Текст книги "Звенья одной цепи (СИ)"

Автор книги: Юрий Артемьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Глава 14

Willkommen in Deutschland!

Заяц на минном поле…

Поздний вечер 2 августа. 1974 год.

ФРГ. Международный аэропорт Франкфурт-на-Майне.

Что мне понравилось больше всего – это то, что с паспортным контролем никаких проблем не возникло. А британский паспорт по Европе – вообще вездеход. И у меня никто не спросил, почему я не сто процентов похож на свою фотографию в паспорте, а только… А хрен его знает насколько. Плевать… Первым делом мне очень хочется найти туалет в этом аэропорту. А то, что-то итальянские пирожки как-то боком хотят выйти…

* * *

Сидя в кабинке, я вдруг услышал звук льющейся из под крана воды. А на этом фоне кто-то отчётливо сказал по-русски:

– Блядь!…

– Ты чего? – переспросил его кто-то ещё, но тоже на великом и могучем.

– Да жене на подарки валюты не осталось. То, что по работе там надо было… Заведующей… И этой, бля… секретарше… Всё взял, что обещал. А на жену не хватило. Хожу тут, как дурак. Кругом магазины, а я, сука, как в музее, только смотрю…

– Семёнову на всё хватило.

– Да, хули там говорить. Чекист, сука. Он же с собой валюту привёз из Москвы. Ему-то хуле…

Воду перекрыли.

– Ты идёшь, Коль?

– Через сколько у нас вылет?

– Да ещё два часа.

– Ну, тогда я ещё успею им тут личинку отложить. Не с собой же везти…

– Ладно. Не задерживайся!

Хлопнула одна дверь и щёлкнул шпингалет на другой. А у меня в голове завертелись шарики да ролики… Я уже закончил все свои дела и собрался было выходить из кабинки…

Как говорится: «Штирлиц никогда не был так близок к провалу…»

В голове вертелась тысяча и одна мысль…

Русские? Здесь? В Западной Германии? Служебная командировка? Да. Скорее всего. Он говорил, что ему обменяли мало валюты. Так бывало при кратковременных поездках на конференцию или ещё по каким-то заводским или научным делам. На учёного, судя по лексикону, он не тянет. Хотя хрен его знает. Чекист Семёнов? Это наверняка сопровождающий. Такие ездили практически с каждой группой, будь то спортсмены или музыканты.

Рискнуть? А почему нет? Я ничего не теряю. Сейчас этот Коля сидит в соседней кабинке. Если что, то он меня даже не увидит. Я могу написать записку… А что написать? Хелп ми! Я тута во Франкфурте сижу в сортире?

Думай, голова! Думай!

Я пошарил по карманам. Блин. Среди документов осталась справка с которой я вместе со Станко пересекал границу. Выписана на имя Александара Илича, четырнадцати лет. Если она попадёт в нужные руки, то там наверняка поймут от кого эта записка… Но что-то всё же надо написать для разъяснения. Я достал шариковую ручку и стал быстро-быстро писать никому не понятные буквы и цифры…

* * *

П. А. С. yg.Peace.c°.death.ctahok.123465.raheh.tihiygous.nyt.P. A. S.

* * *

Сложив бумагу, как фантик, я приготовился.

– Коля! – начал я в полголоса. – Слушай меня внимательно и не перебивай! Мне нужна твоя помощь! Вот эту бумажку передай вашему чекисту Семёнову. Но только тогда, когда уже приземлитесь в Москве.

– Это что, какая-то провокация?

– Нет. Всего лишь, просьба о помощи. На словах скажи ему, чтобы он сразу же по прилёту передал это в особый отдел. Он знает куда… А это тебе немного денег. Купишь жене что-нибудь. Про деньги можешь никому ничего не рассказывать.

Я протянул ему вместе с запиской пару купюр из тех, что мне дал англичанин. Думаю, что здесь в аэропорту у Коли не возникнет никаких проблем с приобретением нужных подарков для жены за валюту в виде двадцати фунтов стерлингов.

– Я сейчас уйду. А ты выйдешь попозже. Так будет лучше для нас обоих. Ты меня не видел, я тебя не видел. Понял?

– Угу…

– И не вздумай выбросить мою записку. Если она не дойдёт до адресата, то тебя в следующий раз не то что за границу, из тайги не выпустят. Ты меня услышал, надеюсь?

– Да.

– Вот и ладненько…

* * *

Отойдя подальше от входа в туалет, я примостился у кассы и стал наблюдать. Коля вышел красный, как рак. Типичный работяга с рязанской мордой в сером костюме, который сидел на нём, как на корове седло. Нет. Даже не так… Как смокинг на быке.

Озираясь, как будто за ним гонятся все черти ада он направился в дальнюю часть аэропорта и присоединился к группе таких же как он людей в одинаковых костюмах. Сел Коля в сторонке и загрустил… Но потом, как будто вспомнил о чём-то, посмотрел на часы, и подорвавшись, пошёл по магазинам…

Ну и слава богу. Добрым словом и деньгами можно сделать больше, чем просто добрым словом.

03 августа. 1974 год.

ФРГ. Международный аэропорт Франкфурт-на-Майне.

Незаметно наступил новый день. В огромном международном аэропорту, где без остановки суетятся люди, перемещаясь туда-сюда, время летит незримо куда-то мимо…

Изучая расписание вылетов, я вдруг обнаружил, что через три часа есть рейс на Бостон. Вспомнив, что именно там и расположен знаменитый Гарвард, я решил, что это знак свыше и пошёл покупать билеты. Пока там в Москве получат мою белиберду, пока расшифруют, я уже сумею в Гарварде найти какого-нибудь яйцеголового умника и постараюсь отсоветовать ему заниматься компьютерными программами. А там, глядишь, и из Москвы кто-нибудь всё-таки откликнется на мой «хелп»…

В местном отделении банка я поменял часть итальянских лир на дойчмарки и приобрёл себе билет на самолёт. А потом подумал, и решил, что разномастная валюта мне не скоро ещё понадобится, и разменял всё что было на вечнозелёные американские доллары. Всё обменял. И лиры, и марки, и фунты стерлингов…

Уже сев в самолёт, я вдруг вспомнил про знаменитые законы Мёрфи. «Если всё идёт нормально, значит что-то тут не так.»

Но кресло было удобное, а день был длинный. Лететь ещё долго. И соглашаясь с героиней фильма «Унесённые ветром», я решил, что подумаю обо всём этом завтра, после чего уснул сном праведника…

03 августа. 1974 год.

На борту Боинга-747. Где-то над Атлантикой.

Проснулся я от того, что спина чертовски затекла от неудобного положения спинки кресла. Мне досталось одно из самых неудобных мест. Мало того, что в последнем ряду… Мало того, что рядом с туалетом… Но спинка кресла! Она, сука не опускалась. Потому что позади меня находился выход. Не… Сейчас-то эта дверь закрыта, но спинка… Она всегда стоит вертикально.

Радует только одно, что моё место не у прохода. Там и сейчас толпятся какие-то люди, ожидая своей очереди в туалет.

Рядом со мной сидела какая-то старая немка. Она у меня что-то спросила по-немецки ещё в начале полёта.

– Willst du mir nicht deinen Platz geben, Junge? (нем. Ты не уступишь мне своё место, мальчик?)

Её голос был командным, а акцент ужасающим. Так, наверное, говорил в своё время Йозеф Геббельс, выступая с пропагандистской речью…

И хотя я с немецким не дружу, но смысл её послания мне был понятен.

«Уступи, маленький швайн, мне своё место!»

«Хер тебе, фрау!» – хотелось ответить мне на чисто русском языке, но мой ответ звучал несколько иначе.

– Sorry, Frau! I do not understand. I’m tired and want to sleep, so I ask you not to distract me with conversations. And tell the flight attendant not to wake me up to eat… (англ. Простите, фрау! Я вас не понимаю. Я устал и хочу спать, поэтому прошу Вас не отвлекать меня разговорами. И стюардессе передайте, чтобы не будила меня для приёма пищи…)

После этого я и заснул, отвернувшись от неё…

* * *

И вот теперь, проснувшись, я обнаружил, что рядом нет никакой немки, а вместо неё сидит крепкий темнокожий парень с грустным лицом.

Ну, всё ясно… Старая немецкая фрау нашла ближайшего унтерменша и доминируя над ним, заставила поменяться местами.

Я не помнил точно, когда в Америке закончилась сегрегация чёрнокожего населения. А может сейчас она и не закончилась ещё… Но до того, что будет твориться в будущем под лозунгами BLM ещё далеко.

Он негра сильно пахло. Запах был странный. Какой-то мускусно-сладковатый… Или это несло из туалета, дверь в который периодически открывалась. А что? Иногда туалетная вонь, щедро приправленная химически-приторным освежителем воздуха, та ещё гадость… Да, нет. Скорее всего, смешались все запахи вместе в одну кучу. Но запах пота от этого парня всё-таки выделялся из общего амбре, так как был ближе ко мне и более явный.

А я не мог никак сориентироваться по времени. Сколько мы уже летим, и сколько нам ещё осталось лететь? Чтобы хоть как-то завязать разговор с соседом, я начал с банального:

– Hello! (англ. Привет!)

Он слегка помедлил с ответом, недоуменно глядя на меня, но потом улыбнулся и произнёс:

– Hi! (англ. Привет!)

– Where’s that old Nazi bitch? (англ. А где эта старая нацистская сука?)

Глаза у моего чернокожего соседа стали по пять копеек. Плохое сравнение. Тут больше подойдёт по квотеру… Или маловато будет? Ну… Тогда по полтиннику. По их американскому полтиннику. Это который, типа полдоллара…

А ответ моего чернокожего соседа был толерантен до тошноты.

– This old lady changed from me. (англ. Эта старая леди поменялась со мной.)

Жаль, что английский язык не сможет передать весь сарказм и иронию моей следующей фразы.

– Lady? I’ve seen such whores in coffins. And where is she now? (англ. Леди? Видал я таких лядей в гробу в белых тапках. И где она сейчас?)

* * *

Наверное, я ещё не разобрался во всех тонкостях английско-американского матерного языка. А говорить всё время: «Fuck! Fuck! Fuck!» – это ограничивать свой словарный запас. Всё-таки в русском языке больше возможности для описания любого процесса. Почему-то вспомнилось банальное «green green green», хотя как мне кажется, что «зеленеет зелёная зелень» на английский переводится несколько иначе.

* * *

– She is now sitting in front, three rows away from us. (англ. Она сейчас сидит впереди через три ряда от нас. )

– Well, good. Why are you so sad? (англ. Это хорошо. А ты чего такой грустный?)

– I feel a little uncomfortable. (англ. Немного некомфортно себя чувствую.)

– Are you afraid to fly? (англ. Ты боишься летать?)

Вот тут он немного оживился. И даже с какой-то гордостью ответил мне:

– No. I served in the airborne troops. (англ. Нет. Я служил в десантных войсках. )

– Did you fight? (англ. Ты воевал?)

Он снова стал немного грустным.

– Yes. (англ. Да.)

– Vietnam? (англ. Вьетнам?) – спросил я, ещё больше опуская его самооценку.

– Yes… (англ. Да…) – совсем уж, каким-то виноватым голосом ответил он.

* * *

Негативное отношение американцев к вьетнамской войне в эти годы зашкаливало. Отношение к ветеранам было, как бы так помягче сказать… Было не очень дружелюбное…

После того, как в марте шестьдесят восьмого года американские солдаты под командованием Уильяма Келли полностью уничтожили всех жителей деревни Сонгми. Они там убили более пятисот человек. Причём это были абсолютно мирные люди. Женщины, дети, простые крестьяне…

После этого самым распространённым было сравнение действий американских солдат во Вьетнаме с действиями карательных частей СС во время второй мировой войны на территории СССР. Стариков сбрасывали в глубокие рвы и закалывали штыками, беременным женщинам вспарывали животы, а тех, кто пытался выбраться, швыряли обратно на кучи мертвых тел.

* * *

Этому чернокожему ветерану войны во Вьетнаме некуда было деться от меня в этом самолёте, и я продолжал своё общение с ним.

– And how many narrow-eyed monkeys have you personally killed? (англ. И сколько узкоглазых мартышек ты лично убил?)

По выражению глаз моего соседа я понял, что переборщил. Как сказал медведь Балу в советском мультике про Маугли: «Меня чуть было не разорвали на сотню маленьких медвежат.»

Пора уже погасить этот конфликт, пока он ещё не начался…

– OK. Relax! I have nothing against you personally. I just don’t understand why you fought there, in Vietnam? After all, in America you and people like you are treated as second-class citizens. But you shed blood for this country… (англ. Ладно. Расслабься! Я не имею ничего против тебя лично. Просто мне не понятно за что ты воевал там, во Вьетнаме? Ведь в Америке к тебе и таким как ты относятся, как к людям второго сорта. А ты ведь проливал кровь за эту страну…)

* * *

А вот тут, как мне показалось, я сильнее задел его за живое. Ведь наверняка он думал, что вернувшись в Штаты, он будет героем, а его тут мордой об забор… И он стал со мной говорить более откровенно, чем раньше. От его мнимой толерантности не осталось и следа.

* * *

– Да. Ты прав, парень. Мы называли их узкоглазыми обезьянами, коротышками и недомерками… Придумывали им другие презрительные клички… Офицеры этому только способствовали, чтобы вьетконговцы для нас не были людьми. И они добились своего. Мы никогда не относились к ним, как к людям. Они были для нас чем-то абстрактным, тварями, которые хотели убить нас, и мы просто убивали их первыми. Это касалось всех, от малолеток до стариков. Вот что сделал с нами Вьетнам.

Видно было, что ему тяжело говорить. Но, тяжело вздохнув, он продолжил.

– А эти fucking джунгли стали для нас настоящим проклятием. У этих fucking вьетконговцев не было столько снаряжения и вооружения, как у нас. Но они успешно компенсировали это своей fucking смекалкой и fucking трудолюбием… Сука… Они выкопали fucking подземные города в несколько уровней. А в джунглях нас поджидали бамбуковые fucking ловушки и фугасы с нашим же fucking порохом внутри. Эти «вьетнамские сувениры» унесли больше жизней американских солдат, чем артиллерийские обстрелы. Наступишь ногой в ямку, и оставишь там свою fucking ногу… А граната из fucking бамбука пронзает тело тысячей грязных бамбуковых щепок… Я видел, как раненые такой fucking гранотой люди сгнивали заживо…

* * *

Ну, вот… Ветерана понесло… Они дескать плохие, а мы бедные несчастные американские солдатики пострадали ни за что, всего лишь в десяти тысячах миль от дома.

«Well, why the hell did you get there, you fucking Yankees? (англ. Ну а хуле вы туда попёрлись, грёбанные янки?)» – Именно так мне хотелось спросить у него, но я сдержался. Как изменить направление разговора я прекрасно знал. Стоит в разговоре с любым темнокожим перевести разговор на тему расовой несправедливости, и он тут же подхватит эту тему, забыв обо всех остальных.

* * *

– А ты чего сюда пересел-то?

– Да там… Другая старуха…

(Он снова корректно сказал «старая леди», но я его понял.)

– Она сказала, что от меня воняет…

– Ты меня извини, конечно… но от тебя реально… пахнет.

– Я вспотел… Я опаздывал на этот рейс… Автобус ушёл раньше. Денег на такси не было. Я бежал… Пять миль…

«Вот ты олень… Теперь понятно, что за запах. Парень пробежал в одежде и с вещами почти восемь километров… Как тут не пахнуть потом…»

– И что?

– Старая леди возмущалась… А тут к ней присоединилась твоя соседка… И я согласился поменяться. А ты спал, и тебе было всё равно.

– Мне и сейчас всё равно. Оттуда… – я указал рукой на туалет. – Тоже пахнет. И что мне теперь… – я указал на закрытую дверь выхода из самолёта. – Туда выйти? У меня нет парашюта.

– А ты уже прыгал с парашютом? – оживился бывший десантник.

– Да. Один раз. – соврал я ему.

«Ну не говорить же, что я с друзьями периодически выезжал на подмосковный аэродром, чтобы в выходные попрыгать с парашютом.»

– Страшно было?

– А я и не понял… Даже испугаться не успел. Пинок под зад, шум ветра в ушах, хлопок над головой… И вот я уже снова на земле… Кайф!

– Да. Во время первого прыжка инструктор всегда даёт пинка под зад. Традиция такая…

– Меня зовут Декстер. – я протянул ладонь для рукопожатия.

– А меня Митчел… – он пожал мне руку. – Митчел Л. Браун.

– А что значит «Л»?

– Линкольн. Но я обычно говорю просто Митчел Браун.

– Ну а меня, если полностью говорить, зовут Декстер Морган Мурман.

– Ты откуда, Декстер?

– Я немного англичанин. Но в Британии был всего лишь один раз с отцом на каникулах. Родился на Кипре. Отец у меня военный…

– Я слышал, что там сейчас война.

– Да. Турки с греками воюют. Английские войска не вмешиваются пока…

– И не надо. Это я понял там, во Вьетнаме. Америка кучу денег потеряла вписавшись в разборку южных вьетнамцев против северных. Сколько наших парней там погибло… А сколько искалеченными домой вернулось… Только потом, год назад подписали позорный мир с fucking Вьетконгом. И получается, что мы проиграли войну. Как, сука, мы, американцы, могли проиграть войну, если не проиграли ни одного сражения?…

«Опять наступили ветерану на любимую мозоль… Сколько же надо усилий, чтобы увести его от любимой темы?»

– У тебя есть медаль или орден?

А у этого темнокожего парня очаровательная улыбка. Вот бывают люди, смех которых раздражает. Не все люди умеют красиво смеяться. Кто-то ржёт, как сивый мерин, а кто-то гнусно хихикает. Митчел смеялся от души… На него даже стали оборачиваться другие пассажиры.

– У меня этих наград, как мишуры на рождественской ёлке.

– Да, ладно…

– Не веришь? – обиделся Браун.

– Ну… Говорить можно всякое…

Бывший десантник поднялся и достал свою сумку с верхней полки. Достал оттуда пакет. Из пакета свёрток… А потом развернув его, протянул мне:

– Смотри!

Я реально охренел… Блестящих висюлек тут было многовато для одного человека. Помнится в фильме со Стивеном Сигалом, когда он в одиночку победил всех диверсантов на большом корабле, у него на мундире тоже было много всего… Как вышел на палубу в своей парадной форме, так все и охренели…

Тут поменьше, конечно… В разы… Но там, мля – кино, а тут реальный живой человек. Так сказать, герой нашего времени… Настоящий такой герой Америки.

Я стал разглядывать блестящие боевые награды.

Из тех, которые я более-менее знал, были: «Пурпурное сердце», «За хорошую службу…» и так называемый «Дракон в бамбуке», то есть «За службу во Вьетнаме.»

Ещё была нехарактерная медалька, не похожая на другие. Но Митчел пояснил, что это медаль Южного Вьетнама, которая называется «За кампанию во Вьетнаме».

Ну, да… Если только за компанию…

А потом это чернокожий парень меня не просто удивил, а «убил наповал». Из отдельного пакетика, завёрнутую в белую шёлковую ткань он достал очередную награду…

Твою-то чернокожую мать в душу и в гриву, трах-тибидох…

Ну что я могу сказать? Вы когда-нибудь держали в руках «Бронзовую звезду»? Это та самая, которая медаль конгресса США. И вручать эту самую медаль должен был лично президент Соединённых Штатов.

* * *

Сказать, что я был ошарашен – это ничего не сказать. И, казалось, что больше в этой жизни меня ничем не удивить…

Но Брауну и это удалось. Из очередного пакетика он извлёк за голубую ленточку… «Medal of Honor»

Твою же мать… Высшая военная награда в Штатах. «Медаль почёта»…

Я переводил взгляд с медали на сияющую рожу скалящего зубы простого негритянского паренька Митчела Л. Брауна и не верил своим глазам.

Именно в такие минуты хочется сказать: «Этого не может быть. Потому что не может быть никогда.»

– Митчел! Это как?

– Что именно?

– Ты же, мать твою, герой Америки…

– Ну, да… Если бы не эти награды, то я никогда не смог бы поступить в Гарвард на юридический факультет…

Немая сцена…

Я и моя челюсть, упавшая на пол.

Глава 15

А это мы удачно зашли…

03 августа. 1974 год.

На борту Боинга-747.

Где-то над Атлантическим океаном.

Да… Давно я так не удивлялся. Сидит с тобою рядом в самолёте реальный такой, всамделишный герой Соединённых Штатов Америки… Не какой-то там выдуманный «Капитан Америка» в плавках поверх трико, а обычный человек… Нет. Не обычный… А настоящий герой сидит рядом со мной. Причём пересадила его сюда какая-то злая немецкая тётка с нацистским прошлым. А мы с ним от этого почему-то не расстроились, сидим вот, болтаем, и пьём сухое красное вино.

Это я предложил выпить: «За знакомство!» Он только и поинтересовался, не рано ли мне по возрасту употреблять алкоголь. Но я его убедил, что вырос в тех местах, где греки с детства дают своим детям вино. Так что я парень привычный. А на все законы мне по фигу. А не выпить за знакомство с таким обалденным парнем, героем Америки – это просто грех. И я себе не прощу этого никогда… В общем, он согласился. И когда стюардесса стала раздавать какую-то еду, он заказал заодно и два бокала красного вина.

Еда была съедобной, вино кисловато-терпким, а собеседник очень эрудированным. Оказалось, что он возвращается после каникул. А в Европу он летал, чтобы посмотреть Рим, Венецию и Вену.

А посмотрев, возвращается обратно… Потому что и деньги кончились, и готовиться надо к новому учебному году.

А то, что он учится в Гарварде, да ещё и на юридическом факультете – это просто нереально интересное совпадение, которое мне может быть очень полезным. Так мне будет проще разыскать другого студента юрфака и некоторых его друзей…

* * *

Я никак не могу поверить во всё происходящее. В прошлой моей жизни, я что-то не помню историю про чернокожего парня награждённого таким набором медалей. Вот не помню, и всё тут, ни одного негра, удостоенного Медалью Почёта США. А если в придачу к ней имеется ещё и бронзовая звезда… Нонсенс. Похоже, что тут наши реальности разительно отличаются.

Но мне это на руку. Похоже, что парень даже не зазвездился. И то, что он пошёл учиться, а не полез в политику, бороться за права чернокожих, его неплохо характеризует.

По поводу поступления в Гарвард он рассказал мне всю историю. Когда он пришёл туда одетый по полной форме со всеми наградами, да ещё и с рекомендательным письмом от самого мистера президента, то его приняли без звука…

Но… Обо всём, да по порядку.

* * *

Служил Браун хорошо. И хотя не был самым крутым среди своих сослуживцев, но и задохликом тоже не считался. По нему это было заметно. И поэтому первая полученная им медаль через год службы во Вьетнаме «За хорошую службу и поведение», можно считать простым поощрением, типа нашего советского армейского значка «Отличник боевой и политической подготовки».

Но потом у них в роте сменился командир… И всё пошло коту под хвост. Потому что предыдущий ротный старался участвовать в боевых действиях не на первых ролях. За медалями не рвался, на рожон не лез. Берёг своих солдат и считал, что оборона – это лучшее нападение.

Но, увы… И его настигла «шальная пуля.» Их командира роты накрыло миной. Причём именно тогда, когда он уединился в походном сортире. Ну, что же? Вполне заслуженная смерть для того, кто не любил ходить в атаку.

Самое противное было доставать куски командира из отхожей ямы с дерьмом. Слава всем богам, что это «почётное» задание не досталось Митчелу, поскольку именно в это время он находился в карауле…

Прибывший к ним новый командир роты был молод и горяч. Потому и решил, что для того, чтобы стать полковником, надо либо жениться на дочери генерала, либо совершить подвиг на поле боя вместе со своей ротой. Свободных дочерей генерала на горизонте видно не было. И вообще, с женщинами на войне, что-то не заладилось…

Ну, что же… Тогда, как говорил барон Мюнхаузен:

«С восьми утра до десяти – подвиг!»

Интересно, читал ли их ротный командир когда-нибудь произведения Алексей Максимовича Пешкова, который творил под псевдонимом Максим Горький? Думаю, что вряд ли в Вест-Поинте изучают «Старуху Изергиль» вышедшую из-под его пера. Но тогда какая сволочь донесла до этого офицера крамольную мысль, что «в жизни всегда есть место подвигу»?

И ладно бы он сам первым поднимался в атаку с «1911» в правой руке…

Нет… Он посылал своих солдат… Причём туда, куда как говорится Макар телят не гонял…

* * *

Это уж я, своим языком пересказываю рассказ Митчела Брауна. Потому что рассказ будущего юриста состоял из периодического fucking, а верхом литературной композиции стал fucking fuck.

* * *

В противовес новоявленному американскому Наполеону во взводе, в котором служил Браун, был старый сержант, ветеран всех военных конфликтов, в которых участвовала армия США со времён Корейской войны. Если бы не он, рота бы полегла в полном составе ещё раньше… Но однажды и он не помог.

Разведвыход начинался удачно. Им удалось выбить «чарли» из их окопов. Земля Вьетнама была вся перерыта тоннелями, как сыр дырками. В этот раз совместное с их взводом пошло небольшое подразделение «тоннельных крыс».

– Ты не поверишь, Декстер… – эмоционально рассказывал мне Браун. – Они больше всего мне напоминали гномов из детской сказки про Белоснежку. Все маленького роста и очень худые. Словно дети со взрослыми лицами и оружием в руках.

* * *

Я тоже слышал про этих «тоннельных крыс», причём не про вьетнамских. У нас в Афганистане тоже были подземные тоннели. И наши парни немало крови пролили вылавливая моджахедов под землёй. Духи умело использовали древние тоннели и рыли свои новые… Сунешься туда без подготовки, считай, что там ты и остался. Поэтому были и у нас спецкоманды для выкуривания бородатых из-под земли. Хотя чаще, мы старались туда не соваться. А взрывать тоннели вместе с врагами.

Но Афган с Вьетнамом трудно сравнивать. Уж больно вьетнамцы мелкие, как дети. И там, где взрослый «чарли» легко протиснется, стандартный европеец или американец, застрянет ещё на входе. Потому и искали худых и маленьких мужчин с крепкими нервами для этого специально обученного подразделения. Да… А в подземелье поджидали неприятные сюрпризы. Вьетнамцы старались никогда не рыть тоннели строго по прямым линиям. Подземные тропы обычно копали под углом. Из-за этого в тоннелях было очень сложно и неудобно вести огонь из стрелкового оружия, а глиняные стены отражали взрывную волну от взорванных гранат. «Крысы» брали с собой пистолет, штык-нож и фонарик. Американцы пробовали посылать внутрь собак, но животные быстро подрывались на минах.

Вот и в этот раз часть «маленьких гномов» ушла под землю, а двое оставшихся снаружи были усилены взводом в котором служил Митчел. В окопах было много трупов «чарли», и сержант приказал собрать всё оружие и боеприпасы. Как чувствовал, старый вояка…

Всё началось одновременно и сразу со всех сторон. Взрывы под землёй и выстрелы из джунглей. Заняв круговую оборону взвод стал отбиваться. Парни из спецотряда в основном контролировали несколько выходов из под земли. По рации они уже определили, что из тех, кто ушёл под землю в живых никого не осталось. Тогда они забросали тоннели гранатами в попытке их обрушить.

А Браун вместе со своим взводом под руководством сержанта Майкла Спайерса отстреливался, порою стреляя даже не прицельно, поскольку высунуться из окопа не давал плотный огонь противника. Рядом, тут и там падали убитые, стонали раненые. Но Брауна пока даже не задело…

Когда огонь со стороны противника стих, Митчел решил, что опасность миновала. Наивный…

* * *

Мины рвались так близко, что земля шевелилась под ногами и накрывала с головой. Он уже давно ничего не слышал. В самом начале обстрела Брауна завалило двумя телами убитых бойцов, а сверху присыпало землёй. Откапываться он начал только потому, что ему стало нечем дышать.

Он даже не понимал, что творится вокруг. Дышать! Наверх! Туда, где воздух… Если бы ему тогда кто-то сказал: «Не лезь наверх! Там стреляют!», он бы не послушал. Дышать! Воздух!

* * *

Наверное. он был похож на чёрта, когда вылез из-под земли с ножом в руке. Этим ножом он только что копал глинистую землю. Но наверху его встретили маленькие косоглазые враги. И он резал их этим же ножом, а потом бил разбитой винтовкой, а потом стрелял… Стрелял изо всего, что попадалось под руку. Ему было всё равно из чего стрелять… Из М-16 или из пистолета. Из какого-то странного тяжёлого автомата незнакомой модели, похожего на американский Томпсон…

* * *

«Наверняка это ему попался в качестве трофея от вьетнамцев наш ППШ». – подумал я

* * *

Потом он стрелял из Пулемёта М-60, а когда закончилась лента, снова из М-16. Причём оружие чаще всего он брал прямо из рук мертвецов, а иногда оно просто валялось на земле. У убитых вьетнамцев он брал «Kalashnikov» и снова стрелял.

В перерывах между стрельбой он кидал гранаты, а ещё умудрился откопать из-под завала одного из «тоннельных крыс», как потом оказалось, целого лейтенанта… Но тогда Митчел этого не знал. Для него это был всего лишь ещё один раненный боец маленького роста, худой, грязный и раненый…

* * *

Когда к ним подошло подкрепление, они застали фантасмагорическую картину. Один раненый офицер без сознания, много погибших американцев, но вокруг них и вперемешку с ними, примерно в три раза больше трупов вьетконговцев. А над всем этим стоял Митчел. Он держал в руках винтовку без единого патрона с пристёгнутым штыком. А рядом с ним валялось на земле море разнообразного оружия, и американского и трофейного, но тоже без боеприпасов. Рядовой Браун расстрелял абсолютно все патроны…

* * *

Лейтенант «тоннельных крыс» потерял сознание в самом конце боя. Всё, что он видел, он изложил в подробном рапорте. Там он скупо и по-военному лаконично описал, как незнакомый ему десантник стрелял, стрелял, подбирал с земли трофейное оружие и снова стрелял, стрелял, стрелял. А ещё он в рапорте порекомендовал наградить героического воина. Лейтенант даже лица Брауна не запомнил. Потому что тот по-прежнему был весь вымазан в земле и глине.

Это потом уже какой-то журналист более красочно описал всё это в статье про героя-одиночку. Стране нужны были герои. И этот случай прогремел на всю страну. Там в статье всё было описано верно… Единственное упущение было в том, что нигде не было указано, что герой – чернокожий.

Конгресс уже одобрил награждение героя «Бронзовой звездой» за героизм в бою и спасение офицера. Пришла бумага из Вашингтона, где чёрным по белому значилось, что Митчелу Л. Брауну необходимо срочно вылететь в США для получения награды из рук президента.

* * *

Самое удивительно было ещё и в том, что кроме лёгкой контузии, на Брауне не оказалось никаких ран. Синяки и мелкие царапины не в счёт. Командир роты приказал готовиться к отлёту. Через некоторое время должны были прилететь вертолёты за ранеными, с ними Митчел собирался вылететь в Сайгон, а оттуда уже и домой… Он уже приготовил парадную форму, чтобы переодеться перед прилётом на Родину.

* * *

Нападение вьетконговцев произошло внезапно, как и всегда это происходило во Вьетнаме. «Чарли» выбирали для нападения самый неподходящий момент. И снова, появляясь из-под земли и атакуя почти со всех сторон. При поддержке миномётов и лёгкой артиллерии, вьетнамцы практически сразу выкосили половину роты… Молодого лейтенанта, недоделанного Наполеона, ранили в первые секунды боя. С простреленными ногами, он валялся на земле, корчась от боле и больше уже не мечтал ни о каком подвиге. Сержантов тоже что-то не было видно… Оставшиеся без руководства солдаты запаниковали.

В этот момент, совсем недавно ещё вернувшийся из жестокого боя Браун вдруг стал раздавать чёткие и уверенные команды. Неожиданно, но его послушались. Он организовал грамотную оборону и умудрился выправить создавшуюся ситуацию. Вьетнамцы отступили.

А Браун хоть и был ранен во время боя, продолжал командовать… И его продолжали слушаться. Под его руководством отступление было хорошо организовано и всех раненых и даже всех убитых удалось эвакуировать с поля боя. Вместе с другими ранеными его отправили в госпиталь.