Текст книги "Толстый мальчишка Глеб"

Автор книги: Юрий Третьяков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

КАК ГЛЕБ БОРОЛСЯ С ПРЕДРАССУДКАМИ

Гусиновская шайка предстала перед Глебом во всей мощи, когда она по берегу своей родной речки Гусиновки перекочевывала на новое место расположения.

Атамана Гуся везли па тележке, причем он сидел еще и на стуле с отпиленными ножками и высокой спинкой.

Сзади рыжий Огурец нес вместо знамени вздетый на длинную палку лошадиный череп, серый от времени и без зубов. Череп нашел в кустах сам Гусь и, удостоверившись, что гробовая змея, которая, всем известно, любит жить в лошадиных черепах, на этот раз куда-то отлучилась, взял его себе. А зубы были повыдерганы при помощи зубоврачебных щипцов, которые Братец Кролик тайно позаимствовал у своего квартиранта-аспиранта. Каждому досталось выдернуть по два зуба. Из этих зубов Гусь намеревался сделать себе ожерелье по моде первобытных людей, только просверлить их было нечем, потому что машину для сверления зубов аспирант-квартирант пока не имел.

И сам Братец Кролик находился тут же.

Глаза у него были круглые, и щеки как у зайца оттопыривались, и два верхних зуба торчали, и уши стояли торчком, хоть не такие длинные, как у настоящего зайца.

Далее печальный Музыкант издавал своей трубой такие пронзительные и печальные звуки, что все понимали, как тяжело бывает человеку, когда его заставляют ходить в музыкальную школу.

Колюнька, принятый в шайку учеником, отгонял большой веткой мух от атамана.

В самом хвосте плелись несколько рядовых членов.

Далеко впереди скакал на одной ноге Лаптяня, падавший в колодец: один свой костыль он метал, как копье, чтобы научиться владеть им не хуже одноногого пирата из книжки «Остров сокровищ», а другой только мешал быстро передвигаться, поэтому приходилось таскать его под мышкой.

При виде Мишани, идущего с мальчишкой, не только чужим, но и невиданно толстым, конопатым, процессия пришла в расстройство.

Гусь так повернулся, что чуть не опрокинулся вместе с тележкой и стулом.

Музыкант прервал дуденье на самой тонкой и жалобной ноте.

Огурец чуть не уронил череп.

Лаптяня, даже не подобрав улетевший костыль, без передышки прискакал обратно.

Только Колюнька запел:

– А я знаю, это кто! А я знаю! Я его еще вчера видел!

От такого любопытства Мишаня почувствовал себя неловко, а Глебу хоть бы что: идет и ухмыляется, будто давно здесь жил, уезжал на время, а теперь вот приехал…

Подойдя, Мишаня козырнул атаману:

– Товарищ атаман, вот я привел новенького. Хочет записаться…

Все молча ожидали, что скажет атаман: сразу можно приниматься за толстяка, который, видно, лопух и баба, или с этим удовольствием малость повременить, покуда атаман изобретет для него штучку почуднее.

Гусь оглядел Глеба с ног до головы и снисходительно кивнул:

– Ладно… А откуда он здесь взялся?.. Жирный, как барашка.

Мишаня принялся рекомендовать новичка с самой лучшей стороны.

– Он приехал из Сибири, из тайги прямо. Он там в дупле жил. Ястреб у него был ручной… птиц носил… Брат тоже… Руслан. Здорово умеет говорить по-таежному. Потом он с кедра падал, со страшной высоты… Покажи им, Глеб!

Глеб поднял штанину и показал шрам. Все поглядели, а некоторые потрогали пальцем. Однако на атамана ни шрам, ни выдающиеся факты из Глебовой биографии особого впечатления не произвели. Он сказал:

– Ладно. Это дело мы еще разберем. Пускай идет с нами. Трогай!

Процессия двинулась к обычному месту купания, называемому Чертовой ямой.

Лаптяня сразу проникся к Глебу уважением и поскакал с ним рядом, чтобы подробнее расспросить, что переживал он, когда падал с кедра, и сравнить с собственными переживаниями в колодце.

Прекрасная речка Гусиновка текла среди прекрасных зеленых берегов!

Какая мягкая и сочная травка, пахучие и душистые веники росли на них! Какая тень была под ивами, какие студеные капли беспрестанно падали с их плакучих ветвей!

Какой белый и чистый песочек просвечивал сквозь воду и сверкал на солнце по берегам! Какие громадные стаи мальков резвились в чистейшей воде! Как трещали крыльями стрекозы!

Нет на свете речки лучше Гусиновки!

И до чего хорошо устроена: вся мелкая до колен, чтобы малыши могли купаться где хотят, ловить тряпками мальков, ничего не боясь, а для уважающих себя храбрецов имелась яма, широкая и такая глубокая, что в старинные времена, когда, по преданию, Гусиновкой могли плавать лодки, в ней даже лошади тонули, а человек и сейчас мог утонуть вполне свободно. Уже тонули Братец Кролик, Мишаня, сам Гусь и несколько мелких личностей.

Возможно, в яме и черти водились (иначе откуда взяться названию?), но в связи с развитием техники какие вымерли, какие переселились в более глухие и недоступные места. Одного тетка Федотьевна, квартирантка Братца Кролика, прошлой осенью своими глазами видела: он стонал и вздыхал в зарослях веников, а потом булькнул в воду и больше никогда не показывался – может, утопился с горя!..

Все посбрасывали одежду и начали валяться по песку перед первым окунанием в речку. Только Гусь, раздевшись, собственноручно снял с тележки свой трон и сел на него.

Палку с черепом воткнули на самом видном месте.

Посидев с минуту молча, Гусь придал своему добродушному лицу зверское выражение и крикнул:

– Огурец!

– Чиво? – независимо отозвался рыжий Огурец.

– Встань перед моими глазами!

– А чиво?

– Поди сюда, тебе говорят! А то сам встану, хуже будет!

Огурец нехотя встал, но близко не подошел, а остановился, в нескольких шагах, независимо отставив ногу.

– Ближе встань!

Огурец придвинулся на полшага:

– Ну…

– Ты там… говорят… на меня рисуешь?

– Чиво я рисую? – куражился Огурец. – Ничиво я не рисую и даже и не думал рисовать!..

– Лаптяня, рисовал он на меня?

– А как же! – отозвался Лаптяня. – Целую книжечку изрисовал. Сам мне показывал: и в виде гуся, и по-разному…

– Та-ак… А… похоже?..

– Сильно похоже и очень даже смешно! А где непохоже, там подписано… Он и Братцу Кролику на заборе нарисовал: заяц в шляпе курит! Прямо точь-в-точь похож!..

– Ничего не похож! – возмутился Братец Кролик. – А то б я стер! А то и стирать не стал – пускай… «Точь-в-точь…»

Но тут возмутлся сам Огурец:

– Почему же это не похож? Спроси хоть у кого, каждый скажет – похож! Чего бы ты понимал!

– Так вот, значит! – прервал спор атаман. – Ты эту книжечку мне принеси… немедленно чтоб.

– И никакой книжечки у меня нету… и не было никогда!..

– Нету?..

– Нету!

– Значит, нету? Русский воин Лаптяня!

– Здесь! – вскочил с песка Лаптяня.

– Казнить его! – приказал атаман, грозно показав на Огурца.

Лаптяня, взяв костыль за нижний конец, поскакал к Огурцу, но тот, не желая быть казненным, помчался прочь. Мишаня толкнул Глеба в бок:

– Понял? У нас большие строгости…

На бегу Огурец приостановился и мстительно прокричал, чтобы уязвить атамана:

– Га-га-га!

Атаман, забыв о своей важности, сорвался с трона и лично пустился вдогон, благодаря своим длинным ногам больше напоминая не гуся, а страуса. Однако Огурца он не догнал, вернулся и опять сел на трон, сказав:

– Ладно. Все равно не уйдет от моей могущественной руки!

Да Огурец уходить никуда и не собирался: он стал похаживать в отдалении, делая вид, что рвет и нюхает цветочки, дожидаясь, когда с атамана сойдет гнев и можно будет вернуться.

Отдышавшись, атаман спросил Глеба:

– Ну как? Очень испугался? Страшный я?..

Несообразительный Глеб, улыбаясь, покачал головой.

Атаман нахмурился:

– А ты бойся! Я грозный!.. Вот сейчас тобой займемся, посмотрим, что запоешь… Русский воин Лаптяня!..

Но заняться Глебом не пришлось, потому что кто-то крикнул:

– Тараканыч идет!

Вдоль берега неторопливо шел Иван Тараканыч в вышитой рубашке, со складным стульчиком в руке.

На Гусиновке он отличался своим умом, строгостью, уменьем обо всем рассуждать, всех учить, выражаясь при этом обстоятельно и научно.

Увидев диковинного мальчишку, Тараканыч сразу понял, что этот мальчишка приезжий, остановился около Глеба и, поведя рукой кругом, благожелательно сказал:

– Вот, молодой человек, это прямо курортное место, достойное современного внимания… Этот дикий, но исключительно привлекательный вид…

Но тут послышался чей-то крик, и ребята заметили вдалеке возле небольшой лужицы дородную краснолицую бабку – знаменитую квартирантку Братца Кролика, тетку Федотьевну, которая махала им рукой и кричала:

– Ребяты, эй, ребяты, слышь, бягите скорее! Чаго на шла-то! Чуду-то какую!

Разбойники побежали к ней. Даже Иван Тараканыч заспешил вслед за ними.

В лужице плавало что-то похожее на рыжий конский волос, но только волос этот был живой! Он извивался во все стороны, а когда тетка Федотьевна коснулась его палкой, упруго скрутился, как пружинка.

Тетка Федотьевна объяснила:

– Это, ребяты, зовется – живой волос! Ишь как он, ишь! Глянь-кось, глянь-кось!.. Так и завивается, чисто змей, прости бог! Таперя вам в речку надоть погодить лазить, а то он подкрадется откуда-нито, вольется да так весь, и влезя! А как до сердца дойдеть, тады человек и помирая!

Все смотрели на подоспевшего Ивана Тараканыча, ожидая, что скажет он.

Иван Тараканыч долго наблюдал за шевелением волоса, задумчиво жуя губами, потом значительно произнес:

– Чтобы сразу разрешить и ликвидировать обнаруженное недоразумение, могу сказать вполне соответственно и правдоподобно: это волос, живое вещество…

– Бряхать не буду, – перебила его тетка Федотьеьна. – А вот была я еще у девках, жили мы у селе, у Чачорах, и был там один человек, по-улишному дражнили – Галифешкин, как с той еще войны первый заявился он в этих штанах – галифе… Однова и пойди этот Галифешкин у болото – тялушку искать, а сам пьяный-распьяный…. Босой, потому как обувки тады не дюже много было, блюли обувку, не как нонче… Да-а… Уж где ево там шуты носили, только прибягая он весь мокра-ай, у грязе, а сам воеть, а сам воеть странным голосом! «Волос, грит, мне у пятку заполз!» Знать, где у болоте он хоронился до время, этот волос, а Галифешкин ему на зуб и попади! А мы тады были народ сера-ай да темна-ай, как чурбаки! Надоть к фершалу, а фершал Василь Лукич от нас осмнадцать верст, а без самогонки и не поедя, одной самогонкой и жив был… Ну, мы энту ногу-та, на какуя Галифешкин указал, веревкой перехватили потужея, чтоб волос выше не полез… Лекше, лекше, отойди от вязанки! – вдруг закричала она.

Оказывается, одиноко бродивший по окрестностям Огурец обнаружил оставленную теткой Федотьевной вязанку травы, перевитую травяным пояском, и для развлечения принялся приподнимать ее за поясок, который, конечно, разорвался, и трава рассыпалась. Он сразу стрельнул вдоль берега прочь, а тетка Федотьевна поспешила к своей вязанке, ругаясь:

– Чтоб ты провалился, антихрист! Вот наказание-то! Чтоб тебя шуты взяли, проклятого!..

Братец Кролик крикнул ей вслед:

– Тетка Федотьевна, а Галифешкин что ж?

Тетка Федотьевна, не оборачиваясь, махнула рукой, из чего все поняли, что Галифешкин, должно быть, помер. Иван Тараканьи рассказом тетки Федотьевны остался почему-то недоволен и сказал:

– Федотьевна – женщина с простым низшим, сельским образованием… С детства до старости отдала свою жизнь исключительно по чтению над покойниками… И своими передаваемыми разными сведениями может вызвать неожиданное оглашение на весь город!.. Я тоже по известной причине старого времени не достиг соответствующей специальности, но в состоянии оценить этот факт по достоинству и с обеих сторон…

– Значит, он правда впивается? – спросил Гусь.

– Согласно воспроизведенного Федотьевной данного примера фактической действительности причин для этого достаточно, даже чрезмерно…

– А что с ним делать?

– Волосу надо прекратить его существование… А вам приобретенные сведения политично и в своих интересах спрятать в глубокий архив… а то по детскому впечатлению можете создать большую фантазию в народе и по всей окружности…

Иван Тараканыч прошествовал дальше по берегу, а ребята остались глазеть на диковинку, плавающую в луже.

– Хорошо, что тетка Федотьевна его увидела, когда мы еще не успели начать купаться! – взволновался Братец Кролик. – Они, наверно, по всей речке развелись, раз один даже в такую лужицу мелкую заполз! Кто-нибудь сейчас уже бы кувыркался, как начал бы он под кожей продеваться да везде лазать, пока не дошел до сердца или до мозгов!..

– Все это неправда! – вдруг сказал Глеб.

– Неправда-а? – тоненьким голоском завопил Братец Кролик. – А откудова ты можешь знать, правда это или неправда, когда ты в волосах ничего не понимаешь, раз они в вашей Сибири, может, не живут, а только в наших краях живут?

– Я читал в журнале!

– В журнали-и?.. Значит, ты журналу веришь, а живой тетке Федотьевне не веришь, как она своими ушами слышала, как он кричал аж каким-то странным голосом?.. Значит, она, по-твоему, врет, да-а?..

– А ну-ка покажи нам тот журнал, где про волоса описывается!.. – сказал явившийся тут Огурец, издали почуявший, что атаману сейчас не до него. Глеб смутился:

– У меня его нет…

– Ага! Нет! – обрадовался Братец Кролик. – А споришь, об чем не понимаешь!

Гусиновцы зашумели, рассерженные тем, что какой-то смешной чужак осмеливается не верить их землячке тетке Федотьевне и старается захаять гусиновский волос.

– Хоть в журналах много разной дребедени пишут, – продолжал Огурец, – однако пускай он нам расскажет, что там есть про волоса! А мы сразу заметим, брехню он говорит или нет… Давай ври!..

– Значит, так… – заикаясь, начал Глеб. – Во-первых, это не волос, а червяк…

– «Червяк», – хмыкнул Братец Кролик. – А то мы червяков не видали: они небось кругленькие!..

– Не перебивай, пускай дальше брешет!..

– Во-вторых… – продолжал Глеб, но умолк. Он долго моргал глазами, смотрел, на небо, потом тихо прошептал: – Что там написано еще про него, я забыл…

– Ага! Забыл! – подпрыгнул Братец Кролик.

– Только помню, что он совсем для человека безвредный!

– Безвредный! – воскликнул Братец Кролик. – А от чего ж тогда помер Галифешкин?..

– Да безвредный же! – отчаянно защищался Глеб. – Да я сам читал недавно в журнале!.. У него и рта нет, ничего не ест!.. Ну, как вам объяснить… Ну, читал же я!

Недоразумение разрешил сам атаман Гусь:

– Что вы его слушаете, уши поразвесили!.. Значит, нету у него рта?

– Нет…

– Кусать нечем?

– Нечем…

– Тогда суй к нему ногу, а мы поглядим… Га-га-га-га-га!..

– И суну…

Все обрадовались:

– Давай суй!

– Суй быстро, а то мы тебя…

– Ему слабо, он и так чуть не плачет!..

– Ну и что ж… – бормотал Глеб. – Ну и суну… Не побоюсь… Раз он безвредный, чего бояться…

Он сел на траву и принялся стаскивать сандалии.

Гусиновцы примолкли, готовясь к захватывающему зрелищу: как дурачок полезет прямо в пасть кровожадному волосу.

– Ничего… – тихо сказал сочувствующий Глебу Лаптяня. – Если почуешь – начал впиваться, так сразу дергай!

– Не поможет! – опроверг его Братец Кролик. – Какой кусочек там останется, он до большого дорастет…

Разувшись, Глеб немного постоял над лужицей, потом сделал глубокий вдох и сунул ногу в воду – в то место, где от волоса было дальше всего.

Все, вытянув шеи, глядели, что станет делать волос.

Но волос продолжал извиваться сам по себе и на предложенную ему ногу не обращал внимания.

– Не видит… – прошептал кто-то.

– Подожди, дай ему хорошенько расчуять… Он по запаху отыскивает… Запах до него не дошел…

– Далеко очень! Так далеко он не может! Ближе давай! – волновался Братец Кролик.

– Суй вторую ногу! – скомандовал Гусь.

Глеб медленно поставил в воду другую ногу и так стоял, не сводя глаз с волоса.

Однако и обе ноги волоса не соблазнили.

– Наверно, сытый…

– А может, какой слепой калека?..

– Он испугался, когда его палкой шевелили…

– Отойди, не загораживай!..

– Ты подставь ногу ему к носу, тогда он вопьется!..

У Глеба сначала покраснели уши, потом щеки, потом шея, потом спина… Он приблизил ногу к самому волосу.

Волос не замечал.

Глеб слегка коснулся его ногой. Волос начал извиваться сильнее, но никакого намерения впиваться не проявил…

– Это вы его испугали: орут, галдят! – прикрикнул на своих подчиненных Гусь. – Отойдите все подальше! Дальше, дальше давай! Вон там встаньте!

Сам он остался на месте, чтобы командовать:

– Ну-ка, поддень его пальцем от ноги!

Глеб поддел.

– Ну как?.. – шепотом спросил кто-то из зрителей, которые помаленьку продвигались все ближе и ближе.

– Никак… – тоже шепотом ответил Гусь. – Сильней зацепляй!..

Глеб зацепил посильнее, волос вдруг быстрым сильным, движением обвился вокруг ноги, и Гусь панически вскрикнул:

– Есть! Обвился!

Все шарахнулись к самой луже.

Но волос тотчас развился, будто теплая нога была ему противна, и сделал неуклюжую попытку отплыть.

Глеб выпучил глаза еще страшнее, чем когда они с Мишаней терли уши, и поддел его еще раз.

Волос только извивался, норовя удрать.

Тогда Глеб нагнулся, взял его рукой, вынул из воды, а потрясенные гусиновцы увидели, что волос, обвив палец, больше ничего не делает.

Постепенно краснота сходила со спины, шеи и щек Глеба. Он обтер потный лоб одной рукой, а другой торжественно провел волосом мимо носов отшатнувшихся гусиновцев.

Первым пришел в себя атаман Гусь. Он захихикал и прикоснулся к волосу так, будто дотрагивался до горячего или боялся, что его ударит током, и тотчас отдернул руку. Потом, осмелев, задержал палец, потом взял волос двумя пальцами за кончик, радостно сообщив всем:

– Жесткий, сволочь!..

В восторге он поймал Братца Кролика за шею и начал совать волос ему в лицо, приговаривая:

– Поешь, поешь своего волоса, зайчиная твоя голова!..

Братец Кролик извивался не хуже волоса, отмахивался и визжал самым что ни есть заячьим голосом.

К ним подскакал Лаптяня, требуя:

– Дай потрогать!

За Лаптяней и остальные гусиновцы разом пожелали своими руками потрогать не страшный теперь волос.

Они стадом ринулись к атаману, и вокруг него началась свалка. Слышалось кряхтенье, сопенье, ойканье и крики:

– Дай сюда!

– Пусти, я!

– Отойди!

– Пусти, а то локтем!

– Не тяни, убью!

И когда общая мала-куча рассыпалась, от волоса осталось лишь несколько кусочков, вывалянных в песке.

Гусь подобрал один кусочек, посмотрел и бросил, укоризненно сказав подчиненным:

– Эх вы, собаки!.. Я его хотел в банку посадить для испуга всяких отсталых людей, а вам не только смирного какого волоса – крокодила нельзя показывать, а то вы его в клочки разорвете, как одичалые какие… Пошли. Глеб, купаться!..

КАК ГЛЕБ ВЫЗДОРОВЕЛ ОТ ИКОТЫ

Гусиновское солнце пекло, словно хотело показать приезжему сибиряку, что на Гусиновке жара может быть не хуже, чем в самых жарких странах. Все гусиновцы жадно подставляли под нее спины и животы, а когда терпеть становилось невмоготу, бежали окунаться в яму, ныряя туда на разные затейливые лады: и вниз головой, и вниз ногами, и спиной вперед, а кое-кто и животом об воду, – показывали перед Глебом свое молодечество и удаль.

При этом больше всех отличался Лаптяня, скача на одной ноге.

Сам Гусь сидел на своем троне и играл на Музыкантовой трубе, издавая такие отвратительные вопли, что даже сам удивлялся – переставал играть, оглядывал слушателей и покачивал головой: ну и ну… Потом спрашивал у Музыканта:

– Похоже?

– Сойдет… – равнодушно отвечал Музыкант, валяясь на отмели, как наполовину вытащенная из воды рыба. – Главное, дуди громче, чтоб дома слышали… Они не разберут: гаммы это или кто просто так дудит… Мало кто в этом деле разбирается! Теперь буду сюда ходить заниматься, а то дома житья не дают… Во двор выйдешь – соседи уже два раза приходили ругаться. В доме – сестра терпеть не может, подготовляется в институт, злющая, как кошка!.. Если устанешь, дай кому другому подудеть… Главное, чтоб дома слышали, как я занимаюсь… Да слюней внутрь не напусти!.. Это тебе все ж таки не дудка, а инструмент!..

Глеб, однако, в речку не лез. Бледный, незагорелый, он расхаживал по отмели, всматриваясь в воду.

– Эй, Глеб, иди с нами! – звали его.

– Подождите… – отвечал Глеб. – Скоро начну…

– Чего ты там ищешь?

– Да вот смотрю… нет ли тут какого еще волоса… Хочу живого поймать…

Обиженный Братец Кролик сидел отдельно и поминутно трогал пальцем лицо в том месте, где его касался волос, как бы проверяя, не торчит ли оттуда его кончик…

– В незнакомой воде я не люблю купаться… – оправдывался Глеб.

Гусь спросил у Мишани:

– А он плавать умеет?

– Почем я знаю… Я с ним только вчера познакомился… Не ушел еще обо всем расспросить… Знаю только, что в тайге жил… С ястребом… И собака с ними – волкодав страшенный…

Братец Кролик оживился и придвинулся ближе.

– А им плавать и не нужно научаться… – вмешался он в разговор. – Они и так не тонут…

– Кто «они»?

– Да жирные эти… Они не тонут… Любой знает… Плавают себе сверху, как пузырь…

– Чего клеишь! – не поверил Гусь. – Ты, Кролик, брехун известный.

– Не клею, а верно говорю! Жир ведь легче воды? Почему масло всплывает? Еще и в школе проходят, закон Архимеда, а не брехун!..

Гусь что-то сообразил и просиял:

– Это ты верно… Как же я забыл? Пару я по этому самому закону схватывал! Барометр тогда сказал еще: «Ты, – говорит, – Гусев, форменный оболтус!..» А по мне – пускай!..

Братец Кролик заерзал, привстал, как заяц на задние лапки, глаза еще больше округлились, уши задвигались, и он таинственно зашептал:

– Можно для интереса опыт произвести!..

– Как?

– Закинуть его в воду на глубокое…

– А если он потонет, теть Нюше что скажем? – попробовал возразить Мишаня.

– А если увидим – начал тонуть, Лаптяня его вытащит!.. Он уж скольких вытаскивал! Эй, Лаптяня!..

Известный спасатель Лаптяня прискакал:

– Ну, чего вы меня обеспокаиваете?..

– Сможешь жирного вытащить, если начнет тонуть? Мы подмогнем!.. – спросил Гусь.

– Мне помогать нечего, я и один вытащу! – гордо сказал Лаптяня. – Подумаешь… не таких вытаскивал!.. Шестеро у меня уже насчитываются!.. Когда маленькую Маринку спасал, она в меня так вцепилась, что сам было не утоп! Обвила меня ногами… А почему он должен тонуть?..

– А мы его сейчас спихнем!..

Быстро были произведены нужные приготовления: выбрано подходящее место, Лаптяня занял свой пост на бугорке, делая при этом вид, что любуется красотами речки Гусиновки, всем остальным потихоньку шепнули о готовящейся потехе, чтоб никто потом не обижался, что ему не сказали и он прозевал…

Гусь приветливо позвал:

– Глеб, а Глеб, подь сюда!..

Глеб доверчиво подошел:

– Чего?

– Хотим тебе один фокус-покус показать… Глеб заподозрил что-то неладное:

– Да ну-у… чего его смотреть… я фокусы не уважаю…

– Этот хороший, интересный… Хватай его!..

Глеб отчаянно отбивался, крича:

– Стой! Постой! Я плавать… не умею! Утону! О-о-ой! – и плюхнулся в воду.

Несмотря на закон Архимеда, он оказался тяжелее воды и сразу окунулся с головой, долго не показывался, потом всплыл, глотнул воздуха пополам с водой и опять скрылся. Снова выскочив на поверхность, он забарахтался изо всех сил, выкрикивая что-то непонятное… Тут Лаптяня понял, что без его помощи и на этот раз не обойтись, нырнул ласточкой в воду, умело ухватил Глеба за волосы и выволок на мелкое место, сказав:

– Седьмой!..

Потом он деловито осмотрел икающего и кашляющего утопленника и отскакал в сторону с видом специалиста, который сделал главное дело, а остальное пусть доделывает мелкота.

Глеб сидел на песке, отдувался, отплевывал воду и в то же время икал, резко и очень громко.

Гусь его успокаивал:

– Ты не думай, мы всегда так делаем… Такая у нас привычка – всех в воду закидывать… Вроде как бы для обмыва…

Глеб поверил, но икать не перестал.

Икота у него была какая-то особенная: молчит, молчит – и вдруг – ик! – на всю речку.

– Постучите – ик! – кто-нибудь мне по спине!

Желающих постучать вызвалось достаточно – старались изо всех сил, но без толку…

В Мишанином картузе принесли воды, но и от воды никакого улучшения.

Братец Кролик подарил Глебу выловленное в реке зеленое яблоко, которое первоначально намеревался съесть сам. Глеб яблоко съел, но икать не перестал.

Лаптяня дал ему походить на костылях, но и костыли не помогли.

Музыкант позволил поиграть на трубе. Глеб с удовольствием поиграл, но икота не прошла.

– Надо его еще раз испугать… – нашептывал неугомонный Братец Кролик. – Самое лучшее от икоты… От еще одного испуга первый испуг проходит…

– Я тебе испугаю! – встревожился Мишаня, считая себя больше других ответственным за здоровье Глеба. – Уже испугал, лучше некуда! Ты чтоб у меня не выдумывал, покуда я тебя самого не испугал!..

– Да я не говорю: опять его в воду. Я говорю: как-нибудь по-другому…

– А ну как он так насовсем останется? – сокрушался Мишаня. – Что теть Нюше говорить?..

– Что-нибудь надо придумать! – громко сказал Гусь.

Это слово услышал Глеб и тоже забеспокоился:

– Ничего придумывать – ик! – не надо!.. Я сам обойдусь без – ик! – всяких придумываний…

Однако большинство считало, что слегка попугать его не мешает, не очень, конечно, сильно, а только чтоб икота прошла.

– Ты чего больше боишься? – дипломатично спросил Глеба Гусь.

– Ничего не боюсь!..

– А щекотки боишься?

– Ничуть!

– А ужаков?

– Ужаков я могу брать руками!..

– А пауков?

– Пауки у меня имелись даже вполне ручные!

Затруднительно было лечить такого больного.

Но Братец Кролик что-то опять придумал и предложил:

– Айда ко мне! У нашего квартиранта-аспиранта есть микроскоп. Особый, оптический, понятно? Если его дома нет, я вам этот микроскоп достану и покажу. Я уже знаю, какую там штучку нужно поворачивать, чтоб все видно. Глянешь в дырку, а там микробы огромадные так и копошатся! Так и растопыривают свои лапы! А мушиная нога, вот потеха-то, вся лохматая, как у медведя! У него и медвежье пальто в шкафу висит! Если его дома нет, я вам это пальто выну, всем дам пощупать мех…

– Какой же он? – спросил кто-то.

– Такой… Черный! Страшной гущины!

– А у нас, – сказал-Глеб, – в Сибири – ик! – сколько угодно живых медведей. Я даже сюда спальный мешок привез – из медведя сделан… ик! Я сам его… вернее, мой брат Руслан убил в тайге… ик!.. Но пальто могу посмотреть для сравнения…

На обратном пути шайка сильно уменьшилась.

Хозяин тележки повез на ней траву по какой-то известной ему короткой дороге, и атаман Гусь сам потащил свой трон, водрузив его себе на голову – для большего удобства, а также для защиты от солнца.

Огурец издалека углядел какого-то человека:

– Заслоните меня, я сейчас убегу… Меня вон тот ловит…

– Почему ловит? – удивился Глеб.

– Да я в ихних уток кидался… Мне все равно нельзя свами, а то там меня тетка Федотьевна поймает: я у нее вязанку развязал!..

И он, пригибаясь, побежал обратно к реке.

Остались кроме Мишани с Глебом Гусь, Братец Кролик, Музыкант, Лаптяня и еще одна незначительная личность по имени Комар.

Комара и в шайку взяли вместе с ежиком: потому что у него был ежик. Но скоро ежик соскучился жить у Комара и убежал, а Комар остался.

Чтобы развеселить Глеба и отвлечь его от икоты, Гусь всю дорогу рассказывал историю о том, как он болел аппендицитом и лежал в больнице:

– Ты небось думаешь, что в больнице только и знают орут да стонут? Что ты! Там такие ребятки подобрались – все двери у них переломали!.. А почему? Этот случай особенный!.. Грузин там один лежал, зовут по-нашему Володька, сотрясение мозга у него, под машину попадал. И принесли ему передачку – грецких орехов мешочек. Такие большие, что даже мне в рот не пролазят!.. То есть в рот-то они пролазят, но раскусить нельзя, чересчур сильно рот разинут, обратно не сходится… Что делать? Давай их дверями давить! Только везде и раздается: крак! крак! крак!.. Потому что раньше двенадцати ночи мы никогда не засыпали, не имели такой привычки. После доктора говорили: «Мы тебя, Гусев, больше не примем, ты нам все двери переломал!» А мне и не нужно! Я в тот раз лекарства, которые мне давали, все в банку собирал, полбанки набрал: и черненьких, и беленьких, и желтеньких… домой принес… Теперь чуть заболею, достану оттуда какую покрасивше выпью, и готово! Правда; заболеваю я редко… Если у тебя икота не пройдет, могу целую горсть дать…

Глеб продолжал икать. Даже коварный Братец Кролик, когда пришли к нему во двор, сильно суетился, ухаживал за Глебом:

– Садись, Глеб, сюда вот, к сараю поближе – тут самый лучший холодок… На трон садись, посиди, дайте ему трон!.. Удобно тебе?..

Глеб сел на трон у раскрытой двери сарая, с любопытством осматриваясь, остальные расселись кто где.

Ничего не скажешь, у Братца Кролика двор был интереснее Мишаниного. В чужих дворах вообще интереснее, но у Братца Кролика интереснее всего.

Сараи у него были из плетня и крыты серой истлевшей соломой, сплошь истыканной норами, которые прокопали для своих гнезд воробьи.

Сараи выглядели как грибы, а в них хрюкала, блеяла, мычала и кудахтала всякая живность.

Везде возвышались высокие кучи навоза, и если кому требовалось для рыбалки навозных червячков, все шли к Братцу Кролику.

Глебу сараи понравились.

– Как туземные хижины! – похвалил он. – А какие это в крышах дырки?..

– Неужто не знаешь? – поразился Братец Кролик. – Воробьи это!.. У меня они свои, домашние… Постоянно проживают!.. У нас всего много! Если тебе зачем нужно воробьят, то я сейчас достану – голых!..

Глеб вздрогнул и поспешно ответил:

– Нет, зачем же!.. Пускай они у себя живут!..

– Сеновал у них хороший! – сообщил Гусь. – Крыша худая, потому светло, ветерок проникает… Спать гоже! Только гоняют оттудова, говорят: через вас корова ест сено без аппетита!.. Буду сам по себе жить – заведу себе сеновал, дырку в крыше проломаю… Без коровы – на кой она мне!..

Устроив Глеба у сарайной двери, Братец Кролик ушел на разведку в дом.

Комар одолжил у Лаптяни костыли и отправился погулять на них по улице.

Братец Кролик вернулся расстроенный, неся кружку воды, и сообщил:

– Не выходит с микроскопом… Дома он и никуда не пойдет… Хочет на балалайке учиться играть у тетки Федотьевны, балалайку налаживают… На, Глеб, тебе водички, пей маленькими глотками, а я сейчас…

Он опять куда-то юркнул и через минуту откуда-то закричал страшным голосом:

– Спасайся! Свинья!..

Из сарая с грозным ревом вырвалась гигантская, с Братца Кролика ростом, свинья тетки Федотьевны.

Своей огромностью и ужасным видом: лохматой толстой, как иголки, щетиной, длинным носорожьим рылом, отвислыми, как у слона, ушами, горбатой спиной и маленькими злобными глазками – на обыкновенную домашнюю свинью она была мало похожа и нрав имела самый звериный: любила поддеть кого-нибудь под коленки и повалить, а иногда кусалась… Маленькие ребятишки боялись выходить на улицу, когда она там паслась.

Гусиновцы моментально разбежались.

Гусь и Мишаня взлетели на заборчик, наклонившийся под их тяжестью.

Музыкант, забыв на земле трубу, как кошка, вскарабкался по столбу, подпиравшему навес, и жалобно восклицал оттуда:

– Инструмент уберите! Инструмент!..

Лицом к лицу со свиньей остались только Глеб, не знавший, где можно прятаться на чужом дворе, да Лаптяня, который без костылей не мог сразу встать с земли, а на его костылях где-то гулял Комар.