Текст книги "Клуб любителей фантастики, 2006"

Автор книги: Юрий Нестеренко

Соавторы: Андрей Буторин,Вадим Филоненко,Карина Шаинян,Андрей Щербак-Жуков,Татьяна Томах,Яна Дубинянская,Сергей Федин,Алексей Лебедев,Марина Маковецкая,Сергей Криворотов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Высоко поднявшееся солнце напекло затылок. Из мешочка матушки Клио, подвернувшегося под щёку, вкусно пахло пирожками. Аль утёр слёзы, съел сладкий пирожок с земляникой, и решил, что теперь всё равно, в какую сторону идти. Какая разница, если у него больше нет своего дома.

Цветы на лугу, через который он шёл, были такими красивыми – захотелось сейчас же подобрать цвета и хотя бы наметить рисунок, чтобы потом, уже не торопясь, завершить вышивку. Аль полез в котомку, не сразу припомнив, что мастер Бри, пересмотрев собранные вещи, отобрал шкатулку с нитками и иголками. А ту ученическую иглу, которой Аль вышил свою дипломную работу, мастер Бри уронил на пол и раздавил каблуком. Недовольно морщась, будто исполнял крайне неприятную обязанность. Аль опять едва не расплакался, вспомнив обломки ни в чём не повинной иглы.

Его будто что-то гнало вперёд. Аль почти не ел – пирожки матушки Клио потихоньку каменели в мешке. Спал урывками: стоило закрыть глаза, Аль проваливался в серую вязкую муть, как в болото, из которого сейчас же хотелось выбраться. Сперва думал – из-за непривычки к ночёвкам под открытым небом; потом разобрался, что любая остановка раздражает, кажется пустой потерей времени. Будто внутри Аля поселился кто-то чужой, зло и нетерпеливо погоняющий усталое тело и непривычные к долгой ходьбе ноги. Куда? – растерянно спрашивал у него Аль. Скорее, сердито торопил чужак. Скорее.

Утром третьего дня Аль раздвинул колючие лапы последних елей на краю западного леса. Над изломами мёртвых скал выступал краешек Стены мира. Аль замер, задохнувшись на миг – и в этот миг осознав, куда так стремится идти. Он хотел увидеть Стену мира. Ту, что была вышита его сердцем, рукой и ученической иглой, раздавленной башмаком мастера Бри. Увидеть и убедиться, что Стена мира цела; и уродливый разлом не коверкает её совершённого силуэта. Конечно же, цела, а что может с ней приключиться?

Торопясь, спотыкаясь, едва не падая, Аль спустился вниз, в долину Сухой воды – в узкое изломанное русло давно пересохшей реки. Кратчайший путь к западной Стене мира среди мёртвых скал.

Ноги увязали в песке; запинались о камни, обточенные водой и выбеленные солнцем, – похожие на черепа странных существ. Некоторые огромные валуны приходилось обходить, через некоторые – перелезать, чтобы не застрять в завалах из коряг, веток и камней, преграждавших путь. Аль запыхался. Солнце, будто застывшее в зените, обжигало затылок и плечи, слепило глаза. Слишком поздно – лес уже скрылся за несколькими изгибами мёртвой реки – Аль вспомнил, что не догадался захватить воды. Возвращаться назад было почти столько, сколько идти вперёд. По крайней мере, Алю хотелось так думать. Разозлившись сам на себя, он ускорил шаг – попытался ускорить, – не обращая внимания на цветные круги, всё ярче вспыхивающие перед глазами. Просто солнце. Скорее, торопил чужак – тот, который верил, что ещё всё можно исправить. Если успеть до того, как Стену мира разорвёт чёрная трещина, если успеть… А потом цветные круги сложились в ослепительную радугу на вышивке во Дворце мастеров; а из-под радуги вспенилась и полетела по мёртвому руслу полноводная бурливая река. Обожгла брызгами пересохшие губы Аля – и обрушилась на него; сшибла с ног, залила ледяной водой глаза, рот, ноздри, потащила по дну вместе с камнями и обломками веток…

Аль закашлялся, пытаясь вдохнуть.

– Живой! – Говор был непривычным, гортанным – будто язык, знакомый Алю с детства, с трудом пробивался сквозь рокот горной реки.

– Так, Ра, живой, – подтвердил ещё более неразборчивый и низкий голос. – Только сейчас захлебнётся. Отберите у него флягу.

Аль открыл глаза и сейчас же прищурился. Солнце запуталось в облаке пушистых волос – будто богиня Радуги и Солнца наклонялась над Алем, протягивая в ладонях напиток бессмертных. Привыкнув к сиянию золотого нимба, Аль разглядел тонкий профиль, птичьим крылом взлетающую к виску бровь и блестящий глаз удивительного яблочного цвета и узкого дивного, похожего на лепесток цветка Чи, разреза.

– Ну, чего уставился? – кривя губы в усмешке, богиня отняла флягу; дёрнула головой. – Красивая?

– Красивая, – благоговейно выдохнул Аль, заворожённый вспыхнувшим на солнце нимбом. И не сразу разглядел, что левая сторона лица девушки обезображена длинным кривым шрамом – от скулы до виска, до розовой сморщенной кожицы, затягивающей ослепшую глазницу.

Полоска чёрной ткани закрывала Алю глаза во время тряской и торопливой дороги.

– Вот лазутчик, отец, – хрипло и презрительно сказала богиня Радуги. Сорвала повязку и подтолкнула Аля в спину – так, что он упал на четвереньки на жёсткие вытертые шкуры.

– Я не лазутчик, – возмутился он, пытаясь подняться.

– Правда? – широкоскулое смуглое лицо склонилось над Алем. В раскосых глазах будто плавали капли тягучего солнечного мёда. И голос был как мёд – неторопливый и вязкий. – Правда? Тогда тем более ты нам всё расскажешь, да?

Полог из тяжёлой тёмно-серой ткани качнулся, отрезая от Аля светлое небо. Будто набухшая дождём туча, которая ещё не решила: то ли проплыть мимо, то ли раскрыть чёрные крылья и кинуться на землю огненной грозой. Как ворон на цыплёнка.

– Отец сказал – ты мой пленник, мне тебя и отпускать, – богиня посмотрела хмуро; покусала тонкую губу, шевельнула рукой. Аль не успел заметить, как в её пальцах блеснуло тонкое лезвие, разрезало ремни на его запястьях. – Он тебе поверил.

– А ты?

Богиня дёрнула плечом. Мол, какая разница? Нет, не богиня. Когда говорит или усмехается вот так дергано – просто диковатая, обиженная на кого-то девчонка. Понятно, на кого – кто изуродовал ей лицо, превратил совершенство рисунка в мятую рваную ткань. И у кого рука поднялась? Или просто – случайность? Несчастный случай?

– Чего пялишься? Красивая?

– Когда не злишься и не кричишь – красивая, – стараясь говорить ровно и спокойно, ответил он. Выдержал взбешённый взгляд. Осторожно указал на длинные ножны на поясе девчонки, вышитые разноцветными бусинками. – Можно? Можно взглянуть?

Серебряная молния очутилась в руках девчонки ещё быстрее, чем нож. Затанцевала, отбрасывая на серые стены шатра солнечные блики.

– Что, правда, никогда не видел сабли? – усмехнулась девчонка, наблюдая за восхищённым лицом Аля. Он покачал головой. Осторожно тронул перевитую кожаными ремешками рукоять, хищно выгнутое сияющее лезвие. Ледяное, как вода в горном ручье. Палец дрогнул, из тонкого пореза выступила капля крови.

– Зачем? – удивился Аль, разглядывая царапину и скалящееся огромное лезвие. Осёкся, переведя взгляд на кривой шрам, исковеркавший лицо богини. Девчонка фыркнула, с лязганьем швырнула саблю в ножны. Отвернулась.

– Что, у вас вообще нет оружия?

– Я ведь уже говорил. Нет, – уже начиная немного сердиться за недоверие, ответил Аль.

– Как это?

– А зачем?

– Ну… – девчонка вроде даже растерялась. – Как зачем? Понять, кто сильнее; кто вождём будет…

– Хранители хлеба на осеннем празднике соревнуются кто сильнее – кто быстрее и дальше с мешком зёрна пробежит; лесовики – брёвна поднимают… Только э… вождём всё равно самый мудрый становится – кто больше примет помнит, кто лучше об урожае и о людях сможет позаботиться.

– Ну а если кто нападёт – как отбиваться? – не сдавалась девчонка.

– Кто нападёт? – удивился Аль. – Зачем?

– Как зачем? Землю отобрать, коней, овец, зерно…

– Зачем отбирать? Если надо что другому – поделись, а когда тебе будет надо – он с тобой поделится. А отбирать… – Аль улыбнулся. – Малые дети в песочнице игрушки отбирают друг у друга – пока разговаривать не научились и договариваться.

– Странный ты, – фыркнула девчонка. – Сабли не знаешь. Может, из лука умеешь? Нет? Тогда кто ты? Лесовик?

– Вышивальщик, – гордо ответил Аль.

Девчонка недоуменно смотрела, будто решая – шутит или нет; потом расхохоталась.

– Ой, не могу! Вышивальщик! Как моя колченогая бабка Лиса – вышивальщик!

Пора было идти. Вещи ему вернули, даже мешочек с закаменевшими пирожками. Аль поднял котомку, оглянулся – ничего не забыл? Вспомнил презрительную усмешку Ра. Если бы у меня была игла и хоть немного ниток, я мог бы показать, вздохнув, подумал Аль. Если бы… Он сунулся в котомку, ещё раз неторопливо перебрал своё скудное имущество – спешить-то некуда. Никто не гонит, никто не ждёт. Аль вынул из мешочка матушки Клио все пирожки – куда их теперь? – и ойкнул, наткнувшись внизу на что-то острое. Доставал осторожно, затаив дыхание – боясь ошибиться. Не тусклая, ученическая, а сияющая, стальная – игла мастера легла в ладонь Аля, выскользнув из мягкого гнёзда разноцветных шёлковых мотков.

– Ты вышьешь мне цветок? Или бабочку?

– А хочешь – радугу? Ра – это от Радуги?

– Вот ещё, – Ра досадливо покусала тонкие губы. Аль заметил, что она избегает поворачиваться к нему левой, изуродованной половиной лица. Ра помолчала. Потом сказала неохотно:

– Ра – это Солнечная. Дурацкое имя, да?

Она запрокинула лицо к небу, прищурилась на солнце. Моргнула, смахивая слезинку. Не Солнце, подумал Аль. Теперь – Луна. Луна, половинка которой сияюще прекрасна, а половинка утопает в черноте.

– Красивое имя, – серьёзно сказал он. – Очень красивое.

И наметил кончиком иглы первый стежок.

– Кто ты, колдун? Лекарь? Святой? – цепкие пальцы больно стиснули плечи Аля; смуглое лицо казалось серым в полумраке шатра; а золотисто-медовые глаза под узкими, как у Ра, крыльями бровей – почти чёрными.

– Вышивальщик, – сипло ответил Аль, пытаясь не показать, что испуган до полусмерти.

– Неважно, – руки неожиданно выпустили его. Кусая длинный ус, в котором седина уже мешалась с чернотой, вождь отвернулся. – У вас все так могут? – глухо спросил он.

– Мастера, – ответил Аль. – А ваши мастера разве не… – он осёкся. Признался: – Я сам не был уверен, что получится. Не всегда рука направляет иглу, но иногда – игла руку. Если боги удержали бы мою руку, я бы не смог…

– Спасибо, – улыбка на скуластом, будто из камня вырезанном лице вождя выглядела непривычно-робкой гостьей, случайно заглянувшей на огонёк. – Спасибо тебе, вышивальщик. Останься, – не то попросил, не то приказал. – Я хотел бы ещё говорить о твоём Городе. И я хотел бы отблагодарить тебя, если сумею.

Аль склонил голову. Ему всё равно было некуда идти.

Напряжённо замерев у входа в шатёр, за разговором наблюдала девушка с глазами удивительного яблочного цвета и узкого дивного, похожего на лепесток цветка Чи, разреза. И кожа на её левой щеке была такой же гладкой и нежной, как и на правой.

– Наверное, это мы виноваты, – неуверенно сказала Ра, вместе с Алем глядя на провал в Стене мира.

– Почему? – удивился Аль.

– Ну, знаешь, мы ведь убегали от степняков. А тут стена. Дальше некуда бежать. Мой отец сказал воинам – помолитесь светлому небу. Чтобы путь был лёгок. Потому что воин, убитый в бою, прямо на светлое небо уходит, по солнечной лестнице.

– А у нас говорят, – перебил Аль, – что если мастер умирает за работой, то он тоже, ну… сразу на светлое небо… к богине Радуги, чтобы вышить для неё настоящую радугу. Да, они помолились – и что?

– И тут – трещина в стене, – пожала плечами Ра. – Не то появилась, не то только заметили. Мы в неё и вошли.

– Знаешь, – Аль нахмурился, припоминая уроки истории на общих классах, – у нас говорят, что мы когда-то тоже пришли сюда через дверь в Стене мира. А потом дверь закрылась.

– Значит, мы пришли сюда по одной дороге?

Ра повернулась; её глаза дивного разреза и цвета очутились напротив лица Аля, будто светло-зелёное закатное небо – узкая полоса между багрянцем умершего дня и чернотой наступающей ночи.

– Да, – согласился Аль, – по одной.

Щека Ра была прохладной и нежной, как гладь шёлковой вышивки, а губы – неуверенными и горячими, как прикосновение летнего солнца.

– Вышивальщик, – глаза вождя больше не казались золотистыми – теперь будто огонь полыхал из узких щелей в каменной маске лица. Аль отпрянул, – я не хочу трогать твой город. Если хоть половина из того, что ты рассказал – правда… Если ваши гончары делают такие чашки, которые превращают дождевую воду в ароматное вино; кузнецы – колокольчики, песня которых заставляет улыбаться; а плотники… если… Я верю тебе, вышивальщик, потому что я видел, что умеешь ты. Твой Город – чудо, каких, наверное, больше нет в этом мире. Но тот, кто идёт по моим следам, не знает, что такое чудеса. Мы с ним оба воины. Но для меня сабля – как для тебя игла; а танец с соперником – как для тебя ткань, на которой ты вышиваешь свой самый лучший узор. А для Тен-Чина, идущего за мной, это просто ещё одна кошма, которую он бросит под свои грязные ноги. Мы с ним оба воины, но в этом разница между нами. Ты понимаешь?

Аль неуверенно кивнул. Вспомнил, как плясала сияющая сабля в тонкой руке Ра, и подумал, что это и в самом деле похоже на иглу в руках мастера-вышивальщика, увлечённого работой. Также красиво, также волшебно.

– Беда в том, что я сейчас между ним и твоим Городом. И я не удержу Тен-Чина и тьмы его рыжих дьяволов, когда он придёт сюда. Но если твои мастера хоть вполовину таковы, как ты… мы вместе могли бы… Вышивальщик, ты покажешь мне дорогу к вашему Городу, чтобы я мог попробовать договориться с вашими мастерами – так, как вы обычно договариваетесь между собой?

Аль ответил, не поспев мыслью за своими словами – как иногда не поспевает рука за торопливой иглой, уже понявшей суть узора. За иглой, в этот миг ведомой не рукой, а одним сердцем.

– Да, я покажу дорогу.

Они шли, как захватчики. По молчаливым пустым улицам. Гулко цокали подковы, фыркали лошади, звякало железо. Только один раз раздался смех и детский восхищённый вскрик: «Блестящая лошадка, мама, смотри!» – и сразу же гулко хлопнуло окно наверху, отрезая и смех и глухой встревоженный выговор: «Тихо, детка, сегодня нельзя».

Аль чувствовал себя предателем. Под взглядами слепых, наглухо закрытых окон родного Города хотелось поёжиться. Широкая спина вождя, туго обтянутая серой чешуёй кольчуги, невозмутимо покачивалась впереди. Рядом – такая же чешуйчатая фигурка Ра; золотой нимб волос спрятан наглухо под блестящим колпаком шлема. Как змеи, подумал Аль и неприязненно тронул рукав своей кольчуги. Змеи, вползающие в светлый город. Позади в три ряда – затылок в затылок, тускло поблёскивая железом доспехов, двигались воины. Девять десятков. Лучшие. Остальные ждали снаружи, за городской стеной, превратив цветущую поляну для праздника урожая в стального ежа – ощетинившийся копьями дозорных временный лагерь. «Они всё равно нашли бы дорогу, – подумал Аль, даже если бы я… И они хотят помочь нам…» Но видение стальной змеи, ползущей по улицам его любимого, светлого Города не уходило. Как и видение другого, ещё незнакомого зверя – страшного, рыжегривого, с огнедышащей пастью, идущего по следу змеи через рваную дыру пролома в Стене мира. Пролома, который был вышит иглой Аля – его руками и сердцем.

На совещание Аля не позвали. Он маялся в комнате гостевого дома, где обычно останавливались хранители хлеба и пастухи, приезжая на праздник урожая. Хотел спуститься вниз, пройти по улицам – пешком, без тяжёлой кольчуги, натирающей плечи. Но не решался.

А вечером пришёл отец.

Постоял на пороге, растерянно щурясь, будто никак не мог разглядеть своего сына в юноше с выбеленными солнцем волосами и загорелым худым лицом. Потом позвал неуверенно:

– Аль.

Аль качнулся навстречу, кусая губы, вспоминая свою последнюю ночь в Городе, отцовские проклятья, ускользающий в сторону взгляд.

– Прости, мальчик, – выдохнул Томео. – Прости.

И сделал то, о чём мечтал и на что уже не надеялся очень давно. Крепко и нежно обнял сына, свою самую большую драгоценность, единственную солнечную нить своей жизни.

– Не знаю, – признался мастер Томео, после того, как Аль рассказал ему всё. – И никто точно не знает, мальчик. Может, мастер только умеет предвидеть то, что должно произойти в любом случае. А может, умеет сам творить будущее. А скорее всего – и так, и так. Скорее всего, он просто выбирает лучшее из возможного – то, что ему по сердцу. До тех пор, пока боги дозволяют ему выбирать. Твоя мама… – Томео запнулся, тронув тему, которой раньше избегал – особенно в разговорах с сыном. – Я пытался что-то сделать, но…

– Я знаю, – Аль тронул его за локоть. – Я знаю, па.

Вздохнул. Спросил без надежды:

– Теперь ничего не изменить, да? Ты говорил: однажды вышитого – не изменить. Наш мир рухнул, да? Вместе со Стеной мира?

– Говорят, давным-давно мастера собрались и ушли из большого мира – от его грязи, боли, несправедливости. Отгородились огромной стеной – и построили под её защитой свой мир, где оружие было запрещено, а детям с ранних лет внушали, что драться – дурно, и что лучшая доблесть – правильно положенный стежок, верно вылепленная чаша. Наш мир, Аль. Самый лучший из всех. Где ремесло превращается в искусство, а искусство – в волшебство. Странно думать, что где-то может быть по-другому, да?

– Он рассказывал, – перебил Аль, – что там – по-другому.

Мастер Томео кивнул.

– Мы сегодня говорили с твоим вождём. Он тоже мастер – но другого искусства, которое наши предки решили не брать с собой. Не терзайся, Аль. Может, когда подмастерья этого вождя просили помощи перед запертой Стеной мира – ты их услышал. Нельзя не помочь просящим у тебя. А ещё, знаешь, Аль, может, это и неправильно – отгораживаться стеной от всего остального мира.

Город бурлил, как горная речка весной. Торопились посыльные к восточным хранителям хлеба, западным пастухам, южным художникам садов. Из сумрачной глубины сундуков доставались старые запретные вышивки. Хмурясь, кузнецы изучали хищно изогнутые клинки сабель, длинные клыки мечей, примерялись молотом к заготовкам серпов и кос – получится ли убедить мирное железо стать военным? На главной площади подмастерья золотоглазого вождя учили новобранцев странным танцам с новым оружием.

Войско степняков подкатилось к Городу рыжим половодьем. Вились украшенные алыми лентами бунчуки; метались гривы низкорослых коней, блестели рыжие крупы, пламенели лисьи хвосты на шлемах воинов. Облако грязной рыжей пыли летело следом – прах земли, до смерти затоптанной копытами лошадей Тен-Чина.

– Мне нужно видеть, как они пойдут, – сказал Аль и, нагрузившись рамками для ткани, коробками с нитками и иглами, полез на стену – туда, где стояли лучники. Мастер Томео остановить его не сумел.

– Я пригляжу, – пообещал маленький воин, затянутый в серую чешую кольчуги, мимоходом тронув Томео за руку. Узкие светло-зелёные глаза блеснули в прорези шлема. Ра – девочка, портрет которой мастер видел у сына.

Глупости, рассердился Томео. Глупые дети, как они могут так рисковать. Заторопился, собрал свои принадлежности для вышивки. Задыхаясь, полез на ратушу, боясь не успеть. Нужно было начать как можно раньше. Рыжая волна уже катилась с гулом на городские стены; обрушилась – Город дрогнул, застонал, жалуясь, но и не желая сдаваться.

Мастеру Томео нужно было видеть только Аля. Закрепив ткань, он попросил прощения у Города. «У тебя вон сколько защитников, – сказал мастер Томео, а у моего сына?» И, прищурившись, положил первый стежок на контур мальчишеской фигуры, который уже виделся ему отчётливо и ясно. Юноши, стоявшего невредимым на крепостной стене под градом стрел с рыжим оперением.

Мастер Томео торопился, чуял: успеет закончить фигурку – всё будет хорошо. И заметил слишком поздно, что кровь из ужаленного иглой пальца пятнает белую рубаху юноши, замершего на городской стене.

– А-аль!

Ра дикой кошкой впрыгнула из укрытия, схватила за руку.

– Пустяки, пустяки, – отмахнулся Аль, не замечая стрелы, вонзившейся в плечо, и алых пятен, поползших по рубашке. Кольчугу он снял – несмотря на бурные протесты Ра. Мешала. Аль переложил иглу в левую, всё ещё послушную руку – и опять склонился над вышивкой.

– Аль!

Следующая стрела, метившая в горло Аля, щёлкнула по затянутому в кольчугу локтю Ра. А третья – вонзилась в узкую щель шлема, в левый глаз удивительно нежного зелёного цвета. Глаз, который был уже мёртв когда-то – до тех пор, пока Аль не подарил ему ещё одну жизнь.

Хрипя, пытаясь уцепиться за локоть Аля, Ра начала сползать вниз.

Опомнившись, уронив иглу – будто в один миг вывалившись из сна в реальность, Аль закричал, подхватывая девушку на руки. – Аль, – прошептала она еле разборчиво, – Аль, нарисуй меня снова… Ты можешь, да? Нарисуй меня красивой, Аль…

Дальше Аль не помнил.

Воины, уцелевшие под ураганом рыжих стрел на крепостной стене, потом рассказывали о случившемся. Как треснула земля, и в рваный разлом хлынула бурлящая полноводная река – совершенно такая, как на вышивке у того парнишки. В один миг она обвила городскую стену тугим кольцом, сшибла рыжих всадников и бушевала, будто дикий зверь, до тех пор, пока макушка последнего воина не скрылась под водой.

Бри начал, как всегда, издалека. Мол, погода какая в этом году дождливая. Солнца мало. Светлого неба почти не видно. Молодёжь всё больше в лучники да в фехтовальщики идёт. Тоже искусство, конечно, но… Зато из дальнего города, за Стеной, юноши приехали, просят их учениками взять. Может, и получатся мастера, а?

Кстати, а не хотел бы Аль взять учеников – из этих, новоприбывших? Он ведь сейчас не занят?

«Я спрошу», – пообещал мастер Томео, чувствуя себя неловко оттого, что торопится выпроводить гостя. Старого друга, от которого у него теперь появилась тайна.

После ухода мастера Бри Томео осторожно поднялся по скрипучей лестнице наверх, к комнате сына. Постоял возле приоткрытой двери, так и не решившись сказать ни слова. Незачем. Аль и сам всё знал.

Нельзя вышивать собственную судьбу.

Нельзя изменить уже вышитое. Мастер Томео вздохнул и осторожно прикрыл дверь. Аль даже не обернулся. Склонился, изогнув напряжённую спину; аккуратно, выверенными движениями тонких пальцев укладывал стежок за стежком. Туго натянутая ткань вздрагивала от прикосновений иглы, но стена на вышивке казалась неподвижной. Крепостная стена, на которой стояли двое, взявшись за руки, – юноша в белой рубашке и девушка с облаком солнечных волос. И ни одна стрела не пятнала светлый шёлк неба, раскинувшего над ними сияющие крылья.

Рисунки Виктора ДУНЬКО