Текст книги "Полдень, XXI век (2013 № 01)"

Автор книги: Юрий Погуляй

Соавторы: Александр Сивинских,Михаил Тырин,Виталий Вавикин,Геннадий Прашкевич,Анна Агнич,Мария Познякова,Анастасия Монастырская,Валерий Гвоздей
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

2
Личности. Идеи. Мысли

Геннадий Прашкевич
Мстители и строители
(отрывки из готовящейся в серии ЖЗЛ биографии Жюля Верна)

Мститель

1

«1866 год ознаменовался необычайными происшествиями, память о которых, вероятно, жива по сей день у многих…»

Так начинается роман о приключениях таинственного капитана Немо.

«Слухи об этих необычайных происшествиях возбудили любопытство среди населения континентов и взбудоражили жителей многих портовых городов; но особенно встревожили они моряков. Купцы, судовладельцы, капитаны, шкиперы, военные моряки, даже правительства ряда государств Старого и Нового Света были заинтригованы одним непонятным феноменом. Корабли в тот год нередко встречали в море какой-то длинный, веретенообразный предмет, размерами и быстротой передвижения значительно превосходивший самого большого кита…»

Неизвестное морское чудовище? Или судно, построенное людьми?

Пьер Аронакс, профессор Парижского музея, от имени которого ведется повествование, убежден, что речь идет, скорее всего, о морском чудовище. Научная и околонаучная литература того времени была полна самых необыкновенных описаний животного мира. Дикобразы, мечущие во врагов длинные отравленные иглы… Сказочный единорог – странный зверь с лошадиным туловищем, слоновьими ногами, оленьей головой и скрученным винтообразным рогом во лбу… Русалки, морские змеи, чудовищные спруты… Даже в псалмах можно прочесть: «Это море – великое и пространное: там пресмыкающиеся, которым нет числа, животные малые с большими. Там плавают корабли, там этот левиафан, которого Ты сотворил играть в нем…»

В глубинах Мирового океана вполне могут существовать формы жизни неизвестные современной науке, считает профессор Пьер Аронакс, приглашенный на борт американского фрегата «Авраам Линкольн», уходящего в погоню за невиданным чудовищем. Вместе с Аронаксом отправляется в опасное плаванье опытный гарпунер Нед Ленд. «Когда невежды утверждают, что какие-то зловещие кометы ни с того, ни с сего бороздят небо, что в недрах земного шара обитают страшные допотопные животные, это еще куда ни шло, – знающе говорит он профессору Аронаксу. – Но такому серьезному астроному и геологу, как вы, и такому серьезному китобою, как я, смешны подобные сказки. Я много раз охотился за большими китами, многих из них загарпунил, и как бы ни были на вид они велики и сильны, ни один никогда не смог ни хвостом, ни бивнями пробить металлическую обшивку судна…»

Так случилось, что профессор Аронакс, его преданный слуга Консель и грубый, всегда недоверчивый гарпунер оказываются пленниками никому неведомого капитана, управляющего столь же загадочной подводной лодкой – «Наутилусом».

Капитан Немо – капитан Никто. Так можно перевести его имя.

Капитан Немо сам указал профессору Аронаксу на то, что давно живет вне общества, вне человечества – по своим собственным правилам. Он навсегда порвал с ними. В случае необходимости (и герои скоро сами в этом убедятся) он готов без рассуждений пустить ко дну любой корабль вместе с экипажем, под каким бы флагом он ни ходил…

К удивлению Жюля Верна роман вызвал у издателя Этцеля множество замечаний.

Особенно смущала его необъяснимая, на его взгляд, агрессивность капитана Немо.

Конечно, Жюль Верн знал, что его издателю и редактору приходилось в свое время править и Бальзака, и Гектора Мало, и даже неподражаемого мэтра Виктора Гюго. В конце концов, успех писателя нередко зависит от правильной политики издателя, но… Если раньше письма Жюля Верна к Этцелю пестрели уважительными, восторженными, даже восхищенными обращениями: «Мой божественный учитель…», «Дорогой мастер…», «О, мэтр, Ваши замечания верны…», «Ваша правка, дорогой Этцель, даже интереснее моих вариантов…», то теперь тон сменился. «Читая рукопись, – довольно сухо сообщал Жюль Верн Этцелю, – старайтесь помнить, пожалуйста, что вызов „Наутилусу“ брошен был иностранным кораблем, принадлежащим нации, которую капитан Немо от души ненавидит за смерть своих близких и друзей! Провоцирует не капитан Немо, а это его провоцируют. Немо – поляк, помните это. Он именно поляк, а потопленный корабль – судно русское…»

Жюль Верн имел в виду польское восстание против России.

Совсем недавно, в 1863 году, оно было жестоко подавлено войсками.

Франция, несомненно, сочувствовала Польше, ведь поляки немало помогли ей в годы наполеоновских войн. Но осторожный Этцель категорически выступил против такого, на его взгляд, резкого определения национальности капитана Немо и мотивов его поступков. Опытный политик, опытный издатель Этцель понимал, что французскому правительству не время именно сейчас портить отношения с Россией из-за какого-то приключенческого романа. К тому же, в таком варианте книгу вряд ли переведут в России. А это жаль, ведь Россия – один из главных книжных рынков.

Почему бы, предлагал Этцель, не сделать капитана Немо борцом против работорговцев?

«О, нет! – яростно возражал Жюль Верн. – Если уж я не могу внятно объяснить читателям ненависть капитана Немо к человечеству, то лучше вообще умолчу о прошлом героя, о его национальности. Допустить хотя бы на миг, что загадочный капитан ведет такое затворническое существование только из ненависти к рабовладению и очищает моря исключительно от работорговых судов, которых, кстати, уже почти и нет нигде, – очевидная нелепость…»

И далее: «Вы говорите, что, без разбора топя корабли, капитан Немо совершает гнусность! А я Вам на это отвечаю: нет! Вспомните, каким был первоначальный замысел моей книги. Польский аристократ, чьи дочери были изнасилованы, жена зарублена топором, отец умер под кнутом, поляк, чьи друзья гибнут в холодной Сибири, – он понимает, что само существование польской нации под угрозой! И если такой человек не имеет права топить русские фрегаты всюду, где они ему встретятся, значит, возмездие – пустое слово. Я бы в положении капитана Немо топил врагов безо всяких угрызений совести. Из уважения к Вам я не упомяну ни кнута, ни Сибири, но повторяю, мне не хочется заниматься политикой…»

2

Конечно, Жюль Верн отстаивал свою точку зрения.

Изучив все возражения Этцеля, 7 мая 1869 года он писал ему:

«Ваше письмо меня сильно обеспокоило. Читая рукопись, Вы, к сожалению, видели явно совсем другого героя, хотя в двух пунктах я, пожалуй, соглашусь с Вами.

1. Следует снять или, по крайней мере, ослабить чувство отвращения, которое вызывает капитан Немо у читателей после учиненной им расправы над военным кораблем.

2. Ускорить действие после потопления этого агрессивного двухпалубника.

Это я сделаю. Но что касается остального, – достаточно будет атаку капитана оправдать тем, что это он, именно он, оказался жертвой провокации. Капитан Немо топит военный корабль не просто так. Он отвечает на нападение. Никогда мой герой не убивал ради убийства. Капитан Немо – благородная натура, но чувства его часто впрямую зависят от внешних обстоятельств…»

И далее: «Вы пишете: „Отмена рабства – величайший экономический факт нашего времени“. Полностью с Вами согласен, но полагаю, что к нашему роману отмена рабства никакого отношения не имеет. Приведенная Вами история Джона Брауна[3]3
  Джон Браун (1800–1859) – американский аболиционист, практиковавший активную партизанскую борьбу против рабовладельцев.


[Закрыть] очень понравилась мне своей четкостью и сжатостью, но, если применить ее к капитану Немо, она сильно снизит значительность образа. Если бы капитан Немо решил просто мстить работорговцам, ему достаточно было бы записаться добровольцем в армию генерала Гранта…»

И еще далее: «Вы говорите, что вторая часть романа резко отличается от первой в том смысле, что герой ее оказывается все более и более агрессивным. Из этого я заключаю, что Вы, к сожалению, недостаточно помните первую часть. Характер моего героя развивается естественным образом. Он все время проявляет великодушие и лишь силою определенных обстоятельств превращается в грозного судию…»

3

Итак, судия.

Даже грозный судия.

Но с кем борется капитан Немо? Почему он так жестоко относится к проявлению любых действий, кажущихся ему враждебными? В конце концов, невольные пленники капитана не так уж сильно томятся в своей роскошной подводной «тюрьме». Их прекрасно кормят, к их услугам великолепная библиотека. На подводных прогулках они, конечно, подвергаются нападениям акул или гигантских спрутов, но этим нападениям подвергаются и члены экипажа.

Может, враг капитана – море и его обитатели?

Да нет, конечно. Прислушаемся к словам капитана Немо:

«Я люблю море! Море – это все! Оно покрывает собою семь десятых земного шара. Дыхание его чисто, животворно. В его безбрежной пустыне человек не чувствует себя одиноким, ибо вокруг себя он ощущает биение жизни. В лоне морей обитают невиданные, диковинные существа. Море – это вечное движение и любовь, вечная жизнь, как сказал один из ваших поэтов. И в самом деле, господин профессор, водная среда представляет для развития жизни исключительные преимущества. Тут представлены все три царства природы: минералы, растения, животные. (Жюль Верн, конечно, не мог удержаться от очередной лекции, – Г. П.) Животное царство широко представляют четыре группы зоофитов, три класса членистых, пять классов моллюсков, три класса позвоночных, млекопитающих, пресмыкающихся и неисчислимые легионы рыб, отряды животных, которых насчитывают свыше тринадцати тысяч видов, из коих только одна десятая обитает в пресных водах. Море – обширный резервуар природы. Если можно так выразиться, морем началась жизнь земного шара, морем и окончится! Тут высший покой! Море не подвластно деспотам. На поверхности морей они могут еще чинить беззакония, вести войны, убивать себе подобных. Но на глубине тридцати футов под водою они бессильны, тут их могущество кончается! Ах, сударь, оставайтесь тут, живите в лоне морей! Тут, единственно тут, настоящая независимость! Тут нет тиранов! Тут я свободен!»

Увиденное за круглым иллюминатором «Наутилуса» по тем временам – абсолютная фантастика. И в то же время – реальность. Вполне возможная реальность. Хотя, скажем, открытое море на Южном полюсе явно было описано Жюлем Верном только для того, чтобы герой, подняв черный флаг с золотой буквой «N», мог объявить: «Я, капитан Немо, 21 марта 1868 года дошел до Южного полюса, под девяностым градусом южной широты, и вступил во владение всей этой частью земного шара».

Все-таки «вступил во владение». Все-таки Мировой океан принадлежит ему, капитану Немо! Да и что странного? Дно океана – величайшая сокровищница. Там растут леса благородных кораллов – ценой до пятисот франков за килограмм, там хранятся жемчужины самых невероятных размеров, чуть ли не с кокосовый орех. Каждый затонувший корабль – это все новый и новый «взнос» в неистощимую копилку капитана. Словно на обычном земном руднике, матросы в скафандрах разрабатывают залежи золота на дне залива Виго…

Казалось бы, почему капитану не примириться, наконец, с человечеством, если большая часть мира принадлежит все-таки ему?

Но примирение невозможно, потому что капитан Немо – Мститель.

В этом, собственно, и заключается разгадка романа. Признаемся, несколько разочаровывающая. Начать с любимой идеи Виктора Гюго о том, что каждый человек, независимо от его происхождения и рода занятий, свободен, прежде всего, свободен, и всегда должен оставаться свободным! – и закончить таким вот тысячу раз отработанным вариантом Александра Дюма-отца: неистребимой обидой на врагов, желанием отомстить каждому…

Конечно, опытный политик Этцель сразу почувствовал это противоречие.

И сумел убедить Жюля Верна раз и навсегда забыть про польское восстание.

И упорно подталкивал писателя к более разумному решению поднятой проблемы.

Да, конечно, доказывал Этцель, таинственный капитан до глубины души ненавидит всех людей, но ведь и он сам, и его чудесный корабль – прямой итог культурных и научных достижений человечества. Книги Гомера и Данте, Гумбольдта и Фуко, Ксенофонта и Мишле, Катрфаржа и Агасица, Виктора Гюго и Жорж Санд хранятся в библиотеке «Наутилуса». И только ли книги? «Картины великих мастеров, в одинаковых рамах, отделенные одна от другой щитами с рыцарскими доспехами, украшали стены, обтянутые ткаными обоями строгого рисунка. Тут были полотна огромной ценности, которыми я (рассказывает профессор Аронакс, – Г. П.), когда-то любовался в частных картинных галереях Европы и на художественных выставках. „Мадонна“ Рафаэля, „Дева“ Леонардо, „Нимфа“ Корреджо, „Женщина“ Тициана, „Поклонение волхвов“ Веронезе, „Успение“ Мурильо, „Портрет“ Гольбейна, „Монах“ Веласкеса, „Мученик“ Рибейры, „Ярмарка“ Рубенса, жанровые картины Жерара Доу, Метсю, Поля Поттера, Жерико и Прюдон, морские виды Бекюйзена и Берне…»

А еще музыка! Великие партитуры!

Давно ли в рукописи романа «Париж в XX веке» Жюль Верн издевался над «галантной эпохой Герольда и Обера», над Берлиозом – «главой школы импотентов, чьи музыкальные идеи вылились просто в завистливые фельетоны», над Гуно, «умершим вскоре после пострига в вагнеровской церкви…»

Жесткая критика Этцеля, несомненно, принесла свои плоды.

Вебер, Россини, Моцарт, Бетховен, Гайдн, Мейербер, Вагнер. В кают-компании «Наутилуса» звучит только лучшая музыка. Правда, для самого капитана Немо все эти композиторы, какую бы эпоху они ни представляли, все равно всего лишь современники Орфея, не больше.

«20 000 лье под водой» можно назвать романом чудесных перечислений.

Жюль Верн, как когда-то в «Пяти неделях на воздушном шаре», дал себе волю.

Он откровенно наслаждается описанием бесчисленных существ, населяющих бездонные океанские бездны. Музей «Наутилуса» невероятен. Какой-нибудь впечатлительный конхиолог, замечает профессор Аронакс, просто растерялся бы, увидев перед собой редчайшие королевские синевакулы Индийского океана, все в белых пятнах, ярко выступающих на красном и коричневом фоне; красочные императорские спондилы, агрессивно ощетинившиеся острыми шипами; сенегальские бюккарды, такие хрупкие, что могли рассыпаться при малейшем дуновении. А в особых отделениях – нити жемчуга, загоравшиеся всеми огнями при электрическом освещении…

Вот он – чудесный мир, еще только открываемый!

Но истории нужны новые люди, а не еще один новый мир!

Ни один из героев Жюля Верна – ни капитан Гаттерас, ни профессор Лиденброк, ни Жак Паганель, ни доктор Клоубони, ни динамичные яйцеголовые артиллеристы балтиморского «Пушечного клуба», да что уж там, и сам капитан Немо – никто из них, никто не может претендовать на роль нового человека. Все они – из уходящего мира. Все они действуют сегодня, а их жизнь принадлежит прошлому.

Так кто же он – капитан Немо?

Сам Жюль Верн подводит нас к пониманию.

«Я вернулся в салон. Створы задвинулись, я услыхал шипение воды, наполнявшей резервуары. „Наутилус“ стал погружаться по вертикальной линии. Спустя несколько минут подводный корабль остановился на глубине восьмисот тридцати трех метров и лег на дно. Светящийся потолок в салоне погас, окна опять раскрылись, и я сквозь хрусталь стекол увидел море, ярко освещенное лучами прожектора в радиусе полумили.

Я поглядел направо, но увидал лишь массу спокойных вод.

Но с левого борта виднелась на дне моря какая-то большая вздутость, сразу обратившая на себя мое внимание. Можно было подумать, что это какие-то развалины, окутанные слоем беловатых раковин, как снежным покровом. Внимательно присмотревшись, я понял, что это корабль без мачт, затонувший носом вниз. Это грустное событие, видимо, совершилось давно. Если останки кораблекрушения успели покрыться таким слоем отложений извести, они должны были много лет лежать на дне.

Что это за корабль? Почему „Наутилус“ приплыл навестить его могилу? Не вследствие ли кораблекрушения затонуло это судно?

Я не знал, что думать, как вдруг рядом появился капитан Немо.

– Когда-то этот корабль носил имя „Марселец“, – сказал капитан. – Он был спущен в тысяча семьсот шестьдесят втором году и нес на себе семьдесят четыре пушки. Тринадцатого августа тысяча семьсот семьдесят восьмого года он смело вступил в бой с „Престоном“. Четвертого июля тысяча семьсот семьдесят девятого года он вместе с эскадрой адмирала Эстэна способствовал взятию Гренады. Пятого сентября тысяча семьсот восемьдесят первого года он принимал участие в битве графа де Грасса в бухте Чезапик. В тысяча семьсот девяносто четвертом году Французская республика переменила ему имя. Шестнадцатого апреля того же года он присоединился в Бресте к эскадре Вилларэ-Жуайоза, имевшей назначение охранять транспорт пшеницы, шедший из Америки под командованием адмирала Ван Стабеля. Одиннадцатого и двенадцатого прериаля второго года эта эскадра встретилась с английским флотом. Сегодня тринадцатое прериаля, первое июня тысяча восемьсот шестьдесят восьмого года. Семьдесят четыре года назад на этом месте, на сорок седьмом градусе двадцать четвертой минуте северной широты и семнадцатом градусе двадцать восьмой минуте долготы, корабль вступил в бой с английским флотом. Когда все три его мачты были сбиты и трюм наполнила вода, корабль предпочел потопить себя вместе с тремястами пятьюдесятью шестью своими моряками. Прибив к корме свой флаг, команда с криком: „Да здравствует республика!“ вместе с кораблем исчезла в волнах.

– „Мститель“! – воскликнул я.

– Да, „Мститель“! Какое прекрасное имя, – прошептал капитан Немо и задумчиво скрестил руки на груди…»

Что ж, слово произнесено самим автором. Именно Мститель.

Александр Дюма-отец окончательно победил в Жюле Верне мэтра Виктора Гюго.

Конечно, капитан Немо – типичный Мститель. Законченный, классический. Такие люди не могут строить будущее. Они вообще ничего не могут строить. Такие люди навсегда прикованы к своему неповторимому прошлому и, как это ни странно, к… красоте мира…

Красота спасет мир – типичный тезис XIX века.

Да, невероятная, вечная красота всего живого и неживого, ландшафтов и облаков, далеких и близких морей, островов, ледяных пространств, белых метелей и неистовых тропических ливней, экваториальных джунглей и подводных лесов. Красота – как символ. Красота – как вечное действие. Красота – как смысл человеческого существования.

«Я знаю вас, господин Аронакс, – говорит капитан Немо. – Если не ваши спутники, то, может быть, вы лично не посетуете на случай, связавший наши судьбы. Между моими любимыми книгами вы найдете и свой труд, посвященный изучению морских глубин. Я часто перечитываю вашу книгу. Вы двинули науку океанографии так далеко, как только это возможно для жителя земли. Позвольте уверить вас, господин профессор, что вы не пожалеете о времени, проведенном на борту моего корабля. Вы совершите путешествие в страну чудес! Смена впечатлений взволнует ваше воображение. Вы постоянно будете находиться в восторженном состоянии. Вас изумит увиденное. Жизнь подводного мира непрерывно будет развертываться перед вашими глазами, никогда не пресыщая ваш взор! Я готовлюсь предпринять новое подводное путешествие вокруг света – как знать, не последнее ли? Я хочу еще раз окинуть взглядом все, что мною изучено в морских глубинах, не однажды мною исследованных! Вы будете участником моих научных занятий. С нынешнего дня вы вступаете в новую стихию, вы увидите то, что скрыто от людских глаз, – я и мои товарищи не идем в счет, – и наша планета раскроет перед вами свои сокровенные тайны!»

Красота спасет мир, кто бы сомневался!

Но Жюль Верн интуитивно чувствует, что даже капитан Немо – классический Мститель, столь тщательно написанный им, не может быть единственным хозяином такого огромного прекрасного подводного мира. Описания, которые в прежних романах Жюля Верна казались читателям несколько докучливыми, даже пародийными, в романе о капитане Немо и о бесчисленных подводных чудесах несут в себе чрезвычайно важную функцию – функцию утешения.

«Тут росли губки всех видов, – молчаливо восхищается профессор Аронакс, – стеблевидные, листовидные, шаровидные, лапчатые. Внешний вид вполне оправдывал их названия – корзинки, бокалы, прялки, львиные лапы, павлиньи хвосты, перчатки Нептуна. Полужидкое студенистое вещество, пропитывающее волокнистую ткань губок, беспрестанно питает каждую отдельную клетку тонкими струйками, несущими жизнь. Получив пищу, клетка сокращается и выталкивает из себя лишнюю воду. Это студенистое вещество исчезает сразу после смерти полипа; разлагаясь, оно выделяет аммиак, и от животного остается только волокнистая ткань, рыжеющая на воздухе и применяющаяся для разных целей в зависимости от степени своей эластичности, водопроницаемости и прочности…»

Не правда ли, подобные мантры завораживают?

4

Маркизские острова… Новая Гвинея… Торресов пролив… Красное море… Атлантика… Мыс Горн… Фолкленды… Влажное устье Амазонки… Багамский пролив… Ньюфаундленд…

Бесконечные завораживающие картины.

«Чтобы направлять судно, – открывается перед профессором Аронаксом капитан Немо, – я пользуюсь обыкновенным рулем с широким пером, подвешенным к ахтерштевню. Я так же могу направлять „Наутилус“ и в вертикальной плоскости, сверху вниз и снизу вверх, посредством двух наклонных плоскостей, свободно прикрепленных к его бортам. Если плоскости поставлены параллельно килю, судно идет по горизонтали. Если они наклонны, „Наутилус“, в зависимости от угла наклона, увлекаемый винтом, либо опускается по диагонали, удлиняемой по моему желанию, либо поднимается…» Такие лекции восхищают профессора.

Он даже предлагает капитану сотрудничество.

Он готов взять рукописи капитана Немо на хранение – ведь они бесценны, они должны принадлежать всему человечеству. Можно обижаться на человечество, но ведь понятно, что мир может принадлежать человеку только как виду. Что для этого требуется? Да самая малость. Надо всего лишь вернуть профессору и его спутникам свободу. Ах, это невозможно? Категорически невозможно? Вы обращаете нас в рабство?

«Называйте это, как хотите», – холодно отвечает капитан.

Какой же после этого он борец за освобождение угнетенных народов? Он негодяй, считает грубый Нед Ленд.

«Задавались ли вы вопросом, на что способна любовь к свободе, помноженная на ненависть к рабству? – негромко спрашивает профессор Аронакс, все еще надеющийся на понимание. – Осознаете ли вы, капитан, какие опасные планы эти чувства могут внушить таким неистовым натурам, как наш канадец?»

Но капитану Немо ни до кого нет дела.