Текст книги "Мед и яд любви"

Автор книги: Юрий Рюриков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)

И потому естественно звучит ее конечный вывод из анкеты. Из трех вариантов ответа – «Удачен ли ваш брак? Или полуудачен-полунеудачен? Или совсем неудачен?» – она выбирает «удачен», и на вопрос: «В чем, по-вашему, причина такой судьбы?» – пишет: «Любовь, уважение, забота». Возможно, если бы вдобавок к этим ответам был еще один: «Счастлив ли ваш брак», она выбрала бы именно его.

Многим ли меланхоликам так везет в семье? Наверно, немногим, но это вина не их темперамента, а соединенная вина ритма и стиля жизни, психологической неграмотности их спутников, а также всех их слабых сторон – и в характере, и в темпераменте, и во взглядах, привычках морали, в манере поведения, отношении к себе, к близким… Жизнь дается меланхоликам труднее, чем другим, и тем нужнее им держать в узде свои недостатки, растить свою редкостную душевность и не давать волю ранимости.

Что такое темперамент?

К другому, как мать к ребенку, к себе – как отец….

«А по-моему, все эти распихивания людей по полочкам ведут только к капризам и к переусложнению простых истин. Ах, я холерик, не могу сдерживаться, пощадите меня. Ах, я меланхолик, не кантовать, а то рассыплюсь. А надо просто относиться к любимому, как мать к ребенку, а к себе – как отец.

У одного поэта сказано: добро должно быть с кулаками. Допускаю, что к себе, а еще точнее, к своим недостаткам – да. Но к другим (кроме, конечно, бандитов)? Какое же это добро – это бокс. Если относиться к любимым с доброй любовью, а к себе относиться с требовательной, тогда незачем растасовывать людей по кучкам. Все просто и ясно – надо быть человеком, а не холериком или флегматиком». (Виктор Лободин, Омск, февраль, 1979.)

По-моему, это блестяще сказано: относиться к близкому, как мать к ребенку, а к себе – как отец. Пожалуй, это ключевые слова для всей психологической культуры любви, главный устой в культуре личных отношений.

Как мать – значит, всей душой радоваться достоинствам близкого человека: они растут от такой радости и уменьшают обратные им недостатки.

Как отец – значит, не прощать себе недостатки, вытеснять их противоположными достоинствами: вспыльчивость – сдержанностью, лень – волей, цепляние к мелочам – великодушием…

Но сегодня многими из нас правит обратное правило. К себе мы относимся, как мать к ребенку – прощаем свои слабые места, зато к близкому взыскательны, как строгий отец. Это поведение от «я», и оно гасит любовь, подтачивает совместимость. «К близкому, как мать, к себе – как отец» – поведение от «мы», и оно продляет любовь, углубляет совместимость.

«Надо быть человеком, а не холериком»? Верно, а еще вернее – сначала человеком, а потом холериком. Ведь когда хочешь быть человеком и знаешь, что ты холерик, это как раз и помогает стать сначала человеком, а потом холериком. Из всех знаний самое полезное для нас, самое главное в мире – это, пожалуй, знание о самих себе. Чем меньше мы знаем о себе, тем труднее нам быть человеком, чем больше – тем больше мы можем помогать себе быть человеком.

«Мы с мужем живем уже почти год, и он часто сердится по пустякам. Я думала, что он меня больше не любит, и очень переживала. Но потом узнала, что он холерик по темпераменту, не может сдерживаться, и мне сразу стало легче. Главное, что он меня любит, а врожденные недостатки можно стерпеть». (Валя Миханькова, Ярцево, Смоленская область, март, 1980.)

С ходом научно-психологической революции знания о человеке будут, видимо, все больше становиться центром, солнцем всей нашей системы знаний, и это принесет людям большую практическую помощь. Повседневную житейскую помощь: в этом суть истинного, гуманного знания о человеке – человекознания.

Кстати, разговор о психологических знаниях, который тут пойдет, для многих может оказаться трудным. Мы не привыкли разбираться в психологии – больше всего потому, что ее уже давно отменили в школе. Но сложности психологических знаний проще многих школьных премудростей, и, не одолев их, мы не получим компас для плавания в жизненном море.

А главное – эти знания помогут нам понять, чем именно нынешнее поведение губит наши чувства, в чем его самоубийственный разлад с законами человеческих чувств. А холерики, кстати, поймут, почему именно им стоило бы сдерживаться и не стоило бы убивать своими вспышками симпатию к себе…

Нервный склад и склад характера.

«Почему «холерик» – какое он имеет отношение к холере? И почему меланхолик – что он холит?» (Разговор со старшеклассниками, май, 1987.)

Все темпераменты (холерик, меланхолик, сангвиник, флегматик) получили свои названия от греческих слов: холерик от холе – желчь, меланхолик от мелайна холе – черная желчь, сангвиник от сангвис – кровь, флегматик от флегма – лимфа. Древние считали, что кровь, лимфа и обе желчи – главные соки людей, и от них зависит все их здоровье и все своеобразие психики[67].

Такое разведочное понимание темпераментов родилось еще в античности и прожило тысячелетия – до XX века. Только в наше время психологи пришли к выводу, что темпераменты зависят не от «соков», а от энергетики организма, от того, как он накапливает и расходует нервную и гормональную энергию.

«А что такое темперамент? Это черта нервов или характера? «Темпераментный» говорят про энергичного человека, горячего в поведении и в чувствах. А у остальных что, нет темперамента?» (Техникум легкой промышленности, Москва, Колобовский пер., март, 1981.)

Увы, человеческая психология – самая неясная для нас, самая дремучая область знаний. Наши знания про свою душу обратно пропорциональны знаниям про свое тело, и в душевной анатомии мы разбираемся в тысячу раз хуже, чем в телесной.

Можно ли представить себе взрослого человека, который не знает, где у него мозг и сердце и как они правят организмом? Или человека, который не знает о миллионах наших микросердец – капиллярах, о железах внутренней секреции, о позвоночнике? А ведь именно на таком уровне мы знаем, то есть не знаем, свою психологию…

Поэтому на следующих страницах будет много психологического ликбеза – ликвидации самой главной у нас – психологической – безграмотности. При этом я не стану излагать научные подходы, так как они часто запутанны и малопонятны. Я буду брать лучшее из этих подходов, сплавлять его между собой, добавлять свои мнения – создавать новый подход. Наверно, и в нем окажутся свои слабые места, свои изъяны – это, увы, неизбежно в любом сложном поиске…

Наш темперамент, говорят психологи, рождают две наши системы организма – нервная и гормональная. Темперамент – психологическое проявление этих систем, психологическое выражение их особого склада.

Все мы знаем, что нервы у людей бывают взрывные или спокойные, быстрые или медленные в своих реакциях, с несильными или сильными откликами. А гормональная система может давать много или мало гормонов, больше одних и меньше других, а их выбросы она возмещает медленно или быстро… Потому и темперамент бывает спокойный или взрывной, с громкими или тихими голосами эмоций, с быстрыми или медленными ходами мыслей и чувств.

Темперамент – это разный у разных людей стиль чувствований, стиль мыслительных и волевых порывов: это сила или слабость ощущений и мыслей, их скорость, это чувствительность и выносливость волевых движений, это уравновешенность или неуравновешенность эмоций, их управляемость, полууправляемость, неуправляемость… Словом, это как бы почерк наших эмоциональных, волевых, мыслительных процессов, как бы особая манера их протекания.

Пожалуй, именно в XX веке психологи сделали тут больше всего: появилось много теорий темперамента и характера, возникла так называемая дифференциальная (различительная) психология – учение о разных видах характера, темперамента, личности.

Впрочем, это лишь начало настоящего углубления в человека, и несделанного тут гораздо больше, чем сделанного. Особенно касается это подхода к характеру – здесь царит неясность, примерность.

Характер – это самые устойчивые психические черты личности, говорит один психолог. Это основные и ярко выраженные индивидуальные психологические черты человека, говорит другой. Это главные внутренние свойства личности, которые составляют ее каркас, говорит третий[68].Почти везде о характере говорится именно так – отвлеченно, приблизительно, расплывчато. Психология характера как бы проходит стадию первичной туманности, в которой только начинают сгущаться звезды.

Одно из таких сгущений – разница между темпераментом и характером. Темперамент, говорят психологи, – это лишь одно измерение характера, один его слой; это стиль, почерк психических процессов, а не их содержание, направленность. А характер – это именно внутренние свойства человека, их направленность.

Из чего состоит характер, что входит в него, кроме темперамента? Прежде всего это отношение к другим людям, «общенческие» черты человека: доброта или недоброта, эгоистичность или неэгоистичность, открытость или замкнутость.

Это отношение к себе, самооценка: личные запросы и притязания, отношение к своей внешности, душевному облику, поведению.

Это волевые черты – хребет характера: твердость, смелость, упорство или их антиподы.

Это черты умственного склада – его принципиальность или непринципиальность, глубина и острота мышления, его активность или пассивность.

Это черты чувств – и нравственно-психологических (в том числе чувства долга, совести), и эстетических (в том числе чувства юмора, вкуса): глубина или поверхностность этих чувств, стойкость или нестойкость, простота или сложность…

Примерно так (но с моей облегчающей расшифровкой) писал о строении характера известный психолог Б. Г. Ананьев. Такой подход проясняет внутреннее устройство характера, показывает его «составные части». Но он не отграничивает характер от личности и потому оставляет неясным, чем они отличаются друг от друга.

Если уж мы говорим, что совместимость характеров и личностей – основа семьи, то как же не знать о них хотя бы самое нужное, самое главное?

Пожалуй, разница между характером и личностью такая же, как между нервной системой человека и всем его организмом. Характер – главное измерение личности. В личность, кроме темперамента и характера, входят и способности человека, и его интересы, опыт, взгляды на жизнь. Личность – как бы особое лицо человека, как бы поперечный срез всего того своеобразия, которое пропитывает его душу и разум, темперамент и характер, мораль и поведение. Это как бы дирижер всех его инстинктов и мыслей, рулевой всех чувств и поступков.

Конечно, совмещаются между собой не «части» личности – темпераменты людей или их характеры, – совмещаются или не совмещаются всегда цельные личности. Но эти «части» – характеры и темпераменты, их союз или разлад – выступают важнейшими рычагами такого совмещения или несовмещения двух людей.

Прожиточный минимум подробностей.

«Читал в «Авроре» главы из вашей книги. Ликбез о психологических типах и темпераментах важен, хотя в нем слишком много подробностей: они очень усложняют текст и затрудняют чтение. Голова быстро отказывает, журнал хочется отложить в сторону. Было бы легче, если бы вы дали совет: найди, где говорится про тебя, и включай свой умственный насос. А про других можно просто перелистывать, читать с пятого на десятое». (Киев, Дом учителя, городской клуб «Соционика», май, 1988.)

По-моему, здесь точно замечен опасный подводный камень книги и хорошо сказано, как его обойти. Стоило бы только добавить: найди и про своего близкого человека, и про детей, если они есть, а в дружбе – и про друзей. Про остальных можно читать по диагонали.

И еще совет: трудные куски лучше одолевать маленькими порциями – по странице, две, три. Трудный текст перенапрягает левое полушарие, и голове нужно хотя бы несколько минут отдыха. Причем лучше всего отдых, который включает правое полушарие – музыка, зрительные впечатления, смех, юмор, физические нагрузки. Энергия левого полушария от этого восстанавливается гораздо быстрее.

Есть и еще один путь – его недавно открыли психологи. Трудный текст (это касается любых книг) легче понимается под тихую музыку, но обязательно мелодичную и еле слышную, не отвлекающую. Такая музыка включает правое полушарие, его энергия подпитывает левое, и это очень поднимает усваивающую силу мозга.

«А зачем нам избыток подробностей? Может быть, специалистам он и нужен, а обычным людям он ни к чему». (Иваново, Дворец текстильщиков, городской университет женщин, март, 1988.)

Верно, психологические подробности сегодня многим неинтересны, стоят на задворках их ценностей. Но, по-моему, такие подробности не балласт, который мешает полету, а наоборот: это как бы газ, который поднимает воздушный шар и дает ему полетную силу.

«Не согласна, что психологические подробности не нужны обычным людям. (Эта записка пришла сразу после предыдущей.) Мы каждый день путаемся в таких подробностях дома и на работе, а особенно с детьми и с мужьями. Их надо знать, это облегчает жизнь». (Иваново, городской университет женщин, март, 1988.)

Людей, которые по-настоящему тянутся к психологическим знаниям, сейчас, наверно, немного. Но с годами, пожалуй, их будет становиться все больше: мы начнем понимать, что такие знания – ключ к хорошим отношениям, к продлению чувств. И с ходом научно-психологической революции (а то и просто когда в школе введут психологию) то, что сейчас кажется избытком, будет казаться нехваткой, прожиточным минимумом.

Экстраверт, интроверт, биверт.

«В последние годы много говорили об экстравертах – открытых людях и интровертах – закрытых. Кто лучше для семейной жизни? Отличаются ли у них чувства, одинаково или по-разному они любят? И как идет семейная жизнь, если один экстраверт, а другой интроверт?» (Мытищи, комбинат «Химволокно», июнь, 1987.)

Слово «экстраверт» образовано из латинского «экстра» – наружу, вне, и «верт» – повернутый, обращенный. Это человек, у которого ощущения, интересы, эмоции как бы фокусируются наружу – больше на других людях, чем на себе, и больше на внешнем мире, чем на внутреннем. Наверно, будет понятнее, если мы станем называть его «внецентрист».

Интроверт (от латинского «интро» – внутрь) – «внутри-центрист», человек, у которого ощущения, эмоции, интересы больше сфокусированы на себе, чем на других людях, и больше направлены на свою внутреннюю жизнь, чем на внешнюю. Такое деление людей открыл в 20-е годы нашего века крупный швейцарский психиатр Карл Юнг.

По-моему, есть еще и третий вид людей – как бы двуцентрист, сплав экстраверта и интроверта – человек, который одинаково направлен наружу и внутрь, сфокусирован и на себе, и на других. Его можно бы назвать биверт (от латинского «би» – два) – человек-двуцентрист, с двоякой фокусировкой[69].

Убедиться в том, что человек-биверт существует, просто – такие люди попадаются на каждом шагу; может быть, это даже центральный человеческий тип, более массовый, чем экстраверт и интроверт. Впрочем, это только предположение, и чтобы понять, верно ли оно, нужны широкие исследования. (Чуть дальше дан маленький тест, который позволяет за несколько минут увидеть, хотя бы примерно – кто ты.)

Какие же они, эти три человеческих типа? Как они ведут себя, как устроены их чувствования? Само собой разумеется, у каждого из них есть свои плюсы и минусы, сильная и слабая стороны.

Экстраверт («вне-центрист») общителен, он легко, но неглубоко сходится с людьми. Он быстрее приспосабливается к новым условиям, но не очень вдается в их суть, он энергичен, интересуется всем вокруг, но больше внешними слоями этого всего. Главная часть его переживаний вызвана не своей душевной жизнью, а внешней жизнью – другими людьми, событиями, происшествиями…

«Верно ли, что экстраверт, из-за того, что он обращен к другим людям, больше расположен к альтруизму? А интроверт, сосредоточенный на себе, – больше к эгоизму?» (Реутово, Московская область, ДК завода «Мир», апрель, 1987.)

Это похоже на правду, но, пожалуй, только похоже. Да, сознание экстраверта больше вовлечено во внешнюю жизнь, больше направлено на других людей, чем на себя. Такая вовлеченность часто бывает чрезмерной, и она ущемляет этим глубинные личные нужды человека. Поэтому, как думал Юнг, подсознанием экстраверта правит противоположный принцип – сверхвнимание к себе: у экстраверта как бы подсознание от интроверта. Подсознанием, считал он, руководит принцип компенсации, восполнения, и оно всегда стремится возместить однобокость сознания, уравновесить ее обратным креном.

И потому чем больше сознание человека отворачивается от личных устремлений, тем больше подсознание поворачивается к ним. Этот парадокс психики – очень важный принцип, которым наше «я» защищает себя от однобокости.

Интроверт («внутри-центрист») общителен гораздо меньше, а то и совсем не общителен. Он медленнее и хуже приспосабливается к условиям жизни, к окружению, но зато может больше менять их, больше приспосабливать к себе. Сильные «внутри-центристы» часто замкнуты, обособлены, и их переживания куда больше рождены внутренней жизнью, чем внешней.

Их подсознанием тоже правит парадокс равновесия, своего рода психологический принцип дополнительности. Чем больше сознание «внутри-центриста» замыкается на себе, уходит от внешнего мира, тем больше его подсознание обращается наружу: у интроверта как бы подсознание от экстраверта…[70]

И если даже интроверт больше экстраверта тяготеет к эгоизму, а экстраверт – к альтруизму, то, пожалуй, совсем немного. Ведь эгоизм и альтруизм – это не просто нервно-психические, а нравственные двигатели, иони гораздо больше создаются воспитанием и жизненной позицией, чем свойствами наших нервов и психики.

Двуцентристы-биверты соединяют в себе черты вне-центристов и внутри-центристов, но, видимо, сглаженно, приглушенно. Они общительны, но не так, как экстраверты. Они энергичны в поступках, умеют и приспосабливаться к условиям и менять их. Но приспосабливаются они шероховатее экстравертов, без их слияния с обстановкой, растворения в ней. И меняют условия без лобового упрямства интровертов, без их мертвой хватки.

Переживания бивертов направлены и в себя, инаружу, но, возможно, они не достигают в них такого самоотвлечения, как экстраверты, и такого самопогружения, как интроверты… Зато и однобокость экстравертов и интровертов тоже приглушена в них, и преобладает тяга к уравновешенному подходу к жизни.

«1. От чего зависит такая направленность человека – она врожденная или приобретенная?

2. В последнее время становится все больше необщительных людей. Значит, все больше интровертов и все меньше экстравертов?» (г. Горький, клуб молодежного общения «Я и ты», май, 1987.)

Психологи установили, что направленность «вне-центристов» и «внутри-центристов» врожденна, зависит от их нервного склада[71]. Эту направленность, как они думают, создает перевес в человеке нервного возбуждения или торможения[72]. (Мне кажется, психологи здесь полуправы – такая направленность не только врожденна, а и приобретается, но об этом потом.)

У экстравертов (вне-центристов) возбуждение слабее, чем торможение, поэтому им все время нужны новые впечатления, которые возбуждают нервы. Их психика как бы голодает по таким впечатлениям, и, чтобы держать наилучший уровень возбуждения, им нужна новая и новая эмоциональная пища.

Наша нервная система сама стремится к такому наилучшему уровню возбуждения – оптимуму (от латинского «лучший»). Мало возбудимой, мало чувствительной нервной системе нужно много внешних впечатлений, только тогда она здорова и работает нормально. Но, если нервная система чувствительна, ей вредит избыток впечатлений, и она может выйти из строя. У внутри-центриста как раз такие чувствительные нервы, возбуждение у него сильнее торможения.

Интроверт принимает вереницы мелких сигналов от себя и извне, которых экстраверт просто не ощущает. Чувствительность нервов у интроверта повышенная, у него есть как бы добавочный диапазон микроволн, которого нет у экстраверта. Через этот диапазон обильные потоки микровпечатлений заполоняют его психику – и обращают его внутрь, в себя; это как бы биологическая сосредоточенность на себе, биологическая погруженность в себя. И вне-центризм экстраверта тоже растет из биологической почвы, стоит на биологической опоре – на постоянной нехватке впечатлений, нестихающем голоде по ним.

У биверта (двуцентриста) нервная система уравновешенна, и сила ее возбуждения и торможения более или менее одинакова. Биверт открыт микроволнам жизни больше, чем экстраверт, но меньше, чем интроверт. Его нервам нужно впечатлений больше, чем интроверту (внутри-центристу), но меньше, чем экстраверту (вне-центристу).

Нервы у биверта (двуцентриста) чувствительны и выносливы, поэтому он погружается в себя глубже, чем вне-центрист, но, пожалуй, мельче, чем внутри-центрист. И погружаясь в себя, он не замыкается собой; его ощущения направлены на других людей больше, чем у интроверта, и проникают в них глубже, чем у экстраверта.

У каждого из этих людей – у экстраверта, интроверта, биверта – вся ткань чувств соткана из особых ощущений, похожих и непохожих друг на друга. Потому и чувства у них в чем-то похожие, а в чем-то разные, и протекают они и похоже, и неодинаково.

Какие они в семье?

Как эти психологические типы ведут себя в семье? Вернее, к какому поведению они предрасположены, к чему их больше влечет их особый психологический склад?

Интроверт (внутри-центрист) усидчивее остальных: он быстрее их устает от обилия впечатлений и потому больше тяготеет к оседлому обиходу, привычным занятиям, к общению в тесном кругу.

У экстраверта (вне-центриста) жажда впечатлений повышена, и его гораздо сильнее влечет к кочевому обиходу; ему больше других нужны гулянья, компании, вылазки в гости – массовое общение, разнообразная жизнь.

В биверте (двуцентристе) оседлость и кочевость уравновешены, и он может быть и домоседом и странником, хотя, наверно, более умеренным, чем интроверт и экстраверт. Тесный круг не приедается ему дольше, чем экстраверту, а в компанию его влечет сильнее, чем интроверта.

Интроверт, видимо, «домашнее» остальных по самому устройству своих нервов. Но домашнее – не значит «семейнее», потому что полуобщительность делает его полуодиночкой в поведении, отношении к близким. Пожалуй, биверт «семейнее», у него нет той полузакрытости, той полуспрятанности души, которая полуотделяет интроверта от близких.

Экстраверт, видимо, уступает им обоим в домашности, но это совсем не значит, что он плохой семьянин. Речь ведь идет сейчас только об одной «части» характера – о нервно-эмоциональном складе человека, а какой он семьянин, зависит не от одной такой части, а от их сплава – от всего характера человека, от всей его личности. И экстраверт, если он не эгоист, может быть гораздо лучшим семьянином, чем эгоист-интроверт или эгоист-биверт.

Какой ты как семьянин, зависит от равнодействия всех сторон личности, всех достоинств и недостатков каждой такой стороны. Недостатки нервного склада можно уравновесить достоинствами других сторон человека. И, наоборот, любые достоинства темперамента или характера могут быть подавлены недостатками нашего поведения, отношения к близким.

Что касается экстраверта, то в его нервно-психологическом устройстве есть и крупные преимущества над бивертом и интровертом. Его нервы не так впечатлительны, и потому они попросту не замечают многое из того, что задевает остальных. Мелочи семейного обихода, шероховатости будней меньше ранят его, меньше включают в нем раздорные чувства.

Поэтому экстраверт может быть гораздо незлобивее и покладистее интроверта и биверта: он отходчивее их, быстрее прощает обиды, легче мирится после ссоры – он миролюбивее их как семьянин.

Впрочем, у сниженной чувствительности его нервов есть и оборотная сторона. Не ощущая мелких уколов жизни, он не ощущает и их вреда и может неосознанно наносить такие уколы близким.

И покладистость экстраверта может становиться покладистостью к своим недостаткам.

Нервы экстраверта могут по-детски переключаться с одного ощущения на другое; он как бы сохраняет продленное детство чувств – их подвижную легкость, незастревающее перепархивание ощущений. Но чувства его от этого менее стойки, могут быстрее выветриваться.

У интроверта чувства гнездятся глубже, вживляются в душу прочнее. Любовь может жить в нем дольше, и его подсознание больше дорожит ею, часто стремится возвести ее в культ. Многие великие поэты, которые воспевали любовь как высшую ценность жизни, были интровертами…

Но нервы у интроверта ранимее, чем у других; от этого он испытывает гораздо больше тягостных ощущений, и злые, раздорные чувства глубже входят в него, больше правят его поведением. Кроме того, из-за своей полуоткрытости он меньше, чем остальные, отдает близким свою любовь, больше замыкает ее в себе.

Экстраверт – больше человек действия, чем переживания, интроверт – больше переживания, чем действия. Чувства живут у экстраверта как бы ближе к поверхности, в верхних слоях души, и от этого ему легче отдавать их. И проявления чувств у него радужнее, праздничнее, он щедро расточает их, но быстрее исчерпывает.

Интроверт проявляет свои чувства скупее. Чувства запрятаны в нем глубже, и им труднее пробиваться наружу из скрытых слоев души. Потому и любовь у интроверта не такая праздничная, не такая сверкающая, и она гораздо больше живет у него под спудом, внутри, чем в поведении, снаружи.

В биверте как бы сливаются чувства интроверта и экстраверта; причем достоинства этих чувств как бы складываются, усиливают друг друга, а их недостатки – так как они противоположны – взаимно уменьшают, ослабляют друг друга. (Повышенная чувствительность, соединяясь с пониженной, создает нормальную чувствительность. Излишнее замыкание в себе и излишнее отключение от себя тоже уравновешивают друг друга.)

Биверт, двуцентрист – человек и действия, и переживания вместе. Он может ощущать любовь глубоко, как интроверт, и отдавать ее ярко, как экстраверт, – хотя, пожалуй, умереннее их, не так глубоко, как один, и не так ярко, как другой.

Он отходчивее и уживчивее интроверта, и так как нервы у него выносливее, его меньше ранят мелочи обихода. Но его нервы чувствительнее, чем у экстраверта, его подсознание понимает, как могут уязвлять мелкие уколы жизни, и потому он расточает их бережнее.

Чувства у двуцентриста тоже залегают глубоко и дольше не проходят. Но и тягостные ощущения вспыхивают в нем часто, хотя и реже, чем у интроверта. Зато длятся они протяженнее, потому что в более выносливых нервах ощущения проигрываются дольше. Потому-то неприятные эмоции возникают у биверта чаще, чем у экстраверта, и жалят его болезненнее, чем интроверта.

Недостатки двуцентриста как семьянина заложены в тех же самых его свойствах, что и достоинства. Его эмоции устойчивее и требовательнее, чем у экстраверта, и потому он менее миролюбив. А так как нервы у него выносливее, чем у интроверта, он может быть выносливее его и в раздорах.

Вообще сила его нервного склада может усиливать и его достоинства, и его недостатки. Двуцентрист может быть гораздо тверже остальных в недобрых чувствах и враждебных отношениях. Силовые струны его души могут делать его и очень мирным, и очень воинственным: все зависит от того, какая музыка разыгрывается на этих струнах – музыка лада или разлада.

«Газеты пишут, что сегодняшние мужья и жены мало разговаривают друг с другом, причем это наблюдается в разных странах. Может быть, причина в том, что становится все больше интровертов, которые зацикливаются на себе и больше разговаривают с собой, чем с другими? И не интроверты ли составляют сословие родителей, которым не до детей?» (г. Горький, клуб молодежного общения «Я и ты», май, 1987.)

Раньше уже встречался похожий вопрос: необщительных людей сейчас все больше, значит ли это, что интровертов стало больше? Пожалуй, это и так, и не так. Необщительность и интроверсия (внутри-центризм) – разные вещи. Интроверсия – это внутреннее измерение характера, сфокусированность и уклад его эмоций. А необщительность – внешнее, поведенческое измерение характера. Ее может рождать и интроверсия, и другие причины – болезнь, усталость, сосредоточенность человека на чем-то очень важном…

Впрочем, интроверсия бывает не только врожденная, а и нажитая, приобретенная. Ее вызывает и долгий упадок духа, и хроническая болезнь, и затяжные нервные перегрузки: все они расшатывают нервы людей, взвинчивают их возбудимость, обращают их подсознание внутрь себя…

Биверт или экстраверт, который страдает неврозом, становится настоящим интровертом, внутри-центристом: его нервы делаются ранимыми, их чувствительность резко растет, возбуждение становится сильнее торможения. Психиатры знают, как разлад нервов делает людей более замкнутыми, болезненно сосредоточивает их на себе.

Но интроверсия – это не эгоизм, и в сословие родителей, которым не до детей, входят не интроверты, а эгоисты. Вспомним еще раз – наши нервно-психологические пружины и пружины моральные лежат в разных измерениях. Экстраверты и биверты могут быть и альтруистами, и заядлыми эгоистами, а интроверт, как и любой другой человек, может быть и эгоистом и неэгоистом…

А можно ли семейную неразговорчивость объяснить одним только ростом интровертов? Сегодня меньше говорят друг с другом и биверты, и экстраверты, и это вызвано глубокими переменами во всем семейном обиходе.

Семейная жизнь стала во многом другой, когда в дом пришел новый член семьи, часто ее новый глава – телевизор. Это великое детище НТР ведет себя как враг и разрушитель семейного общения: он рвет ниточки общения между мужем и женой, детьми и родителями и стягивает все эти ниточки к себе. Говорит только телевизор, остальные молчат и слушают его, а не друг друга.

Кроме того, в нынешнем семейном обиходе становится все меньше общих занятий и все больше обособленных – отдельных у жены, мужа, детей. И даже отдельные комнаты – мечта каждой семьи – тоже уменьшают домашнее общение, делают семейные разговоры более редкими и короткими.

Впрочем, и телевизор, и выросшая обособленность меняют и обиход, и человеческую психологию. Они как бы вселяют во многих из нас кусочки души интроверта – вовсю «интровертят» нами (прошу прощения за каламбур)…

Чем больше телевизор ведет себя как экстраверт, тем больше мы вынуждены вести себя как интроверты. Семейная жизнь все больше становится от этого полунемой, молчаливой, души людей все меньше встречаются друг с другом в разговорах. Это новое бедствие, с которым стоило бы усиленно воевать…

А как уживаются между собой экстраверт и интроверт? Им непросто друг с другом, потому что у них много несходящихся влечений и один часто тяготеет к тому, что тяготит другого. Одному больше нужно спокойствие, другому беспокойство, одному – компания, другому – одиночество вдвоем, одному – много впечатлений, другому – мало…