Текст книги "Переступить себя"

Автор книги: Юрий Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

– А что вы, Людмила Николаевна, имели в виду, когда сказали, что мать «прожила не лучшим образом»?

– Только то, что сказала, – ответила она.

На ее лице по-прежнему была улыбка, которую Токалов, пожалуй бы, и понял, если бы не был одет в форму и не допрос вел, а просто пришел к этой даме нынешним вечерком на чаек. Да и то – при условии, что мать этой дамы жива-здорова, а не убита вчера ночью. Токалов верил и не верил себе – чертовщина какая-то…

– Вы эту улыбочку снимите, – строго сказал он.

Лицо ее полыхнуло жаром и окаменело. Она сказала:

– Моя мать по возрасту уже должна быть на пенсии. Но до пенсионного трудового стажа ей не хватало десять лет. Это ведь тоже, наверное, прожить не лучшим образом?

Вроде бы с Людмилой Инжеватовой после этих слов ничего и не произошло, а в то же время – произошло… Будто неожиданно пришла к ней какая-то мысль, принесла в себе смутную догадку, и догадка ошеломила ее. Сникла Людмила Инжеватова, обрыхлела мгновенно.

– А вы говорите, – произнесла она растерянно, – а вы говорите!

– Что это с вами? – забеспокоился Токалов. – Я, позвольте заметить, ничего не говорю.

– Сердце, – сдавленным голосом сказала она. – Сердце ударило… Отпустите меня, не мучайте!

Токалов поднялся.

«Сердце… – думал он, возвращаясь в отдел. – Сердце у тебя каменное, гражданка Инжеватова».

В кабинетике, похожем на пенал, Токалов долго сидел, думал, вздыхал… Настроение у него, прямо скажем, было отвратительное. И вроде бы ясно почему, а в то же время – ни черта не ясно, полный ералаш в голове. Если кто и испытывал к погибшей неприязненные чувства, накаленные почти до ненависти, если кто и был ее врагом, так это, выходит, родная дочь. Непостижимо… Даже после смерти матери – и какой смерти! – Людмила не может простить ей своих обид. А эта ее улыбка, ее откровенное желание бросить на мать хоть малую тень, ее мгновенная догадка, от которой она схватилась за сердце… О чем, спрашивается, догадалась и почему не пожелала сказать? И желает ли она, чтобы убийца был найден? Вот что странно, вот что подозрительно.

Однако все это надо теперь донести по начальству рапортом…

Он положил перед собой чистый лист, взял шариковую ручку и… опять застыл надолго. Оказывается, одно дело, когда ты сомневаешься и подозреваешь, совсем другое – когда пишешь об этом. Строка требует доказательности. А ее-то и не было у младшего лейтенанта Александра Токалова.

4

Месяца полтора до описываемых событий прежний начальник Трусовского райотдела милиции ушел на пенсию, а заменил его временно майор Громов. Все служебные бумаги Громов, человек честолюбивый, вынужден был пока подписывать с огорчительной для него приставкой «врио», но в райотделе уже поговаривали, что окончательное утверждение его в должности начальника и звание подполковника – не за горами. Александру Токалову по многим причинам не хотелось бы верить этому, но, увы, с ним пока еще не консультируются о должностных перемещениях… А потому, постучав и войдя в кабинет, младший лейтенант обратился к Громову по всей форме, как и полагается обращаться подчиненному к своему начальнику.

Оказывается, за время его отсутствия в райотделе появились важные новости.

– Младший лейтенант, – сказал Громов, – два часа тому назад приказом начальника областного управления создана оперативная группа по раскрытию убийства Рудаевой. В нее из нашего райотдела входят: я, капитан Емельянов, капитан Мухрыгин и ты. Из областного отдела уголовного розыска к нам прикомандирован старший лейтенант Сергунцов.

Сергунцов сидел тут же в кабинете. Рядом с ним – Мухрыгин, он что-то усердно писал. Не было только капитана Емельянова, который повез Машу Андрееву домой и, наверное, еще не вернулся в отдел.

– Давай сюда свою бумагу, Саша, – сказал Сергунцов.

По лицу майора Громова прошла легкая тень неудовольствия. Ему не понравился простецкий тон, взятый Сергунцовым. Вечно у них так, у сыщиков, никакого тебе чинопочитания… А еще сильнее Громов был задет тем, что координировать повседневную работу оперативной группы полковник Максимов назначил Сергунцова. А ведь координировать ее мог бы с успехом и он, Громов. Но – не доверили… Можно, конечно, утешить себя тем, что у начальника райотдела, пускай и временного, забот хватает и помимо раскрытия убийства Рудаевой, но… Невысокого же мнения руководство о его, Громова, способностях к практическому сыску! Правда, служба складывалась так, что с оперативно-розыскной работой ему вплотную сталкиваться не приходилось, но ведь он же хорошо знает людей отдела, может организовать их, потребовать исполнения… «А никто, собственно говоря, и не лишает меня такой возможности, даже обязанности, – неожиданно подумалось ему, – наоборот, именно сейчас я и смогу проявить себя как руководитель отдела, и когда еще проявлять себя, как не при раскрытии тяжкого преступления?» И только подумалось ему так, тут же ожгла опасливая мысль: «А если не раскроем?» И от этой мысли он поежился…

Возможно, Сергунцов почувствовал болевые точки майора, а возможно, у него это получилось случайно, но, обращаясь к Александру Токалову, сказал:

– Чтобы тебе, Саша, дислокация наших сил стала окончательно ясной, добавлю, что начальник областного управления милиции назначил руководить опергруппой своего заместителя полковника Максимова. Мой шеф, начальник областного уголовного розыска полковник Бежанов, тоже входит в оперативную группу. Цени доверие, юноша: с большими людьми будешь работать бок о бок.

«И мне неплохо, – подумал Громов, – с больших людей – больше спросу. А за их широкими спинами мы уж как-нибудь…»

Сергунцов завершил свою краткую речь словами:

– Теперь присядь, младший лейтенант, и замри. А мы почитаем твой рапорт.

Читали молча и поочередно. Токалов по лицам читающих хотел определить их отношение к написанному. Это ему не удалось, и он приуныл.

– Ну что же, – сказал Сергунцов, когда чтение было закончено всеми, – ты, оказывается, большой психолог. Но больно уж краток, прямо Чехов. Расскажи-ка с подробностями.

Токалов рассказал. А заканчивая, почувствовал: не смог он передать ни состояния Людмилы Инжеватовой, ни своего. Прямолинейно у него вышло, грубо. Получалось, что Людмила Инжеватова строила ему глазки, только и всего.

Однако к его сбивчивым впечатлениям все отнеслись серьезно. Молчали некоторое время, обдумывали, Затем шеф-наставник Токалова капитан Мухрыгин взял рапорт, сказал:

– Вот ты пишешь: «Психологическое состояние Людмилы Инжеватовой не соответствует тяжести потери». А ведь это можно истолковать и по-другому. Бывает и так: у человека горе – он смеется. Что совсем не значит, будто он смеется от души. Не срезался ли ты, младший лейтенант, на такой маленькой психологической тонкости?

– Я и сам бы хотел так думать, товарищ капитан, – ответил Токалов. – Да Людмила мне не позволила… Из-за этого-то я никак и не могу ее понять.

Когда шеф-наставник и его подчиненный оставались в своем кабинетике-пенале наедине, то они, конечно, разговаривали друг с другом не так официально. Но сейчас рядом был майор Громов, их непосредственный начальник. Это Сергунцову, начальство которого было далеко, вольно отступать от служебных строгостей в обращении друг с другом, но не им. Наедине с Мухрыгиным младший лейтенант изложил бы свое мнение несколько пространнее, а сейчас только и сказал:

– Товарищ капитан, я уверен: психологическое состояние Людмилы Инжеватовой не соответствовало тяжести потери не из-за шока, как вы предположили, а совсем по другой причине. Но причины этой я не знаю.

– Значит, надо знать, – сказал Сергунцов. – И знать мы станем больше, если завтра с утра ты займешься алиби супругов Инжеватовых. Мимо психологии проходить тоже не след, но алиби – это уже факт, который можно подшить к делу. Особенно меня интересует Петр Инжеватов, – продолжал Сергунцов. – Подробности о нем тебе, Саша, сообщит Мухрыгин.

– Подожди меня в кабинете, младший лейтенант, – сказал шеф-наставник. – Я подойду.

– И последнее, – закончил Сергунцов. – Завтра, в девять вечера, соберемся и подобьем первые итоги. Совещание будет вести Максимов. Упаси тебя бог опоздать, прийти в несвежей сорочке и невыбритым. Полковник этого не терпит. Никакие ссылки на то, что ты весь день бегал за алиби, не пройдут.

– Ясно, – Токалов поднялся и, повернувшись к Громову, оказал: – Разрешите идти, товарищ майор?

– Иди, и чтоб завтра – никаких психологий, а то Сергунцову нечего будет к делу подшивать…

Глава третья

1

Муж Людмилы, Петр Инжеватов, оказался человеком весьма коммуникабельным. В пятницу вечером он вышел из заводской проходной в тот же час, когда покинула дом тетка Ариша. Предстояло выяснить, не скрестились ли где в тот вечер их пути… Младший лейтенант выяснял это в воскресенье, а в воскресенье люди дома не сидят. Машину Громов младшему лейтенанту не дал, сказав, что сыщика, да еще такого молодого, кормят ноги и общественный транспорт. И пришлось Токалову много бегать, ездить, много писать, и лишь в девятом часу воскресного вечера он сунул в папку девятый по счету и последний протокол свидетельских показаний, удостоверявших полную непричастность супругов Инжеватовых к тому, в чем он еще вчера их подозревал. Теперь перехватить бы чего-нибудь в столовке, выпить кружку холодного пива, приободриться – и посмотреть, обмозговать… Стоп, осадил себя младший лейтенант, какое еще пиво? В девять начнется оперативное совещание, которое будет вести полковник Максимов. Не дай бог опоздать!

И чуть не опоздал! Вошел в кабинет в ту минуту, когда все уже расселись, но еще тихо переговаривались, приготовляли ручки и блокноты для заметок, устраивались поудобнее. Александр незаметно, как он думал, прошмыгнул в уголок, но все сразу же обратили на него внимание. Полковник Максимов, оторвавшись от бумаг, с явным удовольствием оглядел стройного, выглаженного младшего лейтенанта, сказал одобрительно:

– Так и впредь держи марку, Токалов. Распустехами мы преступника не поймаем…

Помолчал, вглядываясь в каждого. Затем продолжал:

– Начнем, товарищи, работать. По делу об убийстве Рудаевой выдвинуто несколько версий. Они основываются на данных, полученных при осмотре места происшествия и оперативным путем. Сейчас все эти данные мы проанализируем, чтобы исполнители каждой версии знали и обстоятельства дела, и общее направление розыска. Начнем с анализа вещественных доказательств. К сожалению, старший следователь областной прокуратуры Кирилл Иванович Зародов почувствовал себя плохо и не смог остаться на нашем совещании. Из оперативной группы в осмотре места происшествия, кроме меня, принимал непосредственное участие следователь райотдела капитан Емельянов. Он и введет вас в курс дела. Докладывайте, капитан.

Поднялся капитан Емельянов и начал докладывать. Кое-что из его доклада Александру Токалову уже было известно. В частности, дождавшись вчера вечером своего наставника Мухрыгина, он узнал от него, что в мешке с трупом обнаружен бумажный комок из незаполненных шоферских путевок и бухгалтерских платежных поручений. Но в том комке был и обрывок газеты. Следователь прокуратуры Зародов сумел быстро установить его принадлежность номеру «Пионерской правды» за 20 августа. Этот номер оказался под рукой убийцы в ночь на 22 сентября. Нынче утром младший лейтенант поинтересовался у Инжеватовых, какие газеты они выписывают? Оказалось, «Пионерку» выписывали. Не скрывая удивления, Людмила порылась в кипе старых газет, нашла требуемый номер, подала Токалову. Целехонький. Чистые бланки шоферских путевок и платежных поручений им совсем без надобности, поскольку она – швея, он – плотник. Эти и другие вещдоки по делу, о которых сейчас докладывал капитан Емельянов, не имели никакого отношения к супругам Инжеватовым, тем самым лишний раз подтверждая свидетельские показания об их алиби. «Так что же я вцепился в супругов? – уныло думал младший лейтенант. – Что меня тревожит? И почему? Сам же выяснил, что нет никаких объективных данных для моей тревоги и подозрений».

Сомнения Токалова стали еще сильнее, когда участники совещания перешли к обсуждению версии о причастности к преступлению начальника автоколонны Виктора Дроботова. Многое говорило против этого человека; версия была, пожалуй, наиболее вероятной из всех. Младший лейтенант с жадным вниманием слушал, кто и как будет отрабатывать ее и что необходимо предпринять для выяснения некоторых противоречий, а они были. Обсуждение завершил полковник Максимов, сказав:

– По отношению к Дроботову здесь проскальзывало словечко «скрылся». Что значит скрылся? Это не отпетый уголовник, которому после преступления ничего не стоит скрыться и тем самым косвенно подтвердить свою вину. У Виктора Дроботова здесь корни, семья, работа. И, думаю, не настолько он глуп, чтобы бросить все и податься в бега… Майор Громов!

– Слушаю, товарищ полковник.

– Не следует, майор, создавать мнимые трудности словечком «скрылся». В этом уголовном деле нам действительных трудностей хватит. Позаботьтесь, чтобы ваши люди нашли и доставили Виктора Дроботова в райотдел завтра же.

– Будет исполнено, товарищ полковник.

Затем обсудили еще две версии… Наконец очередь дошла и до Александра Токалова.

– Доложи, младший лейтенант, – сказал Максимов, – что ты нам принес под свой психологический рапорт.

Александр поднялся и доложил, что принес полное алиби супругов Инжеватовых. В частности, Петр Инжеватов вышел из проходной завода…

– Частности – в рабочем порядке старшему лейтенанту Сергунцову, – сказал полковник. – А нам сейчас важен факт: алиби установлено… Но, может быть, у тебя, младший лейтенант, остаются какие-то сомнения?

– В алиби сомнений нет, – ответил Токалов. – И вещдоками по делу мои первоначальные предположения не подтверждаются. И все-таки я прошу разрешения продолжить работу с Людмилой Инжеватовой. Товарищ полковник, я сильно сомневаюсь в ней. Человек с чистой совестью не может вести себя так, как вела она себя в беседе со мной.

– Мнение присутствующих?

– Не вижу оснований для такой просьбы, товарищ полковник, – сказал Громов. – Алиби установлено, вещдоки молчат, а уголовное дело мы возбудили отнюдь не по поводу нечистой совести Людмилы Инжеватовой. Мы начнем выяснять оттенки ее совести, затратим время, а в результате может случиться так – и в моей практике подобное случалось! – что выявим какой-нибудь психологический выверт очень несчастной в семейной жизни женщины, и ничего более. Повторяю: Людмила Инжеватова и ее муж имеют твердое алиби, что позволяет нам забыть о них и обратить внимание на оставшиеся версии. Они все-таки покоятся на фактах, а чистая или нечистая совесть – это, младший лейтенант, уже сфера морали…

– Не согласен с вами, товарищ майор, – поднялся старший лейтенант Сергунцов, – и поддерживаю просьбу Токалова. Я решил перепроверить его впечатления и встретился сегодня с Людмилой Инжеватовой… Не буду касаться высказываний этой дамы, в достаточной степени рисующих ее отношение к родной матери. Меня больше настораживает тревога, которую испытывает она. Токалов очень точно уловил, что тревога Людмилы вытекает из какой-то догадки. Но какой? И почему она не хочет поделиться ею? Что-то Инжеватовой явно мешает, возможно какая-то косвенная причастность к факту преступления. А раз мы вынуждены говорить «что-то», «какая-то», «возможно», – значит, есть неясности, и нам надо продолжать работу.

– Кто еще желает высказаться?

Желающих больше не было. Полковник Максимов чуть заметно усмехнулся.

– Тридцать часов, – сказал он, – прошло с момента, как был обнаружен труп Рудаевой. За это время мы сделали довольно много, но преступник пока еще не задержан нами. И пока он не задержан, никто не освободит нас от всестороннего изучения личности и всех связей погибшей. Между тем никто и не знает ее лучше родной дочери и Марии Андреевой, жившей со своей хозяйкой бок о бок почти полтора года. Из материалов дела видно, что обе эти молодые женщины поддерживают между собой дружеские отношения. Но вот какая странность… Мария Андреева, уважая хозяйку, отзываясь о ней очень тепло, многое недоговаривает из сострадания к памяти покойной. А родная дочь, наоборот, переговаривает! Позиции подружек, как видим, различны, и это надо будет тебе использовать, младший лейтенант.

– Слушаюсь, товарищ полковник, – отозвался Токалов, веселея.

– Рапорт твой весьма психологичен, – продолжал Максимов, – потому и работу тебе поручаю тонкую… Конечно, если завтра любая другая из принятых сейчас версий даст нам прямой выход на преступника, то необходимость в твоей работе отпадет. А пока нам без нее не обойтись. Капитан Мухрыгин!

– Слушаю, товарищ полковник.

– Помогите Токалову составить подробный план и покажите его мне. О прошлом и настоящем Рудаевой мы должны знать все, ибо в ее прошлом и настоящем, в близких и дальних связях, возможно, и зрела эта насильственная смерть. Видите, я опять употребил слово «возможно», что лишний раз подчеркивает правоту Сергунцова…

Максимов закрыл совещание и, оставшись наедине с майором Громовым, сказал:

– Василий Михайлович, в этом кабинете кроме Сергунцова и… меня, – здесь полковник чуть заметно усмехнулся, – присутствовали люди, подчиненные непосредственно тебе. В следующий раз, будь добр, дай сначала им высказаться, а потом уж произноси свое руководящее мнение. А то мне только с тобой и придется совещаться…

2

Следователь райотдела капитан Емельянов забежал после совещания к себе в кабинет. На минутку. Но в кабинет только заявись – сразу уйма мелких дел навалится… Он уже собирал бумаги со стола, чтобы положить их в сейф, как дверь открыл участковый инспектор Огарев.

– Геннадий Алексеевич, – сказал Огарев, – я Дроботова привел.

– Ну и чудесно, Николай Леонтьич, – рассеянно ответил капитан. – Ну и хоро… Что? Какого Дроботова?

– Начальника автоколонны. Который у наев бегах числится.

– Отлично, старый! А наш майор обещал полковнику разыскать Дроботова завтра.

– Перевыполняем обязательства, – скромно ответил Огарев, но скрыть довольной улыбки не мог.

– Надеюсь, Дроботов не успел побывать дома и переговорить с домашними? И про обыск он тоже не знает?

– Нет, – ответил Огарев. – Мы приказы приучены выполнять… Я прохаживался перед его домом. Дожидался. Мне его привезли. Пригласил.

Емельянов не стал выяснять, почему Огарев прохаживался и дожидался, почему и откуда ему должны были привезти Дроботова. Дело Огарева – найти, дело следователя – допросить…

– Зови его, Николай Леонтьевич, – сказал капитан. – Но не сразу, а минут через двадцать. Мне надо подумать, подготовиться.

– Велено передать, – сказал Огарев, – что парнишка наш, Санька Токалов, послан перепроверить показания жены и матери Виктора Дроботова.

– Появилась такая необходимость?

Огарев пожал плечами. Коротко добавил:

– Сергунцов и Мухрыгин допрашивают Семена Паузкина.

Капитан вспомнил, что́ говорилось на совещании о гражданине Паузкине. Он был заместителем Дроботова в автоколонне. В ночь, когда Рудаева была убита, выехал из дома в неизвестном направлении. Почти в одно и то же время с Дроботовым. Значит, и его разыскали… Неплохо, черт возьми, работаем, подумал Емельянов.

Ровно через двадцать минут Дроботов постучал, вошел, сел на предложенный стул, и после того, как Емельянов заполнил лицевые графы протокола, спросил, доброжелательно улыбаясь:

– Вы подозреваете меня в убийстве, товарищ капитан?

Виктор Сергеевич Дроботов был молод и симпатичен. Для начальника автоколонны, пожалуй, слишком молод. Правда, автоколонна невелика и должна вскоре потерять хозяйственную самостоятельность, влившись в крупное автотранспортное предприятие. Однако же – пока начальник… Рубашка с коротко завернутыми рукавами, потертые джинсы, румянец на открытом сероглазом лице с разлетными бровями, располагающая к себе улыбка… Но таилась в ней еле уловимая нагловатая прямота. Такому палец в рот не клади, подумал капитан, откусит.

– А разве у вас, Виктор Сергеевич, – сказал Емельянов, – есть основания для подобного лобового вопроса ко мне?

– Некоторые… Ну, скажем, ваш коллега… Фамилия у него еще такая поэтическая.

– Огарев.

– Да, Огарев. Я подошел к дому, а он даже калитку не позволил мне открыть, сразу повел сюда. Вел, словно арестанта.

«А зачем эта ложь? – спросил себя капитан. – Огарев знает его очень давно, а он, видите ли, совсем не знает Огарева».

– Мы проверим, насколько тактичны были действия участкового инспектора, – сказал Емельянов.

– Ни боже мой! – поспешно отозвался Дроботов. – Я совершенно не к тому. Вы ведь спрашивали об основаниях, побудивших меня задать вам прямолинейный вопрос. Я сослался на первое из них. А второе… Рудаева дружила с моей матерью, часто бывала у нас. И в пятницу вечером тоже должна была прийти. В ночь с пятницы на субботу ее убили, а меня чуть позже угораздило уехать из дома. Будь я на вашем месте, тоже заподозрил бы неладное.

– Откуда вы знаете, когда ее убили? Вы даже в дом сейчас не успели зайти.

– Не ловите меня на слове, – снисходительно проговорил Дроботов. – Я был в степи у знакомого чабана, а два часа тому назад туда явился шофер автоколонны Аркадий Синельников и рассказал, что тетку Аришу убили. Об этом в заречной части поселка теперь, поди, каждый знает. Я – к нему в машину, и домой, а меня уж Огарев дожидается. Как видите, все просто.

Емельянов записал фамилии шофера и чабана, сказал:

– Раз уж вы заподозрили неладное, то придется вам, Виктор Сергеевич, предъявить свое алиби на критическое время ночи с пятницы на субботу. Начнем с пятницы, и не с ночи, а с трех часов дня. Для полноты картины.

– В три часа дня мы сели обедать. Мать, жена, я, две мои пацанки. Рудаева тоже обедала с нами… Вы не удивлены?

– Не приучен по второму разу, Виктор Сергеевич.

– Поработали уже, значит. Тогда для вас, конечно, не новость, что я восьмой день в отпуске. Пообедали, мать сказала: «Ариша, приходи вечером, кино будет». Рудаева обещала. И, повторяю, не пришла. Я еще, помнится, спрашивал своих: была ли?

– То есть как это – спрашивал? – насторожился Емельянов. – Почему спрашивал?

– А почему бы мне и не спросить? – удивился Дроботов. – Почему бы мне и не поинтересоваться, что происходило на семейном корабле в отсутствие капитана? После обеда я ушел из дома и вернулся в половине одиннадцатого вечера.

Емельянов молчал, обдумывал услышанное, и Дроботову очень не понравилось, как он молчал.

– Слушайте, – забеспокоился он, – я что-нибудь не то ляпнул?

– Вы не ляпать сюда позваны, а давать показания. И в ваших же интересах – правдивые. Итак, после обеда вы ушли из дома. Куда, к кому?

– А первоначально ни к кому. И слава богу, что потом зашел кое к кому… Я, товарищ капитан, три дня назад купил ружье, решил пристрелять его перед охотой. Сделал мишень, взял десяток патронов и – в степь. Мишень так в степи и осталась, а где – покажу. Часу в восьмом вечера, возвращаясь, завернул к Семену Паузкину – узнать, как там дела в родимом коллективе. Вам доложить, кто такой Семен Паузкин? Не надо? Ага… То, се, сели ужинать. Распили бутылку «Столичной». Домой явился как раз к концу программы «Время», сводку погоды передавали. Милая такая, женщина стояла с указкой у карты. Меня жена постоянно к ней ревнует. Сводку дослушали и легли спать.

– Жена и мать допрошены, – сказал Емельянов. – Послушайте, Виктор Сергеевич, их показания.

Жена и мать утверждали, что глава семьи в пятницу ни днем, ни вечером из дому не отлучался, смотрел вместе с ними телефильм «Рассказ нищего», затем программу «Время», после чего, проводив Рудаеву, лег спать.

– «Рассказ нищего»! – растерянно воскликнул Дроботов. – Это вообще что такое? Это им зачем нужно? Зачем они наговаривают на меня?

Впрочем, он быстро взял себя в руки. И даже пошутил:

– Если моя родительница и наидражайшая супруга еще разок подкинут мне такой сюрпризец, то нищими мы станем – это уж точно… Но мне опровергнуть показания своих родственников довольно просто. Вызовите Паузкина, допросите, сделайте очную ставку.

– Почитываем, Виктор Сергеевич, детективную литературу?

– На досуге балуюсь.

– О Паузкине мы поговорим с вами чуть позже. Сейчас спрошу: он вас после ужина и выпивки провожал?

– Хозяин гостя уж обязательно проводит до калитки. Здесь покурили – и разошлись.

– По пути домой никого не встретили из знакомых?

Дроботов вспоминал, наморща лоб.

– А ведь встретил! – сказал он с живейшей радостью. – И недалеко от дома встретил! Записывайте: Тамбулова Арлекина Федоровна, пенсионерка. Я еще, помню, подумал: надо же, какое имечко старуха всю жизнь носит. Не имечко, а проклятье… Но не разговаривал с ней. Во-первых, не о чем, во-вторых, поздно, в-третьих, – Дроботов говорил, как гвозди забивал, – неудобно, все ж таки я под хмельком… Вот видите, товарищ капитан, как все просто разрешилось. Старуха поставит последнюю точку в моем алиби.

– Вы думаете? Легкий вы человек, Виктор Сергеевич, все у вас, гляжу, просто. А между тем все очень не просто, к сожалению. Итак, в пятницу, в три часа дня, Рудаева обедала у вас, за обедом была приглашена посмотреть телефильм и приглашение приняла. В восемь часов вечера она закрыла за собой калитку, сказав квартирантке, что идет к вам. Небезынтересна такая деталь: от ее до вашего дома пожилой женщине идти чуть больше двадцати минут. Не торопясь. А Рудаевой и не надо было торопиться, она довольно точно рассчитала время: фильм начинался в восемь сорок.

– Возможно, возможно… – Дроботов, улыбаясь, покуривал сигарету. – Но меня-то дома не было! Предположим, что она смотрела фильм. Далее в этом случае наши пути не перекрещиваются: к моему приходу она уже ушла.

– Ваши домашние утверждают обратное. Они говорят, что лично вы проводили Аришу до калитки.

– Слушайте, товарищ капитан, – со слабым, но уже первым беспокойством заговорил Дроботов, – вы начинаете меня как-то медленно и упорно обволакивать. Не нравится мне это!

– Нравится – не нравится… Довольно легкомысленная, Виктор Сергеевич, у вас терминология. Пользуясь ею, скажу, однако: дальше вам совсем не понравится. Кстати, и мне. Мы с вами выявили сейчас первую странность, несоответствие, несовпадение ваших показаний и показаний родственников. Как все-таки вы можете объяснить это?

– Я сам бы дорого дал за объяснение, товарищ капитан.

– Подобного рода загадки решаются иногда просто, – сказал Емельянов. – Возможно, так будет и в вашем случае. Не станем над этим ломать сейчас голову, двинемся дальше, к другой загадке. Вы явились домой под хмельком, прослушали сводку погоды в программе «Время», легли спать. В первом часу ночи проснулись и поехали в степь, к чабану… – Емельянов заглянул в черновые записи, которые на допросах он всегда вел перед составлением официального протокола, назвал фамилию чабана и продолжал: – Конечно, в гости никому не запрещено выехать и глубокой ночью…

– Я отпускник, – пожал плечами Дроботов. – Сплю, сколько захочется и когда захочется. Проснулся, чувствую – не усну больше, собрался и поехал.

– Домашних, собираясь, не разбудили?

– Жена у меня чуткая. Сказал ей, к кому еду, успокоилась. Чабан – ее дальний родственник.

– Вы сказали жене, она матери. Виктор Сергеевич, возникает вторая загадка: почему они из вашей, казалось бы, обычной поездки к дальнему родственнику сделали тайну? Вам зачитать соответствующее место протокола?

– Не надо. Но я и этого не могу объяснить, – в голосе Дроботова Емельянов уловил неуверенность.

– Можете, – нажал он. – Это – можете, Виктор Сергеевич.

Дроботов молчал.

– Значит, не хотите. Дело ваше. Я уже могу взять себе на заметку, что в обычной поездке есть нечто необычное, о чем гражданин Дроботов предпочитает умолчать. Это – вторая загадка… Как вы добирались до чабана?

– На собственном мотоцикле.

– Мотоцикл стоит на вашем дворе с неисправным зажиганием. Вы уехали на грузовой машине. Фамилия шофера? Номер машины? Что вы грузили на нее глубокой ночью, при потушенных фарах? В ваших интересах, Виктор Сергеевич, ответить на мои вопросы правдиво, а иначе мы будем с вами присутствовать при рождении уже третьей по счету загадки. Не много ли их?

– Уверяю вас, – спокойно сказал Дроботов, – они не имеют никакого отношения к убийству Рудаевой.

– Не надо меня уверять, – сказал Емельянов. – Сидючи за этим столом, я много слышал уверений. Лучше дайте толковое разъяснение всем подозрительным фактам, потому что, не получив его, я вынужден предположить связь между убийством Рудаевой и вашей поездкой.

– А как вы это сделаете, желал бы я знать?

– Давайте вместе порассуждаем, Виктор Сергеевич. Каждый волен выехать из дому, когда ему заблагорассудится. Вы вздумали и поехали в гости глубокой ночью. Ну что ж… И против этого нечего возразить, если бы Рудаева была сейчас жива. Но она мертва. А как вы уехали? Поспешно, чего-то опасаясь. Чего именно? Почему ваши родственники сделали из поездки тайну, а вы пошли на прямую ложь, решив подсунуть следствию мотоцикл вместо грузовой машины? Вы по-прежнему не желаете отвечать?

– Нет.

– В таком случае мы приходим к тому, с чего начали: ваш поспешный и, подчеркиваю, тайный отъезд из дома связан с тем, чтобы спрятать труп, орудия и другие вещественные доказательства преступления.

– Да что же это такое! – возмутился Дроботов. – Поверьте, я не убивал эту старуху, не прятал топор под пальто. Нашли Раскольникова… Смех! Конечно, я не икона, кое в чем грешен… Но убить человека! Не говорю уже о том, что никакого смысла не было мне убивать тетку Аришу.

– Так… Вот мы, Виктор Сергеевич, и подошли с вами к мотиву преступления. В связи с этим настала самая пора поговорить о Семене Паузкине, вашем заместителе.

– Мне заместитель по штату не положен, колонна маленькая, – ворчливо уточнил Дроботов. – Паузкин – заведующий гаражом. Заменяет меня лишь во время отпуска.

– Кто такой Паузкин, очень хорошо знают мои коллеги из ОБХСС. У них заведено на него уголовное дело.

– Даже так? – осевшим голосом спросил Дроботов. – Вот это новость…

– Арест Паузкина и обыск в доме по санкции прокурора запланированы на завтра, то есть на понедельник, – продолжал Емельянов, словно не замечая теперь уже явного беспокойства Дроботова. – Но убийство Рудаевой ускорило события. Выяснилось, что в ночь после убийства Паузкин, так же как и вы, выехал в неизвестном направлении. И так же поспешно, тайно, словно чего-то опасаясь, Сегодня с утра мы пошли с обыском к вам и к нему. У него в подвале дома и хозяйственных пристройках нашли: четырнадцать новых скатов для грузовых автомашин, десять автомобильных камер, два электромотора и шесть аккумуляторов в заводской упаковке, тракторный двигатель-пускач, множество мелких, но крайне дефицитных запасных деталей.