Текст книги "Повесть о любви и счастье, или Откровенно о сокровенном"

Автор книги: Юрий Яблочков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 38 страниц)

ГЛАВА 7

Кровь оскверняет землю, и земля не иначе очищается от пролитой крови, как кровью пролившего её.

Ветхий Завет. Числа, (гл. 35. ст.3).

Во время празднования сходки у нас в гостях были родственники и друзья родителей. Естественно, были в гостях Никита Петрович с тётей Катей и Степаныч с бабой Клавой. Отец увидел в окно проходящего мимо нашего дома Василия Ивановича Мишина и через окно пригласил его зайти к праздничному столу, что тот и сделал.

А два или три года назад, тоже в сходку, у отца с Мишиным произошёл инцидент. Мои родители были в гостях у своих друзей Капустиных, живущих на нашей улице по соседству. Семья Капустиных не имела детей, дядя Паша инвалид ВОв, а жена у него, Анна Васильевна, была молодая, довольно красивая женщина, лет сорока пяти. Она была любовницей моего отца. Мать никогда не ревновала отца к любовницам, которых у него по жизни было много. Отец, видимо, был сильно сексуальным мужчиной, а матери «этого» было не надо. «Однако ко мне не пристаёт», – отвечала она «доброжелателям», сообщающим ей о похождениях мужа.

Оказывается, Анна Васильевна была любовницей и у Мишина. В то время моему отцу был шестьдесят один год, а Василию Ивановичу лет сорок-сорок пять. Мишин был молодой, перспективный коммунист, бывший председатель поселкового совета. Он был выдвинут партией на должность начальника приёмного пункта картофеля на нашей железнодорожной станции. Василий Иванович занимался приёмкой от колхозов и населения картошки и отправкой её во все концы Союза, то есть находился у денежной «кормушки». Это был, по теперешним временам, «новый русский», Василий Иванович денег имел (от списания процентов на землю и гниль) «немерено».

Его племянник, а мой одноклассник и друг Саня Соболев, знал, что деньги Мишины хранят в матраце без счёта. Саня «потягивал» оттуда то червонец, то четвертак, которые мы с ним проедали на сладостях и покупали дорогие, интересные игрушки. Также мы с ним неоднократно ездили в соседний районный город в краеведческий музей.

Так вот, в то же время к Капустиным зашёл Василий Иванович, и Анна Васильевна стала уделять внимание только ему. Пьяному отцу это сильно не понравилось, и он, вызвав на улицу Анну Васильевну, в порыве ревности ударил её. Мишин тоже вышел за хозяйкой, и, увидев это, ударил отца, да так, что тот отлетел к поленнице дров. Отец, поднявшись с земли, схватил полено и бросился на обидчика, ибо без полена справиться с молодым, здоровым мужиком ему было не под силу. Но Василий Иванович выхватил полено у пьяного старика и стал им варварски избивать отца по голове, от чего тот потерял сознание.

Отца на одеяле отнесли в больницу, где ему наложили более четырёх десятков швов (голова была пробита в восьми местах) и с тяжёлым сотрясением мозга оставили в больнице. Это, конечно же, очень обидело ветерана финской кампании и отечественной войны, дважды тяжело контуженного и неоднократно раненного, инвалида ВОв второй группы.

Но в милицию отец обращаться не стал, а всё ждал, когда Василий Иванович извинится перед ним и поставит «мировую». Отец считал, что они оба были в этом случае не правы. Время шло, но Мишин с «мировой» не приходил, несмотря на передаваемые ему «поклоны». Василий Иванович, оказывается, был очень амбициозный человек и «повиниться» за содеянное никак не хотел.

Помню, как отец, угощая моего старшего брата с его друзьями, работающими и живущими вместе с ним в нашем областном городе после окончания училища, просил отомстить Мишину за полученные побои. Просил просто дать «рвань» и ничуть не больше. Молодёжь, выпив, начинала перед стариком фантазировать, «как они его». А Витька Топоров, лучший друг Валеры, «трепал», как даст Мишину головой в «морду». Он, видимо, хорошо умел драться головой. Но дальше слов за столом это у них не уходило. Я по сегодняшний день не смогу простить это брату и подспудно считаю его виновным в этой трагедии.

И в этот злополучный день отец пригласил Василия Ивановича в дом, именно дожидаясь от него извинений. Но Мишин, выпив налитую ему стопку, за столом с отцовскими гостями демонстративно сказал, что виноватым себя ни в чём не считает и извиняться не будет. Этого оскорбления отец вытерпеть уже никак не смог, он достал из шифоньера финский нож, трофей с войны, а он и в Отечественную войну был на Ленинградском фронте, то есть воевал с финнами.

Отец во время финской кампании попал в окружение, но сумел вырваться из него, выведя с собой двадцать три человека, за что был награждён медалью «За отвагу». А на Великой Отечественной войне он был снайпером, боролся с «кукушками» в финских лесах, за что неоднократно отмечался командованием (я сам читал в фронтовых газетах того времени об его отличиях на фронте). Отец также был награждён орденом «Отечественная воина второй степени», многими медалями.

Одним ударом ножа отец отправил зарвавшегося, самонадеянного коммуниста на «тот свет». Наверное, отцу вспомнилось, как они ночью ножами вырезали спящих финнов в блиндаже, которые держали их голодными под обстрелом в окружении несколько дней. И как потом они убегали по лесу под шквальным огнём опомнившихся врагов. Его шинель напоминала решето от разрывных пуль после этого прорыва.

Однако отцу «дали» десять лет «усиленного» режима, несмотря на его заслуги перед Родиной и его вторую группу военной инвалидности. Конечно, как можно было дать меньше, если тут покушение на советскую власть, можно сказать? Отец отбыл на «зоне» в нашей области почти семь лет и досрочно был освобожден.

Я всю жизнь осуждал отца за этот поступок. Во-первых, он сделал сиротами трёх дочерей Василия Ивановича, пусть даже и обеспеченных, с большими, наворованными Мишиным деньгами. А с младшей из них я был хорошо знаком. Мы частенько играли с Саней Соболевым и его родной и двоюродной сёстрой Мишиной в карты «трыну» на деньги (мелочь), порой до полуночи. Во-вторых, он сделал нам с матерью очень плохо, оставив нас без средств существования. Мать получала тогда двенадцать рублей пенсии по колхозной инвалидности.

А самое главное, конечно же, то, что мне долгое время было стыдно выйти из дома на улицу. Мне казалось, что все смотрят на меня и показывают на меня пальцем. А как стыдно мне было идти в школу, один Бог знает. Ведь мы с Саней Соболевым были большими друзьями и сидели с первого класса на одной парте.

Но с годами я всё меньше осуждал отца, пытался поставить себя на его место и понять его. Ну мог же Василий Иванович, выхватив полено у отца, закинуть его в сторону, мог бы ударить его ещё раз кулаком, а не избивать же старика – инвалида поленом до полусмерти. И, наконец, мог же потешить его самолюбие, купить и выпить вместе мировую, и всё. На этом всё бы и закончилось.

И уж в конце-то концов, хотя бы постеснялся или побоялся заходить в дом к человеку, которому нанёс такие страшные побои. Но где там! Вот ещё когда, оказывается, появилась эта непомерная жадность и наглость у так называемых «новых русских», то есть у наглецов, неимоверно разбогатевших на «законном» «перекачивании» денег от граждан и государства в свой карман.

ГЛАВА 8

Если кто-то один, это не значит, что тем самым он и одинок, так же как если кто-то в толпе, это не значит, что он не одинок.

Древний Рим. Эпиктет. (ок. 50-140 гг.) Философ.

В конце августа Роза уехала учиться, а я пошёл в девятый класс. В какой либо техникум поступать не стал, хотя мне очень хотелось от стыда уехать из посёлка. Но только один билет на электричку в город в то время стоил три рубля, а ещё и есть захочется, да и одевать на себя чего-то надо будет покупать. А дома с матерью мы крутили верёвочку из мочала.

Эта веревочка использовалась для подвязки виноградной лозы, и пачка её стоила пятнадцать рублей. Заготовители от всех колхозов отправляли на «юга» эту верёвочку вагонами, делая себе, колхозам и председателям огромные деньги. Отец мочало заготовлял сам, замачивая липовую кору (лыко), как и подавляющее большинство мужиков нашего посёлка. Теперь нам с матерью мочало приходилось покупать, но тем не менее на питание, одежду и съездить на «свиданку» к отцу денег от верёвочки нам с матерью хватало.

Теперь я учился во вторую смену, а девчонки в первую. Они прибегали к нам в большую перемену практически ежедневно, а частенько заходили и после школы. У Зины был неродной отец, очень своенравный и зажимистый. Он заставлял её как Золушку всё делать по дому, постоянно водиться с Сашкой и крутить верёвочку, так что она приходила к нам отдохнуть от своих душой и телом.

Мне Зина симпатизировала гораздо больше Нинки, но женихом быть ей я не мог. Я был очень стеснительный, и девчонки, то есть невесты, у меня не было. Мне интересно было общение с Зиной и Нинкой, а сказать Зине, что она мне нравится, и предложить ей дружить я, конечно же, стеснялся.

Как-то зимой, вечером, я пошёл провожать Зину домой, она чего-то долго загулялась у нас. На обратном пути ко мне «подвалили» пацаны с их улицы, они видели, что я провожал Зину. Окружив, один из них хотел ударить меня по лицу. Я левой рукой отвёл удар, так как немного занимался боксом с Саней Соболевым, раньше мы частенько тренировались в моих боксёрских перчатках. Я нанёс ответный удар, сбил с ног пацана, и в освободившееся место бросился бежать, ведь их было пятеро. Но у меня свалилась с головы отцовская каракулевая шапка, которая была мне великовата. Мне пришлось возвращаться к ним, и после этого я три дня не ходил в школу, примачивал бодягой синяк.

В конце мая, сразу после окончания школьных занятий, я в этот же день уехал в соседнюю область, где Никита Петрович работал начальником нижнего склада леспромхоза. Он сразу устроил меня на работу, а когда Колька сдал экзамены за восьмой класс, и его тоже. Мы работали по четыре часа в день, так как нам не было шестнадцати лет, чистили туера, эстакады, поработали и в цехах, но в основном были в подшефном колхозе.

Леспромхоз выделял людей по разнорядке райкома партии помогать крестьянам заготавливать корма для поголовья КРС (крупно рогатого скота). Естественно, в колхоз посылали тех работников, без кого производство не встанет. Мы с Колькой в деревне хорошо поработали и хорошо отдохнули на свободе. Только вот спали мы там на полу и на соломенных матрацах. Но, самое плохое, что и подушки тоже были набиты соломой. Бывало, не знаешь, как уложить голову на такую подушку, солома тычет то в глаз, то в ухо.

Вечерами мы с Колькой ходили в клуб (простая деревенская изба) на танцы под проигрыватель с пластинками. Электричество в деревне выключали в десять часов вечера, там стоял дизель с трактора «ДТ-74» с генератором, который на всю деревню вырабатывал электроэнергию, так что долго не загуляешься. Ходили гулять с девчонками мы с Колькой и в посёлке, где они жили, но конкретно невесты так у меня и не было.

Никита Петрович нам платил хорошую зарплату, так что за лето я у них оделся и обулся во всё японское. Их леспромхоз поставлял в Японию свою продукцию, а оттуда получал в ОРС (отдел рабочего снабжения) леспромхоза ширпотреб. Я купил себе узконосые лакированные туфли, свитер, несколько цветных нейлоновых рубашек, всё тогда очень модное. Там же сшил на заказ брюки расклешённые, безрукавую вельветовую жилетку, и по приезду домой у меня еще оставались определённые деньги. Лето у меня пролетело незаметно, а в середине августа к Корж приехала Роза погостить, закончив училище, и мы с ней вместе уехали домой.

ГЛАВА 9

И сказал Господь Бог: не хорошо быть человеку одному.

Ветхий Завет. Бытие (гл. 2 ст.18).

Приехав ночью на поезде домой, я с дороги лёг отдохнуть. Дорога дальняя, более суток в пути и с двумя пересадками. А когда проснулся, я увидел у нас её. Вера, очень симпатичная девушка, невысокая, плотная, с русыми волосами до плеч и тёмно-синими глазами. Мы познакомились, и мать послала меня с Верой в сад набрать кружку малины, чтобы навести малины с молоком на десерт, пока они с Розой наводили окрошку.

Нам с Верой сразу было так просто общаться и разговаривать, что Вера подметила: «Только увиделись первый раз, а кажется, знакомы целую вечность». Нас долго звали к столу, а мы никак не могли наговориться. Вера приехала в наш посёлок из деревни к родственникам, чтобы заготовить на зиму ягод. Она ездила с Розой и её подругами Зиной и Нинкой на «людской» в лес за ягодами. Вера была на год старше меня, она закончила два курса фармацевтического техникума в городе, училась там Вера после восьми классов. Мы с ней были весь день вместе, обо всём разговаривали, нам было очень интересно и весело.

Вечером к нам пришли Зина с Нинкой, с ними я не виделся всё лето. Пришли соседские пацаны Иван Титов и Лёнька Сазов, приехал на мотоцикле из соседнего района Анатолий Титов, двоюродный брат Ивана, жених Розы. Мы всей компанией пошли на танцы.

А с Верой, оказывается, уже дружил Иван и на танцах был постоянно рядом с ней. Я танцевал поочередно с Зиной и Нинкой. Мы рассказывали друг другу события, произошедшие с нами за лето. После танцев я пошёл провожать Зину. Проводил, но без поцелуев, и сразу пошел домой, а у нас в доме Роза с Толей и Иван с Верой.

Вера очень обрадовалась, увидев меня, и сразу шепнула мне, чтобы я отправил Ивана домой. Мне, конечно же, было неудобно сказать это Ивану прямо. Мы вышли с ним на веранду, намёками я постарался это ему объяснить, но Иван ничего не понял, и мы вместе вернулись в дом. Вера заплакала и убежала в спальную, Иван прошёл за ней. Но вскоре он вышел, и никак не может понять, в чём дело, что случилось. После этого я зашёл в спальную, и, наклонившись над Верой, спросил, что случилось.

Она резко обняла меня и, перестав плакать, попросила меня ещё раз, чтобы я отправил Ивана домой. Тогда я, выйдя к Ивану, сказал, чтобы он шёл домой, завтра Вера всё ему объяснит. Я вернулся к Вере, мы крепко обнялись, и я поцеловал её в губы. Это был мой первый поцелуй в жизни. Потом мы целовались с Верой ещё и ещё. Мы провели всю ночь в объятиях и поцелуях, не заметив, как пролетела ночь, а утром на «людской» мы вместе поехали в лес за ягодами.

Но какие уж нам ягоды. В лесу я ни на шаг не отходил от Веры, а скрывшись от людских глаз, мы отдавались ласкам и поцелуям. Вечером, приехав в посёлок, мы опять все вместе пошли на танцы. Ивану объяснять уже ничего не потребовалось, было и так всем всё ясно. Он сразу «переключился» на Зину, а у нас с Верой была первая, большая и чистая любовь.

Мы с Верой все дни и ночи были вместе. У неё в лесу как-то даже кровь носом пошла, наверное, от переутомления. Вера мне очень нравилась: у неё было очень красивое лицо и всё было при ней, и все очень красивое. Я был просто без ума от её красоты. Я раздевал Веру в своей спальной, снимал бюстгальтер и целовал её небольшие и очень красивые стоячие груди с маленькими сосками, гладил небольшую растительность на её лобке. Мы крепко обнимались в кровати, взаимно ощущая друг друга всеми частичками наших тел и засыпали на какие-то секунды. Очнувшись от сна у нас опять продолжались объятия и поцелуи, и так до утра.

Но большего у нас не было, мне было так хорошо с этой красотой, что о сексе я просто и не думал. Наше счастье продолжалось немногим больше недели. Вере нужно было съездить домой в деревню, собраться и ехать к первому сентября в город на учёбу. Мы договорились с ней в понедельник встретиться на вокзале в нашем райцентре. Вера поедет на двенадцати часовой электричке в город, и мы там при встрече всё обговорим.

В пятницу она уехала домой, а в субботу к Розе приехал Анатолий. Он пригласил нас с Розой приехать к нему в воскресенье на их деревенскую сходку. Ивана, своего двоюродного брата, естественно, тоже пригласил. Анатолий хотел показать свою невесту родителям, познакомить с ними. Мы, все трое, приехали туда в воскресенье днем на автобусе. Анатолий встретил нас на остановке и на своём мотоцикле «ИЖ Юпитер-2» по очереди отвез нас в деревню к своим родителям.

Я познакомился и подружился с Толиным младшим братом. Колька был на два года старше меня, то есть мой сверстник. (В 2007 году пропал безвести, работая в Подмосковье на стройке, объявлен в розыск, но результатов по сей день нет.) Мы после застолья пошли на танцы, которые были в их деревне в простом деревенском доме под проигрыватель. Молодежи в деревне было тогда очень много. Всю ночь мы с Колькой прогуляли, только под утро легли спать, и на утренний автобус я проспал.

Проснувшись, я попросил Кольку, чтобы он меня проводил. Мне нужно было обязательно попасть в наш райцентр к электричке, проводить Веру. Ведь я не знаю, где она живёт в городе, и мы вообще с ней ни о чём не договорились, расстались в пятницу как бы на минуту. Но выбраться из этого «захолустья», а это ещё и из другого района, было не так-то просто.

Мы с Колькой на попутной машине в кузове кое-как добрались до центральной трассы. Долго ждали автобус, и, когда приехали в наш райцентр на вокзал, уже объявили посадку на электричку. Народу на перроне было «море», студенты с четырёх районов ехали на учёбу в город, и в основном на этой электричке. Я выбежал на перрон к электричке, но она вскоре «пошла». К сожалению, не удалось мне проводить Веру, хоть я этого и очень хотел.

Вот так и закончилась моя первая любовь, или оборвалась, как тут лучше сказать. А ведь это был, наверное, мне подарок судьбы. Лучше Веры, пожалуй, никого у меня в жизни и не было, и никто меня так сильно, по-настоящему, не любил. Только тогда я этого не понял. Может из-за ветра в голове по своей молодости, ведь мне тогда только исполнилось шестнадцать лет, а, может, так было Богу угодно. Мне на всю жизнь запомнились её тёмно-синие глаза, как вода в море на большой глубине.

«Хотел бы – нашёл», – сказала мне Вера при нашей встрече через тридцать три года. Я «пробил» Веру через её родную деревню, которая находится всего-то в часе езды на машине от нашего посёлка, и даже плохонький асфальт до неё есть. Родители Веры уже умерли, но, когда я нашёл их дом, там был её младший брат. Он тоже, как и Вера, живёт в областном городе, а тут был в отпуске. Мы с ним выпили бутылку водки и хорошо поговорили. Он мне рассказал о Вере и дал её рабочий телефон.

По приезду в областной город, где тогда я тоже жил, сразу позвонил Вере, узнал, где находится аптека, в которой она работает. К закрытию подъехал туда на автобусе, в надежде, что мы с ней посидим где-то в кафе, поговорим. Вера уже в возрасте, но такая же симпатичная, приятная женщина, только стала худенькой, как и моя сестра.

Посидеть где-либо Вера отказалась, ибо очень спешит домой. На маршрутке мы вместе доехали до нашей общей остановки. Оказывается, и жили мы с ней недалеко друг от друга, правда от остановки нужно идти в разные стороны от проспекта. Я проводил её, и по дороге мы немного поговорили. Вера сказала, что смутно помнит нашу любовь, всё было так давно. Может быть, но, наверное, все-таки она меня обманывала, говоря так.

Вера все годы после окончания техникума работает в одной аптеке, то есть очень постоянный человек. Была бы, наверное, верна мне всю жизнь. Вера, по всей вероятности, как мои мать, сестра и старшая дочь, из «породы» верных женщин. Замуж она вышла только в двадцать шесть лет, а не как я, в восемнадцать женился. Вера сказала, что счастливо живёт с мужем; её единственная дочь, моей Тане ровесница, и в то время тоже заканчивала институт.

«Где ты раньше был?», – ответила мне Вера на слова, что я часто вспоминал о ней. Да всё-таки, наверное, ждала она меня и любила тогда, а сейчас я ей только «душу бережу». До своего дома Вера не разрешила мне проводить её, соседи могут увидеть. Тоже, наверное, давно живет в одном месте. Хоть хорошую ли квартиру получил её муж при социализме, в хорошем ли доме? Там, куда направилась Вера, стоят как новые, хорошие дома, так и старый, ветхий фонд. Вера после работы спешила сразу на дачу, варить варенье и компоты, очень хозяйственная она, наверное, женщина.

Я сказал Вере, что пишу книгу; так она попросила меня не писать о ней. Пусть Вера простит меня, но как я могу не написать о ней, ведь лучше и чище любви у меня в жизни не было, по крайней мере, пока.

ГЛАВА 10

Во дни благополучия пользуйся благом, а во дни несчастья размышляй.

Ветхий Завет. Екклесиаст (гл.7, ст. 14).

Первого сентября я пошел в школу, в десятый класс. За столом в девятом классе я сидел с пацаном из деревни, который тоже хорошо учился, с ним же мы сели и в десятом. С Саней Соболевым, с которым я сидел на одной парте с первого класса, теперь мы близко не общались. Его двоюродные сестры Мишины сразу после трагедии уехали с матерью жить в город, купив там квартиру. Благо ворованных денег на жизнь отец им много оставил.

В первый же день я обратил внимание на новенькую в классе. Очень симпатичная, невысокая, плотная девушка с длинными, до пояса, светлыми волосами и голубыми глазами, с очень красивой родинкой в правом уголке губ. Мы на уроках стали с ней часто переглядываться, но пока не больше.

Школа готовилась к «Осеннему балу», а наши выпускные классы были ответственными за его проведение. Тоня, так звали новенькую, должна была там петь песню. Мы (я, Иван и Лёнька) решили перед балом немного выпить «бормотухи» для смелости, и, пока мы это делали, на вступительную часть, то есть на концерт, опоздали.

Когда начались танцы, Иван сразу пригласил Тоню на танец, он с ней на танцах в клубе уже раньше успел познакомиться. А я на танцы после расставания с Верой не ходил, наверное, скучал по ней. Стояли мы с Лёнькой у стенки в спортзале, я глядел, как танцуют Иван с Тоней. Он «увивается» вокруг неё как уж, а она танцует, но на него не смотрит и отвечает ему односложно.

На следующий танец Тоню пригласил я, и тут её словно «прорвало», мне негде было вставить слово. Тоня рассказывала мне всё подряд: откуда она, где училась девять классов, о своей семье, и как голос у неё дрожал, когда она пела. Мне было стыдно, что я этого не слышал, и мне пришлось соврать (что я делаю по жизни крайне редко), что мне очень понравилось, как она пела.

Затем Тоню на танец пригласил Иван, и опять она с ним танцевала не разговаривая. А пригласил я, и она опять не может наговориться, и Ивану стало всё понятно. Потом весь вечер мы с ней танцевали только вместе, а после бала я пошёл её провожать. Мы с Тоней поцеловались в первый же вечер, правда, это было довольно проблематично. У неё губы с одной стороны были окинуты герпесом, и мне пришлось целовать только одну сторону, там, где родинка.

Тоня была из деревни, расположенной довольно далеко от нашего поселка, поэтому и училась до десятого класса в другой школе. А сейчас она жила с девчонками на квартире в нашем посёлке, но не близко от моей улицы. Я в ближайшие же дни устроил её на квартиру на нашей улице, к хорошим знакомым моих родителей.

На следующее воскресенье нашу школу пригласили на «Осенний бал» в среднюю школу в другой посёлок нашего района, куда мы с Тоней поехали вместе со своими одноклассниками. Там мы с ней не расставались ни на минуту, а домой приехали ночью на поезде. Её хозяев дома не оказалось, и я остался с Тоней.

Мы легли в одну кровать, Тоня попросила меня, чтобы я не делал «этого». Она была девственница, как и Вера. Я пообещал, но как тут уснёшь с такой красотой рядом? Я попросил, или более правильно, уговорил Тоню снять бюстгальтер. А у неё были очень большие, красивые девичьи груди, что не исцеловать их, не насосаться как младенец мамкиной титьки, я просто не смог. «Кончив» в трусы, я кое-как уснул, а утром мы вместе пошли в школу. Теперь целыми днями на уроках мы не сводили друг с друга глаз, а на уроках, где были «простые» учителя, которых мы не боялись и не стеснялись, сидели за одним столом. Я обнимал её, гладил ножки под столом, когда не видит учитель.

У нас была вторая любовь, у обоих. У Тони был парень, с которым она встречалась, он учился в нашем областном городе в военном училище, а у меня до Тони была Вера. Мы с Тоней, наверное, оба влюбились. По крайней мере, нам хотелось быть всегда вместе, никогда не расставаться. А какое это счастье – взаимная любовь, знает каждый, кто когда-то любил или любит сейчас.

В Октябрьские праздники (7–8 ноября) у Розы были «пропои», то есть к нам приехали Толины родители и их родственники сватать её. За столом мы с Тоней сидели рядом, обнимались и целовались, я за ней очень внимательно ухаживал. Мы были такие счастливые, что не совсем было понятно, кого тут сватают. Все родственники решили, что и наши «пропои» не за горами.

Молодые сразу зарегистрировались в нашем райцентре, назначив свадьбу на Новый год. Розу они увезли с собой в их деревню. Валера, наш брат, только «пришёл» из армии, и с женой тоже присутствовал на пропоях и регистрации. Он женился ещё до армии, и приехали они на «пропои» из соседней области, где жили у родителей его жены.

Мы с матерью остались в доме опять одни, и я Тоне предложил жить у нас. Всё равно мы всегда вместе, и Тоня сразу согласилась. Её родители (отец с Мариной – так Тоня звала мачеху из-за её молодости) как-то приехали проверить дочку, как она учится. Нашли её у меня, хозяйка дома, где Тоня должна была жить, привела. Мы посидели за столом с бутылочкой, познакомились, объяснились. В общем, всё нормально. Тоня как бы просто зашла ко мне после школы заниматься домашним заданием.

Спали мы с Тоней вместе в моей спальной и даже абсолютно голые. Но я своё обещание выполнял, ибо она разрешит сделать «это», если женюсь на ней. А вот жениться мне было ещё совсем рано, мне хотелось получить высшее образование и повидать мир.