Текст книги "Города Беларуси в некоторых интересных исторических сведениях. Витебщина"

Автор книги: Юрий Татаринов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

К обводящему территорию парка каналу примыкали другие каналы.[26]26
  «Кокорины канавы» – именно так в Освее прежде называли парковые каналы. Не исключена возможность, что проектировщиком освейского дворцово-паркового комплекса мог быть Александр Филиппович Кокоринов, русский архитектор, работы которого знаменовали переход от барокко к классицизму. Столь невероятное предположение требует проверки хотя бы потому, что усадьба была заложена как раз в период жизни этого человека (1726-72 гг.).


[Закрыть] Вода в них была такой же прозрачной, как и в озере, ибо каждую весну ее спускали, а пруды и каналы чистили; кроме того, берега прудов были зацементированы. В некоторых местах на каналах оставлены островки, на каждом из которых обязательно высажено дерево. Можно представить, сколько имелось мостов и мосточков на этой сплошь изрезанной водными преградами территории. Один из таких мостов вел к горке с названием Лыска – в южной части парка.

Далее еще один мостик, уже через ручей, выводил на горку, не отличавшуюся высотой, но интересную своей плоской вершиной, напоминающей круглую сцену, и еще тем, что вокруг нее высажены лиственницы. Сохранилось пять старых лиственниц. О назначении сей горки теперь можно только гадать. Обилие битого кирпича наводит на мысль, что на возвышении стояло какое-то строение. На мой взгляд, площадка обнесена была по периметру колоннами. Это мог быть или летний театр, или открытый павильон для музыкантов, или арка, обозначающая вход в соседний парк. Куполом этому сооружению служил… полог высоких лиственниц.

Это был пейзажный парк. Здесь все имело смысл и значение – любое дерево, возвышение, поляна. Главным достоинством его являлись ручьи. Они придавали этому окультуренному месту естественность. На их берегах, особенно в местах пересечения с дорожками, я видел множество камней. Очевидно мостики имели каменные опоры.

В дальней части парка обводной канал напоминает настоящую речку. Рядом с ним еще «читается» неширокая традиционная для старых парков тополиная алея. Деревья здесь посажены так густо, что представляют собой нечто вроде гулливерова тына. Иные из них уже рухнули от собственной тяжести, обнажив вместе с дерном могучие корни. В этой особенно заброшенной части парка, в самом глухом и затаенном месте, есть еще одна небольшая горка. Называется она Собачье кладбище. Существует легенда, что когда-то на ней стоял памятник собаке – черная каменная глыба с надписью на польском языке.

Канал, охватив длинной дугой парк, вливался во второй пруд. На стоке этого пруда была возведена вторая дамба, державшая уровень воды большинства каналов парка. Рядом с дамбой была устроена деревянная мельница, работавшая на воде. Шлюзы на ней открывали только во время мола.

Два усадебных пруда, расположенных по обе стороны дворца строго на одинаковом расстоянии от него, имели абсолютно равные форму и размеры. Вокруг первого была проложена гравийная дорога, представлявшая собой круг. На пути ее стояли два моста. Во время визитов гостей на «круге» устраивали скачки.

Между зданием дворца и вторым прудом на открытом значительном пространстве разбит был большой, по площади с футбольное поле, цветник. До сих пор ходят легенды о плантациях маргариток на нем, аромат которых буквально хмелил тамошних работниц.

Часть парка, ближайшая к дворцу, была открытой, солнечной. Здесь каждое дерево являло собой композицию.

И наоборот, за вторым прудом парк напоминал настоящий лес, со всеми полагающимися ему «таинствами» и «звуками».

Эти два парка отличались и обустройством. Первый – со своими каменными мостками, беседками, гравийными дорожками и цветником – имел вид ухоженного городского парка. Второй старались обустроить «под природу»: мостики здесь были деревянные и узкие, из бревен, под каждым имелся брод, чтобы водный рубеж можно было пересечь верхом на лошади; здесь по замыслу устроителей парка можно было побыть наедине с природой, послушать плеск ручья, пение птиц и даже… рык диких зверей. Этот участок парка назывался Зверинец, в глубине его была яма, разделенная на вольеры, где держали волков, медведей, кабанов, лосей.

Свое существование старый парк прекратил после изгнания из Освеи последнего его хозяина. С тех пор он не восстанавливался… Признаем, в статическом состоянии, без должной помощи, гибнут любые человеческие творения – тем более парки, где ничего не может быть случайным, исполненным зря и где все без исключения требует человеческой любви и заботы.

ОСВЕЙСКИЙ ДВОРЕЦ

Осколки красного кирпича теперь можно найти за сотни метров от того места, где когда-то стоял Освейский дворец.[27]27
  Кирпич для дворца обжигали недалеко от Освеи. В том месте, по дороге на Кохановичи, и сейчас действует небольшой кирпичный заводик.


[Закрыть] От грандиозного сооружения Гильзенов остались лишь вросшие в землю руины. По утверждению старожилов, дворец имел вид «птицы с расправленными крыльями».

Исполнен он был в ранних классических формах.

Возвели его на небольшой насыпной горке, в которой по всей площади застройки были спрятаны подвалы. Эту особенность диктовала высота грунтовых вод.

Двухэтажный дворец, в пять корпусов и с четырьмя широкими галереями, имел сложную внутреннюю раскладку.[28]28
  По-видимому, В. Антипов сделал описание дворца со слов старожилов. Воспроизведу его: «Планировка дворца была оригинальной: главных входных ворот было четыре, соответственно временам года; внутренних входов двенадцать – по числу месяцев; комнат и залов – по числу недель в году; окон – по числу дней». (В. Антипов «Парки Беларуси», 1970).


[Закрыть] Необычная, по нынешним представлениям, толщина его стен была вызвана отнюдь не страхом хозяев перед пресловутыми «врагами». К этому понуждал элементарный практический расчет. Стены были сплошь унизаны, будто человеческое тело капиллярами, широкими дымоходами. Обогрев залов и комнат производили на первом этаже с помощью больших каминов. Основными украшениями помещений являлись пилястры и ниши. Центральный зал – Голубой, из которого в две противоположные стороны «смотрели» по три высоких окна, был украшен круглыми колоннами.

Как и для планировки парка, для дворцового здания характерна была абсолютная, продуманная до мелочей симметричность. По-видимому, проект разрабатывал великий и наивный педант. Может быть, именно за эту милую простоту, логичность и лежит наше сердце к старине. По крайней мере, в ней, этой простоте, очевиден талант и высокая мудрость.

ОСВЕЙСКИЕ ТАЙНЫ

В Освее есть несколько тайн, о которых уже не вспоминают; но которые «говорят» исследователю старины сами за себя.

Одной из них является дорога, насыпанная в озере вдоль всей береговой линии усадьбы. Она представляет собой длинную и узкую (шириной в две повозки) косу. Еще сравнительно недавно она имела ухоженный вид и была соединена в местах разрывов (оставленных для того, чтобы могли пройти лодки) мостами. Версий о том, для чего нужна была эта насыпь, достаточно. Однако настоящего ответа нет. Возможно, ее соорудили дли того, чтобы не гонять на пастбище скот перед зданием дворца. Теперь эту земельную полоску в озере трудно назвать «дорогой»: в отдельных местах она размыта, а кое-где сплошь затянута кустарником. Забывать замыслы предка – все равно, что не прислушиваться к мнению старших. Сие есть признак деградации культуры. Сегодня вопрос о необходимости окружной дороги в Освее просто наболел. Коров в городе гоняют по асфальтированным улицам, через центр. Животных, ясное дело, не особенно расстраивает такое обстоятельство, – напротив, они даже рады потереться об угол клуба или подкинуть блинок-другой под окно горсовета. Ну а как же люди?

Меня сильно удивило, когда здешний широкий, заросший камышом канал, рассекавший город на две части, назвали «ручьем». По дну его действительно протекал ручеек. Тем не менее, очевидно было искажение между сим названием и тем, что на самом деле представляло собой это вытянутое углубление. Без подсказок историческую суть города «прочесть» сложно. Я бы скоро свыкся с необычным ручьем, если бы не подсказка повидавшего виды археолога Савицкого. Ученый, убежден, что канал в древние времена, когда вода в озере стояла выше, был заполнен водой, и по нему ходили суда – большие торговые лодки – с товарами из городов по берегам Западной Двины и Балтийского моря. Суда могли заходить в центр города. В широкой части канала была устроена пристань; на этом участке его русло представляло собой треугольник: оно как бы врезалось длинным клином в береговой мыс, клин суживался ближе к тому месту в центре города, где был мост. Малые лодки проходили под мостом и могли уйти за город вверх по каналу. Древняя Освея располагалась по обе стороны этого рукотворного сооружения.

Рядом с пристанью на озерном мысу в старой части города просматриваются контуры рва, который некогда был заполнен водой и полностью отделял мыс от суши. Здесь могло быть расположено мощное замковое укрепление. А такие свидетельства имеются. Долгое время упоминание об Освее были связаны с договором между польским королем Александром и великим князем московским Иваном III. Но вот в исторических материалах[29]29
  «Историко-юридические материалы, извлеченные из актов книг губерний Витебской и Могилевской», выпуск 27-й. Витебск, 1896 г. Найдены М.Г. Савицким.


[Закрыть] находим следующие сведения: «По иллюстрации 1599 года Режицкий замок имел смежные границы с замками: Люцинским, Освейским, Динабургским, Крейцербургским, Мариенгаузским». Упоминаются только рыцарские замки Ливонского ордена. Из этого следует, что в конце XIII века в Освее был замок. Более неясным является вопрос: где он стоял, в каком конкретно месте? На мой взгляд, самая примечательная улица в этой версии – Себежская. Она проходит через вершину обширного холма, расположенного на приозерном лесу. Сей холм с одной стороны окружен озером и бывшим каналом, а с противоположной – низиной, где нынче центральная площадь. Замок находился на вершине мыса и стоял как бы в стороне от вытянутой вдоль длинного канала деревни.

СВЕДЕНИЯ МОНТЕЙФЕЛЯ

Расцвет освейской усадьбы приходится на времена, когда хозяевами Освеи были Гильзены. В этот период появились дворец и парк, костел и монастырь с госпиталем, гимназиум.

Пользуясь сведениями Густава Монтейфеля, узнаем, что Гильзены – выходцы из немцев, из рода де Энкелей, когда-то служили немецкому ордену.

«Род этот принадлежал одному из старых богатых родов из Мархии, откуда он прибыл в Инфлянтский рыцарский орден в самом начале XVI столетия. Янкель зен де Энкель в 1533-34 годах был одним из самых способных командиров Динабурга.»

Монтейфель дает довольно полные сведения о первом владельце Освеи из этого рода – о Еже Миколае Гильзене, который родился в 1692 году.

«Как, читаем в «Календаре 1763 года», человек набожный, работящий и ученый, с ранних лет брался за перо. Эта его способность создала ему приятелей, а позднее и могущественных покровителей».

У него были «многочисленные биографы».

«Начал он приходским ксендзом, кафедральным. Большими его друзьями были Сапеги. Особенно коадьютер виленский, который отхлопотал для него епископство смоленское. И даже договорился со своим братом, регентом литовским, что в случае назначения его епископом смоленским уступит ему какие-нибудь владения в своих землях смоленских, на жительство и в качестве резиденции».

Это обещание было выполнено. Далее Монтейфель сообщает:

«Это был епископ честный, придерживался старых правил, понимал свою должность как самоотверженную работу. Когда в 1755 г. В Смоленске была сильная эпидемия, он поспешил туда, чтобы терпеть вместе с паствой.

Отдал свой фольварк краславским миссионерам под семинарию. Был проповедник также красноречивый, как и писатель. В своем белокаменном дворце в Освее он написал несколько теологических книг, в том числе книгу «Духовная война», которая издавалась шесть раз. Уставший и сломленный работой, Ежи Миколай Гильзен, наконец, захотел покоя. В июле 1763 г. отказался от епископства и последние годы жизни посвятил молитве.

Умер в 1775 г. в Варшаве в возрасте 82-х лет.

Сердце этого честного мужа, засушенное после смерти, до сих пор сохраняется в костеле освейском. Там же должны быть погребены его останки. Ибо администратор названного костела ксендз Добровольский нашел на чердаке камень-песчаник со следующей латинской надписью: «Здесь покоится Гильзен Смоленский». Над надписью вырезан герб Гильзенов со следующими аксессуарами: кардинальским капелюшем, митрой, постарелом (посох епископа) и орденом Святого Станислава. Камень этот, который должен был увековечить память этого честного сановника, был наверняка вмурован в костеле, откуда его человеческая бессовестность выгнала на чердак».

Монтейфель также упоминает о металлическом сосуде, в котором хранилось засушенное сердце Гильзена. Этот сосуд показывали, когда служили за упокой души этого человека.

Увлеченный всецело духовной и писательской деятельностью, епископ не уделял внимания хозяйственным делам своих освейских владений и настоящим хозяином их был его младший брат «Его Высокая милость пан Ян Гильзен воевода минский», личной резиденцией которого была Дагда.[30]30
  40 км западнее Освеи.


[Закрыть]

О Яне Августе Гильзене Монтейфель сообщает следующее:

«Их отец Шамбелан Еже Гильзен 19 мая 1721 г. передал права на староство мариенгаузское своему очень молодому сыну Яну Августу. А Карл Шестоковский, нотариус инфлянтский, оформил эту передачу. 11 августа 1729 г. этому же Яну Августу по приказу короля уступили владения Окры Янушевичи, а того же дня уступил Туленмуйжи Ян Шадурский, подчаший инфлянтский. Спустя некоторое время, Янушевичи вернулись в Окры, а Шадурские уже никогда не вернулись в Туленмуйжи.»

Ян Август Гильзен был образованный человек, «хронист, историк, летописец Инфлянт». Так же, как и его брат, епископ, увлекался литературным творчеством. Его перу принадлежала книга: «Хроника Инфлянт Польских».

«Не только в ученых кругах стремился отличиться Ян Август Гильзен, но и в деяниях. Он хотел что-то сделать для местного народа. В те времена в польских Инфлянтах жил еще народ непросвещенный и почти дикий. Хотя они и считались христианами, но далеки были от христианства. Народ этот имел свой собственный язык и дивные варварские предубеждения. В религии его господствовали грубые суеверия и верования, оставшиеся еще с языческих времен. Поклонялись липам и дубам, ужам и змеям. Народ этот иного происхождения, чем шляхта, еще раньше заселял эту страну и представлял собой, может быть, самых первых жителей этой новой отчизны Гильзенов. Для него и хотел оставить память коштелян.»

КЛЯШТОР

Так до сего времени именуют одно возвышение в центре Освеи, обнесенное вкруговую пестрым ворохом современных построек. Чтобы познакомиться с его историей, следует перенестись в Освею середины XVIII века.

Ян Август Гильзен покровительствовал иезуитам, оказывая им значительную финансовую помощь. «Он хотел что-то сделать для местного народа». Согласуясь с его желанием, иезуиты основали в Освее гимназиум (ксендзово училище) с богословско-философским уклоном. На упомянутом возвышении воздвигли одноэтажное кирпичное здание с подвалами и черепичной крышей. В училище принимали детей сирот из крестьян. По духовному завещанию Ян Август Гильзен возложил на своих наследников обязанность содержать 60 таких учеников в двух училищах: в Освейском иезуитском и Забельском (Волынецком) доминиканском; а также вносить ежегодно определенные суммы на помощь нуждающимся крестьянам своих имений.

Ян Август Гильзен умер в 1767 г. и похоронен в Дагдинском костеле. После его смерти фактической владелицей Освеи стала его жена Констанция Гильзен (урожденная Плятер). Выполняя духовное завещание мужа, она за счет своих доходов удвоила сумму, предусмотренную завещанием.

Констанция Гильзен умерла в 1792 г., пережив своего сына Иосифа Гильзена, воеводу минского и члена сената в Варшаве. Этот человек никогда не жил в Освее и не проявлял к ней интереса, уступив фактическое владение освейскими имениями своей матери. Умер он в Риме в 1786 г. Не имея наследников, он еще при жизни юридически оформил (по волеизъявлению матери) передачу освейских владений[31]31
  В этот период в имении насчитывалось 8 тыс. душ крепостных.


[Закрыть] государственному советнику графу Иосифу Шадурскому, который не только обязался выполнить завещание Яна Августа Гильзена, но и выразил согласие увеличить сумму завещания за счет своих доходов.

Так был создан фундуш Гильзенов-Шадурских, фонд, из которого продолжительное время ежегодно вносилось 5 тыс. рублей на содержание учащихся и училищ при Освейском, а также Забельском монастырях.[32]32
  Сохранилась рукопись на польском языке под названием «Дневник визитатора Доминиканских монастырей Северо-западного края 1821-32 гг.» Очевидно, многие записи в ней относятся к моменту, когда хозяином Освеи был Иосиф Шадурский. Вот несколько любопытных цитат из нее: «Сам граф Шадурский посетил наш монастырь. Были молебны всего гимназиума. Советник Шадурский, наследник освейской, человек совершенно добропорядочный, вносил огромные суммы на поддержание образования Белорусской и Инфлянтской шляхты. Я сам свидетель в течение 20-ти лет его щедрости для бедных. Совершил смотр нашей молодежи. Теологи по своим предметам отвечали к нашему удовольствию. Литераторы также и философы, беря науку от учителей четырех языков, показали и одаренность, и особую тягу к наукам. Предметы были: геология, физика, математика, литература, философия, история и языки: французский, итальянский, немецкий, греческий. Теперь приступают к еврейскому. "


[Закрыть]

Позже, после выселения иезуитов, в здании действовало народное училище, располагавшее несколькими кирпичными постройками и великолепным садом на самом возвышении.

После революции училище расформировали, а постройки и сад передали освейской коммуне, а место это стало именоваться Ленинской десятиной.

Но затем не стало и коммуны. Постройки передали какому-то предприимчивому мужику из соседней деревни. Тот разобрал здания на кирпич. Он был настолько ретив, что раскопал даже подвалы…

Как и полагается монастырскому заведению, гимназиум занимал возвышение, опоясанное кольцом широкой низины; заполненной водой. Рассказывают, двор его был обнесен метровой толщины оградой из кирпича, крытой черепицей, а въезд украшали ворота с узором из кованых прутьев.

ПОЕЗДКА В ДАГДУ

Нет, мое желание съездить в Дагду – не прихоть. Хотелось повидать могилу устроителя освейской усадьбы – отдать, как в таких случаях говорят, дань должного этому человеку и что-то узнать о нем.

Приехав в Дагду, я направился в костел. Он стоял на заметном возвышении на берегу озера.

Вошел в зал.

У самого входа на левой колонне сразу заметил массивное гипсовое изваяние. Оно изображало в полный рост лежащего на боку человека, очевидно вельможу, ибо он был в камзоле с длинными фалдами, с аксельбантом на левой стороне груди, в кружевной рубахе и в галстуке, на голове красовался парик, а на ногах были сапоги со шпорами. Чутье подсказало, что это скульптура самого Яна Августа Гильзена, владельца Освеи и Дагды. Чтобы убедиться, так ли это, следовало прочесть латинскую надпись под изваянием. Я переписал ее в блокнот и направился к ксендзу.

Вскоре надпись была переведена. Даже в дословном, не отшлифованном переводе она хранила одновременно торжественность, нежность и величайшую скорбь. Да, это был Ян Август Гильзен. И, по-видимому, смерть его явилась непоправимой потерей для всех, кто его знал. Надпись гласила: «Господу Наилучшему Наивысшему. Здесь лежит Август милый или смертью Ян, который народ и земли увеличил, равно как себе долги, который умер, потому что слишком велико было то, что он оставил. Кем был он и что делал, именем каждым своим обозначил. Умер в год Господний 1767 в день 14 февраля».

Похоронен Август Гильзен в склепе под костелом. Тело его покоится в дубовом гробу. После войны, когда вскрывали нишу и гроб, на груди усопшего нашли крестообразную медную пластину с надписью: за веру, закон и короля.

В небольшом архиве дагдинского костела удалось разыскать кое-какие сведения об этом человеке. Например, что в 1741 году за средства графа было начато строительство Дагдинского костела, освященного в честь Пресвятой Троицы. В то время в Дагде под покровительством Яна Августа Гильзена господствовали иезуиты, главным лицом среди которых был Микель Рот.[33]33
  Если верить Монтейфелю, «знаменитый иезуит похоронен в Дагде».


[Закрыть] Хозяин избрал этого священника своим духовным вождем. По учению Рота, в иезуитских школах допускалось обучать детей бедняков. Вообще, помощь бедным, деятельное милосердие, по учению священника, являлось главным жизненным благодеянием, как бы смыслом самого существования. Сомневающийся в этом был не достоин милосердия Всевышнего.

Ничто не делается просто. Дворцы и парки в Освее и Дагде не выросли по волшебству – от теплого ночного дождика. Для этого даже было бы мало несметных богатств (Шадурские за сто лет не прославили себя ничем, разве что любовью к собакам), нужен был человек талантливый, энергичный, беспощадный к себе. Таким и был Ян Август Гильзен.

На таких, как он, свет отнюдь не щедр. У него имелся дар созидателя; но еще в большей степени он был одарен щедростью. Пример – его школы для бедных. И пусть в милосердии его замешано религиозное чувство, – не это главное. Главное – результат всей жизни.

Нынче о милосердном и рачительном дагдинском хозяине может напомнить старый парк. Он расположен на окраине Дагды, в затишном месте, где целая цепь прудов, а в самой низинной части пробегает быстрая, шумливая на камнях речка. И еще о нем расскажет легенда. Легенда о его смерти. Он умер в Дагде. Говорят, как-то утром в февральский гололед отправился он верхом на прогулку. Выехал как всегда один, без сопровождающих, чтобы объехать обширное озеро Дагда. К полудню его нашли мертвым около дороги в небольшой рощице. Он лежал на боку с закрытыми глазами – будто спал. Лошадь его стояла рядом.

Лошадь могла поскользнуться и сбросить седока. Однако почему тогда не обнаружили на нем следов ушибов или увечий? И почему он оказался в рощице?.. Нет, он умер своей смертью. Видимо, это был его час: почувствовав себя плохо, он слез с лошади и прилег под деревьями. Прилег… чтобы никогда больше не подняться.

Вот и все о дагдинском и освейском хозяине.[34]34
  Подробнее об Освейщине можно прочесть в моих книгах «По некоторым замечательным уголкам Беларуси», «Чарадзейныя яблыкi» и «Освейская пленница» (1996).


[Закрыть]

ВИТЕБСК[35]35
  Глава из моей книги «По некоторым замечательным уголкам Беларуси» (1995).


[Закрыть]
(октябрь, 1992)

ПЕРВЕЙШАЯ СВЯТЫНЯ ВИТЕБСКА

В старину побывать в Витебске почетно было даже для королей. Странствующий люд влекло сюда желание повидать здешнюю Благовещенскую церковь – «святому Благовещению челом ударить». Чтобы разгадать эту странную, притягательную силу, коснемся немного истории города и его знаменитой церкви.

Славяне, прекрасные мореплаватели и воины, проникая на север, закладывали новые города. Дикие племена финно-угров, балтов вынуждены были отступить перед более цивилизованным народом. По преданию, в лето 974, Ольга, победив ятвягов и печенегов, переправилась через реку Двину и с войском заночевала. Понравилась ей гора, и она основала деревянный замок, назвав его – от реки Витьбы – на славянский лад Витебском; построила в Верхнем замке каменную церковь святого Михаила, а в Нижнем – Благовещения и, пробыв два года, отправилась назад в Киев. Иные летописцы так и называют Ольгу: «княжна Витебская».

Название, данное церкви на Нижнем замке, – Благовещенская, – явилось для Витебска по-настоящему добрым предзнаменованием. Не зря сказано: «И благовещал архангел Гавриил деве Марии: «Богородица дева, радуйся, Благодатна Мария, Господь с тобою, благословенна ты в женах и благословен плод чрева твоего, яко Спаса еси родила душ наших». Эта церковь стала, по сути, родоначальницей нового города.

Теперь утверждают, будто многое в ней было необыкновенно. Оказывается, всего две церкви в мире имели такую кладку стен: в Витебске и в Константинополе. Секрет кладки в следующем: два слоя тонкого – в два пальца – красного кирпича чередовался со слоем тесаного известкового камня, так – слой за слоем, от земли до перекрытий. Ну а венчала строение каменная глава, крытая медью и позолоченная.

Изнутри церковь была расписана. Во время археологических исследований в ней нашли изображения ангела и воина; всего же обнаружено семь слоев росписей.

Церковь и город не раз горели. После пожара 1698 г. церковь перепрофилировали в костел; к ее главному фасаду пристроили две плоские башни. Впоследствии башни были разобраны. В последнюю войну ущерб, нанесенный церкви немцами, составил три миллиона рублей по курсу 1913 г. Эта сумма входила в счет иска, предъявленного на Нюрнбергском процессе.

Однако главная трагедия случилась с ней недавно, уже в мирное время. То, что за тысячу лет не смогли сделать пожары и войны, осуществили всего в одну ночь дуроломы-чиновники из местного облисполкома. Они посчитали, что маленькая церковка «мешает планировке города» и снесли ее. Это случилось в декабре 1961 г…. Очевидцы рассказывают, что сначала был взрыв; потом за работу взялись танки. К утру, от раздавленного в порошок кирпича, запорошенная снегом поляна, на которой стояла церковь, стала цвета крови…

Благословенный Витебск, благословенная земля твоя и народ твой, сколько пришлось выстрадать вам!.. Местные уверяют, что когда-то в их городе было «сто церквей». Городом «золотых куполов» назвал его Бунин. До наших дней из памятников старины здесь сохранилось немногое. Чудом уцелел знаменитый Дом губернатора, где, как известно из хроник, жил некоторое время сам Наполеон. Словно в насмешку, на стене этого дома – надпись, вещающая о том, что тут проходила… сходка большевиков.

То святое место, где когда-то стояла знаменитая церковь, расположено в центре исторической части Витебска, на берегу Западной Двины. Главным фасадом церковь была обращена к реке. От нее сохранились руины. Первое, что бросилось в глаза, когда я первый раз пришел на то место, это ров вокруг руин, – на добрый метр старые стены вросли в землю… Рядом – громадный мост через Двину, шумная и бойкая автомагистраль. Чуть в стороне – пологий спуск к реке. По нему приезжие когда-то водили на водопой лошадей. У воды – тихо, здесь слышно, как стекают дождинки с разрушенных стен церкви, и как плещется в реке вода. Так и кажется, что река и церковка «переговариваются» друг с другом. Церковь «плачет», а река «успокаивает» ее, как бы призывает к терпению: «Не отчаивайся, мол, матушка, придет пора – и помогут тебе. Будешь служить, как служила». Будто одна старуха успокаивает другую – ту, что оставили на произвол судьбы родные дети… Подобный «диалог» наводит на грустные размышления: задумываешься о том, что, униженный и ограбленный, твой народ только недавно начал поиски своего спасения.

Мысленно я уже сегодня вижу Благовещенскую церковь возрожденной. Маленькая, с главой в виде огонька свечи, она выше и благовиднее самого шикарного здания Витебска. Ведь в ней – вся история города, его символ.

Восстановив эту прародительницу, вернув ей то, чему с самого начала она была предназначена, мы искупим многие из своих грехов и прославим себя перед потомками.