Текст книги "Пушкарь его величества (СИ)"
Автор книги: Юрий Цой
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)
Глава 9
Добежал до дома, по дороге искупался в речке и уже не спеша пошел домой. Эх! Хороша жизнь, молодая! Обнял, подвернувшуюся Машку, потискал под довольные повизгивания.
– Где младший?
– Гуляет с другими карапузами.
– Там хоть приглядывает кто?
– Есть пастушки. Мы меняемся для пригляда.
– Что на обед?
– Суп гороховый.
– Отлично! Горох хоть разварился?
– Так я его с вечера замочила!
– Все! Замуж тебя никому не отдам! Самому, нужна.
Гляжу в недоуменные озера глаз и спешу остановить назревающее наводнение.
– Я пошутил! Ты что? Шуток не понимаешь! Пошли кушать и Лешку зови, давай.
После обеда отдохнули чуток, и принялся сооружать коптильню. Лешка старательно помогал, возясь в куче рыхлой земли и строя земляные домики. Прокопал отделение для топки, от нее неширокую канавку на верх холмика и сверху водрузил щелястую бочку. Затем развел глину с соломой и стал закрывать свою копанку ветками. Закрывал небольшими участками, обмазывая крышу с двух сторон получившимся раствором.
Куски сома распластал на широкие полосы и подвесил внутри бочки. Сходил к яблоне дичке, которая росла по дороге к лесу, и нарвал целую охапку веток с листьями. Запаливаю костерок и, дождавшись, когда он разгорится, закидываю его зелеными ветками. Белый дым сразу повалил из всех щелей бочки, показав, что все сделал правильно. Так и сидели с братишкой. От нечего делать лепили глиняную посуду, периодически подкидывая то дров то яблоневых веток. Последнюю партию закинул уже в темноте, прикрыв печку глиняной заслонкой, сотворенной из веток и нашей посуды, обретшей свою конечную форму.
В свете лучины поели, и я закинул чуть не уснувшего за столом братишку в его гнездо на печке.
– А что ты в усадьбе делаешь? – спросила сестренка зевая и устраиваясь поудобней на подушке.
– Помогаю по хозяйству и барышню развлекаю, – обнял хрупкие плечи и прижал к себе как котенка.
– Сказки рассказываешь? – спросила маленькая сонным голосом.
– И сказки тоже, – вздыхаю, вспоминая острые ключицы Оленьки и трогательные бугорки грудок.
Утром я с предвкушением понюхал бочку, уловив непередаваемый запах копченой рыбки. Положил набок пузатую бочку и залюбовался золотистыми кусками сомятины. Отломил кусочек и, закрыв глаза от удовольствия, просмаковал вкусняшку. За такую рыбу, можно хорошие деньги получить! Только хлопотно это и долго. Ладно! Там видно будет. Но как запас и еда, очень хороша!
На реке добрый день подарил мне большую стерлядь, попавшуюся на мою неказистую снасть. Багор опять пригодился только в качестве коромысла для добычи. Таких стерлядок в наше время давно уже не водится. Метровая серебристая торпеда весила больше пяти килограмм! Будет нам еда за несколько тысяч рублей за кило. В моем времени не всякий буржуй может позволить себе. А здесь я, с единственными штанами в заплатках, могу есть ее от пуза. Лешка встретил меня и добычу с недовольным видом. Ведь я обещал сводить его на рыбалку, но вчера из-за копчения у нас не получилось.
– Не куксись! Обещаю, вечером пойдем вместе проверять.
Повеселевший братишка совсем забыл свою обиду, когда на завтрак получил копченую сомятину. Мы все трое с удовольствием насладились нежным мясом, и я побежал отрабатывать барщину. Ха-ха!
Сегодня была непростая отработка. Смотрю на мнущуюся фигурку в свободном сарафане и не знаю как приступить к делу.
– Как твои ножки? – спрашиваю, чтобы занять паузу.
– Я уже встаю и потихоньку хожу. Не болят совсем, только слабые очень.
– Так и должно быть. Кушаешь хорошо?
Вижу заминку.
– Если не будешь хорошо кушать, то косточки не окрепнут. И мышцам неоткуда будет взяться. Ты ходить хочешь?!
– Я буду есть! Обещаю!
– Ладно! Ты, это… Мне придется твой позвоночник лечить…
Оленька, не долго думая, развязала тесемку на шее и скинула свой сарафан на пояс, оголив торс с выступающими ребрышками и небольшие выпуклости на груди.
Черт! Теперь, как джентльмен, мне точно придется на ней жениться! Потер ладошки, чтобы они не были такими холодными и прошелся вдоль торса сверху вниз, проверяя наиболее больные места.
– Больная! Дышите, не дышите, – пошутил я. Критичных мест оказалось всего два. В районе двух зародышей женской груди и на шее. Уже уверенно прошелся в обоих местах, убирая около трети болезненной черноты.
– У меня есть две новости! И обе хорошие. Ха-ха-ха! Извини, не удержался. И, кстати, может, уже наденешь сарафан.
Маленькая натурщица фыркнула и, задрав носик и взмахнув рукавами, прикрыла свой чересчур худощавый торс.
– Что? Худая, да? И грудь маленькая…
– Ха! Да у тебя самая большая грудь из всех, что я видел в своей жизни!
– Опять шутишь! – глаза барышни опасно зазеленели.
– Мамой клянусь! Правда я видел титечки только у тебя и у своей сестренки, а ей одиннадцать лет.
Уворачиваюсь от самой маленькой подушки из пирамиды на кровати.
– Гад! Выздоровею, оборву тебе уши!
– Вот и я говорю. Надо больше кушать, глядишь и титьки вырастут.
В меня полетели остальные подушки. Пока их собирал, барышня успокоилась.
– Надеюсь, ты никому не будешь говорить об этом? – спрашивает Оленька и кивает на свою грудь.
– Я не самоубийца. Лучше постарайся сама не проболтаться перед маменькой и папенькой. А не то я быстро окажусь самым молодым солдатом в империи. К тому же мне дорога кожа на моей спине и попе.
Договорившись, о соблюдении тайны, продолжили изучение букваря и рассказы про Гарри Поттера. Слава богу, про массаж мне ничего не сказали, хотя я и видел пару вздохов и взглядов на свои розовые пальчики на ногах. Пусть играется сама в эти игры! Целее буду.
Вернувшись домой, был отправлен нашей хозяюшкой за водой. На удивление легко справился с заданием, вспоминая еще недавно неподъемные для моего тела пудовые ведра. Расту! И сил прибавилось! Надо сходить в лес и заготовить побольше бревен. Баньку к зиме достроить и дрова заодно запасу. После обеда так и поступил.
Реликтовый лес, живущий тысячи лет по своим законам, каждый раз восхищал меня своим величием. В памяти Васька всплыли картины огромного количества грибов и ягод родившиеся в этой природной кладовой. Те же тетерева постоянно попадались мне на глаза и вызывали охотничий инстинкт своей доступностью. Ведь иногда они сидели на дереве прямо над головой и с любопытством, склонив голову набок, разглядывали забредшего к ним чужака. При желании можно было бы подстрелить их даже из рогатки.
Выбрав очередное дерево к которому можно было подъехать на телеге, стал пробираться к основанию в переплетении вывороченных корней.
– Мя-я! – кошачий писк раздался из самой гущи поваленного дерева.
Неужели котенок! Лезу на звук, с трудом продираясь через переплетения корявых корней.
– И кто это у нас?! Почему одна? – беру маленький пестрый комочек, дрожащий и жалобно попискивающий в моих руках. Темные мутные глаза, похоже, только открылись, но для новорожденного он был все же немного крупноват.
– Где твоя мамка? Кушать хочешь? Худой какой! Ну, пошли, будем тебя спасать. Мамка если надо найдет по запаху.
Сую несмышленыша за пазуху и несу в хату, оставив дрова на потом. Тут животинку пристроить надо! Дома, при виде пушистой милашки, началась паника по скорейшему спасению от голода и холода. Как ему молока впихнуть и гнездо теплое устроить. Подсказал намочить тряпочку и дать малышу пососать. Вроде, пошло кормление.Оставил младших развлекаться и вернулся к оставленному дереву. До вечера разделал два ствола.
Вернувшись, наблюдаю три уставших котенка сопящих на бараньих шкурах. Вот и сходили на рыбалку. Подумал и решил тоже не ходить. Утром проверю. Поужинал, подвинул лавку к сундуку и, накрыв его матрасом набитым сеном, залег на ночевку.
А котенок, скорей всего, от лесной кошки. Раскраска характерная и кисточки небольшие на ушах. На этих мыслях и уснул.
Утром никуда не стал спешить. Сначала накормил проснувшегося котенка, потом организовал ему туалет, пользуясь земными знаниями, которые говорили, что маленькие котята не могут сами пописать, для этого их должна простимулировать мамаша своим языком. Я, честно говоря, был в шоке, когда узнал об этом. Поэтому потер в нужном месте мокрой тряпкой и, получив результат, положил малыша в корзинку с тряпьем.
Теперь другой котенок.
– Леша! Ле-е-ша! Просыпайся! Ты хотел на рыбалку. Если не проснешься, пойду без тебя, – на этих словах голубые глазки открылись.
– Я с тобой, я быстро! – и братишка поспешил в туалет.
– А для чего нам палка с крючком? – Мы идем по лугу и Лешка, зевая, задает вопросы.
– Это, если большая рыба попадется, чтобы вытащить ее из воды, а то сорвется с крючка и убежит.
– А большая, это какая?
– Примерно, с меня ростом.
– Ух ты! А она нас не съест?
– Не съест! А вот мы ее да!
– Держи багор. Если скажу, подашь мне.
Лезу на ветку и нахожу глазами шнур, уходящий в воду. Нитки, оплетавшие собой проволоку покрылись бурыми пятнами ржавчины. Охо-хо! Конец моей рыбалке приходит. Железо то в эти времена совсем без добавок. Ржавеет моментом! А рыбка есть!
– Багор давай! Леха!
По воде пошли буруны и показался кончик острого хвоста. Рыбина ни за что не хотела подниматься на поверхность. С ветки было неудобно тянуть и держать при этом багор. С трудом подтянул добычу на поверхность и уставился на акулий нос.
– Осетр, Лешка!
С трудом удерживая одной рукой, пытаюсь второй зацепить багром под жабры. Попытки с третьей мне это удается, и я с величайшей осторожностью стал пятиться назад, прижимаясь грудью к дереву. Наконец, ноги касаются земли, и я подтягиваю огромную башку к берегу. Лешка восторженно пищит и скачет вокруг меня. Сначала отцепил крючок из круглого трубочкой рта и с большим трудом вытянул извивающуюся рыбину на траву. Вот это да! Толстый осетр вяло шевелил хвостом и разевал костяные жабры.
– Сколько же в нем весу? Придется здесь разделывать. Посторожи, я сбегаю за топором и ножом.
Дома хватаю топор, нож, бегу обратно, тут же возвращаюсь за корзинкой, вдруг икра будет. Несусь на берег. Лешка радостно орет, что хотела убежать, но он ей не дал. Не стал огорчать его сомнением, и глушанул топором по широкой черепушке.
Первым делом взрезал брюхо и уставился на серую икру, занявшую всю брюшную полость. Ого! Почти ведро икры! Устелил корзину лопухами и стал сгружать в нее деликатес. С трудом, но поместилась. Подумать только! Осетровая икра!
Глава 10
В общем, в поместье я опоздал. Пока порубил топором осетра, потом бегал таскал его части и икру домой. Там еще разделать, часть посолил, одну корзину мяса и часть икры отнес в дом старосты. В итоге времени прошло много и вот я стою перед очами Оленьки, не смея поднять глаз.
– Ты знаешь. Я вдруг так испугалась, что ты не придешь… – поднимаю взгляд и вижу мокрые дорожки слез на милых щечках. – Ты не придешь, а я останусь с кривой спиной, – тут она всхлипнула и закрыла лицо руками.
– Прости меня! – не знаю, как поступить. – Я не хотел задерживаться, но так получилось…
Подхожу и глажу, как сестренку, по голове.
– Давай, я тебя сразу полечу, и ты успокоишься. Останется совсем немного. Как ты? Уже ходишь?
Оленька успокаивается и, улыбнувшись, отвечает:
– Да! Уже хорошо получается. Папа и мама будут очень рады, когда увидят.
– Поехали в твою комнату, – разворачиваю коляску от ворот усадьбы, где меня ждала юная барышня, и почти бегом везу ее к дому.
Быстро не получилось. Но к воскресенью основную работу закончил. Позвоночник выпрямился, чернота и краснота прошла. Осталось чуть желтизны, но организм уже сам справится с этим. Я в последний раз насладился видом, подросших как на дрожжах, Оленькиных титечек, и помог ей поправить верх сарафана, поднимая его на плечи.
– Теперь делай зарядку и хорошо кушай.
– Ты же не бросишь меня? – зеленые глаза по котячьи смотрели с жалобной просьбой.
– Конечно, нет! Мне еще надо научиться читать, а книжки кроме как у вас брать то и негде.
– Только книжки? Тебе со мной не интересно… – вижу, что ее глаза опять заполняет влага.
– Не плачь. Вот ведь плакса на мою голову! – приобнимаю, сидя рядом на кровати. Ее ручки тут же воспользовались моментом и обхватили меня за талию, а голова уткнулась в грудь.
– Я бы хотела, чтобы ты оказался сказочным принцем, прячущимся в глухой деревне от плохих родственников. Но так ведь не бывает?
– Не бывает. Зато бывает, что крестьянин и барышня вырастут. У них появятся новые знакомые, интересные кавалеры, балы. Золушка выйдет замуж и будет счастлива.
В ответ на такие слова, мою тушку сжали новые объятия и рубашку замочили хлынувшие слезы.
– А-а! Я не могу! И-и! Я не знаю, что со мной! Я сейчас умру, – барышня стала задыхаться, и я поспешил налить ей воды из графина.
– Ну, что ты! На, выпей, успокойся! Обещаю, что не оставлю тебя, пока не надоем. Ну вот! Улыбаешься ты очень красиво. Все? Не будешь больше умирать? Пойдем, я тебя покатаю и ты успокоишься.
Вот, что теперь делать?! Вылечил, за титьки лапал – теперь женись! Ха-ха! У девочки на этой почве первая влюбленность, а кавалер еще не созрел, да и по статусу совсем не подходящь. Ничего, не она первая, не она и последняя! Пройдет со временем. Расстались мы на позитиве и меня попросили больше не опаздывать.
Та-та-та! Мы едем, едем, едем! Настроение требовало песни. Мои молодшие тоже вовсю улыбаются, в предвкушении воскресной ярмарки. Я еще с вечера забрал у старосты нашу коняшку с телегой и вот наше семейство, за исключением котенка, едет по утренней дороге. Сзади и далеко впереди неспешно движутся на своем транспорте односельчане. С собой у меня копченая осетрина, кувшин икры и две корзины еще дышащей рыбы. На всякий случай, взял еще пару рубликов, которые из Оленькиной копилки. Прикупим одежку младшим и еды быстро портящейся на неделю.
Ярмарка уже вовсю гудела. Дал Машке пятак и отправил их веселиться. Сам снял корзины с рыбой, откинул с них крапиву и оглянулся по сторонам. Покупателей хватало, всем надо было, что то продать и что то купить. Помня о примерных ценах, не знаю как приступить к процессу. Весов у меня нет и вариант был один – продавать по несколько штук, назначая за них цену в пять копеек. Но тут ко мне подскочил ушлый мужичек и с ходу предложил за всю рыбу рубль. Я, недолго думая, заломил два. Сошлись на рубле и сорока копейках. На сорок копеек больше, чем в прошлый раз. Теперь можно и деликатесы доставать. В воздухе поплыл аромат копченой осетрины и народ, поведя носом, стал кучковаться вокруг меня. Зарядил по пятьдесят копеек за кусок и два рубля за кувшин икры. Через десять минут пересчитывал монеты за вмиг разобранный товар. Итого пять рублей за осетрину, два за икру и рубль сорок за свежую рыбу. Восемь рублей сорок копеек. Эх! Жаль моя проволока проржавела! Такой навар с осетра! Пойду, поищу ей замену. Вроде волосяные веревки раньше делали из конских хвостов. Минут через десять наткнулся на сестру с братишкой. У обоих по сахарному петушку в одной руке и половинкой пирога в другой. Прикупил себе пожевать и, взявшись за руки, пошли по шумящему базару, глазея по сторонам. В итоге потратил все деньги, за исключением двух резервных рублей. Купили Машке новый сарафан, платок, Лешке рубаху и штаны, пару куриц, гуся, корзину яиц, творог, сливочное масло, молоко. Нашел тонкую волосяную веревку и, скрепя сердцем, отдал за нее целый рубль.
Усталые, но довольные ехали с ярмарки. Погуляли, прикупились. Гусь смешно гоготал, вертя своей головой на длинной шее.
– Как, Лешка! Интересно было?
– Ага! А людей то сколько! И пироги вкусные!
– Ничего. Научим Машку, будет нам делать пироги не хуже.
– Я и так умею! Только не из чего было, да пироги обычно только по праздникам делают или на продажу.
– Это хорошо! Грибы пойдут, лук, капуста созреет. Будут у нас пироги!
– Ура! – Лешка радовался жизни и я вместе с ним. Машка тоже улыбалась своим девичьим мыслям. Дома нас встретил Мяв, как только открылась дверь. Котенок скатился с крыльца и блаженно присел, растопырив ноги.
– Вот, Лешка! Учись! Маленький, а чистоту и порядок блюдет.
Этим же утром в усадьбе.
– Où es-tu, ma mignonne? Nous sommes arrivés! (Где ты, моя душечка? Мы приехали!)
Александр Никитич и Елизавета Матвеевна вошли в залу, только сойдя с экипажа. Дверь в одну из комнат открылась и в проеме показалась стройная фигура девушки в длинном платье. Супруги повернулись навстречу, не узнавая дочь на фоне света из комнаты, затеняющего лицо.
– Papa, maman! Avec l'arrivée! (Папа, мама! С приездом!)
– Ах! – маменька сомлела и упала папеньке на руки.
– Оленька! – Александр Никитич не знал, что делать. То ли жену спасать, то ли к дочке кидаться.
– Как же так?! Ты ходишь?!
Оленька подхватила графин с водой и поспешила папеньке на помощь. Не долго думая, набрала в рот воды и дунула ею в лицо маменьке.
– Ох, моя милая! – открыла зеленые глаза маман. – Как такое возможно. Ты совсем не похожа на нашу дочку.
– Да, уж! – нервно хохотнул папенька. – Теперь у нас появилась целая барышня, вместо маленькой девочки. Признавайся негодная! Куда тебя паж целовал!
Оленька тут же покрылась густой краской.
– Что вы такое говорите, папенька! Это все милостью Божьей! – Все дружно крестятся.
– Едем немедленно в церковь! Поставлю рублевую свечку, и молебен во славу Господу закажем!
Воскресенье пролетело, мы отдыхали от трудов праведных, как, в общем-то, и вся деревня. Люди отдыхали в запас, зная о предстоящей страде сбора урожая и запаса лесных даров. Там не до выходных уже будет.
Счастливая Оленька ждала его на крыльце, стоя на своих стройных ножках. Ее тело выпрямилось и стало выше, а платье облегало ее тонкий стан, отчего девушка казалась еще более высокой. Только подойдя к барышне, я понял, что все-таки она ниже меня.
Оленька одарила улыбкой и молча пошла по нашей дорожке. Пошел за ней, пристраиваясь рядом. Дошли до беседки и присели отдохнуть.
– Ух! Ножки быстро устают. Видел бы ты моих maman и papa. Маменька прямо в обморок упала. Так что, ты награду заслужил. – Целует меня в щеку. Сама розовеет и не знает, куда деть руки. Вот и спасай девиц! Теперь даже не пообщаешься нормально. Первая любовь-с!
– Может про Гарри рассказ продолжить?
– Ты знаешь?! Ну его! – серо-зеленые глаза блеснули и воззрились на меня с ожиданием. Да не принц я! Не принц! Хотел закричать, но сдержался. Мне, искушенному интернетом, ничего не стоило утешить юную девушку, но как то это выглядело нехорошо. Ее душевный и телесный жар требовали того, чего я не мог ей дать. А чуйка, прямо вопила, что моя жопа в опасности. Этот комнатный цветочек совсем оторван от жизни и по незнанию утянет меня в могилу. Девушка вздохнула и робко положила свою ручку на мою.
– Оленька! – беру ее ладошку, не зная как начать.
– Чего ты хочешь?
– Я.. Я думала… Может мы сможем … Дружить?
– Тебе надо дружить с ровней из своего сословия. Для меня такая дружба может закончиться только одним. В солдатах или на каторге!
Девушка задумалась.
– Хорошо. А если вдруг ты выбьешься в люди, будешь моим кавалером?
– Ты же хотела дружить?!
– Это я не совсем точно выразилась. Я чувствую тут, – она приложила руку к своей груди, – когда вижу тебя чистую радость. И грущу, когда тебя нет. Ты же понимаешь, что это значит?
– Хорошо. Обещаю с тобой дружить, пока или я не выбьюсь в люди, или ты не захочешь дружить с кем-нибудь другим.
Как говориться, за это время или ишак сдохнет или падишах. Оленька согласно кивнула и доверчиво прислонилась к моему плечу. Так и сидели, я просто так, а девушка улетела в свои мечты, где мне отведена главная роль. Нашла в кого влюбиться! Хотя я для нее на данный момент, просто воплощение бога. Прости меня Господи за кощунство! И к тому же рядом достойных кандидатов не наблюдается. Наберемся терпения и подождем.
Лето вступило в свои права и мы, засучив рукава, принялись делать запасы на зиму. Сушили ягоды, грибы, рыбу. Параллельно заготавливал дрова и продавал копченую рыбу. Волосяная веревка показала себя с лучшей стороны и мои успехи в ловле больших рыб стали известны во всех окрестных деревнях. Из-за нашей щедрости, нас полюбили все соседи в деревне, а староста готов был на руках носить. Теперь недавние хулиганы не гнушались позвать меня на совместные гуляния или на мальчишечьи мероприятия типа ночевок на летнем выпасе деревенского скота. Я старался соответствовать, но часто отказывался, ссылаясь на заботу о малолетних родственниках. За что вызывал еще большее уважение от старших.
Оленька немного успокоилась в своих чувствах, но все так же млела от робких прикосновений во время совместных прогулок. Она уже хорошо окрепла, набрала вес и стала совсем барышней. Свои посещения я сократил, под тем же предлогом заботы о младших и необходимости подготовиться к зиме. Неплохие перспективы на удачную зимовку вырисовывались все яснее, но общая ситуация меня немного напрягала. Крестьянство висело на моей шее тяжелым камнем. Я уже начал жалеть, что не позволил Оленьке рассказать своему отцу о моем участии в ее выздоровлении.
Где то в середине лета.
– Douce.Tu as déjà tout de la jeune fille. Il est temps que tu viennes en ville avec Nous. (Милая. Ты уже совсем девушка. Пришло время, ехать тебе с нами в Город.)
– Le pape! Tu te souviens que tu m'avais promis de tout faire pour que je me rétablisse? (Папа! Помнишь, ты мне обещал, что сделаешь все, для того чтобы я выздоровела?) Я хочу, чтобы ты дал вольную Васе, и взял его с братом и сестрой в Город.
– Все-таки, Вася… Понимаешь, ma bonne, это не так просто… – Помещик задумался. – Вольную дать я могу, но где он будет жить в городе? На какие средства?
– Папенька, ты у меня такой умный и добрый! Придумай, что ни будь! Ладно?! – похорошевшая Оленька обняла отца и просительно заглянула в глаза. Отцовская любовь к дочери вспыхнула в сердце Александра Никитича и глаза его увлажнились. Он стал строить в уме планы по обеспечению крестьянских детишек. Можно было, купить какую ни будь халупу на краю города, и записать их в мещане. Дать сколько-то денег на первое время и посмотреть, как дальше жизнь повернется. Но глядя на дочку, понимал, что это не самое верное решение. Вот если отдать Васятку в кадетский корпус, а младших поселить у себя, то на выходе будем иметь потенциального офицера, подружку для дочери, и малыша для удовлетворения материнского инстинкта у жены. У него, аж руки зачесались, привести свой план в скорейшее выполнение.
– Есть один вариант, – отец сделал вид , что задумался.
– Через неделю вернусь из Города и все решим. Пока не обещаю, но постараюсь сделать из твоего пажа настоящего офицера.
– Папа! – Оленька повисла на папиной шее и стала целовать от охватившей ее радости.
Сижу у окна и смотрю на проплывающие мимо поля. Где сижу? В вагоне? Нет, не в вагоне, а в дилижансе, не знаю как сказать по русски, наверно конка, кибитка, карета или еще как. Все произошло неожиданно и быстротечно. Примерно недели полторы назад, меня вызвали через старосту к помещику, и у нас с барином состоялся разговор.
– А ты подрос, малец! – разглядывает меня, как породистого щенка. – Моя дочь просила за тебя, и я решил принять участие в твоей судьбе. У меня есть оказия, устроить тебя в кадетскую школу в Санкт-Петерсбурге. Если проявишь себя, года через три-четыре выпустишься офицером. Сестру твою и брата возьму жить к себе в Город. Сестра будет учиться с Оленькой, а малой в семье поживет. Что скажешь?
– Что тут говорить! – кланяюсь в пояс. – Благодарствуйте, доверие оправдаю, не подведу. От помещика вышел на деревянных ногах. и только выйдя из ворот усадьбы, меня охватило чувство абсолютно щенячьей радости от крутого поворота судьбы.
Затем были хлопоты по раздаче своего хозяйства по соседям, нехитрые сборы небольшого имущества. Мяв, как член семьи, конечно, поехал с нами. Потом переезд в Город, кутерьма с обеспечением меня нормальной одеждой, и вот я в сопровождении немолодого приказчика, с письмом директору кадетского училища и тремя рублями в кармане, трясусь вдоль русским полей на дороге в Питер. Радовало, что сестренка и братишка будут жить в большом помещичьем доме. Немножко подпортила настроение Оленька, которую лихорадило и бросало в настроении от радости к отчаянию. В радость, от того, что я смогу стать офицером и в перспективе можно рассчитывать на дальнейшее развитие отношений. В отчаяние, от того, что я уеду далеко и надолго. Если бы не понимание, что будут каникулы, на которых я приеду на побывку, то было бы совсем плохо. Попрощаться со мной наедине ей не удалось и она, не скрывая слез, махала платком вместе со всеми провожающими, вслед увозящего меня извозчика. Александр Никитич сделал для меня документы на солдатского сироту. Теперь я Василий Иванович Пахомов. Пахомом звали моего деда, а так фамилии у нас никогда не было, как и у большинства крестьян в эти времена.
Карета наша, в виде большого деревянного ящика, неспешно везет шестерых пассажиров в столицу Российской Империи. Два офицера с густыми усами, весело проводящие время на остановках и в пути, один купец очень плотный в яркой одежде, сухой дядька в сером сюртуке и я с сопровождающим меня Прохором. Прошка служил у Александра Никитича кем-то вроде помощника на все руки. Делец и проныра, по моему мнению. В любых обстоятельствах он не терялся и находил свою выгоду. Так и сейчас он легко нашел общие темы с веселыми военными и, подогретый едой и горячительным, рассказывал гусарам о своих веселых похождениях. Багажа у меня не было, только у Прошки был баул с вещами для путешествия и кое какие продукты, на всякий случай. Там, сказал барин, дадут казенную одежу и все что нужно для обихода. Так что, еду налегке. Тряская дорога на жестких сиденьях это, скажу я вам, еще то испытание! В отчаянии, я задействовал свой источник для облегчения своих страданий и, к удивлению, добился неплохих результатов. Моя пятая точка стала твердой как орех и довольно неплохо стала чувствовать себя, всего лишь на второй день путешествия. Порадовался и, уже от нечего делать, стал укреплять свои руки. Для определения результата сжимал рукой запястье второй конечности и сравнивал болевые ощущения от предыдущего опыта. В конце дороги добился опухания места сжатия и быстро набирающей синь гематомы. На этом эксперименты закончил и стал готовиться к появлению городских окраин. Но в этот день мы не доехали. Ночевали на последней станции перед городом, в которой оказалось сразу несколько почтовых карет. Мест всем не хватало, и я, поужинав, заночевал на широком сиденье в карете. Стараниями источника, я теперь смогу и на полу выспаться.
.
