гвоздиками, на которые навешивались картонные фигуры. Гвоздики плохо держались в картоне, часто вылетали. И рук не хватало, чтобы удерживать падающие фигуры на нужных полях. Можно себе представить, как на это реагировали зрители, сидевшие у экранов телевизоров.
