Текст книги "Полдень, XXI век (2013 № 01)"

Автор книги: Юрий Погуляй

Соавторы: Александр Сивинских,Михаил Тырин,Виталий Вавикин,Геннадий Прашкевич,Анна Агнич,Мария Познякова,Анастасия Монастырская,Валерий Гвоздей
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

– Марга сказала, вам с Лялей плохо стало. И опознала – она.

– Марга?! – Алла метнулась ко мне, схватив за грудки, зашипела в лицо: – ПО. КАКОМУ. ПРАВУ. ЭТА. СУЧКА. МОГЛА ЕГО. ОПОЗНАТЬ. КТО. ОНА. ЕМУ. Я ТЕБЯ. СПРАШИВАЮ. КТО. ОНА. ЕМУ.

– Отпусти, пожалуйста.

Алла сразу обмякла.

– Да. Знаю. Он с ней спал. В нашей кровати. Как я в твоей спала. Наказала она меня. Убить не убила, но почву из-под ног выбила. Я ведь была уверена, что Олег только тебе изменяет, а мне не станет. Где ты и где я? А он Маргу привел. Маргу! Думаешь, он ее хотел? Да он тебя хотел все время! А с ней спал только потому, что она с тобой спит! Знаешь, когда он ее трахал? Только если она после тебя была. И мыться ей запрещал. А она смеялась.

Алла теребила на шее жемчужное ожерелье, вот-вот нитка порвется. Вот-вот. Вот и.

Розоватые бусины брызнули в разные стороны и со звонким стуком упали на пол.

– Теперь и бусы! – Алла встала на колени и стала их собирать. – Чего застыла? Помогай.

Мы ползали по полу, ловя юркие горошины.

Вроде все собрали.

– Не помнишь, сколько их было?

Она не поняла:

– Кого?

– Жемчужин.

– Какая теперь разница? Носить все равно не стану, – тяжело поднялась. – Совсем не так представляла нашу встречу. Ты взяла реванш. Поздравляю!

– Может, помочь? Я могла бы.

– От тебя мне ничего не надо. Тем более, прогнозов. Не лезь в чужую жизнь! У тебя несчастливая рука. Ладно, удачи. Надеюсь, видимся в последний раз. – Сказала почти искренне.

* * *

Жемчуг мы собрали не весь. Марга наступила на бусину.

– Чего она хотела?

Конверт притаился в сумке. В наглухо застегнутой.

– Позлорадствовать. Не получилось.

– Амеба и есть амеба, – Марга быстро просчитывала в уме. – Про нас с Олегом говорила?

– Только что вы спали.

– Это я ей за тебя отомстила! За то, что она в твоей постели с ним кувыркалась. У нее такое лицо было, когда нас увидела! Как чукча, который из тундры вдруг в Эрмитаж! Культурный шок… Ну, извини, пошутила. А про Олега что-нибудь рассказывала?

– Нет.

– А ты, значит, и не спрашивала, – она прищурилась. – Олег на развод подал. Я точно знаю. Только не думай, что из-за меня. Я ему так – развлечение на час. Сказал, что с Аллой жить не может. С Лялькой у них полное взаимонепонимание. В общем, он хотел начать новую жизнь. Ты бы лучше села.

– Когда он подал на развод?

– Месяц назад. Детей у них нет, так что развести должны были быстро. Но Алла уперлась – совместно нажитое имущество, и его надо бы поделить. Если бы он не умер, точно бы развелся.

– Он умер.

Марга щелкнула пальцами перед моим лицом:

– Кассандра, ау! Думай, что делать дальше! Не тупи!

– Ты-то что от меня хочешь?

Марга вздохнула и принялась мне объяснять, как маленькой:

– Если Олег собирался развестись с Аллой, значит, понимал, что в случае его смерти имущество достанется Алле и Ляльке.

Ферштейн? Кому он мог все оставить? Тебе! Ты должна присутствовать на оглашении завещания.

– Ерунда все это. Прошлое надо оставить прошлому.

– Ты же не любишь заезженных фраз, – Марга разглядывала найденную жемчужину. Крупная бусина, розовая и прозрачная.

– Не люблю. Но они очень удобны. Особенно, когда не знаешь, что сказать.

– Ясно. Просто не хочешь влезать во все эти дела и отнимать у дочурки кусочек хлеба с черной икрой. Так? Знала бы, не пустила суку на порог!

– Ты про дочурку?

– Про подружку твою дорогую. Пришла и говорю, называется. Весь настрой тебе сбила.

– Не переживай, на клиентах не скажется.

– Дай бог!.. Только ты в промежутке между клиентами вот о чем подумай: что после Олега останется. Они ведь продадут его фирму. А там и твоя доля есть. Я не про деньги, я про нервы твои, про время, про молодость. Это ваша фирма, Кассандра.

– Лялька передумает. Она сейчас хорохорится, просто в себя еще от шока не пришла, да и Алла надавила. Но она все поймет.

– Тю! – насмешливо «тюкнула» Марга. – На этом месте я всегда плачу. Передумает? Поймет? Чем?! Чем поймет-то! Мозгами? А они у нее есть?! Что она вообще умеет?! Кроме того как родную мать из своей жизни вычеркивать. Ведь до сих пор считает тебя алкоголичкой.

– У нее есть на то причины.

– Возможно. Только между той Кассандрой и этой разница в семь с лишним лет. Ты изменилась, стала другой. И не пьешь только потому, что никто не собирается насиловать твой дар. Впервые в жизни ты на своем месте. Пьют, когда плохо. Пьют, когда хорошо. Но когда нормально – не пьют. Норма – не повод для выпивки, понимаешь? Вот и Олег это понял. Ему всего-то и было нужно создать тебе нормальные условия, в которых ты могла бы жить. Вместо этого он тебя сломал. И отбросил за ненадобностью.

– Марга, все это быльем поросло.

Она стукнула по столу. Подпрыгнул хрустальный череп. Бедный Йорик!

– Мать Тереза! Простила, утерлась, в ножки поклонилась. А фирма? Ты ее амебам отдашь?

– Хорошо, я подумаю.

Марга мгновенно успокоилась, будто я дала ей честное пионерское: бизнес Олега будет наш. Алле и Ляле ни скрепки не достанется.

– Вот и славно! О юристе не беспокойся – найму лучшего. Мы им еще покажем! А теперь – за работу! У нас новый клиент.

* * *

Бесконечный день, сотканный из непростых историй и чужих имен. Рекламная акция: пророчество со скидкой.

Марга вытерла лоб:

– Прости. Я не подумала о том, как тебе тяжело. Больше не повторится. Завтра подкорректирую расписание. Скажем, между клиентом и клиентом перерыв в двадцать минут.

– Минимум полчаса. Мне нужно время, чтобы восстановиться. Вообще-то я бы назавтра взяла отгул.

– После первого дня работы? Ну, ты даешь!

– После первого дня такой работы. Или хочешь меня на износ?..

– Не хочу. Хочу всерьез и надолго. Ладно, подумаем. Будем считать сегодняшний день исключением. А сейчас иди. Вон клиент на пороге топчется. И губы накрась. Лицо у тебя – краше в гроб кладут.

Я покорно вернулась в свой кабинет. Возражать бессмысленно. «К ноге! Место!». Когда люди хотят нас осчастливить, они становятся чрезвычайно навязчивыми. Но чего я ждала от Марги? Понимания? Сочувствия?

Подсознательно хотя бы сочувствия: чтобы она не просто поддакивала, а искренне, от души, чтобы она была на моей стороне. Но она и шага не сделала со своей территории. Сейчас я ей нужна. Исключительно с финансовой точки зрения. И пока я нужна, она будет со мной максимально внимательна и вежлива. Но не так, как мне хочется. А так, как она умеет.

Вот маман неизменно отказывалась от любой попытки ей помочь. «Спасибо, Кассандра, я сама». Даже когда сломала ногу, сама ползла в туалет, отвергая помощь. Сила и самодостаточность.

– Вы позволите?

Нехотя улыбнулась мужичку в несвежей рубахе, издерганному разводом и дележом смешного имущества. Бедняга, он все еще любил бывшую жену.

– Что мне делать, доктор? С ней невозможно, без нее хоть в петлю.

Для него я – доктор. Последняя инстанция. Окончательный диагноз: пациент мертв или пациент еще жив. Срочно в реанимацию! Он готов на все, лишь бы выжить в непутевом браке.

Нырнула. На бешеной скорости понеслась по спирали. Кто бы мог подумать, что под внешностью маленького человечка скрываются столь эмоциональные «американские горки»?! Короткая история: встретились – стали жить вместе – подали на развод. Никакой битой посуды, никаких адюльтеров. Женская усталость и нежелание спать в одной постели. Только на словах можно прожить без любви.

– Завтра у нас суд.

– Разводитесь. Вместе вы все равно не будете. Ваша жена вскоре выйдет замуж.

– А я?

– А вы будете ее любить и встречаться с другими женщинами. Станете писать стихи, выкладывать их в сети, просыпаться от мысли, что она рядом, и засыпать, понимая, что ее нет. Но однажды все пройдет. И вы поймете, что такое настоящая пустота.

Он шумно выдохнул и… заплакал.

Ну, не могу я врать, не могу! И не могу заставить человека жить так, как он не хочет.

Мужчина плакал, как плачут все мужчины, – жалко и некрасиво. Мне было его жаль. Но как раз тот случай, когда ищешь радость в слове «никогда».

– Что мне делать?

* * *

Через десять минут тот же вопрос повторила барышня с подведенными глазами. Черные веки, черный рот и полосатые гетры – белое с черным. На ногах – разбухшие от питерских дождей кроссовки с черными ленточками. Я умилилась этим траурным бантикам.

Девочка влюблена и несчастна.

– Он прислал мне письмо, – черные ресницы шевелились, как лапки паука. – И в нем была.

– Точка.

– Откуда вы знаете?

– Я все знаю.

– Все знать невозможно, – авторитетно заявила она.

Похоже, девочка тоже воспринимала меня как психоаналитика – ни больше, ни меньше.

– Вы только ничего сейчас не говорите, ладно? Сама все скажу. Что-то странное происходит. Копаюсь в себе, но чем дальше, тем хуже становится. Почему так? Не могу спать, не могу есть.

Мне дышать трудно! Все время думаю, почему он так сделал? Зачем? Почему нельзя сказать, что я ему надоела, что он устал, что мы не подходим друг другу? Что он хотел сказать этой точкой, ведь она. Она же многоточие? Правда? И мы все равно будем вместе? Пусть не сейчас, пусть пройдет время, мы станем взрослее, мудрее, и однажды он напишет мне большое письмо, а потом позвонит. И мы будем счастливы.

– От меня-то что хочешь?

– Услышать, что я права. Я плачу такие деньги. Должен быть хороший результат.

– Такой, какой нужен тебе?

Траурные бантики дрогнули. Под кроссовками расплывалось мокрое пятно.

– Что мне делать?

Ее душа – шерстка котенка – пахла молоком, домом и солнцем. Я слегка подула: шерстинки тут же встали дыбом. Шаг за шагом – вот и вся немудреная история. Встретила. Влюбилась. Подчинилась. Страдает. На левой руке косые полосы от бритвы. Демонстрация самоубийства. Но, с другой стороны, почему бы и не пострадать в семнадцать лет?! Потом здоровее будет.

А будет ли, спохватилась я.

Кис-кис. Она доверчиво пошла навстречу, раскрывшись. Год, два, три, четыре. Я листала ее судьбу, как записную книжку. Телефоны, адреса, встречи, расставания. Студентка. Стажер. Молодой специалист. Холеная стерва, знающая себе цену. Все безупречно, все подогнано, ни одной эмоции. Карьера, командировки в ущерб личной жизни.

Но кому сдалась эта личная жизнь? Кому от нее лучше? Тебе? Подчиняясь мужчине, ты уничтожаешь себя.

– Мы будем вместе?

– Нет.

Она кивнула. Результат совсем другой, чем ожидалось, но результат. Хорошая девочка.

– Но вы можете мне сказать, почему он прислал мне эту дурацкую точку? Что он хотел сказать? Это очень важно.

Соврать, что ли? Да и зачем ей правда? Подрастет – сама все поймет. А пока.

– Он написал тебе письмо. Из одного большого предложения. Очень длинного и красивого. Он сказал, что ты самая лучшая, самая настоящая, и что ему повезло, когда он встретил тебя, но ты заслуживаешь лучшего, и он хочет отпустить тебя, чтобы ты была свободной. Он просил тебя не звонить ему, не встречаться. И вообще, он уехал – далеко-далеко, в Австралию. А когда отправил письмо, произошел сбой, вирус, и текст не сохранился. Понимаешь?

– Ага.

Ну и как ей скажешь, что написал он совсем другое – язвительное, злое и убивающее, но в последний момент струсил и оставил всего лишь маленькую и незаметную точку.

Я закрыла глаза и представила ее стервой. С красным бликом на губах и холодными глазами. Когда женщина знает себе цену, у нее есть шанс выжить, сохранив себя. И если даже она не родит детей, не построит дом и не посадит дерево, она останется собой. Если вдуматься, не так уж мало.

* * *

– Остаешься за главного, – Марга благоухала парфюмом и планами на вечер. – В девять придет клиентка. Там простенькая проблема. Управишься за полчаса. Возьмешь с нее деньги, пробьешь чек и поставишь офис на сигнализацию. Потом спи-отдыхай. Поняла? Ну, и славно. Мы все ушли.

Ушли. Тишина. Теплый свет. Кожаный диван. До девяти – еще сорок минут. Мышцы гудели. На хребтине наросла «горбушка» – головы не повернуть. На сколько меня хватит?

Знакомая мелодия. Дима. Успел соскучиться?

– Я звонил тебе, – голос тусклый, с налетом ночных рефлексий. – Тебя нет дома.

– Я на работе.

– Можно, встречу тебя? И мы поедем к тебе.

– Нельзя.

– Ты из-за той женщины? Она для меня ничего не значит.

А ведь не врет – действительно не значит. Смутное имя в веренице лет. Если спустя годы помнишь вкус поцелуя, никогда не забудешь того, кто тебе его подарил. Но бывает и так, что вкус поцелуя стирается через несколько секунд. Что-то было? Что-то было.

Диме суждено помнить меня. Мне – его забыть.

– Деловые отношения. Секс на бизнесе. Ты – совсем другое. Я понял, что не могу без тебя.

– У нас большая разница в возрасте.

– К черту разницу! – (И я поняла, как ему плохо сейчас.) – Хочу видеть тебя! Сегодня! Сейчас!

– Завтра! Во второй половине дня. Я позвоню тебе.

Он принял отказ-обещание – повесил трубку.

* * *

Марга до сих пор пребывает в убеждении: более всех на свете я ненавижу Аллу. Да и как иначе относиться к женщине, занявшей твое место? Но что есть ненависть? Ненависть – как матрешка. Со временем дерево потрескается, лак сотрется. И что останется? Только несколько фигурок, выстроенных по рангу. Возьмешь в руки самую маленькую, покатаешь меж пальцами и… выбросишь за ненадобностью. Или сама затеряется.

Сильнее ненависти – только забвение. Сильнее любви – равнодушие. Равнодушие – лучшая месть. Действует без побочных эффектов, убивает сразу.

Мы с Аллой росли вместе.

Квартиры на одной лестничной площадке – дверь в дверь.

В школе нас принимали за сестер.

– Знаешь, – сказала как-то Алка. – Мне почти двенадцать, а я ни разу не целовалась. Перед людьми стыдно.

Ее губы пахли малиновым вареньем.

– Ничего особенного, – Алла вытерла рот рукавом. – Слюняво и глупо. Думаю, секс намного лучше.

Я обиделась. И ушла. В тот же вечер у меня разболелся живот, и мама повезла в больницу.

…Когда после недельного отсутствия я вернулась в школу, то обнаружила, что Алла сидит за другой партой. И друзья у нее – не я. При встрече она отводила глаза, делая вид, что мы незнакомы. Я очень мучилась. Оттого, что могла ее чем-то обидеть. Делала попытки к примирению – куколки, смешные открытки, календарики. Подарки она принимала. На контакт не шла. И я смирилась – отошла в сторону. Насильно мил не будешь.

* * *

Будьте осторожны, встречаясь со своим прошлым. Нельзя войти в одну реку дважды? Можно. Вот только течение реки может смыть все, чем вы так дорожите.

Я нарушила заповедь. Я приветливо распахнула двери, встречая прошлое. Расцеловалась с ним, как с лучшим другом, вернувшимся из далекого путешествия.

Мы столкнулись случайно. Смешно признаться, в женском туалете. У вытянутых зеркал. Мы синхронно достали расчески и провели по волосам, вглядываясь в отражение.

– Кассандра?

– Алла?

Сколько лет, сколько зим! Что еще говорят в таких случаях? Замужем? Дети? Работа? Что нового? Будто прекрасно осведомлен, что было старого.

Что еще делают в таких случаях? Берут по чашке кофе в ближайшем кафе.

– Замужем?

– Конечно! У меня отличный муж и прекрасная дочь!

И кто тянул за язык!

– Не думала, что ты выйдешь замуж.

– Почему?

– Ты всегда была не от мира сего. Слегка не в себе.

– Все мы меняемся. А что у тебя?

– Разведена. Временно безработная. Снимаю квартиру. – Произнесла спокойно, словно часами репетировала перед зеркалом.

– А дети?

– У меня не может быть детей.

Мне вдруг стало нехорошо. Дар, спавший годы и годы, пока мы с Олегом были вместе, вдруг зашевелился, пробуждаясь от летаргии. В висках – молоточки: сначала еле слышно, но с каждым ее словом убыстряя тревожный ритм. Осторожно, тук-тук, будь осторожна, тук-тук!

Дар крутил внутренности, спазм за спазмом. И я не выдержала мучительной боли. Без всякого желания, скорее по необходимости, заглянула в чужое «я». Тут же вынырнула, захлебываясь. Вязкая холодная чернота. Мазут. Тяжелый. Заполняющий легкие, забивающий глаза.

– Что с тобой? – Алла пила кофе, отставив мизинец. Ее всегда упрекали за эту манерность. Напрасно. Врожденный дефект. Деформация пальца. Недостаток, превращенный в достоинство. – Ты опять не в себе. То бледнеешь, то краснеешь. До климакса нам еще далеко.

– Душно сегодня. Тяжело переношу жару. Голова закружилась.

Она немигающее смотрела. Словно фиксировала каждую деталь в моем образе. И этот образ Алле не нравился. Более того – раздражал!

– Лечиться тебе надо.

– Я здорова. Погода.

– В этом городе иначе не бывает. Ошибочно полагаешь, что живешь, но оказывается, что ты давно уже мертв. Мне пора, – она грациозно поднялась из-за пластмассового столика. Бросила купюру. – Я тебе позвоню.

* * *

– Сегодня встретила школьную подругу.

– У тебя есть подруги? Не знал. Хорошенькая?

– Ухоженная.

– Замужем?

– Похоже, нет.

– Когда познакомишь?

* * *

– У тебя интересный муж. Изменяет?

– Нет, конечно.

– Почему «конечно»? Мой, к примеру, изменял, хотя и не был столь интересен. По сравнению с моим бывшим, твой – Аполлон Бельведерский. Только живой и теплый.

– Просто мужчина, – ляпнула я.

– Оригинальный ответ! Ну, и как он в постели? Хорош? Ладно, не отвечай. Покраснела-то! Значит, хорош. Мужья редко хороши в постели. Береги своего, а то вдруг найдутся желающие прибрать к рукам такое сокровище.

Она рассмеялась. Хрипотца пикантная. Такая, французская. И потому игривая. Но в меру. Алла всегда и во всем знала меру.

Мы сидели на кухне, чаевничали.

– И дочка твоя мне понравилась. Забавная девчушка. Сразу и не скажешь, что от тебя. Вы совершенно не похожи. Больше твою маму напоминает. Кстати, как мама?

– Процветает.

– И в твои дела не влезает? Да ты счастливица! Повезло. – Она прислушалась к голосам Олега и Ляльки. – Но это ведь промежуточный этап, не так ли? А главное – знаешь, что?

– Что?

– Главное – конечный результат.

Захотелось сделать ей больно:

– Почему ты разошлась со своим мужем? Измены?

– Из-за измен глупо расходиться. Даже если он не ложится с кем-то в постель, все равно думает о том, как тебе изменить. Занимается с тобой любовью, а сам блондинку представляет. Или брюнетку. Или рыжую. Да хоть лысую, мне-то какая разница?! Просто он перестал приносить мне радость.

Наверно, я выглядела глупо.

– Ты выглядишь глупо. Повторяю для особо одаренных: с мужем мы развелись потому, что он перестал приносить мне радость. С ним я поправилась на десять килограммов и подурнела. То, как женщина выглядит, в основном зависит от мужчины, с которым она живет. Неужели не знала?

В сравнении с ней я была наивной дурочкой.

– В школе тебя называли провидицей. Говорили, что можешь предсказать будущее. А мне – можешь?

Протянула ладонь. Паутинка линий.

Я увидела линию брака, и стало не по себе.

– Извини. Когда пророчица становится женщиной, она теряет силу. Такое поверье. После замужества я ничего не могу. В смысле – гадать не могу.

Она с минуту изучала мое лицо. Губы кривились.

– Нашла чему верить, – сказала наконец. – Придумала себе сказку. Вот не думала, что люди со временем могут остаться прежними. Ты еще в детстве была глупой коровой. Коровой и осталась.

Звуки вдруг стали четче, запахи – яснее, чувства – обостреннее. И хоть на кухне полумрак, глаза ломило от яркого света. По горлу прокатился клубок забытых пророчеств. Трудно дышать.

– И к тому же совершенно не умела целоваться, – добавила она.

Меня трясло от холода. Собрала грязную посуду, включила горячую воду и подставила ледяные ладони. От раковины шел пар.

Алла сидела в моем доме, как в своем. И мой муж ей понравился, и дочь. И даже кухня.

…Олег вызвался ее проводить.

– Забавная у тебя подруга, – сказал по возвращении. – Грецкий орех. Расколоть можно, но только дверью или щипцами.

– А я кто тогда?

– Ты? Брелок на связке ключей. Даже не видя, найдешь.

Ревность и обида. Олег никогда не говорил со мной столь холодно и равнодушно.

– Я – спать. Идешь?

Сослалась на грязную посуду. А когда Олег заснул, устроилась в комнате Ляльки.

И только под утро, скользя по острой грани сна, вдруг поняла, что меня испугало. Алле так понравилась моя жизнь, что она решила ее позаимствовать. На время. Может быть, и навсегда. Как карты лягут.

_{Окончание в следующем номере}

Михаил Тырин
Производственный рассказ
Рассказ

– Люсь, я сегодня это… в общем… задержусь, наверно.

Супруга кисло посмотрела на Степченко с экрана нарукавного коммуникатора и подчеркнуто глубоко вздохнула.

– К ужину-то ждать?

– Да не… не успею. В главке совещание. Все будут, начальник РСУ тоже. Слушай, я курицу купил, но с собой-то туда не потащу – оставлю на работе до завтра. Ты уж там сообрази чего-нибудь.

– Да уж соображу, голодными не останемся.

– Ага. Как там Танюшка?

– Нормально, уроки делает. Слушай, сегодня вентиляцию два раза отключали. Ты там скажи своим, дышать же нечем!

– Ага, ладно. Я пойду уже, пора мне.

Степченко отключил связь и шумно выдохнул. Затянул на шее истерзанный дежурный галстук, стряхнул крошки стеклобетона с рукавов, глянул в зеркало, нахмурился.

«Сейчас бы курочки жареной, да в ванной полежать, – с тоской подумал он. – И пивка холодненького кружечку. Нет, две кружечки».

– Едем! – крикнул он шоферу.

* * *

«Ну, Марс – и чего? – думалось ему, пока он глядел в пыльные окошки вездехода. – Пустыня пустыней. Первый день необычно, второй – интересно, а на третий – уже скукота».

В приемной начальника главка царила сутолока. Секретарша шумно требовала от проходчиков, вызванных с Южного Каскада, снимать тяжелые скафандры. Те объясняли, что снимать-одевать их придется ровно до утра.

Григорий Иванович Коржов – дородный и неутомимый начальник главка – отчитывал кого-то по телефону. Его черные пышные брови вздымались и падали, как два хищных ятагана, не предвещая никому ничего хорошего.

Рядом сидел угрюмый и неприветливый гражданин в темно-синем пиджаке – Рухов, начальник отдела капитального строительства из райкома.

Наконец, расселись, подсчитали опоздавших и не явившихся, кое-как начали.

– Так, товарищи, планы у нас меняются, – сходу объявил Коржов. – Американцы попросили делать смычку трубопровода уже через месяц, наши обещали посодействовать.

В кабинете поднялся недовольный гул.

– Какого рожна им неймется! Договорились же ровно идти! – галдели мастера с участков. – Теперь весь план под них гнуть?

– Так, тихо все! – Коржов стукнул по столу линейкой. – Корректировку утвердили в Москве, ничего менять нельзя, пуск второй очереди пройдет по графику. Теперь все думаем, как выкручиваться.

Ответом была новая волна возмущения, но Коржов ее спокойно переждал.

– Пока не замкнем контуры, ветку тянуть смысла нет. Поэтому сразу вопрос: что у нас с цоколем? – грозно вопросил он.

– Кольца давно лежат. Стоим, ждем термоукладчики, – виновато отозвался начальник проходки. – Без гидрозащиты бетонировать нельзя.

– И где они, эти укладчики?

– Так они генераторный корпус делают, вы ж сами сказали, – напомнил кто-то из транспортников.

– Что я сказал?! – вскинулся Коржов. – Я это еще две недели назад сказал, почему до сих пор не сделано?

– Отвердитель ждем, а все рефрижераторы на заливке летного поля. Может, ну его к лешему, этот космопорт? Разровняем площадку быстренько, фонари поставим – вид будет, а больше и не надо.

– Что еще за разговорчики! – сурово взмахнул бровями Коржов. – Сказано вам, пуск по графику. Комиссия прибудет, представители из Москвы, детишки уже стихи учат на праздник.

– Вы, товарищи, видимо что-то не понимаете, – заговорил райкомовский представитель Рухов. Голос его звучал негромко и зловеще. – План мероприятий утвержден в ЦК. Сорвать его и потерять лицо перед американскими партнерами мы не можем – на весь свет осрамимся. А космопорт – и есть наше лицо и первое впечатление. Значение этого объекта недооценивать преступно. Не уложитесь в сроки – вы не себя подведете, а всю страну. По престижу партии ударите, а значит – и всего народа.

«Везде одно и то же, – тоскливо думал Степченко, оглядывая лица сослуживцев. – Куда ни приедешь, везде все не слава богу. Никакой разницы – что плотину на Ангаре ставить, что лунную базу закладывать, что марсианский купол возводить – ни порядка, ни мозгов, ни здравого смысла. Все через задницу, все через такую-то мать».

– Павел Сергеич, а ты чего там притих, в пол смотришь? – Степченко вдруг понял, что Коржов уставился в упор прямо на него.

– А? – растерянно отозвался он.

– «Бэ»! Сам не видишь – в твой участок все уперлось. Сколько еще возиться со своим коллектором собираешься?

– Так у нас все по плану, спокойно работаем, – пожал плечами Степченко.

– Ты это брось! – Коржов мощно погрозил пальцем. – О спокойной работе раньше надо было думать. До того, как партбилет получал. Что у вас там творится, докладывай.

– Перемычки варим. Потом изолировать начнем. Через две недели планировали заглушки ставить и сдавать на качество.

– Две недели! – Коржов аж вскочил. – Нет у тебя двух недель, Степченко! Весь объект ты тормозишь со своим коллектором. Через пять дней начнем керамику в траншеи класть – вот к этому сроку у тебя фланцы должны быть готовы к стыковке, ясно? Если чего надо от меня – сразу говори!

– Ну, надо, конечно, – Степченко неуютно поерзал на стуле. – Людей надо на фибробетон, а то.

– А вот людей – нет! – быстро отозвался Коржов. – Сам видишь, что творится, каждая пара рук на учете.

– Мне бы еще грейдеров – компенсаторы обсыпать, а то вручную провозимся.

– Грейдеры все на летном поле, извини.

– Тогда хоть сварочные автоматы на арматуру. У меня пять человек с плазмой по откосам ползают, как мухи. Полдня на один ярус убиваем.

– Есть у нас автоматы? – Коржов пробежал взглядом по собравшимся.

– Все автоматы на куполе работают, там без них никак, – неохотно ответил кто-то сзади.

– Купол оголять нельзя, сам понимаешь, – развел руками Коржов.

– Ну а как же мне тогда. – Степченко покачал головой. – Разорваться, что ли? Пять дней.

– А ты и разорвись! – Коржов свел брови. – Я же разрываюсь!

– Минуточку, – вновь подал голос райкомовский аппаратчик. – Я вижу, тут не все понимают серьезность момента. Вы, товарищ Степченко, чего-то от нас требовать вздумали – людей, ресурсов. А между тем, мы ждем от вас другого. Не просьб, не жалоб, не нытья. А эффективной работы, даже в этих сложных условиях. А если я сейчас начну жаловаться? А если товарищ Коржов начнет делиться проблемами, что тогда? Мы тут до утра можем сидеть и горевать, а нам работать надо. Результат давать! Раз взяли на себя ответственность – держите планку, вы все-таки коммунист, а не дитя малое.

Степченко аж в жар бросило. Все коллеги, сослуживцы как по команде опустили глаза и примолкли. Все поняли, что вот он – долгожданный громоотвод, на котором сорвет злость начальство.

И хоть бы один рот открыл, хоть бы один вспомнил, что коллекторный участок – единственный, не сорвавший ни дня графика за полгода. Что у Степченко лучшие сварщики и бетонщики, к которым бегают за советом мастера с других участков.

Всем плевать. Все берегут свою шкуру.

– Вы меня поняли, товарищ Степченко? – Рухов глянул исподлобья.

– Да понял, – вздохнул Степченко. – Чего уж непонятного.

* * *

Дома было тихо. Дочка уже спала, Люська же, вся обвешанная бигудями, что-то гладила, размеренно щелкая переключателями гладильной машины.

– Белье развесь, – бросила она, не поднимая глаз.

– Потом развешу, – Степченко сунул в печку тарелку с макаронами и тушенкой. Аппетита, впрочем, не было.

– Опять не в духе? – буркнула жена.

– Да ну их в задницу. В главке полкана спустили, накинулись, словно я им жить мешаю. И ведь припомнят, если чего не так сделаю.

– Все мучаешься? Ну, мучайся. Толку с твоих мучений.

– А тебе какой толк нужен? Денег, что ли, не хватает?

– Денег. Все тебе деньги. У тебя дочка дома год не была, по живой траве не гуляла, солнца не видела. Вот тебе и деньги.

– Пусть в оранжерею сходит, там и трава, и поляна детская.

– Может, еще в горшок с петуньей ее гулять отправишь?

– А что ты разгунделась-то, а? Неужели непонятно, что мне дела надо делать, а не по травке гулять. Успеем еще, нагуляемся. Вторую очередь сдадим – гуляй, сколько хочешь!

– А если ты такой важный и незаменимый, то пусть к тебе относятся, как к важному. А то пинают, как мальчишку, туда-сюда. В отпуск тебе нельзя, на выходные выбраться тебе некогда. Танюшка тебя уже в лицо не помнит.

– Да угомонись ты! Мало меня на работе прессуют, еще ты давай.

– А потому что нечего быть таким размазней! Ты – специалист и гражданин! У тебя права есть! А сам поставил себя, как подмастерье у начальства.

– Слушай, а иди-ка ты к черту!

Степченко пинком отбросил табуретку и выскочил в шлюз, срывая с подвески легкий скафандр.

* * *

Под куполом неторопливо ползали цветные огоньки – работала вторая смена. Степченко выбрался из кабины вездехода и помахал Сереге Лапину – начальнику ночных бригад.

– Сергеич, ты чего это на ночь глядя? – удивился тот.

– Да вот, решил глянуть, как тут дела. В главке новую вводную сегодня дали. Слышь, собери-ка мастеров в вагончике, покалякаем.

– Такие дела, мужики, – проговорил Степченко, когда народ расселся вокруг стола и откинул стекла гермошлемов. – Главк нам сроки сократил. Вдвое, мать его.

– И чего делать будем? – развел руками Лапин.

– А чего делать, впрягаться.

– Нет, Сергеич, ты погоди, – многозначительно поднял палец бригадир-бетонщик Дима Пашутин. – Впрягаться – это одно. А как нам откосы закрывать, если там только на каждую просушку полдня надо?

– Возьму пару сушилок со стенда, они мне с прошлого месяца должны за опалубку. За один проход покрываем откосы, через час можно усадочные швы заделывать.

– Только откуда их запитать, эти сушилки? Нам энергетики лимита не дадут.

– Кинем кабель через восточный сектор прямо с распределителя, я договорюсь.

– Там закрыто все, они пилоны ставят.

– Ничего, в обед быстренько размотаем, оцинковкой накроем, они и не заметят.

– Все равно же не успеваем!

– Ну, что ж делать, в две смены будем выходить. Оплата двойная, естественно.

– С каких шишей, Сергеич? Фонд по зарплате еще в том квартале выбрали, сам говорил.

– Значит, из культфонда буду брать. За деньги не волнуйтесь, будут. Только работайте. Я и сам завтра выйду пораньше, будет надо – на погрузчик сяду или трамбовщик поведу.

– У меня три заявления на отпуска подписано.

– Забудь про отпуска. И вы все – забудьте. Не до шуток. Кстати, обеденные перерывы тоже отменяются – договорюсь, чтобы подвозили еду прямо на площадку.

– Слушай, Сергеич, а ведь керамические трубы нам два раза в неделю отгружают – как без них монтаж закончим? А еще на качество сдавать! Рентгенологи ночью не выйдут, их два дня ждать придется.

– Если не договорюсь со складом, одолжим керамику у Петрова на участке. Или поменяем. Что у нас там осталось? Термопакеты, вроде, лежат?

– Четыре пачки. И герметик, с десяток туб наберется.

– Кстати, насчет рентгенологов! – воскликнул Пашутин. – Они у нас тягач просили, жилые модули передвинуть. Вот пусть баш на баш нас выручают!