Текст книги "Кузнечик сын кузнеца (рассказы) (СИ)"

Автор книги: Юрий Хвалев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

ХВАЛЕВ Юрий Александрович
КУЗНЕЧИК СЫН КУЗНЕЦА
рассказы

КУЗНЕЧИК СЫН КУЗНЕЦА

Дружба двух женщин – всегда заговор против третьей.

А. Карр

– Следующая остановка «Солнечный круг», – сказала водитель троллейбуса с каким-то облегчением. – Конечная…

Солнечный зайчик, притаившийся у выхода, возможно, предвкушая встречу с солнечным кругом, где проводили время его собратья-попрыгунчики, весело запрыгал по опустевшему салону.

«Солнечный круг» – это новый малоэтажный городок с продвинутой инфраструктурой, где я, собственно, обитаю. Современный, такой чистенький и ухоженный, с красивой зеленью, в общем, городок-конфетка, сумевший ускользнуть от гигантских лап ненасытных урбанистов, которые расползаются повсюду, словно щупальцы спрута.

Чтобы душевно подвести себя к предстоящей любовной встрече, я собиралась просто побездельничать, например, поиграть на фортепьяно и что-нибудь спеть.

«Я знаю пароль, я вижу ориентир, лала-лала-лала, любовь спасёт мир».

– Ваш билет?

– Что? – едва опомнившись, спросила я.

– Я контролёр. – Передо мной вырос седовласый мужичок-сморчок. – Вот моё удостоверение. Предъявите билет.

«Предъявите билет, что могу сказать в ответ. Вот билет на балет, на сохатогобилета нет».

Я осмотрела сумочку, запустила руку в карман брюк. Билета нигде не было.

– М-м-м, ну не знаю. – Я пожала плечами. – У меня был билет.

– Платите штраф. – Сморчок уже начинал облизываться. – Тысяча рублей.

– Женщина, выходите! Конечная…

К седовласому сморчку прибавился водитель троллейбуса, такой же сморчок только лысый, издалека похожий на бледную поганку. Оказывается, это он управлялся с троллейбусом, а милый женский голос был записан на плёнку.

– Послушайте, я же у вас покупала билет. – Обратилась я к лысому сморчку. – Вспомните.

– Если бы вы у меня купили, он бы был. – Логически гнул свою линию лысый сморчок. – Билета нет, значит, вы его не покупали.

– Придётся отвести её в отделение. – Седовласый сморчок угрожающе свёл брови. – А там протокол… письмо на работу… штраф…

– Да, потом неприятностей не оберёшься. – Поддакнул лысый сморчок. – Стыдоба…

Они смотрели на мою сумочку, надеясь, что я уже сдалась и вот-вот отворю сезам, где хранилась честно заработанная ими премия в тысячу рублей.

– Ну что ж, ничего не поделаешь. – Сдалась я. – В отделение… так в отделение. Только вы идите сзади. – От этих слов седой сморчок скривился. – Хорошо?

Контролёр обречённо кивнул.

Пока мы шагали, я, естественно, размышляла. Сморчок же семенил сзади, наверно, от нечего делать восхищался моей утончённой фигурой.

Во-первых, отделение, в которое мы шли, находилось в одном шаге от моего дома. Следовательно, по времени я ничего не теряла. Во-вторых, посещая курсы психологов, я надеялась немного поупражняться. Хотелось задвинуть сморчка ниже плинтуса. И главное, прогулки на свежем воздухе даже в компании такого лузера возбуждают, потому что ты чувствуешь неоспоримое превосходство.

– Дама, подождите, – сказал сморчок с волнением.

«Дама. Это уже интересно, – подумала я. – Сейчас будет делать свой маленький бизнес».

Я повернулась. Смотреть небрежно, свысока – это мой конёк, после таких взглядов мужчины обычно потупляют взгляд и изучают свои нечищеные ботинки.

– М-м-м, вы знаете… – промычал он. – Давайте пятьсот и по рукам.

«Сейчас, разбежалась… пятьсот. Держи карман шире».

– Сколько? – возмутилась я.

– М-м-м. – Сморчок мычал как телёнок. – Зачем вам это надо? Протокол… письмо на работу… штраф…

– Это мне надо! – восстала я. – Своими подозрениями вы меня унизили…

– Хорошо, триста рублей.

«Дырку от бублика не хочешь? Сто рублей и ты пойдешь по рукам. Ха-ха».

– Хотите сто рублей? – спросила я.

Если бы контролёр сейчас стоял на паперти ему, безусловно, дали бы больше, потому что на него было жалко смотреть.

– Ладно, давайте… – простонал он.

Достав из сумочки кошелёк, я листала крупные купюры, надеясь всё-таки найти сто рублей.

«На худой конец нагружу мелочью», – подумала я.

– А вот и билетик нашёлся! – Обрадовалась я. – Пожалуйста, возьмите. Документ строгой отчетности.

Противник ощутил всеми клеточками своего прыщавого эпидермиса: как ему (в моём лице) улыбнулось счастье.

Сморчок качнулся в сторону и замотал головой, будто в маленьком билете он вычитал приказ: «Казнить, нельзя помиловать». Причём запятая стояла после слова «казнить».

– М-м-м, мамочка… – вырвалось у него.

После таких последних слов расставания с жизнью следует команда: «Пли!!» И душа (если она у него была) покидает тело.

– Куда же вы?! – крикнула я.

Сморчок удирал изо всей м очи, причём двигался хаотично, словно старался уклониться от виртуальной стрельбы. Одна из пуль, по-видимому, его достала; за явной хромотой последовало волочение ноги. Душераздирающая сцена закончилась банальным падением на асфальт.

После таких маленьких побед получаешь долгоиграющую зарядку и становишься таким положительным энергоносителем. Жизнь вокруг уже кажется ни такой серой и однообразной.

Предвкушая прохладный душ, я размечталась. О чём может мечтать женщина? Естественно, о нескончаемой любви.

Но в мою мечту втёрся тривиальный спор. Переходя улицу, естественно, по пешеходному переходу я увидела сотрудника ДПС, который, по все видимости, обвинив миловидную женщину во всех смертный грехах, собирался изъять у неё водительские права. Женщина с чувством обречённости подпирала красную «Мазду». Сотрудник же ДПС, высокий толстяк, раскормивший себя до размеров одежды магазина «Богатырь», возможно, чтобы иметь там хорошие скидки, краешком губ улыбался.

– Ну не надо… – просила женщина.

– Не надо нарушать… буркнул толстяк.

– Я же чуть-чуть наехала. – Утверждала женщина. – Ну, простите.

Я подходила всё ближе. В осанке и лице женщины стали вырисовываться знакомые мне черты.

– Наташка! – вырвалась у меня. – Мандрыкина, ты?

– Ой, держите меня! – подхватила женщина. – Светка Ковалёва. Подруга!

Я подбежала к ней, и мы обнялись.

– Женщина прекратите. – Обращаясь ко мне, небрежно обронил фразу толстяк. – Не мешайте работать.

– Как ты здесь оказалась? – игнорируя толстяка, спросила я. А в голове уже прокручивался план действий.

– Я уже год в России, – жалобно сказала Наташка. «К большому сожалению» читалось в её глазах.

– За что вы её? – обращаясь скорее не к толстяку, а к Наташке, спросила я.

Толстяк, молча, поджал губы.

– Я выехала на перекрёсток. Вон там. – Наташка показала. – И наехала чуть-чуть на две сплошные линии.

– Это же ерунда, – констатировала я и развела руки… – Товарищ капитан… за такую мелочь забирать права. Может, просто оштрафуете? Сколько заплатить?

– Послушайте, вы куда-то шли. – Резанул толстяк грубо – Вот и … – и затем, обращаясь к Наташке, аргументировано добавил: – Если бы вы на метр заехали, я бы пропустил. Но вы заехали больше, а это нарушение. Здесь думать не надо: всё и так ясно…

«Из какого батальона этот не думающийтолстячок? – размышляла я. – По-моему, из первого. Первого… первого. Если я не ошибаюсь «здесь думать не надо» любимый оборот речи их командира».

– А Геннадий Михалыч бы мою подругу отпустил, – сказав это, я посмотрела в глаза толстяка. – Вначале бы как всегда вспылил, но потом, успокоившись, отпустил.

– К… как вы сказали? – толстяк заикнулся и потупил взгляд. – Г… Геннадий М… Михайлович?

– Да, Ермаков Геннадий Михайлович. Ваш непосредственный начальник, если хотите командир. – Для большего воздействия я достала мобильный телефон. – Хотите, я ему позвоню и объясню ситуацию?

– Нет… ни сейчас. М-м-м. Секундочку подождите… – лицо толстяка зарделось румянцем.

«Ну, давай же, мешокс гнилыми потрохами. Здесь думать не надо. Отпускай Наташку – Режиссерские амбиции не давали мне покоя. – Плинтус с тараканами давно поджидал толстяка».

– Вот, возьмите. – Толстяк протянул Наташке её водительское удостоверение. – Можете ехать.

– А извиниться, – сказала я.

Оказавшись под прессом слова «извините» толстяк мельчал на наших глазах. В конце концов, извинившись, толстяк дал дёру, причём передвигался хаотично, как воздушный шар, у которого машинально вырвали надувной клапан.

– Ха-ха-ха. – Мы стояли и смеялись. Как же хорошо всё то, что хорошо кончается.

– Свет, спасибо тебе, – сказала Наташка.

– Пожалуйста, – сказала я. – Может, посидим в кафе, пообщаемся?

– Давай. – Согласилась она.

Кофе давно остыло, а мы всё говорили и говорили, перебивая друг друга многозначительной фразой: «А ты помнишь?» Мы бежали по прожитой жизни, будто два бегуна, поочередно передавая эстафету коротких воспоминаний, где на первом месте стояла наша дружба. Двор, школа, затем институт – мы всегда были рядом. Естественно обязанности по дому нас физически разлучали, но сознание того, что у тебя есть подруга и она сейчас тоже думает о тебе, наполняло сердце заслуженным счастьем.

– Геннадий Михалыч твой ухажёр? – как-то хитренько улыбаясь, спросила Наташка.

– Что ты! – Махнув рукой, я засмеялась. – Ха-ха. Я недавно ехала на «Бэхе»…

– На чём? – переспросила Наташка.

– А, на пятьсот тридцатом «БМВ»…

Наташка от удивления повела бровями.

– Ладно. Так вот, еду по главнойдороге, а не перекрёсток вылетает машина ДПС. Хорошо у меня скорость была небольшая, я смогла вырулить. Из машины вылетает красный как рак подполковник и на меня: «Гав, гав, гав». Вы говорит, почему меня не пропустили? А я ему: с какой стати? Он смотрит на свою машину и ничего не понимает. Оказывается, забыл включить сирену и проблесковый маячок. Вот так я познакомилась с товарищем Ермаковым Г.М.

– Здорово у тебя, получается, – сказала Наташка.

– А у тебя? – спросила я.

– У меня… – Наташка задумалась. – После Австрии я ни как не могу здесь освоиться. Пустяковые проблемы не могу решить.

– Например? – уточнила я.

– Хотела сына записать в вашу спецшколу. Получила отказ. – Наташка вздохнула. – Все советуют: дай денег и всё решиться. Как дать? Не знаю…

– Я наверно смогу тебе помочь, – сказала я с такой уверенностью, что подруга воскликнула:

– Правда!

– Да.

– Свет, а где ты сейчас работаешь? – немного смущаясь, спросила Наташка.

– Я госслужащая, – важно сказала я. – Только все подробности потом.

Подъехав к школе, я вышла, а Наташка осталась сидеть в машине; было видно, что подруга немного взволнована.

– Как сына зовут? – спросила я.

– Мандрыкин Илья.

Войдя в школу, я прошла мимо охранника, который, безусловно, меня узнал, потому что, используя рацию, сразу доложил по команде.

Буквально через минуту навстречу мне немного удивлённая, так как я только вчера была здесь с проверкой, словно по подиуму шла директриса. Высокая, стройная (крашеная) блондинка, которая, несомненно, знала себе цену.

– Светлана Анатольевна, вы?! – удивилась директриса. – Мы же все замечание устранили. Или что-то опять ни так?

– Да нет, всё так. – Успокоила я её. – Дарья Родионовна, у меня к вам просьба.

Она взяла меня под руку и повела по коридору.

– В моём кабинете сейчас уборка… – предупредила она. – Так что…

– В принципе можем и здесь поговорить, – сказала я и остановилась. – Дело в том, что мой племянник мечтает учиться в вашей спецшколе.

– Это не возможно! – высокомерно отрезала директриса.

Я онемела. Сказанные её слова можно было сравнить с брошенной в лицо перчаткой.

Где-то рядом, по-видимому, в классе играли на пианино, и я услышала, как дети поют:

«Но вдруг пришла лягушка, но вдруг пришла лягушка. Прожорливое брюшко и съела кузнеца. Представьте себе представьте себе прожорливое брюшко. Представьте себе представьте себе, и съела кузнеца».

– Вы же вчера мне русским языком говорили. – Удивилась я. – Если есть дети, желающие учиться в спецшколе, приводите.

За стеной заплакал ребёнок.

– А сегодня я говорю вам нет!

«Хорошо, – подумала я. – Ребёнок плачет. Почему?»

Я устремилась к классу и дёрнула дверь; директриса бросилась вдогонку, пытаясь преградить дорогу моему душевному порыву.

В первом ряду плакал мальчик. Его соседи: мальчик и девочка, поджав губы, выражали явное несогласие, которое угадывалось в их плаксивых гримасах. Чувствовалось, что на уроке пения напряжённая атмосфера.

Учитель пения, щуплый мужчина интеллигентного вида, как ни в чём не бывало, стучал по клавишам.

– Мальчик, что случилось? – приветливо спросила я.

– Лягушка съела кузнеца, – всхлипывая, прогнусавил он.

«Держитесь! Сейчас я буду вас испепелять. Вы знаете, что такое сюрреализм в поэзии? Нет. Тогда мне с вами не по пути».

– Скверная песня, – сказала я. – Кто разрешил?

– Петр Петрович, прекратите… – приказала директриса. – А что… хорошая детская песня из мультфильма. Мы её давно поём… не вижу ничего плохого.

– Дети плачут, потому что песня их пугает. А вашему учителю пения хоть бы хны. – Мой голос постепенно возвышался. – Значит, вы разрешили? – Я гневно посмотрела на директрису. – Вы же знаете, что весь школьный репертуар должен быть согласован.

– Скажите, пожалуйста, чем это песня травмирует детей? – затараторила директриса.

– Извольте. – Начала я. – Но вдруг пришла лягушка, поёте вы. Где вы видели, чтобы лягушка ходила? Лягушки всегда прыгают. А это лягушка – прожорливое брюшко – пришла, топ-топ, и съела кузнеца. Здорового накаченного детину. Проглотила за один присест. Почему?! Потому что эта лягушка МОНСТР!

– Светлана Анатольевна, вы что? – директриса смотрела на меня с недоумением. – Кузнечик… насекомое…

– Кузнечик сын кузнеца! – вырвалось у меня. – Зелёненький с пупырышками, ему в детстве не хватало витаминов, возможно, от безделья нюхал клей, сидя в траве, и с мухами дружил. Представьте себе, кузнечик сын кузнеца дружит с мухами. Ой-ой-ой. – Я схватилась за голову. – Сюда нужно комиссию из департамента образования присылать.

Распахнув дверь, я выскочила из класса.

– Светлана Анатольевна, я всё поняла! – кричала директриса. – Скажите, как зовут вашего племянника?! Да остановитесь же вы, наконец…

МОСТ НАД ПРОПАСТЬЮ

В глубине всякой пропасти можно найти тропинку, ведущую к самой высокой вершине.

Ч. Колтон

Я познакомился с ней на вокзале, случайно встретившись под часами, которые показывали без четверти девять. До отправления нашего поезда оставалось пятнадцать минут; целый вагон времени, если сравнить с мгновением, например, для мотылька – это беспосадочный полёт длиною в жизнь. Я натужно удивился, потому что ожидал её увидеть на перроне в условленном месте. Утро постепенно теплело и от возникшей паузы становилось невмоготу. После банальных слов приветствия, типа «Доброе утро», я не придумал, что сказать, словно наполнил рот водой, возможно, мешала субординация. Нахлынувшее волнение препятствовало вспомнить её отчество и должность.

«Ольга, кажется, Петровна. Майор госбезопасности».

Словно в ответ, как знак хорошего расположения ко мне, она протянула руку, и я тут же понял, что нашему шапошному знакомству подходит естественный конец.

– Напомните, как вас зовут? – пожимая мою ладонь, спросила она.

– Лейтенант Певзнер, – глядя ей в глаза, ответил я.

– Как так, Певзнер?! – удивилась она.

– Так точно, Юрий Певзнер, московский уголовный розыск, если коротко МУР! – добавил я, пытаясь понять её удивление.

– Мур-мур. Бывают же совпадения… – ухмыльнулась она, и в её глазах забрезжил огонёк неподдельного ко мне интереса.

Такие служебные командировки, как конвоирование осужденных из пункта цивилизации «а» в местность не столь отдалённую «б», для меня были обычным делом; мне приказали я, не задумываясь, с удовольствием выполнил. Особенно сегодня, в компании с Ольгой Петровной, которая считалась в управлении непревзойдённой интеллектуалкой, а это, как говорил известный мультяшный персонал, подходящая компания, где можно будет расслабиться, слушая её, и что-нибудь взять для себя на карандаш, чтобы при удобном случае козырнуть этим в кругу сослуживцев.

Женщину лучше изучать сзади, так проще. Поэтому я немного тормозил, катя следом её трёхколесный дорожный чемоданчик. Моя сумка, пристроенная сверху, составляла с ним единое целое, поэтому всё своё внимание я переключил на, идущую величавой поступью, майоршу. Словно чувствуя мой пристальный взгляд, Ольга Петровна напряглась, как натянутая струна, каждый новый шаг раскачивал её широкие бёдра.

Пройдя полупустой перрон, мы оказались в хвосте поезда, где нас уже поджидала троица. Двое крепко сбитых мужчин, сопровождающие, передавали нам по этапу третьего, приговорённого, который ни чем особо не выделялся, если не считать марлевой повязки на лице, просунутую ветровку между сцепленными наручниками руками, да модной стрижке под ноль.

– Ну, наконец-то, – передавая Ольге Петровне папку, сказал один из сопровождающих.

– Вы с этим Певзнером поаккуратней, тот ещё жучила, – добавил другой сопровождающий. – Особо опасный преступник…

«Чем больше преступников сядет за решётку, тем будет лучше нашему обществу, – когда сопровождающий произнёс мою фамилию, я думал о высоких материях. – Чистота во всём – залог здоровья и развития государства».

– Что, что… – машинально вырвалось у меня.

После подписания акта приёма-передачи Ольга Петровна как-то странно на меня посмотрела: то ли искала в моём лице сочувствие, то ли просто давала понять, чтобы я уже показал своё «я», потому что приговорённый уже несколько минут находился в зоне нашей ответственности.

– Пожалуйста, пройдите в вагон, – вежливо попросил я приговорённого, беря его за руку.

– Юра, ни пуха не пера… – сказал один из сопровождающих.

– Эх, Певзнер, Певзнер… – тяжело вздохнув, выдал другой сопровождающий и панибратски похлопал приговорённого по плечу.

Меня от этих реплик передёрнуло, внутри что-то щёлкнуло и загудело, словно самопроизвольно включилась морозильная камера, и от этого по спине пробежал волнительный холодок.

«Так приговорённый тоже Юрий Певзнер! – мой мозг производил несложные, логические действия. – Тогда почему сопровождающий дважды назвал фамилию? Значит, он имел в виду и меня. Нет, нет. Случайная оговорка».

– Проходите же вы быстрей, – услышал я голос Ольги Петровны. – Наш «люкс» номер шесть.

«Вы! Так она уже поставила между нами знак равенства, – крутилось у меня в голове. – Вот сучка».

В коридоре вагона, перед тем как войти в наше люксовое купе, я чуть задержался, стараясь сопоставить свой рост с ростом приговорённого. На первый взгляд мы были одинаковые.

Ольга Петровна уселась на кожаный диван, а в моих действиях случились разногласия, потому что в голове крутился вопрос «Какое отчество у этого Певзнера?» Да, я нервничал. Поэтому, забыв препроводить приговорённого в его комнату, я зачем-то занёс наши вещи в туалет, затем включил радио и машинально опустил наполовину окно.

– Сядьте! – приказала Ольга Петровна.

Пока я суетился приговорённый уже сидел напротив майорши, как бедный родственник, поэтому мне ничего не оставалось, как подсесть к этому неудачнику.

– Хорошо сидим, – сказала Ольга Петровна и, некрасиво показав на меня пальцев, добавила: – А теперь, товарищ лейтенант, сделайте всё так, как прописано в инструкции.

Я в обратном порядке исправил свои неправильные телодвижения. Взял приговорённого за руку и, сдерживая бурлящую внутри нетерпимость, как можно вежливее выдал:

– Пожалуйста, пройдите в свою комнату.

На мой взгляд, пришло время сделать некоторые пояснения: почему именно так, а не иначе, мы этапировали приговорённого. Почему именно купе «люкс» стал временным прибежищем этого бандита с большой дороги, а, например, не «чёрный воронок» с тупорылыми костоломами, у которых на заключённых особый, собачий нюх. Всему виной принятые наверхупоказушные решения, которые в этом году, возможно, по разнарядке получили правозащитники. Проще говоря, за годом «поддержки материнства и детства» был объявлен год «российских правозащитников», которые тут же, словно по команде (из-за бугра) бросились выявлять у нас многочисленные нарушения, в том числе и в этапировании приговорённых. Содержание их, кормление и т. д. и т. п. Поэтому в особых случаях, чтобы скрыть явные недостатки, от всевидящего ока правозащитников, приговорённых помещали в лучшие условия, добавив в компанию к ним образованный персонал, и любимую до слёз приставку «спец»: спецсодержание, спецобслуживание, спецпитание.

В его комнату из нашего «люкса» вела дверь с электронным замком. Здесь было всё: один в один, – как и в нашем «люксе», такой же интерьер. Диваны, телевизор, туалет и душ. Даже пуленепробиваемое окно ни чем особо не отличалось.

Под марлевой повязкой, как я и предполагал у приговорённого оказался рот, заклеенный серебристым скотчем, который я ловко отлепил, потому что давно хотел спросить.

– М-м-м, как ваше отчество?

– Львович, кх-кх-кх… – выдавил из себя приговорённый и сухо кашлянул.

– Я так и знал, – в моих словах прозвучала обречённость. – И я Львович. Совпадение?

– Что? О чём вы? – приговорённый выставил вперед сцепленные руки. – Я есть хочу и пить.

– Скажите: ваш отец родом из Весьегонска? – снимая наручники, спросил я.

– Я ничего не знаю! Отставьте меня в покое…

– Ну, я прошу вас, скажите. Ведь я вас где-то видел…

– Юрий, почему вы там так долго?! – голос Ольги Петровны прозвучал как гром среди ясного неба. – Идите же сюда быстрее…

Оставив приговорённого в полном покое, так как его комната была звукоизолирующей: поэтому кричи здесь, не кричи, – всё тщетно. Я быстро вернулся, понимая, что майорша подслушивала наш разговор через устройство громкой связи.

«Отлично, – подумал я. – Наши интересы уже совпадают».

Поезд под перестук колёс, накручивая километры, набирал ход. В окне, словно в фильме с излишним натурализмом, сменялись кадры загородной жизни.

Ольга Петровна увлечённо сервировала столик. Пахло вкуснятиной. Отдельно на диване стоял приготовленный поднос с едой.

– Как он там? – спросила она.

– Нормально…

– Вот это отнесите ему.

Я взял поднос.

– А апельсиновый сок? – спросил я.

– Есть только гранатовый, – предложила она.

– Но в инструкции прописан «апельсиновый», – упирался я.

– Обойдётся!

Когда я снова вернулся, сервированный столик украшала пузатая бутылка коньяка.

– Сейчас выпьем на брудершафт за знакомство. Затем перейдём на «ты», – Ольга Петровна вся сияла. – И я разрешу за собой ухаживать.

– Я… – сказал я и запнулся. – Мне нельзя… у меня от алкоголя это… аллергия. Лёгкие сдавливает, словно в тиски. Я… я задыхаюсь.

– Кх-кх-кх… – громкая связь выдала кашель приговорённого. – Кх-кх-кх…

– Ну и что ты мне предлагаешь? – перейдя на «ты», Ольга Петровна повысила голос. – Пить в одиночку?!

Я в смущении пожал плечами.

– Кх-кх-кх, – его кашель послышался снова.

– Перед тем, как ехать в командировку Сергей Сергеевичу ты что говорил? На собеседование, а-а-а, вспомни? – убавляя звук громкой связи, Ольга Петровна смотрела на меня в упор. – Может ты ещё и девственник?

– Я… я попробую… м-м-м… выпить… и это… чуть-чуть… за знакомство, – сказал я и посмотрел на Ольгу Петровну глазами преданной собаки.

Она кокетливо дёрнула плечами, возможно, давая мне последний шанс, чтобы понравиться. Разлив коньяк по рюмкам я подсел к Ольге Петровне, потому что любое питьё на брудершафт имеет в виду не только дружеский поцелуй, но и дальнейшей разговор, который, я рассчитывал, потечёт в нужном мне русле.

После выпитой рюмки поцелуй получился не таким горьким, как казался вначале, возможно, горечь незаметно исчезла в его продолжительности. Лицо Ольги Петровны покрылось румянцем. Она опрокинулась на диван и потянула меня за собой, как тянут, например, стёганое одеяло, чтобы согреться.

– Я пить хочу. – Так как громкая связь была приглушена, приговорённый говорил слабым голосом. – Дайте мне ещё сока.

– Лежи! – приказала майорша.

– Я так не могу, – сказал я и встал.

– Этот Певзнер начинает меня…

Лицо Ольги Петровны выражало полное неудовольствие; моё – искреннее любопытство, замешенное на извечном вопросе: «Какой Певзнер начинает, этот или тот?» Хотя если закончить её предложение словом «напрягать», станет ясно, что это относится к двум Певзнерам, которые находились (пока) по разные стороны изменчивой судьбы.

– Хорошо, – согласилась майорша. – Отнесите ему ещё сока. Потом ещё сока, потом ещё…

– Хорошо, хорошо, – согласился я и неожиданно для себя сухо кашлянул. – Кх-кх-кх…

Приговорённый стоял у двери и смотрел на меня с подозрением, возможно, предполагал, что сок разбавленный, потому что я, чтобы не ходить туда-сюда принёс сразу три стакана. Первый стакан он выпил залпом. А я глядел на его стриженую голову, полагая, что у него, как и меня, русые волосы.

– Скажите: сколько вам дали? – спросил я.

– Вам-то какое дело? – огрызнулся он. – Кх-кх-кх.

– Я хочу вам помочь, – настаивал я.

– Мне дали высшую меру наказания. Кх-кх-кх.

– Как?! Пожизненный срок!

– Нет. Кто-то настоял, и они заменили пожизненный срок смертной казнью.

– Кх-кх-кх. – Во рту запершило и я кашлянул. – Как смертной казнью?!

– Так. Меня расстреляют или повесят, а-а-а, мне уже всё равно.

– Кх-кх-кх. Чёрт кашель… – прикрывая рот рукой, сказал я. – Ну что вы такого сделали?!

– Юрий, почему ты там так долго?! – Ольга Петровна, естественно, подслушивая, снова усилила громкую связь. – Иди же сюда быстрее…

Когда я вернулся, майорша закусывала; её глаза как-то неестественно блестели, возможно, она прикладывалась к рюмке без меня, впрочем, меня это только подхлестнуло к действию, и я спросил:

– За что приговорили Певзнера?

– Был такой французский писатель Андре Бретон, – Ольга Петровна жестом предложила мне сесть.

Проглатывая каждое её слово, я сел напротив.

– Так вот все свои сны он затем переносил на бумагу, получалась такая интересная бредятина. Вот ты сейчас находишься во сне, и чем быстрее ты вернёшься сюда, в реальность, тем будет лучше для тебя. Потом какое тебе дело до того Певзнера?

– Но я тоже Певзнер! Юрий Львович, как и он…

– И что?!

– Могу я знать, за что его собираются расстрелять. Может он мой родственник! У нас же запрещено расстреливать. Ведь так?

– А кто тебе сказал, что его собираются расстрелять, а-а-а?

– Я это… случайно узнал…

– Запомни! Нет никакого расстрела. Понял? Лучше вспомни нашу задачу. Тем более ты давал подписку о неразглашении. Завтра мы его привезем в назначенное место и передадим другим сопровождающим. Ты получишь старшего лейтенанта, а я – подполковника. Ты знаешь, я некогда не была под… подполковником. А мне так хочется быть под… ним… ха-ха… вернее над ним. А-а-а, ты сам всё понимаешь. Так что давай разливай за тобою тост. Ведь ты же обещал за мной ухаживать.

– Я не буду больше пить.

– Значит брезгуешь? Женщина к нему с чувством а он… Зря ты так со мной лейтенант. Ой, зря. Всё, я принимаю душ и ложусь, а ты можешь идти подтирать сопли тому Певзнеру. Стой! М-м-м, нет! Я тебе запрещаю, я приказываю больше к нему ни ногой. Я сама, если понадобится, его обслужу. Ты понял меня, Певзнер?!

– Да.

– Не слышу?!

– Так точно, товарищ майор!

– Вот так хорошо. Теперь принеси мои вещи и приготовь постель. Да и убери со стола.

«В её сумке должен лежать приговор», – крутилось у меня в голове.

– Много света. – Майорша раздавала команды налево и направо. – Опусти защитный экран.

«А спину тебе не потереть?» – чуть не вырвалось у меня.

Я выкатил её чемоданчик и, демонстрируя полное равнодушие, отправился в соседнее купе за спальными принадлежностями, которые были (мне везло) заранее для нас приготовлены. Чтобы успеть покопаться в её вещах, мне пришлось пороть горячку. Тюк с постелью не слушался рук, и всё время пока я суетился, выпадал под ноги, но его величество случай был сейчас со мной заодно. Пока она резвилась в ванной, я потрошил её чемоданчик. На мытьё крупных фигур, а Ольга Петровна была действительно крупна, всегда требуется дополнительное время, так необходимое мне, чтобы найти папку с документами. Впрочем, я сделал это быстро. Нужный документ лежал сверху и я шёпотом, словно заговорщик выудил из него убийственные для приговорённого строчки:

– Закрытое заседание… Согласно УК РФ часть II глава 29 статья 278 Насильственный захват власти… Приговорить Певзнера Юрия Львовича к высшей мере наказания расстрелу…

– Юра, я забыла полотенце! – крикнула майорша, плескаясь, как тюлень, невидящий полгода воды. – Ой, вода пошла холодная.

– Иди в жопу… – прошептал я вполне удовлетворённый тем, что копаться в чемоданчике мог уже официально. – Сейчас!

Возможно, Ольга Петровна хотела произвести на меня впечатление, выйдя из ванной в лёгком пеньюаре или без него, используя другой легкомысленный аксессуар, например галстук-бабочку. Но я вовремя опустил защитный экран. Заставив её сесть на любимого конька.

– Почему так темно?! – возмутилась она.

– Вы же сами сказали: затемнить окно, – как мог, защищался я.

– Я думала, ты это сделаешь позже…

– Приказ начальства закон для подчинённого! – отчеканил я и шмыгнул в ванную комнату.

Контрастный душ лучшее средство собраться с мыслями, потому что приговорённый не давал мне покоя.

«Что он мог захватить? – думал я. – Этот невзрачный человек. Власть! Так она у нас расписана на века. Если он кому-то стал неугоден, можно подобрать другую статью. На придурка он не похож. Тем более, зачем этот процесс: этапирование, расстрел? Может быть, у него был свой план по замене авторитарного режима на демократическую власть, которая так нужна нашему народу. Нужно связаться с правозащитниками. Но как? Мобильная связь отсутствует, потому что нет телефона. Я должен ему помочь».

Промокнув капельки воды казённым полотенцем, я надел пижаму и как мышка-норушка юркнул в свою постель.

– Юра, ты слышишь шуршание? – спросила Ольга Петровна. – Это мыши. Я их боюсь. Иди сюда.

Я держал паузу, но как назло запершило в горле.

– Кх-кх-кх…

– Ты идёшь?!

– Товарищ майор, я сплю.

– Ладно, сучёнок, спи. Только не проспи…

Я наконец погрузился в сон. Монотонный стук колёс уносил с собой встречный поезд, случайно встретившийся в пути. А наш, потерявшийся в пространстве состав, словно остановился и сделался «спальным». Сколько прошло времени не знаю, потому что сны, в которых есть хоть какие-то действия, я видел редко. Я очнулся от смеха, который, по всей видимости (хотя было темно), вылетал из устройства громкой связи.

– Ха-ха-ха. Укуси меня. Да ни суда… А-а-а…

Послышалась возня, томные вздохи, чмоканье похожие на поцелуй, чей-то стон. Всё мигом стихло, словно кто-то по просьбе трудящихся выключил эту эротичную радиопостановку. Глаза привыкли к темноте, и я мог сделать естественный вывод: майорши в постели не было, следовательно, она находилась в комнате приговорённого.

«Хотела его обслужить. Вот и обслужила. Сучка».

Я боялся, что пытка звуком продолжится, но наступившая тишина позволила мне снова провалиться в сон. Я проснулся от подлого удара ниже пояса. Свернувшись от боли калачиком, я хлопал глазами, пытаясь сфокусировать расплывающиеся предметы в свете дежурного освещения.