Текст книги "Преследование (сборник)"

Автор книги: Юрий Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Глава десятая
Враги

Стадо косуль грациозными прыжками пересекло ленту шоссе.

Энергиль замер, резко погасив скорость, Сторна бросило вперед, на прозрачный щит панорамного обзора.

– Откуда они взялись?.. – чертыхнувшись, пробормотал Сторн.

Вглядевшись, он заметил далеко впереди еще стадо, покрупнее. Вдруг машина сотряслась от мощного удара. Сторн повернул голову и отшатнулся, встретив взгляд крохотных, налитых кровью, переполненных тупой яростью звериных глаз. Огромный кабан-секач атаковал энергиль, пытаясь поддеть приземистую машину своими массивными загнутыми клыками. Возможно, она казалась ему опасным противником и животное стремилось расправиться с ним, давая возможность сородичам, среди которых было немало полосатых, беспомощно повизгивающих поросят, пройти полосу твердой, пахнувшей резким, чужим запахом земли.

Сторн поспешно двинул машину вперед, озадаченный случившимся.

Еще несколько раз ему пришлось останавливаться, пропуская испуганных животных. Сторн не мог понять причины их массового панического перемещения. В лесу было безветрено, тихо. Ничто не предвещало ни наступления грозы, ни разрушительного дыхания лесного пожара.

Макс Сторн застал Глауха за не совсем обычным занятием. Биолог всматривался в огромную карту Сообщества на панорамном экране, смещал ее в стороны, увеличивая масштабы отдельных участков, и время от времени бросал тихие, отрывистые фразы в невидимое переговорное устройство.

– Здравствуй, отшельник! – весело проговорил Сторн. – Неужели собрался в путешествие? – кивнул на экран.

– Путешествовать буду не я, – сухо отозвавшись на приветствие, сказал Глаух. – Я только отыскиваю приемлемый вариант пути.

– А где же твоя свита? – осведомился Сторн.

– Почти все люди на озерах. Строят острова для зверей.

– Ожидаются лесные пожары? Я едва добрался сюда.

– Нечто вроде этого, – не сразу ответил Глаух. Он молча глядел на собеседника, не выказывая ни малейшего желания продолжать разговор, и Сторну стало неловко.

– В последнее время было много работы, – некстати произнес он. – Вот, решил отдохнуть пару дней здесь. Но ты, кажется, не рад?

– Я хочу попросить тебя, Макс, – словно не расслышав вопроса, сказал Глаух, – не приезжай сюда больше.

Сторн изумленно вскинул брови. Пережидая, пока растает в горле тяжелый ком, помолчал. Затем спросил:

– Могу я знать, почему?

– Здесь не самое подходящее место для таких, как ты, – нехотя отозвался Глаух. Чувствовалось, что разговор ему крайне неприятен.

– Для таких, как я? – переспросил Сторн. – Ах да, я же убийца. Не стоило тебе рассказывать…

– Дело не в этом, – покачал головой Глаух. – Вернее, не только в этом. Мы никогда не говорили с тобой серьезно о том, чем занимаемся, чего хотим от жизни. Наши отношения напоминали дружбу людей с завязан-гыми глазами. Такая дружба обречена.

– Значит, ты прознал о моей работе, – заключил Сторн. – От кого же?

– Разве это имеет значение?

– Наверное, имеет, если этого достаточно, чтобы похоронить нашу дружбу.

– Идем! – неожиданно предложил Глаух и поднялся. Сторн взглянул на биолога недоумевающе, но, удержавшись от вопроса, молча последовал за ним.

По тропинке, выложенной из неотшлифованных камней, они добрались к отдаленному коттеджу. Острый запах лекарств ударил в ноздри Сторну, едва он переступил порог. В подвешенной к потолку сетке посреди комнаты лежал человек, плотно, по самые глаза укутанный в стерильный медицинский кокон. Обильные пятна крови проступали на повязке. Человек был без сознания.

– Это Петер, мой ассистент, – сказал Глаух. – Когда он ненадолго пришел в себя, то рассказал, что его захватили ночью, с гравилета. Петера допрашивал блондин с розовыми глазами. Его очень интересовало, что за исследования мы ведем. Альбинос лично пытал Петера, переломал ему почти все кости. Типичный садист. Он не скрывал, что вы с ним хорошо знакомы. Это правда?

Сторн молчал, нервно покусывая губы. Они вышли из коттеджа.

– Многое можно оправдать или хотя бы объяснить, – проговорил Глаух. – Но когда люди начинают ломать друг другу кости – уже не до игры в слова. Ясно, кто свой, кто чужой.

– Он ответит за это!.. – сжал кулаки Сторн.

– Может, и ответит, – сказал Глаух. – Только не воображай, что к ответу его призовешь ты. Ты можешь ненавидеть его и все-таки будешь вынужден служить, конструировать свои машины, чтобы такие, как альбинос, получили возможность ломать кости десяткам и сотням. Не слишком достойная роль, но ты выбрал ее сам.

– Я не хочу, не могу быть твоим врагом! – выкрикнул Сторн.

– Но ты стал им, Макс. Стал давно, просто мы оба не понимали этого, или не хотели понять. Твоя новая профессия – сеять смерть. А мы здесь для того, чтобы сохранять жизнь, пусть это и звучит чересчур громко. Мы…

– Не стоит продолжать, – поднял руку Сторн. – Альбинос слишком настойчиво просил меня разузнать подробности о твоих изысканиях. Мне совсем не улыбается ко всему еще стать шпиком. И все же я никогда не поверю, что он решится пустить в ход моих роботов. Есть законы, запрещающие применение такого оружия, Служба безопасности цивилизаций, наконец…

– К сожалению, она не всесильна, – заметил Глаух. – А что касается законов… В мегалополисе немало таких, кто живет по своим собственным законам, и тебе это известно лучше, чем кому-либо другому. Среди них отыщутся люди, которые ради сохранения Территории рискнут поставить на кон не только собственную жизнь. Иногда мне кажется, что природа сыграла с нами злую шутку, наделив человека, единственного из всех существ в этой части Галактики, разумом. Драгоценный дар с двойным дном!.. – усмехнулся Глаух. – Разум сделал из нас людей, но он же способен и уничтожить человека, порождая все более совершенные орудия истребления. Вспомним историю: каждая новая бойня была страшнее предыдущей. Иногда мне кажется, что убаюканные долгим затишьем, мы разучились распознавать приближение войны, как распознают приближение урагана или эпидемии по неотвратимым и грозным симптомам.

– О каких симптомах ты говоришь? – спросил Сторн.

– Да хотя бы о тотальной обработке мозгов. Чаще всего именно она бывает прелюдией к войне. Разве ты не замечаешь, как целенаправленно пытаются вытравить из нас в последние годы все человеческое? Нейтрализовать разум, втиснуть в прокрустово ложе мысли и чувства. В мегалополисе уже почти не читают: видеопрограмма в считанные минуты познакомит любого с занимательным секс-боевиком, в котором фигурируют Ромео и Джульетта. Правда, он не заставит переживать, как Шекспир в подлиннике, но ведь говорят, что эмоции укорачивают жизнь.

В мегалополисе постепенно отвыкают думать: достаточно подойти к панели компьютера, и он подскажет, как действовать. Правда, подчинение машине незаметно превращает в безвольное существо, но ведь это устраивает и тех, кто делает машины, и тех, кто ими пользуется. В мегалополисе не нуждаются в общении с друзьями: их давно заменили десятки видеокассет – с ними не надо ничем делиться, ради них не требуется идти на жертвы. Правда, они не выручат в трудную минуту, но ведь расхожий девиз Территории «Выкручивайся сам как можешь!»

Нас пытаются заставить поклоняться одним и тем же идолам, навязывают стандарты в поступках и одежде, любви и еде. Из населения Сообщества упорно формируют стадо, готовое поверить в любую чушь, если на ней красуется привычный ярлык. Ты никогда не задумывался, во имя чего? – спросил Глаух. – Может быть, чтобы в один прекрасный день приказать этому покорному стаду: идите и убивайте!

– Ты чересчур сгущаешь краски в своих прогнозах, – после некоторого раздумья отозвался Сторн. – Не так уж все плохо в мегалополисе. По крайней мере, с моей точки зрения.

– Вот как? – внимательно взглянул на него Глаух.

– Да, я отношусь ко многому проще, чем ты, – бросил Сторн. – Я человек из плоти и крови, а не лесной философ. Беру свое, пока могу. Любой ценой. Пусть такие, как ты, считают это низостью, подлостью, преступлением. Все равно, так, как я, живут миллионы. Когда я нашел способ перекачивать энергию из одного мозга в другой, то едва не сошел с ума от радости. Я радовался не только открытию. А возможности исправить несправедливость судьбы, дающей одним немыслимо много и обирающей других. Мой выбор пал на Кирпатрика и Лэкмана по единственной причине – они были самыми высокооплачиваемыми специалистами Территории.

– Ты очень откровенен… напоследок, – заметил Глаух насмешливо.

– Во всяком случае не корчу из себя праведника, как некоторые, – парировал Сторн, ощущая, как теснит грудь прилив неистовой ярости. – Я знаю, чего хочу. А вот чего хочешь ты?

– Спасти этот мир! – просто ответил Глаух.

– Вот как! – коротко и зло рассмеялся Сторн. – Всего-то-навсего… А каким образом? Может быть, с помощью этих тварей, которых вы здесь боготворите?

Его взгляд натолкнулся на лесного муравья, деловито взбиравшегося по отвесной стене. Он занес руку, чтобы одним щелчком расплющить насекомое. Неожиданно Сторн вскрикнул и отдернул руку, ему показалось что ее пронзило током. Сторн с изумлением уставился на муравья, который, замерев в угрожающей позе, настороженно шевелил усиками-антеннами.

– Чертовщина какая-то!.. – пробормотал Сторн.

– Никакой чертовщины, – сказал Глаух, внимательно наблюдавший за сценой. – Насекомые пытаются приспособиться к этой жизни, только и всего. Кузнечики научились поглощать разную дрянь, которой пропитана трава по обочинам шоссе, и защищать себя ядом, добываемым из нее. Пауки пожирают пластик и ткут сеть, которую не порвет даже ураганный ветер. Термиты тащат в свои гнезда металл и укрываются им, как броней. Они свыкаются с тем, что несет цивилизация, а вернее, с отсутствием того, что она отнимает. Разве плохо, если мы поможем обрести братьям нашим меньшим некоторые свойства чуть раньше, чем об этом позаботится природа? Мир жесток, а они часто беззащитны. Беззащитны, хотя и могут стать опасным оружием.

– Оружием? – переспросил Сторн.

– Не уступающим по силе твоим механическим убийцам. Пусть до времени оно неприметно, это оружие: ползает, роет норы, растит детенышей. Но уверяю, Макс, ты не подозреваешь и о сотой доле возможностей, таящихся в крохотных существах, населяющих каждую пядь пространства. Я сумел заглянуть в этот мир – он так же бесконечен и прекрасен, как наш. В нем дремлют беспредельные силы… Кто знает, – проговорил Глаух задумчиво, – может быть, под хитиновой оболочкой неприметного муравья скрывается нечто, способное изменить жизнь человека, этого неразумного скептика, который ищет чудеса в чужом и холодном мраке космоса, и не замечает вселенных у себя под ногами.

Какое-то время они молчали.

– Наверное, ты великий биолог, Михай, – произнес тихо Сторн. – Не мне судить. Но и великие не застрахованы от заблуждений. Возможно, с помощью твоих букашек и можно помешать построить в лесу какой-нибудь лагерь. Но наивно полагать, будто их хватит на большее. Еще никто не спасал мир таким способом.

– Каждый выбирает ношу по своим плечам, – откликнулся Глаух. – Других способов я просто не знаю. Мне не впервые выслушивать сомнения. Что ж, меньше всего я заинтересован, чтобы нас считали реальной силой.

Его странно неподвижный взгляд остановился на лице Сторна.

– Почему ты так смотришь? Ты не имеешь права осуждать меня! – крикнул Сторн. – Никто не имеет права меня осуждать. Потому что никто не проходил через то, через что прошел я. Да, я стал идеальным конструктором. Иногда кажется, что мой череп трещит под напором распирающих его идей. Да, у меня, наконец, появились деньги, большие деньги. Я могу позволить себе такое, о чем не смел раньше и мечтать. Но боже мой, если бы ты знал, какой страшной ценой я расплачиваюсь за все это!..

– О какой расплате ты говоришь?

– Не о той, что предусмотрена сводом законов, – горько усмехнулся Сторн. Его полусогнутые дрожащие пальцы впились в виски:

– О той, что здесь. Я не имею в виду совесть – это понятие не для таких, как Макс Сторн. Чужой разум – тяжкая ноша, поверь…

В запавших глазах Сторна сквозила такая боль, что Глаух невольно отвел взгляд.

– Настолько тяжкая, – лихорадочно продолжал тот, – что я иногда сомневаюсь, сумею ли ее вынести. Во мне, там, внутри, словно кричат, не переставая, три голоса. Бьют, как тяжелые колокола, три сердца. Меня взвинчивает ток чужих мыслей, чужие и противоречивые желания рвут меня на части, мне снятся чужие сны. Иногда я ощущаю себя всесильным и хочу кричать от восторга, подчас – таким старым и беспомощным, что впору выть и кататься по полу. Я ловлю себя на том, что твержу молитвы, которых никогда не заучивал, вспоминаю о детстве, которого никогда не было. Ты не представляешь, как это страшно и больно: погружаться в чужое детство…

– Я боюсь себя, Михай! – похожий на стон придушенный крик вырвался из его горла, – потому что я – уже не совсем я. Мне часто хочется сломя голову бежать от самого себя, забыться, уйти во что-то, будь то работа или самая непотребная оргия. Но то лишь временное лекарство. Все возвращается на круги своя. И оживает память – своя и чужая, своя и чужая тоска…

Он умолк, бессильно запрокинув голову.

На мгновение Глаух ощутил острый укол жалости к этому поникшему, сломленному человеку. Его ладонь была готова опуститься привычным жестом на плечо Сторна, но тихий стон, донесшийся из коттеджа, где лежал Петер, заставил Глауха отдернуть руку как от огня.

Глава одиннадцатая
Сергей Градов: игра по правилам и без правил

Мы беседуем с сотрудником СБЦ, устроившись под затененной сенью прозрачного полукруглого колпака из тонированного пластика. Располагаясь друг над другом концентрическими кругами, колпаки придают гигантскому сооружению вид кратера, усеянного изнутри радужными пузырями. Пузыри – достаточно вместительные кабины для зрителей. И вполне надежная защита, если учесть некоторые особенности предстоящей игры. Впрочем, то, свидетелями чему мы вскоре станем, игрой можно назвать лишь с большой натяжкой. Это зрелище носит официальное название «Удар провидения», но большинство жителей мегалополиса именуют его попросту «липучкой». Однажды я имел счастье лицезреть это действо, пользующееся на Территории огромной популярностью. Ничего, кроме раздражения, оно не вызвало. Но о вкусах не спорят, тем более, если некоторые из них уже перешли в разряд правил хорошего тона. Отчасти последним обстоятельством, отчасти тем, что здесь идеальное место для конспиративных встреч, обязаны мы с коллегой сомнительному удовольствию наблюдать финал сезона. Игра еще не началась, но шум вокруг такой, что даже в своем пластиковом убежище мы вынуждены толковать громче обычного.

– Как и предполагалось, прибывшие на Интер за грузом считали, что имеют дело с обычными невинными конструкциями, – сообщает коллега. – Кстати, для полноты информации: на полигоне параллельно было обнаружено несколько систем, рассчитанных на уничтожение живой силы и техники. Естественно, мы прошли по всей цепочке и попытались выяснить, кто же непосредственно занимается изготовлением роботов. Кое-что удалось узнать…

Рев тысяч зрителей прерывает разговор, возвещая о появлении игроков. Они выбегают на арену-многогранник, занимая места в своих углах. Снаряжены игроки довольно основательно и напоминают средневековых рыцарей в полном боевом облачении. Отличить их друг от друга можно лишь по огромным, во всю спину, оранжевым номерам..

Широкие полосы из светлого металла, окаймляющие по периметру арену, сдвигаются под мелодичный перезвон, открывая взгляду округлые верхушки утопленных в стартовые шахты снарядов в яркой эластичной упаковке.

– Все нити ведут к фирме «Глобус», – продолжает собеседник, вынужденный наклониться к самому моему уху. – Она специализируется на изготовлении саморегулирующихся охранных систем для объектов особой важности. «Глобус» взял на себя основную часть производства, включая сборку. «Начинку», в том числе блоки вооружения, поставляют концерны «Фламинго» и «Зодиак». Обрати внимание, – замечает он. – «Зодиак» – концерн фармацевтический. Есть основания предполагать, что, кроме лекарств, он изготовляет и высокотоксичные препараты. То, что когда-то именовали химическим оружием, но, разумеется, в гораздо более эффективной модификации. Считалось, что Земля навсегда избавилась от этой гадости несколько столетий назад. Очевидно, преждевременно.

…Новый взрыв рева. На арене появляется номер семнадцатый – уникум по прозвищу Счастливчик Гарри, принявший участие в десяти последних финалах и еще ни разу не угодивший под «липучку».

Снаряды приходят в движение и медленно взмывают вверх по наклонной. В сущности, это обыкновенные баллоны с жидкостью. Правда, жидкость не совсем безобидная. Игроки замирают на своих площадках, готовые каждую секунду ринуться вперед. Большинство из них – высокие, крепко скроенные парни, поднаторевшие в рукопашной. «Удар провидения» допускает практически любые приемы, но судьи у специальных мониторов обязаны следить, чтобы игроки не калечили друг друга. Впрочем, быстротечные коллизии игры часто опережают реакцию судей.

Над полем разливается характерная, прерывистая трель сигнала. В разных местах вспыхивают подсвеченные изнутри цветные пятна. Занявшему место на светящейся площадке не страшна «липучка» – его в самый последний миг укроет щит из уплотненного воздуха. Однако площадка крохотна и рассчитана всего лишь на одного игрока. В этом вся соль: людей куда больше, чем безопасных секторов. У игроков три минуты, чтобы добыть себе место на заветном пятачке, – ровно столько проходит от старта до взрыва снарядов с «липучкой». Сигнальная трель бросает людей вперед, и с первых же мгновений они из кожи вон лезут, чтобы не дать соперникам добраться к цели. Завязываются первые потасовки. Новоявленные гладиаторы дерутся в одиночку и группами, с молчаливой и привычной сосредоточенностью.

Волны подбадривающих, разочарованных, восхищенных возгласов дробятся на бесчисленные эхо внутри усеянного прозрачными кабинами кратера. Это только начало, своеобразная разминка для голосовых связок и нервов опытных наблюдателей, главное – впереди. И зрители, и игроки бросают взгляды на огромные табло, где скачут цифры, отмеряющие секунды перед взрывом…

– А теперь – главное. Ты слышал о «Новых самаритянах»?

– Кажется, благотворительная организация. Это название довольно часто мелькает в рекламных сюжетах.

– Не сомневаюсь. «Новые самаритяне» не жалеют средств, а их достаточно, чтобы обеспечить себе надежную, солидную репутацию. Они настолько превосходят другие организации в обороте капитала, что без особых усилий монополизировали право на опеку несчастных малюток. Добротворцы с деловой хваткой. Как правило, их интересуют сироты, дети из малосостоятельных, попросту – нищих семей. Таких на Территории хватает. «Самаритяне» закупают их у родителей по достаточно высокой цене. Ясно, что они были бы поэкономней, если бы не рассчитывали на солидную прибыль.

– Но не могут же они скрывать свои истинные цели при таком размахе дела.

– Да цели якобы самые обычные, – со вздохом отзывается собеседник. – «Новые самаритяне» обязуются содержать ребенка до совершеннолетия за свой счет, обеспечивают его всем необходимым – питанием, одеждой, берут на себя обучение и медицинское обеспечение. Не организация, а прямо находка для Сообщества.

– Допустим. Но какое это имеет отношение к роботам-убийцам?

– Сейчас поймешь, – обещает коллега.

…Под восхищенные вопли зрителей снаряды-емкости взрываются с раскатистым фейерверковым треском. Побоище на поле достигает апофеоза. Современные латы гладиаторов трещат под ударами мощных кулаков. Успевшие пробиться на светящиеся островки защищаются с исступленной яростью. Но вот над их головами вспыхивают радужные переливы воздушной брони. Дело сделано. Потоки черной, похожей на вязкую грязь, неимоверно липкой жидкости обрушиваются с небес. Они валят с ног неудачников, те барахтаются в тягучей жиже, как мухи, попавшие в сироп. Клейкая масса соединяет людей в жалкие и комичные связки. Под прозрачными колпаками – улюлюканье, рукоплескания, хохот. Над ареной звучат номера тех, кто продолжает игру. Неудачников, облепленных с ног до головы грязью, поднимают и уводят, а некоторых и уносят с поля под звуки бравурного марша. Через несколько минут с помощью специальных устройств арену очистят и начнется второй тайм. В сущности, условия этой игры просты до примитивизма. Но я давно заметил, что именно нехитрые игры притягивают, вводят в азарт жителей Территории, особенно если при этом ломаются ребра и сворачиваются челюсти. Может быть, все дело в несложных законах психологии: человеку приятно сознавать, что кому-то сейчас гораздо хуже, чем ему. А себя самого он вольно или невольно всегда отождествляет с победителем.

– …Так вот, – произносит коллега, бросив брезгливый взгляд на тяжелые черные капли, застывшие на прозрачном пластике кабины, – основателями и фактическими владельцами «Новых самаритян» являются уже знакомые тебе фирмы: «Глобус», «Фламинго», «Зодиак».

– Чудовищно! – вырывается у меня. – Дети нужны им для того…

– Чтобы делать из них солдат, – заканчивает фразу собеседник. – Ты верно понял. У «Новых самаритян» железная дисциплина и муштра. Никто толком не знает, какие идеи они вколачивают в головы своим воспитанникам, но догадаться нетрудно. Родители, свидание с которыми разрешено раз в полгода, могут видеться с ними лишь в присутствии наставников, военная выправка которых красноречивее любых характеристик. Дети имеют право отвечать лишь на общие вопросы. Они и отвечают– стандартными, заученными, как молитвы, фразами.

– И мы будем мириться с тем, что эти чертовы добротворцы уродуют детей?

– Мы узнали об этом недавно. Не горячись. Все не так просто. Еще ни один из воспитанников «Новых самаритян» не жаловался на плохое обращение или неудовлетворительные условия. Не забывай, это – Территория. Сообщество не в состоянии прокормить, одеть, дать занятие такой прорве нищих. А «Самаритяне» – кормят, одевают, гарантируют работу.

– Работу?

– Да, как правило на предприятиях все тех же фирм.

«Самаритяне» готовят людей особого склада: отлично подготовленных физически, умеющих без лишних слов повиноваться любому приказу. И, что немаловажно, хорошо сознающих, кому они обязаны жизненными благами. Планетарные законы запрещают иметь армию на Территории. Но это армия – тайная, многочисленная и опасная, если ее вооружить. Для тебя, наверное, будет нелишним узнать: благотворительная суперорганизация «Новые самаритяне» основана в год, когда Изгоя вернули на Территорию. Возможно, это простое совпадение, но я лично в такие совпадения не верю.

– Я тоже. На что он рассчитывает? Что за время его заточения мир сделался добрее и беспечнее? Настолько беспечнее, что позволит эксперименты с историей.

– Не исключено. Полагаю, Изгой не проходил курса общественных наук, – с иронией замечает собеседник. – А если и проходил, то не по принятой у нас программе. Таким, как он, наплевать на историю и объективные законы развития. Они признают лишь те законы, которые их устраивают, а если таковых не имеется, то устанавливают свои собственные. Старик желает по-своему перекроить мир, эта идея намертво въелась в его мозг, Изгой не откажется от нее, покуда жив. А ведь он не первый, – задумчиво произносит сотрудник СБЦ, – и до Изгоя не один расшибал в кровь лоб о несбыточность своих безумных порывов. Странная штука, – усмехается он, – мы давно научились побеждать все недуги, которые могут угрожать жизни. А между тем какой-то загадочный вирус кочует из века в век, заражая людей страшнейшей из болезней – жаждой властвовать над себе подобными, и ничего с ним не поделать. И каждый новый кандидат в диктаторы находит этой дикой жажде свое оправдание.

Я с интересом гляжу на собеседника. Впервые за время разговора он позволил себе несколько отвлеченные рассуждения. Любопытно было бы неспешно, на досуге продолжить беседу с этим человеком, наверняка обладающим живым, острым умом. Увы, неспешная беседа на досуге – немыслимая роскошь, которую мы позволим себе не скоро. Как и не скоро появится возможность вглядеться попристальней друг в друга, чтобы понять и оценить по-настоящему то, что скрыто под уставным стандартом профессионального лика, непроницаемым панцирем наших инкогнито.

– К сожалению, они находят не только оправдания, – говорю я. – Но и одаренных помощников.

– Ты о Сторне?

– Да.

– Какой ученый мог бы из него выйти!.. Сторн – классический образец того, во что способна превращать людей Территория, – с сожалением произносит коллега. – Юридический отдел СБЦ передал все данные о нем в Планетарный Совет. Думаю, однако, что суд над Сторном не состоится.

– Почему?

– Иногда жизнь сама расставляет все точки над «и», – отвечает собеседник. – Сторну придется расплачиваться за свой страшный эксперимент с Кирпатриком и Лэкманом ценой гораздо более высокой, нежели он предполагает. Дело в том, что профессор Лэкман страдал неизлечимой болезнью мозга, незадолго до роковых событий его даже посещали галлюцинации. Какая месть судьбы: похищая чужой мозг, Сторн тем самым подписывал себе смертный приговор.

– Не месть, скорее, справедливость, – говорю я.

– Пусть так, – соглашается коллега. – Сторн – фигура достаточно однозначная. А вот что касается Глауха… Твой визит к нему…

– Был ошибкой, – завершаю я. – Не следовало туда соваться без предварительной подготовки.

– Твой визит к нему, – терпеливо продолжает собеседник, – помог определить существенную деталь: Глаух и Сторн – не из одной команды. Но что задумал Глаух? Этот человек отлично знает, чего хочет и умело конспирирует свои действия. Настолько умело, что эксперты не дают определенного ответа, кто он: друг или враг. Будем надеяться, этот ответ последует не слишком поздно.

…Крики болельщиков возвещают о начале второго тайма. Теперь на арене всего с десяток участников. Они ждут сигнала, стараясь не глядеть друг на друга. Сейчас снаряды снова взмоют ввысь и на поле обозначатся три светящихся пятна: чем меньше игроков, тем меньше безопасных секторов.

Баллоны взлетают вверх и под неистовый рев публики начинается новая потасовка. Мне на глаза попадается Счастливчик Гарри. Номер семнадцатый бежит рядом с кромкой, расчетливо огибая группы дерущихся, но стараясь при этом не слишком отдаляться от намеченной площадки. Знакомый треск разрывов над головой, – и Гарри, словно подброшенный пружиной, кидается к сектору, занятому каким-то кряжистым великаном. Номер семнадцатый прыгает ногами вперед и сбивает гиганта. Тот, не успев понять, в чем дело, растерянно вращая глазами, вылетает прямо под грязевой поток. Клейкая масса пеленает его по рукам и ногам. Успевший благополучно приземлиться в светящемся секторе, Гарри со снисходительной улыбкой выслушивает извергаемые бессильным противником проклятия. Счастливчик Гарри и еще несколько асов будут оспаривать в последнем тайме всего один сектор.

– …«Новые самаритяне» владеют обширным участком леса к юго-западу от мегалополиса, – сообщает коллега. – Охраняется он усерднее, чем рубежи Территории. По данным спутников, в этом районе в течение последней недели перемещаются значительные группы людей. Твоя задача – выяснить, что там происходит. По мнению экспертов СБЦ, возможна отработка реальных военных действий. Ты, конечно, знаешь, что законы Планетарного Совета разрешают Территории применять оружие и создавать военизированные отряды лишь в исключительных случаях – для нейтрализации особо опасных террористических групп и конфликтов, способных привести к возникновению гражданской войны.

Я киваю головой.

– Не исключено, что Изгой попытается развязать себе руки именно таким способом: спровоцировав взрывоопасные массовые волнения. Конечно, мы могли бы обратиться к руководству Территории с официальным запросом, но…

Собеседник выразительно щёлкает пальцами:

– Изгой может уйти. Исчезнуть, затаиться, упрятав когти. А мы обязаны их вырвать. Раз и навсегда. К тому же, шанса поймать с поличным всю эту свору, замаскированную под крышей «Новых самаритян», может уже не представиться. Они найдут способ ликвидировать улики и ни за что не допустят скандала. Эти люди не хуже нас с тобой знают: огласка поставит под вопрос само существование Территории.

– Понимаю, – говорю я.

– И еще одна деталь. В последние дни к нам просачиваются разрозненные сведения о некой операции «Ретро» по захвату власти в Сообществе. Никто толком ничего не знает, а слухи в определенных кругах циркулируют…

– Слухи имеют свойство иногда подтверждаться, – замечаю я. – Если эта операция как-то связана с Изгоем, то название ее вполне оправдано. Старик действует, используя давно забытые и потому неожиданные приемы. Чего стоит этот трюк с двойником. А создание тайной армии, химическое оружие, наконец, – все это попахивает нафталином, как говаривали в старину. Изгой словно задался целью воспроизвести криминальные ситуации из прошлых столетий. Ситуации в стиле ретро. Зачем? Ведь в его распоряжении совершенные методы уничтожения.

– Ну, положим, он от этих методов не отказывается, – отвечает коллега. – Вспомни хотя бы случай с Крамером. А насчет ретро… Может быть, это сокровенная мечта старика, – высказывает предположение собеседник, – нанести первый разящий удар именно древним оружием. Добиться с его помощью того, чему не позволили осуществиться несколько веков назад. Возможно, видится Изгою в этом некая символика…

– Смыть свежей кровью прах бесславия с заржавленного меча, – насмешливо говорю я. – Кровью потомков тех, кто не дал когда-то опуститься этому мечу на свою голову.

– Нечто в этом роде, – не принимает ироничного тона коллега. – И это не смешно. Это страшно. Кровь-то ему нужна наша. Таких, как мы.

– Смешно то, что он надеется, – отзываюсь я. – И добавляю: – Мне понадобится кое-какая аппаратура.

– Ты ее получишь.

– И гравилет.

– С ним посложнее. Кстати, над тем участком почти не появляются гравилеты. Даже полицейские. Только машины «Новых самаритян».

– Но ведь полицейский гравилет может оказаться там случайно, – возражаю я. – Сбиться с курса, выполнять специальное задание, да мало ли…

– Рискованно! – после короткого раздумья качает головой коллега. – Но если нет иного способа…

– Я попробую раздобыть полицейский гравилет с помощью Элен Кроули. Ее брат – старший инспектор центрального района. Не думаю, – замечаю, уловив тревогу в глазах коллеги, – что Виктор Кроули способен донести на меня. Он слишком любит сестру, а мы с ней – в одной упряжке.

– Братские чувства – это неплохо, – роняет собеседник. – Но для гарантии нужно бы приплюсовать к ним кое-что посущественнее. Деньги на Территории все еще в цене. Впрочем, поступай как знаешь. До сих пор тебе везло. Возможно, повезет и на сей раз.