Текст книги "Полдень, XXI век (2013 № 01)"

Автор книги: Юрий Погуляй

Соавторы: Александр Сивинских,Михаил Тырин,Виталий Вавикин,Геннадий Прашкевич,Анна Агнич,Мария Познякова,Анастасия Монастырская,Валерий Гвоздей
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Полдень, XXI век
Январь 2013

Памяти Бориса Стругацкого

Борис Натанович Стругацкий ушел вслед за братом.

Всемирно известный писатель. Соавтор и автор целого созвездия книг, любимых миллионами людей.

«Трудно быть богом», «Понедельник начинается в субботу», «Хищные вещи века», «Сказка о Тройке», «Второе нашествие марсиан», «Улитка на склоне», «Обитаемый остров», «Пикник на обочине», «Гадкие лебеди», «Град обреченный», «Поиск предназначения», «Бессильные мира сего»…

Увлекательные сюжеты, стремительный темп, обаятельный слог. Сильное воображение, неотразимый юмор.

Курс мировидения для нескольких поколений.

Борис Натанович был наш Учитель.

И наш любимый Главный Редактор.

Своим поведением в литературе и в жизни, всей своей личностью он воплощал идеалы, свет которых озаряет каждую страницу прозы братьев Стругацких: бесстрашную свободу ума и неутомимую добрую волю.

Мастер ушел. Мы никогда его не забудем, потому что это невозможно.

А романы, повести, сказки, сатиры и утопии братьев Стругацких переживут нас всех.

Надежда Бельская, Андрей Измайлов, Святослав Логинов, Евгений Лукин, Сергей Лукьяненко, Елена Минина, Сергей Переслегин, Николай Романецкий, Вячеслав Рыбаков, Михаил Успенский, Александр Щёголев

1
Истории. Образы. Фантазии

Анастасия Монастырская
Девять хвостов Небесного Лиса (Ку-Ли)
Роман_[1]1
  Журнальный вариант.


[Закрыть]

…За несколько дней до Рождества мир почувствовал, что Бог вот-вот нажмет на «delete». Собственно, к Богу никаких претензий. Старик и так долго терпел, балуя кредитом по выгодной процентной ставке. Но рано или поздно даже самое плохое кончается, что уж говорить о хорошем.

Пора. Девять дней. Двести шестнадцать часов. Двенадцать тысяч девятьсот шестьдесят минут. Не густо. Но если перевести в секунды, то времени еще очень-очень много. Целая вечность.

…и фляжка с коньяком.

Глаза встретили небо, набухшее снегом и дождем. Если ты есть, Господи, сделай хоть что-нибудь! Дай знак! Порази в сердце! В мысли! В жопу! Еще лучше в печень, она давно заслужила!

Замер, прислушиваясь. Ну? Ну!

Еще, что ли, выпить? Для храбрости! Все равно помирать.

Несколько дней, и все закончится. Никого не будет. Никого и ничего. Еще один Апокалипсис. За ним – Армагеддон.

Модная тема. Конец света – величина постоянная.

Впервые за… долгое время захотелось позвонить ей. Достал мобильник, пробежался. Пусто. Стер – еще тогда, когда.

Ну, что за чертова баба! Даже когда она нужна, ее нет.

Он встал, направился к дому. Под ногами хрустело – словно раздавленные новогодние игрушки.

…Нож вошел этак нежно, деликатно. Стало безвоздушно и невесомо. Стало мягко и тепло. Потом – никак.

Что ж, и такое случается. У каждого свой Апокалипсис.

Господи!

Zero

– Ты знаешь, а он умер, – новость мимоходом, невзначай. Между сообщением о новом платье и квартальной задолженности. Мир рушится – в рапиде. Ломая ногти, с трудом выбираюсь.

– Когда?

– Неделю назад. А ты не знала? Я принесла ему розы.

В голове метроном: «Умер, умер, умер». Выключаю.

Итак, он все-таки умер, Олег. Сыграл в ящик. «Ты, Каська, большая дура. Нашла, чем пугать! Пока мы здесь, смерти нет, когда смерть здесь, нас уже нет». Любил заезженные цитаты…

* * *

Звонок по внутренней связи. Босс.

– Зайди-ка.

Вдруг скрутил приступ тошноты. Как в тот день, когда впервые почувствовала измену мужа.

«Я задержусь, родная, не скучай». Где-то там, в офисе Олег предавался любви с секретаршей. Когда они синхронно достигли оргазма, меня вырвало. Он вернулся в два часа ночи с убедительной версией. Но я сделала вид, что сплю. К девице ничуть не ревновала. Проникнув в чужую суть, знала о ней все. Спустя шесть мучительных недель сделает неудачный аборт. И у нее никогда не будет детей. После секретарши были другие женщины. Возвращаясь, всегда врал. Почти всегда правдиво.

И вот он умер. Почему, чувствуя его тогда, я не почувствовала его сейчас?

…У босса в руках мое заявление, напоказ:

– Почему? – однако ему хватает такта не говорить про мой возраст. В сорок четыре не увольняются. В сорок четыре держатся за место всеми конечностями.

Почему я ухожу? Потому, что надоело. Потому, что работать в женском коллективе – самоубийство. Потому, что невозможно работать с людьми, которых не уважаешь. Потому, что мое сердце покрыто девятью рубцами. И один из них сегодня лопнул.

Но самая главная причина – Марга.

– Ладно, иди.

Под его белой рубашкой бьется изношенное сердце. Вижу левое легкое – красное с черным. Черного намного больше. Странно, он же совсем не курит. Бегает по утрам, пьет свежевыжатый апельсиновый сок и ест спаржу.

Сказать? Еще все можно исправить.

Босс принимает решение за меня:

– Зайдешь туда, где тебя брали, и получишь то, что хочешь получить.

То есть: «Ступай в отдел кадров и забери трудовую книжку».

Может, все-таки предупредить его?

Но кто слушает Кассандру под Новый год…

* * *

Набираю ненавистный номер. Было время, мы считались подругами.

– Алла, это я… Соболезную.

– Не смеши, – Алла скользит по лезвию истерики.

– Как он умер?

– Это все, что тебя интересует? Ни вопроса о завещании! И где твои материнские чувства? Даже не спросила, что сейчас чувствует твоя дочь!

– Ты же знаешь, его деньги меня не интересуют. А моя дочь. Она давно уже твоя. Скажи, как он умер?

– Зарезали. Как свинью. В подворотне. Очень много крови. Он родился в год Кабана, вот его и…

– А как именно?

– Горло ему перерезали!

И вдруг в трубке – до боли знакомое дыхание, Лялькино, четкое и раздельное:

– НИКОГДА. НАМ. БОЛЬШЕ. НЕ. ЗВОНИ!

Иногда я думаю, что Лялька действительно не моя дочь.

Первый

Олег был моим первым мужчиной. Одновременно – другом, мужем, врагом, любовником, проклятием. Олег – отец моей дочери. И муж лучшей подруги. И вот теперь он умер. Ровно месяц назад ему исполнилось сорок семь лет. Тогда мы с ним виделись в последний раз. Почему же я ничего не почувствовала? Неужели мой дар, и он же – мое проклятие, сыграл со мною злую шутку?

* * *

Мне было одиннадцать лет, когда я впервые встретила отмеченного.

Перед началом девичества живот крутило и разрывало. Плакала от боли и предчувствия. Мама повела в детскую больницу. Железный холод каталки, мужские пальцы, коснувшиеся смущенного лона. На безымянном пальце – серебряный перстень, витая печать. И сразу стало спокойно и легко, боль отступила.

– С ней все в порядке? – мама старалась не смотреть, как мужские руки массируют мне живот.

– Да, – и чуть тише добавил: – Нет.

Но это «нет» услышала только я. В голове шумело: визг тормозов, удар и тяжелый шлепок. Я увидела, как он выходит из больницы, ступает на трамвайные пути, и ослепительно белая машина уносит его жизнь.

– Вы сегодня умрете.

– Счастливая, – проблеск узнавания. – Будущее тебе открыто. И настоящее. А я могу видеть только прошлое.

Мы чуть-чуть задержались: ждали, когда на справку для школы поставят нужную печать. А когда вышли на улицу, день сузился до черноты. На боку белой машины, стоявшей поперек трамвайных путей, чернел сгусток.

Я вырвалась и, спотыкаясь, побежала к тому, чьи руки первыми прикоснулись к моему телу. Опоздала.

Доктор лежал на спине, уставившись в черное небо. И в его глазах медленно остывало прошлое. Туда, куда мне не было дороги.

* * *

Кружила поземка. На каблуках я проехалась по асфальту.

– Вот и ты, – Дима уверенно перехватил меня, притянул и бегло поцеловал. Губы ледяные.

– И что ты сегодня напророчила? – усмехнулся он, когда мы оказались в машине.

– Измену и смерть.

– Как банально! – Дима взял короткий старт. Джип легко влился в автомобильный поток. – Предсказала бы мне что-нибудь для разнообразия. Не дрожи. На, согрейся! – протянул фляжку.

Глотнула. Неплохой коньяк.

От Димы пахло быстрым сексом. От фляжки – женским жадным ртом. Смутно знакомым. Знала, что он изменяет, но чтоб перед встречей со мной и прямо в машине…

– И как она? – даже не пришлось играть равнодушие.

Джип дернулся влево. Обошлось – вовремя вывернул.

– Ты о чем?

– А ты не понял? Гуляй, пока молодой.

– Кто тебе сказал? Она?

Она знает о моем существовании, и данный факт ее не устраивает. Риторика: «Зачем тебе эта старуха?».

– У меня мужа убили, – закурила без позволения. Маленькая месть Диме и его автомобилю. – Неделю назад.

– Ты разве замужем? И кто он?

– Крупный бизнесмен.

– Крупнее, чем я?

– Крупнее, чем ты. И еще он отец моей дочери.

– У тебя есть дочь?

– Если есть отец моей дочери, есть и дочь.

– Ты не говорила.

– А ты не спрашивал. – Прожечь, что ли, дорогую обивку сигаретой? Не буду. Все-таки мелко. Никто из нас не обещал друг другу ничего такого, во что можно поверить.

– Не беспокойся. Дочь уже взрослая. И вообще – у нее давно другая мать.

До дома доехали молча.

– Зайду? – спросил и понял бессмысленность вопроса.

* * *

Кончики пальцев стыли. Я спрятала руки в длинных рукавах. Побрела на кухню. Чайник, телевизор. Щелкнула по пульту.

– У вас проблемы? – поинтересовался телевизор. – Вы на грани развода? Потеряли работу? Боитесь за свое будущее? «Салон Кассандры» поможет решить все проблемы. Быстро, эффективно и конфиденциально. Звоните! Звоните прямо сейчас, и уже завтра вы проснетесь счастливым и успешным человеком!

Хоть хватай трубку и звони!

На экране – моя фотография, стилизованная под ретро.

Марга сказала, что образ должен располагать и внушать доверие. Ретро всегда располагает. Люди склонны доверять прошлому. Настоящее не замечают, слишком оно быстротечно. А в будущее мало кто верит: ведь при желании его можно исправить.

Мне не нравилась эта фотография. Слишком многое с ней связано. Но когда за дело берется Марга, лучше не спорить. Все равно настоит на своем. Она счастливый человек – не знает сомнений. Даже если идти по трупам. «Это всего лишь трупы. Мертвая материя. Мертвую материю глупо бояться».

Чпок!

Закончился блок рекламы.

– Россия стоит на распутье, – забубнил телевизор. – И пока мы не примем верное решение. Мировой кризис пришел в наши дома. Сегодня мы спросим ведущего эксперта по экономическим вопросам Сергея Марычева, как, собственно, нам жить дальше. Сергей Леонидович, вам слово.

– Не надоело слово «кризис»? Мне надоело, – сказал Марычев. – Для начала давайте перестанем паниковать и уберем слово «кризис» из лексикона! Предлагаю использовать его второе, китайское, значение: возможности. Попробуем? Заголовки газет: «Мировые финансовые возможности могут попасть в книгу рекордов Гиннеса», «Доллар подпрыгнул от мировых финансовых возможностей. Рубль вообще от них в восторге», «У России пять вариантов выхода из мировых финансовых возможностей». Звучит?

Я его вспомнила. Впрочем, и не забывала. У Марычева необычное лицо – вылепленное наспех, грубо и неумело. Срезанный подбородок, выступающие скулы, жесткая линия рта. Брил голову, и прижатые к черепу уши смотрелись странно и пугающе. Но улыбка хороша.

Мы встречались на каком-то приеме. Олег пригласил меня в самый последний момент. В скромном костюме и почти без макияжа ощущала себя начинающим нудистом. Марычев чувствовал себя примерно так же: тоже скромный костюм и макияж тоже отсутствовал. Он тогда только-только публично отрекся от прошлого, вступил в новую партию, открыл бизнес и теперь не знал, куда девать руки.

Бокалом шампанского соприкоснулся с моим.

– Прекрасный вечер, – неловко улыбнулся. – Вы здесь одна?

– Вроде бы с мужем. А вы?

– Вроде бы с женой.

– С ней? – указала я на чуть поплывшую блондинку в толчее.

– Да. Но как?..

– Люди, долго живущие вместе, становятся похожими друг на друга. Но дело не в этом. Просто я – пророчица.

– Настоящая?

– Настоящая. Кстати! Вернее, некстати. Контракт, на который вы рассчитываете, не состоится. Не переживайте. Через неделю заключите другой, более выгодный.

– Ого! А что еще меня ждет в будущем?

Без усилий приоткрыла шторку его души. Споткнулась на первой же развилке.

– Станете вдовцом. И однажды наши судьбы пересекутся.

Не поверил. Мне никто поначалу не верит.

* * *

После того случая, с доктором, пробудилась пугающая сила. Я видела любовь и расставания, смерть и болезни, взлеты и падения. Видела, но в большинстве случаев боялась говорить. Люди верят хорошим прогнозам и винят тебя в плохих.

– Говори красиво, непонятно и хорошо, – поучала Марга. – Человек хочет счастья и достатка, вот и обещай счастье и достаток. Ему приятно, а с тебя не убудет.

– Я не могу врать.

– Мне же врала. И Олегу, и Ляльке. Ни одно из твоих предсказаний не сбылось.

– Вы – другое. Тебе не понять.

– А ты объясни!

Как объяснить, если сама толком не понимаешь?

Да, я с легкостью предсказывала будущее, бегло читая по книгам судеб. Вот только тех, кто был связан со мной истинной любовью или кровными узами, уберечь не могла.

Ляльке сейчас двадцать один. Полное и безоговорочное совершеннолетие. Полная и безоговорочная ненависть к родной матери.

Не виню. Что она видела со мной? Горы бутылок, лужи блевотины, всклокоченные волосы, голая грудь в драном халате. И женщиной-то не назвать. Олег цедил слова и старался меня не касаться. Очень больно, когда два самых близких человека стараются тебя не касаться. Муж и дочь. Хотя Олега я всегда любила больше, чем Ляльку. Может, она это чувствовала?

Ко мне тогда много народу ходило. Как раз мода на гадания наступила. После нескольких сеансов – традиционный запойный срыв. Алкоголь помогал. Пьяная, я даже смеялась, когда говорила о смерти. Люди тоже улыбались, хоть и неуверенно: если пророчица смеется, значит, ничего плохого не случится.

Однажды в дверь позвонила женщина.

* * *

Есть необратимые дни, после которых жизнь резко меняет русло, а иногда и вовсе заканчивается.

Три месяца мы играли в дружную семью. Олег исправно приходил домой к ужину, пару раз даже принес цветы – белые хризантемы, горькие и растрепанные. Лялька получила первую пятерку по русскому, а я дала себе слово не пить.

От трели звонка мы синхронно вздрогнули.

– Не открывай! – сказал Олег. – Нас нет дома!

Лялька затравленно посмотрела на меня.

На вилке застыл белесый пельмень.

Звонок завис на пронзительной ноте, умоляя о помощи.

И я открыла эту чертову дверь.

Поток чужой боли едва не сбил с ног. Ухоженная, холеная, эта женщина излучала благополучие. Только губы подергивались:

– Я вам хорошо заплачу! Это срочно!

Полоснула взглядом, оставив глубокий порез.

Почему я согласилась? Деньги на тот момент не играли никакой роли. Но вот против лоскутков чужой ауры не устояла.

В коридор выглянула Лялька.

– Это ваша дочка? Большая уже. Вся в маму!

– Я – в папу! – Ляля замахнулась кулачком. – Уходите!

Олег вышел следом за дочерью, поднял на руки и унес. В его молчании я уловила предупреждение, и это разозлило. Все за меня решили!

– Вы поможете? Мне больше не к кому идти.

– Давайте попробуем.

Мы протиснулись в темный закуток – бывшую Лялькину детскую, а теперь мой персональный угол.

Я кивнула на продавленное кресло. Присаживайтесь.

– Как вас зовут?

– Софья.

Имя удивительно ей шло.

– Я не знаю, что мне делать, – она жадно глотала слова. – Мужа своего уважаю, мы двадцать лет вместе. Всякое было, но уважение сохранить удалось. Мы давно уже больше, чем супруги, – родные люди. Но ситуацию, в которой я оказалась, муж не поймет. Со мной такое в первый раз. Какая-то больная, ненасытная страсть. Он младше меня на двадцать лет. Я все время боюсь, что он найдет себе молоденькую девочку и будет с ней счастлив. А я? Что тогда будет со мной?

– Ничего хорошего. Останетесь с мужем – сохраните благополучие и видимость счастливой жизни. Ваш любовник все равно уйдет.

– Когда? К кому? Они вместе работают? Не надо меня жалеть – расскажите!

Она была обречена, но не понимала этого. Мелькнул образ рано состарившегося человека, любившего Софью без всяких условий и обязательств. Просто за то, что она есть. Сердце мужа билось теперь спокойно, намеренно замедляя ритм.

– Неужели вы не понимаете? Я умру без него.

Я и так это знала. Еще одна картинка. Зернистый стоп-кадр в духе Хичкока. Ванна под голубой мрамор. Бурая вода медленно остывает. В глазах так и не усмиренное отчаяние.

– Вы можете что-нибудь сделать? Говорят, вы способны менять будущее.

– Кто говорит?

– Говорят. Ну, сделайте так, чтобы он был со мной. Пожалуйста! Что вам стоит?! Я сегодня от мужа ушла. Назад дороги нет. Он не простит. Все простит, только не это. Он думает, что я его из-за старости бросила. А я из-за любви. Может быть, последней. Ну, пожалуйста! Измените мне судьбу!

Она просила о невозможном, не зная цены этого желания.

– И как же ее менять? – я позволила себе усмешку. – Я ж не врач – там отрезать, здесь пришить.

– Думала, вы знаете. Ритуал, может быть, какой-то? Магический? Приворот? Порча?

Каждый человек умеет три вещи: управлять страной, играть в футбол и проводить магические ритуалы.

– Судьба – не имя, сменить нельзя, можно.

– Что?!

– Изменить ход событий. И то не целиком – флажками отметить, куда идти.

– Я согласна! Делайте!

– Хорошо подумали?

– Хочу быть с ним. Остальное – неважно!

Мальчик был красив, порочен и дерзок. Созданный для глянца, но не для любви. Мальчик за компьютером быстро, словно боясь опоздать, набивал текст – из ошибок и позерства. Вчитываясь, я автоматически исправляла ошибки и мирилась с позерством:

«Привет. Хочешь откровенных разговоров? Тебе нравятся мальчики? А мне нравятся такие, как ты. Какие? Вкусные… ну, блин, зрелые, сексуальные».

Он поглядывал на телефон. Зазвонит?

Дрожа от холода и жажды, я проникла в острые грани его будущего. Едва не порезалась. Пустота в тридцать. Лысина в сорок. Одиночество в пятьдесят. Но сейчас ему двадцать, и его любят.

Судьба осклабилась, бросив вызов. Никогда не говори «невозможно». Скажи: может, да, может, нет.

Поначалу пальцы не слушались, когда я распутывала рисунок судьбы, едва не обрывая основные нити и сложные узелки. Но вот в моих руках оказался пучок разноцветной человеческой пряжи. Осторожно сплела первую косичку, завязала первый мотив, отделяя нужные нити от ненужных. Постепенно проявился и узор разделенной любви – ровный, почти совершенный. Без узелков.

Из носа хлынула кровь. Я плела узор, надеясь успеть.

Успела. Когда вены были готовы взорваться, завязала последний – алый – узелок.

– Все. Он будет с тобой.

Софья с ужасом смотрела на мое белое лицо. По полу расползались кровавые кляксы.

– С вами все в порядке?

Я помотала головой, указав скрюченными пальцами на ее мобильный телефон. Он ожил, издав замысловатую мелодию.

– Да, мой сладкий. Ты один? Соскучился? Конечно, я еду. Муж? Я ушла от него. Скоро получу развод. Что? Ты счастлив?

Она отключила телефон. На губах играла улыбка.

– С ума сойти. Соскучился и даже выключил компьютер. Приготовил ужин и ждет. Подумать только, он ждет меня! – Швырнула деньги на стол, толстую пачку, и сладко потянулась. – Не зря мне вас рекомендовали. Вы действительно ведьма.

Она не спросила, как долго он будет вместе с ней. А я не сказала. Зачем лишать человека столь короткого счастья?

Когда она ушла, я с трудом поднялась с кресла, ничего не чувствуя. Все выжгло. По стеночке, по стеночке. На кухню.

Олег успел выкурить всю пачку. Его глаза, как и мои, были мертвыми. Он знал, что произойдет.

– Опять? – Лялька едва не плакала. – Ты же обещала!

Я достала из холодильника початую бутылку водки и выпила ее всю – винтом.

Дальше – темнота.

* * *

То был, наверное, самый сильный запой. Я стремительно теряла человеческий облик, расплачиваясь за содеянное. Но ни секунды не жалела. Почему-то казалось, что один этот мой поступок перевесит прошлые грехи.

На следующий день Олег забрал дочь и куда-то уехал. Или мне так запомнилось? Не знаю. Сейчас и неважно.

Иногда выныривала из забытья, встречала у порога незваных гостей и ворожила, протискиваясь в узкую щель чужого будущего. Слонялась по квартире, то и дело, натыкаясь на зеркала. Не понимала, откуда в нашем доме столько зеркал.

Уже потом Олег признался, что это был совет психотерапевта: «Ваша жена увидит, во что превратилась, и вернется в семью». Хреновый психотерапевт.

Второй

…Я очнулась.

В жизни ничего не изменилось.

Все так же бухтел телевизор, все так же пальцы студил холод, все так же бил озноб одиночества. В настоящем не было ничего, что могло бы удержать. Если нет Олега, зачем жить?

Телефонный звонок – он всегда внезапен. Даже и тем более, когда его ждешь.

– Что делаешь? – Судя по звукам, Дима сидел в ресторане. Пианист играл «Killing Me Softly». Довольно неплохо играл. Даже по телефону.

– Ужинаю.

– Я по делу.

– Выкладывай.

– Нам надо жить вместе. Тогда я не буду ни с кем встречаться. Тебе же нужен мужчина в доме?!

– Зачем?

– Любой женщине нужен мужчина. В доме. В жизни.

Бросила трубку.

Любой женщине нужен мужчина. Смешно. Мать внушала мне эту мысль с детства: хорошие девочки выходят замуж, хорошие девочки рожают детей, сидят дома и никогда не изменяют мужьям.

Хорошей девочкой я никогда не была. Когда же тебе за сорок, глупо прятаться за мужскую спину.

– И откуда в тебе, глупой бабе, столько феминизма, столько стремления к свободе? – удивлялся Олег. – Ты же из себя ничего не представляешь.

– Что ж ты меня, такую дуру замуж взял.

– Когда я тебя брал, ты дурой не была.

– Получается, ты меня сделал такой?

– Дура!

Он уходил. Хлопок двери – холостым выстрелом. Но я не боялась, что Олег не вернется. Тогда наша связь была сильнее, чем любовь или ненависть. Я была его дурной привычкой. А дурные привычки можно бросать бесконечно.

* * *

Терпение Ляльки лопнуло в мае. Вспомнить бы, какой год на дворе стоял. Ну, неважно – календарные отметины ненадежны. Особенно по прошествии времени.

У нее тогда с учебой проблемы начались, из двоек не вылезала, да и с подружками не задалось. Натура скрытная, в себе все держала. Как я ни пыталась, так и не смогла увидеть, что у нее в душе: плотные тяжелые шторы. Посторонним вход воспрещен.

Я была посторонней.

Фотография того периода. Улыбающийся Олег, напряженная Лялька, и я – бледная тень в иссохшем теле. Я тогда только-только курс лечения прошла. Дала домашним слово, что больше никаких гаданий на дому. Да и вообще наш дом – наша крепость. И в нем не должно быть чужих. Только Олег, Лялька, я и моя маман по праздникам. В виде исключения. Мы обычная нормальная семья. Я домохозяйка. У Олега бизнес начал налаживаться. Деньги в доме были. Вот он и решил:

– Времени у тебя – вагон. Займись чем-нибудь полезным!

– Чем?

– Сиди дома и вари борщи.

Борщи. Время и терпение залечили раны и надломы. И даже Лялькины шторки чуть-чуть приоткрылись. Олег вновь стал со мной спать и теперь находил в сексе свое, извращенное удовольствие. Маман все чаще приходила на ужин – не только по праздникам. Мной были довольны. Не сорваться бы!

– Теперь тебя даже людям можно показывать, – сказала Лялька за семейным ужином. – Как обезьянку.

Олег и маман переглянулись. До этого Лялька вообще никак ко мне не обращалась.

Обиду я проглотила. Она сделала шаг навстречу – и я уцепилась за шанс:

– Разве во мне есть что-то обезьянье? – улыбка через силу. – Я все-таки человек.

– Была когда-то.

– А теперь?

– А теперь ты у нас гадалка! Вешаешь людям лапшу на уши! Дураки верят!

– У каждого есть право верить в то, во что он хочет. Хочешь – в Бога. Хочешь – в черта. Хочешь – в себя. Мне казалось, люди от меня уходят счастливые.

– Уходят. Только недалеко. После твоих сеансов они мрут, как мухи. Ты им всем врешь.

– Не всегда можно говорить правду.

– А кому нужна твоя ложь?

– Ляля! – охолодил Олег.

– Что – Ляля?! Я уже четырнадцать лет Ляля. Ты разве не знал, папочка, что дети алкоголиков рано взрослеют? А твоя жена хоть на человека стала похожа. За что ей отдельное спасибо.

Маман тонко улыбнулась, одобряя действия внучки. Впрочем, Ляльку она всегда поддерживала, видя в ней свое собственное и, возможно, более удачное продолжение.

– Ты куда? – Олег испуганно приподнялся. Забавный такой!

– Пойду, покурю на лестницу.

Конечно, Лялька была права. На все сто. К тому времени я уже привыкла, что все вокруг меня правы.

На лестнице воняло мочой и табаком. Я прижалась к стене и закурила сигарету. Ломало. Зачем мне все это? Ради кого? Чтобы все были довольны? Когда я жила для себя – Олег и Лялька были несчастливы. Когда я жила для них – несчастлива была я. Ну и как разрубить гордиев узел? Уйти? Остаться?

И тут появилась она.

Марга.

* * *

Аккуратный пальчик на кнопке звонка. Она могла стоять часами, нажимая, пока не откроют. В кармане шубки грелись ключи. На моей памяти Марга ими ни разу не воспользовалась.

Прошла на кухню, цокая сапожками.

– Ты помнишь, что тебе завтра работать?

– Помню. Я сегодня уволилась. Сделала все, как ты сказала.

– Тогда выпьем! – Марга терпеть не могла стопки, пила стаканами, никогда не пьянела. – Вздрогнули! Вечная память!

Водка обожгла и охладила. Закусили красной икрой и яблоками.

– Как же ты про Олежека не почувствовала? Тоже мне, пророчица!

В который раз я подивилась глазам Марги: они у нее очень красивые – выбеленные злостью и ненавистью, с черными, почти матовыми зрачками.

– Все мы не совершенны. И сейчас ничего не чувствую. Словно он где-то здесь, живой, но чужой. Не знаю, как тебе объяснять.

– Объяснять – не надо. Побереги слова для клиентов.

– Я даже плакать не могу.

– Разве ты умеешь? – она не чокаясь выпила еще. Мелькнул раздвоенный язычок. Как у змеи. Тот, кто видел Маргу впервые, смущался и невольно отводил взгляд. Сама Марга никогда не говорила о причинах этого дефекта, равно как и о шраме на шее. Шрам маскировала – шарфиком или бархоткой. Сегодня – бархотка.

Она закурила, чуть рисуясь. Знала, что хороша.

– Кто в известность-то поставил? Кто у нас такой добрый?

– Неважно.

– И ты, конечно, тут же позвонила бывшей подружке?

– Алла так ничего толком не объяснила.

– Эта амеба? – плечико презрительно дернулось. – Могла бы и меня спросить. Я бы тебе в подробностях рассказала.

Хруст яблока. Я почувствовала себя змеем, которого Ева лихо обвела вокруг пальца.

– Чего смотришь? Я же в морг ездила.

– Зачем?

– А зачем в морг ездят? Не на экскурсию же! Олежека опознавать. У него до самого подбородка шов. Криво зашили. Не эстетично. И рана в боку – во-от с такой кулак. Амеба наша последний долг отдать так и не смогла, все в обморок валилась. Мне даже как-то неловко стало. Вторая тоже там без толку была. В вашей семье – все амебы.

Вторая – Лялька. У них с Маргой давняя вражда, и теперь уже непонятно, кто побеждает – моя дочь или моя начальница.

– Про его дела тебе что-нибудь сказали? Ну, про дела Олежека?

Значит, он для нее «Олежек». Интересный расклад.

Поняла. Осеклась.

– Жены обычно мало что про дела мужей знают. Особенно бывшие. Любовницы – другой расклад.

– Ревнуешь? – Марга улыбнулась, ступив на твердую почву.

– К прошлому не ревнуют, ревнуют к будущему. Но ты меня удивила.

– Что за жизнь! – она щелкнула зажигалкой. – Только, думаешь, наладилось – и все кувырком!

– Сама проговорилась.

– Я и не скрывала, – Марга была невозмутима. – Олежек давно клинья подбивал, когда еще у вас жила. Сопротивлялась, сколько могла, но потом устала. Он ведь угрожал меня выгнать. А потом взял да и подружку твою привел. Помнишь, как все было?

Если бог хочет наказать, то дает тебе хорошую память. В тот момент, когда Алла вошла в мой дом, меня уже увезли – грязную тушку, скрученную ремнями.

– Мне пришлось уйти. Они были очень рады, кстати. Дочь твоя даже вещей не дала собрать. Выставила на улицу, в чем была. Чего молчишь-то?

– Слушаю.

– Правильно. Слушай.

– И сколько вы уже с ним?

– Какая разница?! Так, время от времени развлекались. Я его пару лет назад снова встретила, – еще щелчок зажигалки. – Былые чувства вспыхнули вновь. Твой муж – сволочь высшей пробы.

– Был.

– Но денег дал. Тебя уговорил. За что ему посмертное человеческое спасибо. И хватит о нем, ладно? – Мелькнул змеиный язычок. – Работаешь с завтрашнего дня, – Марга перешла на деловую волну. – В салон – к десяти. В половине одиннадцатого у тебя запись. Больше не пей. Тебе на сегодня достаточно. Как раз к утру в нужной форме будешь. Мы тебе такой пиар сделаем, будешь в полном шоколаде.

Представила себя в шоколаде. Не сказать, что приятно.

– Может, зря мы это затеяли? Ведь рано или поздно сорвусь. И что ты тогда со мной будешь делать?

– В салоне нарколог есть. Выведет, куда надо. Хочешь – в астрал, хочешь – в нирвану. Для тебя – бесплатно. Бонус от фирмы. Так что не дрейфь. Пара любовных приворотов или что там тебе заказали, и никаких проблем – войдешь во вкус.

На пороге оглянулась – легкая, красивая, грациозная:

– И знаешь что, дорогая? Олежека не жалей. По делам своим получил. Воздалось сволочи.

– По каким делам?

– А то ты не знаешь!

– Он мне про свои дела не рассказывал.

– Странно. Впрочем, теперь неважно. Про дела его забудь. Так, проблемы в бизнесе. Все в прошлом. В последнее время он был совсем никакой. Блеклый, суетный, пить стал. Конечно, не как ты, но без похмелья не обходилось. Деградировал, в общем.

Стопка водки задрожала в руке:

– Марга! Почему не сказала? Я бы ему помогла!

– А что говорить? – она прошлась на каблуках, охорашиваясь. – Чем бы ты ему могла помочь, если себе не можешь? Да и на кой черт он тебе сдался? Даже в постели стал никакой. Так что забудь. Похоронили, и ладно. Перед тобой сейчас совсем другие задачи. Ты же пророчица! Вот и занимайся своим делом!

* * *

Впервые я увидела Маргу на лестнице собственного дома. Соплюха, жалась к батарее, согреваясь. От одежды шел пар. Рваные кеды набухли от влаги и пованивали. Вторые сутки дождь.

Учуяв свежий табачный дым, соплюха повела носом:

– Тетенька, дайте закурить. А прикурить?.. Сигареты у вас, тетенька, вкусные.

– Обыкновенные.

– И обыкновенное может быть вкусным.

– Странное заявление для тинэйджера.

– Мне семнадцать, – она зябко повела плечами. – И причем тут возраст? Кто много видел, мало плачет.

– Лопе де Вега.

Она сделала вид, что поняла:

– Ну да, Вега. Вот и дядя Митя то же самое говорил, пока не помер. Он много поговорок знал – образованный. Выпьет и давай из классики шпарить. Король Лир там, Йорик. Шекспира уважал.

– А от чего твой дядя Митя помер? От водки?

– Под поезд сиганул. Афишу увидел и сиганул. Даже не знаю, чего он в той картинке такого разглядел. Афиша как афиша. «Вишневый сад» в новом составе. Чего он взвыл? Стоял и плакал, я его еле оттащила. Неприлично, когда мужчина плачет, правда?

– Так что там с дядей Митей твоим?

– Да ничего, – она закурила еще. – Несколько дней молчал, потом хлопнул для храбрости – и под поезд. Плохая смерть. Грязная. И людей подвел – состав задержали на два часа, пока его с рельсов соскребали. Люди-то причем? Они же деньги потратили на билеты, а тут дядя Митя в роли Анны Карениной.

– Тебе разве не жаль дядю Митю?

– А чего жалеть? Его ж никто под поезд не толкал. И пить не заставлял. Ну, досталась роль другому. Ну? Сам все решил. Только с ним проще было – мужики не приставали, думали, что я с дядей Митей сплю. А как помер, сразу лапать стали. Пришлось уйти из подвала. Подвал хороший, там горячая вода течет, можно помыться, одежду постирать.