Текст книги "Толстый мальчишка Глеб"

Автор книги: Юрий Третьяков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

А вот и сам Братец Кролик пробирается. Увидев учительницу, он не решился подойти, а поздоровался издали и стал прогуливаться в сторонке, насторожив свои кроличьи уши.

– А ты, мальчик, здесь живешь? – опросила Галин Петровна Глеба.

– Это Глеб, он недавно приехал из Сибири погостить! – ответила за него Николашка, так что Глебу оставалось только кивать. – Он мальчик хороший, но уже начал портиться! Мишаня его всему научает, и еще есть один тут такой – Гусь, это ужас что такое, какой-то прямо балда! На других улицах мальчишки как мальчишки, а эти совсем пораспустились, одичали, прямо не знаем, что с ними делать…

У Мишани так и чесались руки влепить ей хорошего леща: все-то она знает, до всего ей дело…

Зато Глеб приободрился: еще больше выпятил толстую грудь и вздернул бровь, рассчитывая тем самым придать себе дополнительную красоту и загадочность. Но Николашка отвернулась и прыснула в кулак.

– Нехорошо, Мишаня, птиц убивать, – сказала Галин Петровна.

– А кто их убивает…

– Вы! – выпалила Николашка.

– А ты видала? Ты сперва увидь, а потом говори! Я в кого стрелял? Я в воробьев стрелял! А в воробьев можно: приносят вред!

Ни с того ни с сего Николашка пожаловалась:

– А у меня гусеницы всю розу объели! Ничего не помогает, прямо не знаю, что и делать!..

Глеб открыл рот, хотел что-то сказать, но не сказал – не решился.

– Ты ошибаешься, – заметила Мишане Галин Петровна. – Скажи, какой, по-твоему, воробьи вред приносят?..

– Клюют вишни… раз! – начал загибать пальцы Мишаня.

– Раз! Еще что?

– Ну… Например… У кур воруют корм – два!

– Так. Еще?

Третье преступление воробьев Мишаня вспоминал долго:

– В скворчиные дома залезают!

– Насчет скворцов – неверно! – вмешался издали Братец Кролик. – Слабо воробью со скворцом сладить! Скворец, он, как из Африки к себе домой явится, первым делом воробья оттудова – по шеям! Уцепит своим носищем за шиворот – и на выброс! Тот так и полетит кверху тормашками!..

Он разгорячился, подошел и начал рассуждать:

– Я сначала об воробьях сам так заблуждался, но мне один друг, аспирант, на профессора учится, все досконально про них рассказал, теперь вижу: не только они ничуть не вредные, но даже полезные ужасно!..

– Вот что, ребята, – сказала Галин Петровна. – Сейчас нам некогда, а вы лучше приходите на пост коммунистического воспитания, там обо всем поговорим подробно. Знаете, где он?

– Знаем…

– Придете?

Мишаня обеспокоился:

– А почему нам приходить? Это нам только? Мы ничего такого не делали…

– Не только вам, там ребят много: с Садовой, с Крестьянской, с Полевой…

– К нам это ничего не относится… – упирался Мишаня. – Это город, их касается, а мы сами по себе…

– Ты знаешь Гену Козлова, Юрика Марчукова, Колю Никульшина?

– И Козла знаю, и Чука, и Куропатку… – пренебрежительно махнул рукой Мишаня. – Это что за ребята… так… Мы их не признаем!.. Мы вообще ни Садовую, ни Полевую не признаем!.. Крестьянскую тоже не признаем!..

– И хорошенько им отвешиваем, если на нашу Гусиновку забредут! – весело добавил Братец. Кролик.

– Ох, Галин Петровна! – ужаснулась Николашка. – Какие же они дикие, ну до чего одичалые эти мальчишки!..

– Вы придете ко мне, – сказала Галин Петровна. – Это я вас приглашаю. Договорились?

– Договорились… – нехотя согласился Мишаня, не желая обидеть хорошую учительницу.

– Вот с Ниной договоритесь, когда приходить, вы же ее знаете?..

– А то не знаем…

– Галин Петровна, велите Мишане камушки высыпать! – вспомнила Николашка.

– Высыпем камушки, Мишаня?

– Могу…

Мишаня вывернул карманы, и замечательные камушки посыпались на траву.

– Я их лучше с собой возьму, – Николашка присела и начала складывать камушки в носовой платок. – А то они потом опять их соберут, они знаете какие хитрые!..

Братец Кролик с целью навредить заготовке воробьев кинулся ей помогать с таким усердием, что ни одного завалящего камушка не проглядел:

– Вон еще! Видишь, под листом спрятался? Во-он куда один закатился!..

Потом он притворился, будто вспомнил про какое-то срочное дело, и убежал.

– Ну как? – спросил Мишаня Глеба, когда учительница с Николашкой ушли. – Разглядел?

– Хорошая… – одобрил Николашку Глеб. – С тунгуской, конечно, не сравнить, и Роза красивее… Все-таки ты меня обмошенничал…

– Что ты об одном и том же! – вспылил Мишаня. – Обменялись, и дело с концом! Не будем же мы обратно размениваться, раз письма уже послали? Не все равно тебе?

– Да я ничего… Пускай… – смутился Глеб. – Она девочка хорошая, сразу видно – умная: слыхал, что она про меня сказала? Это, говорит, мальчик хороший… Значит, я ей здорово понравился! Она где живет?

– А тебе зачем? Зайти, что ли, хочешь? Он тебе, Тараканыч, зайдет! Она ему внучка…

– Нет, заходить я не люблю… Что в этом хорошего? Зайти и дурак сумеет… Надо что-нибудь другое придумать. С тунгусками, например, рассказать, как все получилось?..

– Давай!

– Идем мы однажды с братом Русланом по тайге… Ружья с нами, конечно, ножи такие громадные… В ножнах, а ручка из оленьего рога… Как дашь, так насквозь! Вот Руслан и говорит: моя думай, где-то волки кричи. Я отвечаю: надо ходи посмотри… А в кустах: у-у-у… Я говорю: скорей надо ходи! Побежали туда, смо-отрим… – глаза Глеба широко раскрылись, он даже содрогнулся, – шесть волков! Да что я, больше: множество! Обсели вокруг чума, это такой шалаш из березовой коры, и воют… Мы – бах! бах! бах! Один – кувырь! Другой – тоже кувырь! Остальные – в кусты. И еще одного брат Руслан ножом заколол, тот на него кинулся… И выходят из шалаша две тунгуски, в одеждах, расшитых бисером, косы до пяток, и говорят по-тунгусски: мы вас мало-мало видели, только подойти стеснялись… Заходим к ним, там все увешано ружьями, рогатинами разными… Угостили нас медвежатиной…

– А чего ж они сами в волков не стреляли? – спросил Мишаня.

Глеб подумал и сказал:

– Да у них боеприпасов не было…

– А убитых волков куда дели?

– А куда их? Сняли шкурки, им отдали… Зачем они нам?..

Мишаня не знал, что и думать: похоже, врет, а может, и не врет… Почему бы и не случиться такому? В тайге всякие случаи происходить могут, на то она и тайга зовется!.. Да доведись самому Мишане попасть в тайгу с настоящим-то ружьем, разве он растеряется: бах – кувырь! бах– кувырь!.. И не три, а все шесть волков валялись бы у него кверху лапами!..

Только уж шкурки он никаким тунгускам не отдаст, будь они хоть раскрасавицы! Пускай сами себе убивают, если нужно. Шкурки он сдаст в «Союзпушнину», а еще лучше – себе возьмет. Из одной сошьет себе волчье пальто, как у аспиранта, чтоб всем показывать; из другой набьет чучело, чтоб, как живое, стояло дома и все просились посмотреть; из третьей… тоже можно набить чучело, чтоб стояло в школе с надписью, где и кем убит этот волк, и все завидовали…

– Вы б хоть одного себе оставили… – недовольно заметил он Глебу.

– Не догадались, – согласился Глеб. – В следующий раз обязательно оставим… Одну я тебе привезу. Привозить?

– Ладно, – сказал Мишаня.

– А у меня есть мешок спальный, медвежий, и хватит с меня… Давай будем в этом мешке у тебя под крыльцом спать? Меня отпустят, а тебе разрешат?

– Не знаю, надо у отца спросить… Боюсь, скажет: спите дома… А кому охота спать дома, если можно под крыльцом? А как же с воробьями быть? – спохватился Мншаня.

– Пусть… – сказал Глеб. – Пусть летают… Я их все равно есть не стану – избаловался в Сибири. Мы там все глухарей ели да рябчиков… С воробьями не сравнить…

– Какие же они по вкусу?

Глеб подумал.

– Смолой пахнут… Откусишь кусок, так во рту и запахнет смолой, будто ты сосновую ветку жуешь!..

– Да-а… – с завистью вздохнул Мишаня. – Глухари, конечно, вкусные… Но воробьи, они чем хороши? Интересно поглядеть, как Братец Кролик первого воробья примется есть… согласно книге! Вот я об чем толкую!..

Но тут солнце закрылось тучей, потемнело, подуло прохладой, и по крышам, по траве, по листве деревьев, по дорожной пыли захлопали, застучали крупные дождевые капли. Сначала редкие, потом все чаще и чаще… Опрометью побежали куры в подворотни, с испуганным видом промчался Колюнька, воробьи попрятались, и Мишаня с Глебом тоже побежали прятаться под крыльцо.

Там, увертываясь от грязных струек, протекавших сквозь щели, они шепотом обсудили много всяких вещей…

А как дождь кончился, побежали по мокрой траве проведать маленьких мельничков в их открытом гнезде. Оказалось, что от дождя они ничуть не пострадали и чувствовали себя прекрасно. Наверное, большие мельнички загораживали своих детей от дождевых капель. Да они и сами начали обрастать перьями, пока еще не пушистыми, а похожими на щепочки. У них поблескивали черненькие глазки, и они уже умели вертеть головами на окрепших шейках. Самое удивительное, что за каких-то три дня они успели вырасти не меньше чем в три раза. Это сколько же пришлось им съесть крошечных мошек и комариков?

Вечером, когда отец после обеда залег с книгой на диван, Мишаня приступил к переговорам:

– Пап, можно мы с Глебом будем спать под крыльцом?..

– Это зачем такое? – глянул поверх книжки отец.

– А так. Жарко, даже душно в комнате… А там мы будем в спальном мешке! У Глеба есть… А то зачем же эти мешки делают, чтоб напрасно им быть? Он ведь медвежий!

– Медвежий? Ну раз медвежий – спите… А поместитесь вы вдвоем-то? Значит, хочете наподобие туземцев?..

Мишаня кивнул.

– А мешок всамделе медвежий?

– А как же!

– Ну, валяйте… – и отец перелистнул страничку.

Зато мать была другого мнения:

– Чево-о? Эт с какой же такой стати вы под порогом будете валяться? Аль вы собаки бездомные, крыши у вас нету?

– Папа разрешил! Говорит: валяйте…

– Эт как эт такое разрешил? Эт что такое «валяйте»? А меня кто спрашивал? Ну-ка, где он? Оте-ец, а отец!

Но отец рассердился, что ему никак не дают дочитать до того места, где, судя по картинке, смелый охотник должен либо утонуть в болоте, либо угодить в пасть крокодила, подползавшего сзади.

– Нехай спят! Подумаешь, дело какое важное! Тут приходишь с работы весь как собака уставший и покоя не имеешь, потому что ты взяла привычку из всякого пустяка заводиться и тарарам в доме устраивать! Я пацаненком где только не спал!..

– Мало что! То в деревне, да когда еще было! А тут небось город…

Увидев в дверях голову Мишани, с беспокойством наблюдавшего за переговорами, отец незаметно ему подмигнул и громко сказал:

– Они теперь будут как Морис-мустангер! Только не хватает у них ружья такого длинного – карабина…

– Э-эх, чумовые! – постучала себе по лбу пальцем мать. – Вон у них что на уме: карабин! Уж ты от этих книжек, гляжу, совсем спятил, голову забил и сам стал хуже Мишани…

– Ладно, – сказал отец. – Оно и тебе не мешало б…

– Где уж мне до вас, грамотных таких, равняться: карабин да чертин!.. А ты чего выглядываешь? Рад? Смотри вот только наделай мне там пожару!

– У нас и печки нет! – весело откликнулся Мишаня. Таким образом, этот день прошел хорошо. Особенно для воробьев. А также для Братца Кролика.

КАК ГЛЕБ УЧАСТВОВАЛ В НОЧНОМ РАЗБОЕ

А знаете ли вы гусиновскую ночь?

Огромнейшая желтая луна (во всех других местах она гораздо меньше и подвешена выше) повисла на своем любимом месте – над самыми гусиновскими садами и огородами, чтобы получше их осветить на пользу овощам и фруктам: выйдешь утром, а они уже подросли очень заметно!

При ее свете тени от домов, деревьев и плетней сделались черными и таинственными, а кошки скользили из тени в тень бесшумно, как дикие.

Вся Гусиновка спит, только кое-где в окнах еще виднеются огни, а на лавочках и завалинках ведутся тихие разговоры.

Спят на насестах куры, в сараюшках жуют и вздыхают добрые гусиновские коровы.

Сопит в своем закутке страшная свинья тетки Федотьевны.

Спят, сбившись в теплый комок, маленькие мельнички, которым нечего бояться Мишани и Глеба.

При лунном свете шлепают между сырыми грядками жабы, вылавливая всех вредных для гусиновских огородов червячков и букашек.

Не спят честные гусиновские собаки и уже начали свою ночную перекличку, да от двора Братца Кролика слышны звуки балалайки, на которой учится играть выспавшийся за день аспирант.

Мишанин отец выбрался на завалинку подышать ночной прохладой и рассказать Ивану Тараканычу дальнейшие похождения майнридовских героев:

– А нагайка у этого плантатора была сплетена из буйволовой кожи, соображаете?

– Обыкновенный деспотизм сатрапа… – равнодушно соглашался Иван Тараканыч. – Вот и штабс-капитан Минутко кулачную расправу проявлял в широких размерах. Для меня лично он изобрел способ физического воздействия, по его мнению, более благородный… без обнаружения видимой причины. Минутко применял к моей голове не руки непосредственно, а канцелярские книги!.. Но я на проявляемый его психоз не обращал внимания…

Наконец и они пошли по домам.

Когда ночная тишина воцарилась, на Гусиновке, все люди и звери крепко уснули и только собаки лаяли да бесшумно шныряли кошки, в серебристом лунном свете возникли две таинственные фигуры, которые оказались разбойниками Мишаней и Глебом.

Раздался леденящий душу свист, и две другие фигуры выступили из кромешной тьмы. Одна была вооружена дубинкой. Это были тоже разбойники – Лаптяня и Братец Кролик.

– Курлюм? – спросила одна фигура на неизвестном языке.

– Бурлюм! – ответила другая фигура, и шайка двинулась в неизвестном направлении.

Предварительно нужно сообщить, что Братец Кролик выбрался из дома через окно, а Лаптяня спал один в сарае, так как домашние ошибочно считали, что на костылях он далеко не уйдет.

Впрочем, костыли он уже забросил и теперь ходил с палкой. Но это была не какая-нибудь обыкновенная палка, которой подпираются инвалиды и старики, а грозное боевое оружие, которое Лаптяня и палкой-то не считал, а назвал – бумеранг.

Все живое дрожало, когда Лаптяня выходил с ней из ворот и поглядывал по сторонам в поисках подходящей мишени. А когда он шел по улице, то впереди со свистом летела его палка, вращаясь как настоящий бумеранг австралийских туземцев. Правда, обратно в руки она не возвращалась, да это и не нужно было, потому что Лаптяня сам догонял ее, с необыкновенной быстротой скача на здоровой ноге и только изредка помогая себе сломанной. В виде отдыха он украшал палку разнообразной резьбой, и по всей улице валялись от нее кусочки, а она все не уменьшалась. Зато через эту палку изменился характер у Лаптяни: до палки он был человеком довольно мирным, а теперь сделался настоящим забиякой – видно, сама палка требовала, чтобы он ею кого-нибудь огрел.

– Значит, сперва зайдем за Гусем, он в саду спит! – сказал Лаптяня.

Залитая лунным светом, спала Гусиновка, беззащитная перед разбойниками, даже не подозревая, какая опасность нависла над ее мирными домишками.

Разбойники перелезли через плетень в садик, где под яблоней на раскладушке со страшным храпом дрыхнул Гусь, начали дергать его и тормошить:

– Э, слышь, Гусь, проснись…

– А… – открыл глаза Гусь. – Вам чего?

– За тобой пришли! Пора на промысел!

Гусь уткнул голову в подушку и невнятно пробормотал:

– Уди!..

– Гусь, а Гусь… Ну, чего же ты… Ты же сам говорил…

– Уди… завтр… Уди, а то убью!..

– Ты что говорил?

– Не грил!.. Завтр!..

– Вставай, а то водой сбрызнем!

– Я те сбрызну! – необыкновенно ясным и бодрым голосом проговорил Гусь, продолжая спать.

– Чего с ним делать… – вздохнул Братец Кролик. – У него сон крепкий, как у слона… Его теперь хоть за ноги таскай, не проснется. Его можно даже куда-нибудь унести вместе с кроватью…

– Я унесу! – явственно проговорил Гусь сквозь храп.

Пришлось шайке выйти на промысел без атамана.

Разбойничья жизнь опасна, и в первую очередь надо самим получше прятаться. Гусиновские разбойники забрались под дерево, в самую черную темноту и сели там на бревне.

И жертву надо было подыскать с разбором: не всякая годится.

Вот прошли с танцев два ремесленника. Эти сами искали, кого бы затронуть, поэтому разбойники притихли, притаились, и ремесленники их не увидели.

Под ручку с рыжей Огурцовой сестрой прошел большой Гусев брат, который считался еще дурее самого Гуся и неизвестно, что сделал бы с разбойниками, сумей только их заметить.

За ним прошел на дежурство Лаптянин отец. Лаптяня даже дышать перестал, пока не смолкли отцовские шаги.

А в общем, было очень приятно!

Луна, черные тени и какие-то непонятные шорохи наполняли сердца разбойников сладкой жутью.

– Тетка Федотьевна говорит, – шептал Братец Кролик, – что такие ночи нечистики всякие здорово уважают!.. При этом любят превращаться в каких-нибудь зверей… Например, в черную кошку, ну, это все знают… В свинью тоже… Бежит она: хрю-хрю… и-ищет… Если дать ей чем по лбу, наутро у того человека голова будет завязана…

– А зачем она бегает? – замирая от жути, спросил Глеб.

– Так… Любит всех пугать!.. Смешно ведь, как кто от страху ополоумеет да припустит…

– Да спотыкнется, да об землю носом – хлоп! Да завопит на весь земной шар! – развеселился Лаптяня. – Да еще бумерангом по спине вытянуть!.. Был бы я нечистик, я бы каждую ночь выходил!..

– А еще тетка Федотьевна рассказывала: шла она в одну такую лунную ночь мимо старого кладбища. И вдруг видит: ровно в полночь идет по стене горбатая старуха… Медленно-медленно… А в глазах у нее… луна отражается…

От этого рассказа при лунном свете и мерцании звезд по спине у Мишани пробежали мурашки и захотелось домой. (А тут еще кто-то все шевелится в темной листве дерева…)

– Может, до хаты? – предложил Лаптяня.

– Что же мы? Собирались, собирались… – сказал Глеб.

– Я собирался чего-нибудь разбойничать, а не время зря проводить! – ответил Лалтяня и ушел.

– Вот на тебя нечистик и выскочит! – злорадно напутствовал его Братец Кролик.

– А бумеранг? – самоуверенно сказал Лаптяня, и все поняли, что пока у Лаптяни имеется бумеранг, нечистая сила лучше ему не попадайся, а то очутится наутро с завязанной головой.

После ухода Лаптяни долго сидели без дела. За яблоками к кому слазить – мало радости, когда они через каждый плетень перевешиваются…

– А я про тот куст все думаю… – сказал Глеб, – шиповниковый, помнишь, на лугу видели – сирота? Хорошо бы его все-таки пересадить…

– А куда? – спросил Мишаня.

– Мало ли куда можно пересадить… Можно под окно этой… как ее… Нине, что ли… Тетка Федотьевна говорит: букет надо… А я думаю, что целый живой куст – лучше гораздо! Букет завянет, и все, а куст будет цвести все время!

Братцу Кролику очень понравилась придумка Глеба. Он захихикал:

– Давайте сейчас и пересадим! Утром Тараканыч выйдет и давай глаза протирать: откуда куст? Не было куста, а вдруг куст оказался. Откудова он мог взяться? За ночь вырос, как от волшебной лампы!..

– Лучше Розе посадим, – предложил Мишаня, но Глеб запротивился:

– Розе в другой раз! И так ты меня обдурил, да еще и куст ей…

– Я лопату могу достать! – хлопотал Братец Кролик. – У тетки Федотьевны хорошая лопата! Во дворе сейчас стоит!

Разбойничьи дела сразу пошли веселее. Отыскали лопату во дворе у Братца Кролика. Одно окошко в его доме еще светилось.

– Аспирант сидит, занимается, как филин вое равно в очках своих! Идите поглядеть! – сообщил Братец Кролик.

Разбойники полюбовались на аспиранта, уткнувшегося в свои бумажонки, наслаждаясь тем, что они его видят, а он их нет.

– Хорошо бы его напугать! – сказал Братец Кролик. – Сейчас нельзя – шум поднимется, а будем лопату относить, заодно и напугаем. Не сиди по ночам!

Забрав лопату, отправились к Николашкиному дому и выкопали под окном яму. Несмотря на твердую землю, хорошая яма получилась, широкая и глубокая: есть где кусту расправить свои корни!

А затем мимо спящих домиков, садов и огородов двинулись прямо на луг, никем не замеченные, кроме собак.

Собаки, днем веселые и ласковые, ночью не желали узнавать своих знакомых, с лаем провожали до границы своего участка, а передав там другой собаке, замолкали и возвращались – такие на Гусиновке жили умные собаки.

Белый франтоватый Маркиз Федюниных проводил их до участка желтенькой кривоногой Дамки, дальше за забором рявкнул басом громадный черный Пират, охранявший сад Розы и Лариски, потом добродушный коричневый Каштан проводил до крайнего домика возле луга, где, заслышав шаги, так и залился брехом маленький, но лихой Шарик.

Луг был темен и курился дымкой.

Выяснилось, что ночью идти по лугу хуже, чем днем: днем он был ровный, мягкий, как ковер, а сейчас на каждом шагу попадались какие-то кочки и бугорки, а между ними ямки. Поневоле приходилось спотыкаться и даже падать…

Крошечные редкие болотца теперь размножились и растянулись по всему лугу так, что и проход между ними не сразу сыщешь, да еще появились какие-то холодные лужицы, куда то один, то другой разбойник попадал ногой…

Но постепенно Мишаня начал привыкать идти по темному лугу. Просто нужно, не отрываясь, смотреть себе под ноги. Увидишь, что-то белеется: бугорок! Становись на него, ищи другой бугорок и перепрыгивай.

Кое-где среди травы и кочек проступали песчаные лысины – туда и совсем хорошо перепрыгивать. Прыг да прыг! – как заяц скакал Мишаня, а за ним скакали Братец Кролик и Глеб.

Вот белый песчаный бугорок. Мишаня примерился, прыгнул и едва коснулся его ногой, как бугорок ожил, шарахнулся в сторону, и, хлопаясь спиной и затылком об землю, Мишаня услышал чей-то отвратительный крик. Вскочив, он успел заметить какое-то белое существо и страшные глаза, в которых луна отражалась. Больше он ничего разглядеть не успел, потому что легко, как на невидимых крыльях, несся через луг обратно к домам, не чувствуя ни кочек, ни лужиц, ни, тем более, каких-то там бугорков, а луг казался глаже стекла.

Впереди, так же быстро, легко и бесшумно, как летучие мыши, летели над лугом Братец Кролик и Глеб.

Очутившись среди родных гусиновских домиков под защитой своих храбрых собак и вдали от страшного ночного луга, они быстро опомнились и отдышались.

– Что это… было? – спросил Мишаня.

Братец Кролик догадался первый и начал хихикать, не в силах выговорить ни слова. Он хихикал все сильнее, трясся, корчился, задыхался, пытался что-то сказать, но не мог…

– Чего смеешься, как глупой? – с обидой спросил Мишаня.

Наконец Братец Кролик собрался с силами: – Это… тетки Федотьевны… коза… была привязана!

Тут и Мишаня сразу сообразил, что это была коза, которую тетка Федотьевна иногда оставляла на всю ночь на лугу, привязав длинной веревкой к колышку. Каждый день проходили мимо нее на речку, всем знакомая была коза. Да и заорала она по-козлиному, и глаза у нее дурацкие! Значит, прямо на спящую козу прыгнул Мишаня.

Тут уж и он захохотал, а за ним Глеб.

Очень смешно было представить, что спросонок подумала коза, когда Мишаня на нее прыгнул.

– Я думал, что бугорок! Прыг!.. Сам лечу кувырком, а сам думаю: что такое, почему бугорок живой?.. Ха-ха-ха-ха!..

– Ты – это что! А вот коза! Очевидно, приняла тебя за волка! Хи-хи-хи-хи-хи!..

– Но и сам испугался хуже козы! – ликовал Братец Кролик.

– А ты не испугался?

– Я? Ничуть… Я только удивился: почему Мишаня побежал? Ну и побежал сам…

– Зачем же ты побежал?

– За тобой!..

– А я, – сказал Глеб, – я тут порядков не знаю, я решил: что-то такое произошло, надо бежать!..

Тем временем начало светать и с каждой минутой делалось все светлее, все дальше видно, и сажать куст было уже нельзя.

Развеселившийся Братец Кролик предложил:

– Аспиранта пойдем пугать?..

– Ты про аспиранта сейчас не думай, – сказал ему Мишаня. – Ты лучше думай, где лопата твоя.

Братец Кролик спохватился: лопаты нет! На лугу осталась!

– Тетки Федотьевны лопата… Она и так на меня ругается, что все у нее перетаскал… Сходи, Мишань! Ты там лучше помнишь, где она упала…

– Ты бросал, ты и находи, – наотрез отказался Мишаня, думая про себя: а вдруг все-таки не коза там, а что-то такое? Мало ли что…

– Тогда пускай Глеб сходит, – сказал Братец Кролик, очевидно думая про то же самое.

– Я тут не привык… – мялся Глеб. – В тайге могу ходить хоть ночью, хоть когда… Я даже не знаю, где она там валяется…

– Да теперь уж светает, там увидишь! – горячо уговаривал его Братец Кролик. – Вон, даже отсюда видно, как коза белеется… А вон лопата чернеется… чуть правее… или левее чуть…

– Ты бросал, твоя лопата…

– Я её не бросал – просто уронил! А зачем мы её брали? – вскричал Братец Кролик. – Мне, что ль? Не мне, а твоей Николашке яму копали!.. Значит, книжку выноси – я, лопату бери – я, за три шага сходить за ней – тоже я? Значит, пускай тетки Федотьевны лопата пропадает, да?

Глеб помолчал, постоял немного, несколько раз глубоко вздохнул и пошел, решительно сопя, – толстый, основательный, и было ясно, что на такого можно положиться, уж найдет лопату.

Он вернулся очень скоро, горделиво потрясая лопатой.

– Вот она! Видали? Сразу отыскал! У меня не потеряется! У меня такое зрение, что иголку могу найти, а не то что такую большую вещь.

И, пока шли обратно, все пытался рассказать, как удачно отыскал он лопату:

– Я смотрю – вот коза к веревке привязана… Думала, что опять на нее прыгать будут, как забегала!.. А что это чернеется, длинное такое? Лопата! Я ее беру, говорю козе «привет» и… Стойте! А как же куст?

– Куст теперь сажать поздно… – сказал Мишаня.

– Пускай уж он еще немного порастет на своем месте! – согласился Братец Кролик.

– А яма?

– Яма пускай тоже побудет, про запас!

– Нехорошо как-то… – покачал головой Глеб. – Может, зароем?

– Когда же теперь зарывать? – удивился Мишаня. – Глянь, как светло! Раз уж такое недоразумение вышло, мы не виноваты… Не будь козы, посадили бы мы куст как миленькие! А яму может и Тараканыч зарыть… Это рыть тяжело, а зарывать – раз, два и готово! Что ему стоит!

Братец Кролик рассудительно сказал:

– Нам теперь абы лопату на место поставить, покуда тетка Федотьевна не встала, а не то что ямы всякие закапывать, которые никому не мешают… Что она есть, эта яма, что ее нет…

– Тараканыч может туда что-нибудь свое посадить… – решил Мишаня. – Вдруг у него какое растение давно есть, а только ямы не было? А теперь увидит яму, обрадуется: ага, яма! Да и посадит туда… Скажет: спасибо, кто мне такую яму хорошую вырыл…

– Вряд он скажет спасибо… – усомнился Глеб, но Братец Кролик жизнерадостно воскликнул:

– А не скажет – и не надо! Обойдемся и без его спасиба!.. Не очень-то нуждаемся… и так проживем!

Мишаня с ним был вполне согласен.