Текст книги "Города Беларуси в некоторых интересных исторических сведениях. Витебщина"

Автор книги: Юрий Татаринов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

С кончиною Витовта изменилась политика в отношении татар. Ханы перестали доверять королям. Начались частые опустошительные нападения на Великое княжество со стороны крымских татар. В конце XV и в начале XVI вв., в то время, когда у власти последних стоял хан Менгли-Гирей, такие нападения случались чуть не каждый год. Но татары Великого княжества не изменили своей отчизне. О причине их стойкости говорит отрывок из их письма грабителям: «… будем проливать кровь за литовцев, которые нас почитают своими братьями».

Оставшись в Великом княжестве, татарская община продолжала свято хранить свои обычаи и религию. Заповеди Корана требовали веры в Аллаха и его пророка Мухамеда, моленье пять раз в день и обязательного паломничества в Мекку. Со временем родной язык был «утерян», поэтому при чтении Корана стали пользоваться транскрипциями на русском, белорусском и польском языках.

Магометанская мечеть в Видзах была построена на средства местного мусульманского общества в 1857 г. из дерева. По внешнему виду она не отличалась от христианского храма. И только на минарете, который был устроен в виде колокольни, стоял не крест, а полумесяц.

Зал мечети был разделен поперек на две части решетчатой перегородкой. В задней части молились женщины, в передней, ближе к мулле, – мужчины. Самое почетное место – в нише на передней стене – занимал мулла. Старым и больным отводилось место ближе к мулле. Над женским отделением находились хоры, куда по временам поднимались певчие и пели на арабском.

На молитву приходили в головном уборе, перед входом снимали обувь. Очевидцы сообщают, что мечеть всегда содержалась в особой чистоте. Молились татары в чулках, хотя зимой мечеть не отапливалась.

Основным днем моления у мусульман является пятница – день сотворения человека. Главный годовой праздник – «Курбан-Байран». Он проводится летом. На него в Видзы собирались и продолжают собираться татары из соседних селений и местечек. Когда-то более состоятельные из них приносили в этот день в жертву быка. Быка убивали на пороге мечети. Часть мяса раздавали нуждающимся, а шкура и другая часть мяса поступала в пользу муллы. После службы знатнейшие из прихожан заходили к мулле на угощение. Из мяса делали первейшее татарское блюдо: «колдуны». Причем во время трапезы не принято было пользоваться ни ложкой, ни вилкой. Подавалась и выпивка. Больше пили пиво. Обыкновенно праздник «Курбан-Байран» заканчивался дракой. Дрались татары беспощадно; не жалели ни родственников, ни отца, ни сына, ни брата, ни женщин. Впрочем в этой драке было больше ритуального.

Между прочим происхождение главного татарского праздника связано с одной крайне сентиментальной историей. Помнится, слушая ее, я даже не смог сдержать слез… Как-то Бог приказал пророку Ибрагиму, чтобы тот доказал Ему свою приверженность.

– Все, что угодно, сделаю для Тебя, о Всемогущий! – ответил Ибрагим.

– Тогда возьми и убей своего сына! – потребовал Бог.

У Ибрагима был всего один сын. Услышав такое требование, пророк упал на колени и начал умолять Бога, чтобы Тот уменьшил жертву. Но Всевышний сказал:

– Если действительно любишь Меня, то сделаешь то, что прошу, завтра же на рассвете на горе!

Весь остаток дня и всю ночь сын и отец провели вместе. Они не смыкали глаз, все думали на тем, как поступить. Наконец сын сказал:

– Сделай так, как велит Бог. Коль Он требует доказательств твоей верности, то значит сомневается в тебе. Докажи, что ты преданный слуга Его.

Тяжело было слушать отцу эти слова. Они звучали как приговор. Но Ибрагим не посмел гневить Бога. Утром, до рассвета, он повел сына на гору, чтобы убить его. Он настолько уверился в мысли, что совершит свое деяние, что когда перед ним опять предстал Бог, он не стал Его ни о чем просить. Он думал, что Бог явился, чтобы быть свидетелем казни. Но Всевышний вдруг сказал Ибрагиму:

– Все, довольно! Я испытал тебя – и знаю, что ты вернейший из моих слуг. А потому милую тебя. Возвращайся домой. А взамен сына повелеваю тебе убить быка!

Та, первая магометанская мечеть в Видзах сгорела. При Польше, а именно в 1930 г., на ее месте построили другую мечеть. Помощь в этом оказало польское правительство. Но теперь и от нее осталось лишь круглое возвышение, вроде сцены. Место затенили разросшиеся клены. Посреди площадки находится колодец с «журавлем»…

Местная мечеть стояла в центре большого татарского поселища, которое, собственно, являлось пригородом Видзов, татарской слободой. Татары, в отличие, скажем, от евреев, не любили жить в тесноте. Занимаясь огородничеством, они ставили свои дома на достаточно большом расстоянии друг от друга. Это давало возможность работать на земле поблизости от дома. Здание мечети было круглой формы, но имело выступы, отчего в основании представляло собой многоконечную звезду. Крыша ее была конусоидальной. Вокруг купола – минарета – был устроен балкон – мизин, откуда созывали на молебен. Колоколов, так же как и свечей, в мечети не имелось. Завершали минарет позолоченный шар и полумесяц символы того, что впервые, когда пророк Мухамед, посланник Бога, пришел к людям, на небе сиял полумесяц.

Храм стоял на открытом месте. Перед ним простирались необозримые дали, радовавшие души прихожан и настраивавшие их на вдохновенную молитву. Рядом располагалась поляна, где приносили в жертву быков и баранов.

Внутри в мечети все было «бело-золотым». На полу лежали персидские ковры, на стенах висели полотна красного и зеленого бархата с вышивкой фраз из Корана, так называемые «мугиры», восхваления Аллаха. «Нет Бога, кроме Аллаха, а Мухамед – пророк Его», – вот основная цитата мусульманина.

Интересно, что летоисчисление у татар ведется от 622 г., а именно ото дня бегства Мухамеда из Мекки в Медину. Поэтому на могильных камнях они нередко ставят две даты: по летоисчислению пророка Мухамеда и по летоисчислению, которое принято во всем мире.

Мне хотелось посетить местный татарский могильник…

Одним из условий выбора места под кладбище у татар является удаленность его от поселения. Татары верят, что покойники по ночам приходят домой. Чем дальше кладбище, по их убеждению, тем меньше вероятности этих неожиданных визитов.

Одновременно у них существует обычай хоронить в день смерти, то есть как можно скорее придать земле покойника. Сначала последнего несут в мечеть, где отпевают, а затем везут на кладбище, которое они называют «мизер». Везут как можно скорее: умерший должен скорей войти туда, откуда вышел…

Кладбище для татар – святое место. Люди приходят сюда не только для того, чтобы навестить могилу умершего, но и чтобы помолиться. Уважая родственников при жизни, татарин продолжает уважать их и после смерти, потому что «стену», разделяющую жизнь и смерть, он считает слишком ничтожной.

Искони выбором кладбища занимались виднейшие муллы. Обычно выбирали возвышение. И для захоронений использовали его восточную часть.

Видзовский татарский могильник удовлетворяет требованиям самого придирчивого эстета. Говорят, этот участок земли подарила татарам, уступив их просьбе, какая-то влиятельная графиня, имя которой, увы, забыто… С возвышения, на котором он располагается, видны просторы на многие километры, видно местечко с двумя башенками красного костела.

Когда-то отсюда заметна была и мечеть. Кстати, по убеждению мусульман, связь царства мертвых и царства живых должна была быть зримой: когда люди молятся, они должны думать о смерти, а когда хоронят – о смиренной жизни.

Несомненно, в том, что касается выбора места для кладбища, татары превосходят другие народы. Я говорю, конечно, о Беларуси. Ни евреи, ни поляки, ни русские не придают этому выбору такого значения. Причем дело не только в выборе. Татары содержат свое кладбище в безупречной чистоте, так же, как и свои дома. Иначе и быть не может, с молоком матери они усвоили, что это их второй дом, тот, куда они когда-нибудь обязательно переселятся.

Условие хотя бы раз в жизни побывать в Мекке всегда являлось практически неисполнимым для белорусских татар. Поэтому многие из них пилигримствовали в Ловчицы (около Новогрудка), к могиле пастуха Кундуза, или в Синявку – к чудотворной могиле немого. Мне удалось услышать историю о пастухе Кундузе. Свет ее умножил мой интерес и мое уважение к белорусским татарам. Уже много веков живя вдали от родины, они создали собственную мифологию, по которой их нельзя спутать ни с каким другим народом.

Вот эта светлая история…

Бедный сирота пастушок, по имени Кундуз, работал только за пищу. Люди не то чтобы презирали его за бескорыстие, но, по крайней мере, не замечали. Однажды владелец стада, которое пас Кундуз, задумал отправиться в Мекку. Много грехов было на душе этого богатея – пора было ему покаяться. Прибыв в Мекку, хозяин вскоре растратил все деньги. Можно себе представить положение человека, который привык жить на всем готовом, а тут вдруг оказался без денег да еще вдали от родного дома. Несчастный бродил по улицам Мекки и взывал к Аллаху, прося помощи. И тут вдруг встретил своего пастуха.

– Как ты здесь оказался, Кундуз? – спросил удивленный.

– Я часто бываю в Мекке, – ответил пастушок.

– Что ты мне сказки рассказываешь, – недоверчиво отозвался хозяин. – Тебя каждый день видят на пастбище с моими коровами!

– Я бываю здесь недолго, по велению Аллаха, – ответил пастушок. – Сегодня прибыл, чтобы вернуть вас домой.

Уже само появление пастушка в Мекке заставило хозяина наконец признать, что Кундуз не из простых, что он близок к Всемогущему.

– Что я должен сделать? – спросил он.

– Всего лишь закрыть глаза, – ответил пастушок.

Стоило хозяину закрыть глаза, как оба оказались дома, на родине…

С того случая зауважал хозяин Кундуза. Он хотел освободить его от трудной работы, но Кундуз не согласился.

– Аллах прислал меня на землю с тем, чтобы я искупил свои грехи, открылся он.

Недолго пожил удивительный пастушок. Когда он умер, на его похоронах собрались татары со всех окрестных деревень… Когда тело везли на кладбище, люди невольно угадывали, что Кто-то невидимый и всесильный сопровождает их. А когда покойника стали опускать в могилу, все вдруг услышали божественной красоты пение – это пели небесные ангелы!

С тех пор прошло много лет. Никто не следил за могилой пастушка – тем не менее она всегда пребывала в идеальном состоянии: ни соринки, ни травинки. Сие чудо продолжается по сей день…

УСАДЬБА МИНЕЙКИ

Дорога в Видзы-Ловчинские как бы предвещает необыкновенную встречу. Она тянется по вершине длинной моренной гряды. По обе стороны ее – обширные долины, заросшие лесом, и болотины, во времена оные бывшие чудесными озерами. Когда-то эта дорога была вымощена булыжником и обсажена липами. Поэтому в жаркие дни на ней не было так пыльно, а в заснеженные зимы нечего было опасаться заносов… Теперь все изменилось: деревья спилили, а булыжник залили дешевым асфальтом. Вечный коридор пыли, висящий над грядой, символизирует «развитость» нашей с вами цивилизации.

Эта дорога приводит в усадьбу пана Минейки. Проклинаешь долгий путь, жару и пыль – но стоит попасть под тень старых деревьев, которые «видели» того самого Минейку, как все неприятности забываются.

Когда-то это место облюбовал эстет. Оно занимает вершину огромного холма. Здесь не надо было рыть каналы, чтобы пометить границы, – природа сама позаботилась, окольцевала холм водой, – оставалось только построить дом и посадить, как того требовала мода и обычай, парк. И это сделали с тем умением, которое до сих пор вызывает восхищение.

Деревья в парке Минейки посажены рощицами. Здесь есть роща лиственниц, роща кленов, даже роща дубов… Парк был разбит на множество живописных уголков, каждый из которых имел свое название: «Беседка пани Эвелины», «Генеральская роща», «Могилка Евы и Зазы». Здесь произрастали редкие деревья: дуб горный, дуб скальный. Перед домом был высажен остролистный клен Шведлера.

Береговой откос содержали открытым. По краю его проходила дорожка. Аллей парк не имел – зато в одном месте для чего-то посадили сплошную стену лип. Липы так разрослись, что представляют собой Гулливеров частокол…

Я попал в парк в тот момент, когда во всю сияло солнце и… лил дождь. То тут, то там драгоценными ожерельями блестела паутина; глаза слепили взмокшие верхушки деревьев. Дышалось легко, как в баньке.

Впервые усадьба упоминается в XVI ст. Тогда владельцем ее был ловчий[18]18
  Особа при дворе великого князя, управляющая казенными охотничьими угодьями.


[Закрыть] Ян Нарушевич.

Потом, уже в середине XVII в., она два столетия принадлежала Вавжецким. При Станиславе Вавжецком в конце XVIII в. здесь заложили дом, который сохранился до нашего времени.

Главный вход дома оформлен портиком на четырех узких колоннах. В 1900 г., когда хозяевами усадьбы уже были Минейки, дом реставрировал Тадеуш Растваровский. Этот пристроил к нему со стороны озера арочную галерею. Про дом известно, что он был богато обставлен. Стены имели росписи. Полы были паркетные, а печи покрыты кафелем. Помещение украшала мебель в стиле Людовика XV и Людовика Филиппа. На стенах висели картины французской и голландской школ.

Белый дом был как бы врезан в береговой откос. С одной стороны он имел один этаж, зато с другой, той, что «смотрела» на озеро, два. Арочная галерея имела спуск, оформленный мощными гранитными ступенями. С галереи открывался вид на озеро Дворное.

Дом этот выглядит жильем богатыря. Казалось, его хозяин не мог жить в другом строении, потому что голос его, грузное многопудовое тело и топот могли развалить обыкновенное жилище… Изнутри дом отремонтирован (теперь в нем школа). Но старины в интерьере уже нет: полы застелены дешевым линолеумом, а настенная живопись закрашена…

5 августа 1816 г. в этом доме умер генерал-лейтенант Томаш Вавжецкий, государственный деятель Речи Посполитой, активный политик, один из руководителей восстания поляков 1794 г.

После Вавжецких владельцами усадьбы стали Минейки…

Минейки оставили по себе добрую память. Род этих господ канул в вечность во время Первой мировой войны.

Начну с того, что Видзы-Ловчинские при Минейках наведывал сам Адам Мицкевич. В 1829 г. он приезжал к своему дяде Маевскому и заглядывал сюда. Едва ли великого поэта мог привлечь кошелек Минейки или только воспоминания юности. Наверное здешнего хозяина отличала какая-то одаренность. Поэт видел этот дом, это озеро, эти купы деревьев. И разве не вдохновляет теперь всякого прибывающего сюда мысль, что в этом старинном гнезде когда-то прогуливался гений!

Еще о Минейках известно по празднику, который они устраивали ежегодно, приурочивая его ко дню Св. Троицы. Об истинном происхождении праздника догадываешься, когда узнаешь, что впервые он проведен в год освобождения крестьян от крепостного права… В тот день, чтобы порадовать своих бывших крепостных, Минейки приказывали заколоть двух, а то и трех быков и ставили несколько ведер водки. Видзовские тоже хаживали на эти угощения, которые в народе еще называли «пойти на быка». Быка готовили целиком, на вертеле. Всякий сам должен был отрезать кусок мяса – столько, сколько мог съесть. Праздник так полюбился, что даже когда Минейков не стало, народ продолжал собираться. Сбор проходил в роще Сечинка. Самые деловые торговали водкой и закусками. Шумное веселье в Сеченке обычно заканчивалось беспорядками. При этом больше всего доставалось… самым деловым.

В парке и сейчас находится камень, на котором можно разобрать слова: «Eva» и «Zaza». Об этом камне рассказывают историю, не поверить в которую просто невозможно. Будто бы пан Минейко был страстным любителем лошадей. Эстет по натуре, он часами мог любоваться их стройностью и грациозностью. У него была кобыла Ева. Куда бы пан ни направился, он запрягал только эту лошадь. От Евы не отставала дворовая собачка по кличке Заза. Однажды Ева сломала ногу. Пан пытался вылечить кобылу – но безуспешно. Пришлось ее застрелить. Кобылу похоронили в парке, недалеко от въездной брамы, в тени грецких деревьев. Как только это исполнили, Заза затосковала. Никакие лакомства и посулы пана и его семейных не действовали на бедную собачку. Неожиданно она сдохла. Ее похоронили рядом с могилой кобылы. Вот тогда-то и появился камень с надписями…

Рядом с усадьбой за высохшим озером круто вверх забирает могучая горка. Если в прошлом в этих местах была стоянка древних, то эта горка должна была считаться у них святой. Древние молились у ее подножия и приносили на ее вершине жертвы богам. С горки во все стороны открываются дали. Когда взбираешься сюда, то вспоминаешь Адама Мицкевича. Он тоже оглядывал отсюда просторы…

ОСВЕЯ[19]19
  Главы для этого раздела взяты из моей книги «По некоторым замечательным уголкам Беларуси» (1995).


[Закрыть]
(август, 1990)

ИЗ ИСТОРИЧЕСКИХ СВЕДЕНИЙ

Как полагают ученые мужи, первопоселенцами здешнего края в послеледниковый период были финно-угорские племена. В период «крещения» они еще обитали здесь, заселяя высокие обводненные холмы, городища. Таких городищ на Освейщине множество: и в Дубровно, и в Урагове, и в Чапаевском.

Есть предположение, что аборигенов[20]20
  Здесь: жителей данной местности в дославянский период.


[Закрыть] первыми потеснило свободолюбивое и воинственное племя семигалов. Главным опорным пунктом нового своего края те сделали Освею, а центральным городищем гору Городок на острове Освейского озера.

В более близкие нам времена, те, что мы называем «древними», Освея – достояние полоцких князей. Историк А.М. Сементовский сообщает, что в 1217 году немецкие католики[21]21
  Орден меченосцев.


[Закрыть] «отняли у полоцкого князя весь этот край».[22]22
  «Памятная книжка Витебской губернии на 1864 год».


[Закрыть]

С конца XIV века этот отвоеванный у немцев край принадлежал Великому княжеству Литовскому.

С 1561 года край вошел в состав Польского королевства; был во власти русских (1577), шведов (1600), но затем опять возвращался полякам.

В 1772 году эти земли возвращены России. А с 1777 года они опять в составе Полоцкой вотчины.

Впервые местечко упоминается в 1503 году в договоре между польским королем Александром и великим князем московским Иваном III. В это время оно являлось волостным центром в составе Великого княжества Литовского.

Как первый владелец местечка упоминается (1505) воевода полоцкий Станислав Глебович. Из ревизских источников за 1552 год известно, что от воеводы Станислава Глебовича Освея перешла в собственность воеводы витебского Станислава Кишки, который неоднократно возглавлял посольство своего княжества в Москву.

После смерти Станислава Кишки Освею унаследовал его сын кравчий Великого княжества Литовского Иван Кишка.

От Ивана Кишки, согласно королевскому разрешению от 24 февраля 1585 г., Освея перешла в собственность иезуитов. Иезуиты основали здесь монастырь и создали при нем школу. Это была первая школа в Освее.

В 1600 г. Освея и многие земли по рекам Сарьянка, Росица и Западная Двина становятся владениями канцлера Великого княжества Литовского Льва Сапеги, магната, мечтавшего о собственном королевстве. Это был период разорительных набегов на Освею. Ратники со стороны Себежа и Пскова не раз нападали на город, убивали или забирали в плен людей. Особенно жестоким было нападение в 1633 году, когда псковские ратники под началом Головы сожгли Освею, а людей побили.[23]23
  Без-Корнилович «Исторические сведения о примечательных местах в Белоруссии», 1855 г.


[Закрыть]

В середине XVII века Освея принадлежала Казимиру Львовичу Сапеге. А с 1656 г. – Казимиру Павловичу Сапеге.

В конце первой половины XVIII столетия маршалок Великого княжества Литовского Иван Сапега уступил Освею Еже Миколаю Гильзену, епископу смоленскому. Эти владения новый хозяин получил еще перед своим посвящением в сан епископа, которое, кстати, имело место 16 февраля 1746 г. в Варшаве у Святого Креста. Польский историк Густав Монтейфель отмечает, что еже Миколай Гильзен «был рад поселиться в освейских владениях, ибо собственной резиденции не имел».[24]24
  Густав Монтейфель «Инфлянты Польские», 1879 г. (Книга на польском языке).


[Закрыть]

Думается, радость этого человека вкупе с его умом и стала причиной появления в Освее самых значительных ее объектов – дворца и парка вокруг него. На период его жизни пришелся расцвет Освеи.

После смерти епископа, а также его брата Яна Августа и племянника Иосифа, освейское имение с 1786 года переходит к Шадурским.

Первым владельцем его из этого рода был государственный советник граф Иосиф Шадурский.

В 1905 году в Освее имелись: православная церковь, римско-католический костел, четыре еврейских молитвенных дома, народное училище, лечебница.

КОСТЕЛ

Многие дореволюционные русские историки, довольно старательно описывавшие памятники западных губерний, откровенно умалчивали о католических храмах. Возможно, они не желали вступать в «пререкания» с цензурой, которая была против пропаганды «незаконной» религии. Как бы там ни было, но, разыскивая теперь материалы о костелах, в большей степени приходится уповать на интуицию или на удачу.

Фундаменты костела, оставшиеся по сей день на одном из освейских возвышений, напоминают выщербленную челюсть какого-то гигантского доисторического чудища. Подвалы засыпаны, и холмики над ними поросли травой; чтобы восстановить храм, придется их откопать и сделать новый фундамент.

Возможно, костел возвели одновременно со здешним дворцом. Зато несомненно: инициаторами его закладки были братья Гильзены, Еже и Ян, оба – ревностные католики. Вдобавок Ян Август Гильзен покровительствовал иезуитам, оказывая им значительную финансовую помощь.

Известно, что костел был оштукатурен, и ограда вокруг него из сплошного кирпича была крыта черепицей. Также известно, что костел и освейский дворец сооружены из кирпича одинакового размера.

Глядя на развалины, мне подумалось, как непросто построить достойное внимания сооружение. Церкви, костелы, дворцы, появившиеся под небом благодаря заботам и страданиям нашего деятельного предка, создавались словно для того, чтобы донести до нас максимум добра: сделать нас мудрее и нравственно богаче. И беда наша в том, что однажды мы отвернулись от этого богатства, сотканное и выпестованное столетиями разрушили за одну ночь – так, как, например, здешний костел или костел в деревне Совейки.

Освейский костел разрушили в 1937 году. Это инициатива и результат деятельности главных бездельников тридцатых годов: представителей служб всякого рода «порядка» и «безопасности». Ими кинут был клич: «очистим город от религиозной скверны». На бесконечных собраниях твердили одно и то же: «пугаются дети», «старухи дуреют, совращают молодежь».

Никогда ни одно разрушение памятников истории не способствовало прогрессу общества. Эта простая истина забывалась часто. Разрушение старины несет в себе неподдающееся измерению зло, которое сказывается не сразу; в результате этих разрушений у следующего поколения проявятся те или иные нравственные изъяны. А сие непременно приведет к беде. Общество, отрубившее корни своей истории, хиреет и вырождается. Ведь голод на старину – такая же «болезнь», как недостаток книг, учебников, интересных учителей. Чтобы развиваться, двигаться вперед, надлежит овладеть достаточной культурой – памятники старины, бережное отношение к ним как раз и есть та почва, на которой можно взрастить эту культуру.

Перед взрывом был устроен погром: из костела тащили все, что было возможно. В помещениях зданий служб порядка и госбезопасности, славных разве что обилием тараканов, вдруг появились дорогие гобелены; сотрудники этих учреждений забирались на столы и, не жалея гвоздей, крепили украшения на стенах своих нор-кабинетов. В одно из помещений даже умудрились вместить (в коридоре) белый рояль. Все прочее – хоругви, венки, иконы, разные бутафорские принадлежности – побили и попалили на костре прямо перед костельным крыльцом. Потом провели работы по минированию – пробили щели в стенах и заложили тол. За день до взрыва оповестили жителей ближайших домов, чтобы заклеили стекла на своих окнах.

Ожидаемого «фейерверка» не получилось, – взрыв прозвучал глухо, – рухнули только свод и крыша. После этого к стенам подступили трактора…

Освейский костел имел расписной свод. Роспись изображала большое белое облако на фоне голубого неба; на облаке, как на колеснице, восседал Иисус. В зале было много лепных украшений: в алтаре, точно живые, стояли стройные фигуры апостолов, «по стенам порхали ангелы». В подвалах же, рассказывали, обнаружили вмурованную мраморную плиту с латинской надписью; под этой плитой, когда ее сорвали, будто бы имелась заложенная кирпичом ниша…

ЛАТЫШСКАЯ КОЛОНИЯ В ПАДОРАХ

Падоры – небольшой болотистый район вблизи Освеи, место бывших латышских хуторов. При царе эта земля принадлежала банку, была дешевой и пустовала. Ее купили латыши. Вот несколько фамилий первых тамошних заселенцев: Саулит, Гейден, Пурвин. Всего хуторов было десятка три.

Новые хозяева расчистили кустарник, сообща мелиорировали заболоченные участки. Хозяйства они вели образцово, главный упор делая на животноводство. У каждой семьи было от десяти до двадцати коров. Производили масло. Для этого у них имелись и сепараторы, и маслобойки. Сеяли клевера, потом и освейцы переняли у них сие новшество.

Жили колонисты мирно: с местными ладили, приглашали их на свои праздники. Для них не было разницы, еврей ты, русский или латыш, они ко всем относились одинаково.

Детям своим старались дать образование. Неучей в их семьях не водилось.

В тридцатые годы всех их раскулачили, сослав в Сибирь…

ЕВРЕЙСКОЕ КЛАДБИЩЕ

Прежде в Освее было четыре кладбища. У въезда в городок со стороны Сарьи на возвышении хоронили своих сородичей староверы. Теперь против того места, через дорогу, – кладбище православных. На противоположном конце городка – польское кладбище. И совсем в стороне, среди полей, на высоком холме, куда уж и дороги-то нет, прячется в зарослях кладбище еврейское; чтобы добраться до него, следует запастись терпением – тем самым качеством, что в крови этого интересного и странного народа.

Теперь еврейское кладбище напоминает рощу. Непросто пробраться к нему; но еще сложнее разыскать в его зарослях полуотесанные каменные глыбы – памятники, поставленные надписями на юг. Они так вывернуты к небу, что кажется кто-то, балуясь, наваливался на них. Кроме надписей, на каждом знаменитая звезда Сиона, а на иных геометрические фигуры – квадраты, ромбы, прямоугольники, на некоторых наивные рисунки. Так, на одном я различил изображение льва и виноградной лозы. Каждая из этих могильных плит хранит свою тайну. И теперь, чтобы узнать о судьбе хотя бы немногих из тех, кто здесь погребен, приходится уповать лишь на память старых людей.

Обойдя сие скорбное место, я установил одну особенность: по форме оно напоминает «цветок» – в центре ладная горка, а по кругу от нее, будто лепестки, торчат из земли памятники. Окаймляет его небольшой канал.

По данным на 1905 год число евреев превосходило половину числа всех жителей Освеи. Особенно заселен ими был район бывшей рыночной площади. Дома там стояли так тесно, что об огородах рядом не могло быть и речи. Во дворе помещались лишь телега да небольшой сарайчик для лошади.

Еврейское население отличалось между собой по богатству. Более богатые молились в одной синагоге, победнее – в другой. Всего синагог в городке было четыре. Священнослужительствовал в каждой раввин. И хотя освейские евреи жили по-разному – одни имели несколько домов и держали прислугу, другие бедствовали, едва сводя концы с концами, – никто из них не побирался.[25]25
  Вот что пишет о евреях Без-Корнилович: «Живут тесно, неопрятно, бедно; довольствуются скудной пищею, зато в шабаш (пасху) стараются иметь у себя на столе фарш, рыбу, локшин или кугель и белые булки… Занимаются торговлей и легкими ремеслами… В вере тверды до фанатизма».


[Закрыть]

Они не пахали, не сеяли – зато у них можно было купить самый вкусный ситный хлеб. Они не занимались строительством – зато делали рамы, мебель, могли вставить стекла. Они не месили глину и не занимались гончарством – но их горшки, отделанные изнутри глазурью, ценились на порядок выше горшков обычных. Иные из них арендовали земли с тем, чтобы сдавать их безземельным мужикам. Иные барышничали, промышляя, как мы теперь говорим, «дефицитом». Были среди них портные, сапожники, красильщики, жестянщики, парикмахеры, зубные врачи. Но большая часть еврейского населения Освеи занималась торговлей. В городе было множество лавочек: булочных, кондитерских, мясных, колбасных, квасных, пивных. Имелись разделения и в промтоварии. Царило такое убеждение, что лучшие товары можно купить только у евреев. Недаром, когда готовились к свадьбе, за покупками обращались именно к ним. Качество их товара удовлетворяло самым высоким меркам.

По характеру это были люди незлобивые, доверчивые. Их отличали послушание и вежливость. Не одна мать, белоруска или полька, говаривала своему ребенку: «Бери пример с еврейских деток, учись у них». Да, культура евреев служила в чем-то образцом для подражания местному коренному населению. Достоинство ее выражалось не столько в одежде и в образованности этих людей, сколько в их поведении в чувстве меры, в аккуратности и такте, а также в послушании старших. Еврей никогда не заматерится, не скажет обидного, чтобы унизить; он не будет валяться пьяный, не пойдет изменять жене. Так было. Люди свято соблюдали законы, которые внушали им раввин и совесть. Может быть поэтому и сумели они, пройдя через многие века ужасных испытаний и притеснений, уберечь себя от мутной воды раздора, прожить в мире не только друг с другом, но и с другими народами. Может быть поэтому и сумели они, пронеся через века скорбный свой крест, сохранить свое изначальное лицо.

Также послушно и доверчиво шли они в свою могилу в сорок втором. Это случилось восьмого марта. Полицаи с утра начали обходить дома, требуя, чтобы еврейское население собралось у входа в парк.

Группками (по пять-десять человек) евреи потянулись к парку. Из синагог выходили целыми толпами. Шли малые детки, взрослые, старики и старухи. Кое-кто из полицаев сумел узнать о немецком плане. В низине, около канала, окольцовывающего парк, прямо на берегу Освейского озера была выкопана яма. Но все предупреждения о неминуемой беде никак не действовали на них. Они шли покорно, безропотно, точно были очарованы каким-то невидимым магом.

ОСВЕЙСКИЙ ПАРК

По мнению известного белорусского ботаника В. Антипова, посетившего Освейский парк в 60-х годах нашего столетия, возраст некоторых, наиболее старых деревьев парка достигал двухсот лет. Этот факт в какой-то мере говорит о возрасте усадьбы.

Здесь все делалось по трафарету, известному со времен раннего дворянства. Одним из каналов основатели усадьбы оградили себя от деревни. Перед самым дворцом он был расширен в длинный пруд, заканчивавшийся первой дамбой. За дамбой вода уходила в озеро.

Кроме того, со стороны деревни усадьбу окружала высокая кирпичная ограда, растянутая на несколько километров.

И все же не только обводной канал и ограда являлись главными порубежными «охранниками» освейской усадьбы. Почти все примыкающие к ней земли были засажены фруктовыми садами, где были поселены садовники и сторожа. В свою очередь к садам примыкали территории конного завода и иезуитского костела с монастырем и госпиталем.

Ближайшей к городу была входившая в состав парка территория так называемой Оранжереи, где располагались Гончарная, Парники и Сад.